Текст книги "Удивительный луч профессора Комаччо"
Автор книги: Кирилл Станюкович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)
– Так вот, кто может это сделать?
Молчание.
– Щербо, если вам сейчас передадим конденсаторы от старого аппарата и все снятые с него части, которые сейчас хранятся здесь, можете ли вы восстановить старый аппарат?
– Могу! – побледнев, сказал Щербо, впиваясь глазами в Вары.– Но...
– Что, но?
– Но для этого мне нужны чертежи!
– Вы их получите. Вот чемодан с конденсаторами и всеми снятыми частями,– сказал Вары и вытащил из вспомогательной лаборатории небольшой, но тяжелый чемодан,– вот чертежи,– и он бросил на стол тяжелую папку, опечатанную многими печатями.– Вот ключи от лаборатории.
– Викунья!... Угрожающе сказал я.– Вы сошли с ума! Я...
– Вы будете делать то, что я скажу,– резко, не глядя на меня, сказал Вары.
– Но...
– И без всяких но! Теперь, кто еще может помочь Щербо?
– Ну, хорошо,– сказал я,– тогда я категорически настаиваю, чтобы туда был переброшен Крус.
– Хорошо,– подумав, сказал Вары. – С завтрашнего утра можно бросить туда и Круса. Но сегодня он нужен здесь.
– Кто еще может быть переброшен туда для помощи?
– Мюллер?
– Нет, товарищ Вары. Я без предписаний, прикасыфай – не прикасыфай никута.
– Емельядо?
– Как хотите,– сказал Емельядо,– а только мне кажется – я здесь нужнее.
– А кто из охраны поедет? – спросил я.
– Я позвоню в город, дорога безопасна, а к лаборатории к девяти вечера я распорядился дать охрану.
– Виракоча?
– Отчего ж,– с готовностью откликнулся тот,– там оно лучше. И не сомневайтесь, я понимаю – ни-ни, ни-ни.
Затем Вары опросил всех, но никто не выразил особого желания ехать.
– Так, отлично,– сказал Вары,– выезжать немедленно. Остающиеся – по местам.
Через минуту Щербо с чемоданом и папкой был в машине, с шофером сел охранник с расстегнутой кобурой. Виракоча вместе с Щербо.
– Вары,– в последнюю минуту, когда машина уже готова была выехать, сказал я.– Викунья, ради бога, вы думаете о том, что делаете?
– Молчите,– отвечал он.
Когда машина выезжала, у ворот неожиданно появилась Долорес.
Щербо остановил машину и подошел к Долорес.
– Долорес,– начал он.
– Вы подлец, Щербо,– дрожащими губами произнесла, побледнев, Долорес.
– Долорес, поверьте,– начал опять Щербо,– вы не хотите понять меня, я никогда не был вашим врагом, наоборот, у вас никогда не было большего друга...
– И этот друг крадет у меня письма? Чтобы...
– Поверьте, я только хотел поговорить с вами. Вы должны меня выслушать, вы должны хоть в последний раз послушать, что я вам скажу, письма... письма... неужели вы думаете, что они что-то значат для меня. Я вернул бы их вам все равно. Они лежат, и я их не читал. Но вы должны меня выслушать, и тогда все будет по-другому. А Крусу я все равно ничего не отдам, пусть хоть на метр от земли подпрыгнет. Выслушайте меня, и я сию же минуту все верну вам, каков бы ни был результат нашего разговора.
– Я вас слушаю. Говорите,– сказала Долорес.
– Я не могу сейчас и здесь. Зайдите к себе домой на минуту, не бойтесь меня. Зайдите в ваши старые комнаты, они ждут вас...
Вдруг я ясно увидел, что она заколебалась.
– Ну, вот что,– неожиданно сказал Вары, молча присутствующий при этой сцене.– Время – деньги. Если хотите разговаривать – можете говорить по дороге. Сениора если захочет – может ехать с вами. Можете даже, если хотите, на пятнадцать-двадцать минут зайти на квартиру, она все равно по дороге к университету, для окончания разговора. Конечно, если у вас появится такое желание. Слышите, на пятнадцать-двадцать минут, но не больше. И за работу в лабораторию.
– Ну?
– Ну, хорошо. Я поеду,– вдруг решительно сказала Долорес и села в машину.
Машина тронулась, развила скорость и исчезла за поворотом. Меня всего трясло от возмущения.
– Вары, Вары,– сказал я,– вы или предатель... или вообще сошли с ума.
– А, собственно, почему? – усмехаясь, спросил он.
– Он еще спрашивает! В минуту величайшей опасности все ставите на карту и эту карту доверяете кому? Что за букет из подозрительных фигур вы создали в машине?
– Вот в том-то и дело, кому доверять? – сказал твердо Вары, и улыбка сбежала с его лица.– В минуту величайшей опасности я делаю то, что должен. Что? – спросите вы. Я хочу знать, кому мы все-таки можем доверить. Вы понимаете это или нет? Вы понимаете, что именно в минуту опасности я должен, я обязан знать, кто же у нас здесь колобродит.
– Но цена, которую вы заплатите за это?
– Э! Насчет цены не беспокойтесь, это мое дело.
– И вы думаете, что теперь узнаете? А не поздно ли вы узнаете?
– Надеюсь, нет! Это зависит от тебя, Антонио. Ну, Антонио, теперь действуй, считай, как черт, и давай луч на квартиру Кэрэчо.
– А если что-нибудь случится по дороге!
Ничего не случится, их слишком много в машине, там, как ты говоришь, букет, такая компания, которая за дорогу, я уверен, не успеет спеться. Все, что произойдет там, мы должны знать до последней мелочи.
– Бегу считать,– и я побежал на мостик и опять пересчитал, настроил и вошел лучом в квартиру Кэрэчо. В это время я уже слышал, как Вары резко командовал в телефон, чтобы немедленно выслали людей оцепить эту квартиру. Лаборатория, по его словам, еще с вечера оцеплена. Боюсь, что это поздно. Но так как в квартире никого нет и им нужно дать час на дорогу, то пока что мы отправились к полковнику.
Полковник работал. Я опять очень точно влез в дымоход. Сейчас у него был кто-то новый. Батюшки мои! Да это Шредер! Шредер на вопросы полковника отвечал с каким-то неопределенным выражением, иногда он разводил руками. Потом, желая что-то объяснить, он берег лист бумаги и начинает чертить. Полковник сначала хватает его за руку, но потом, оглянувшись на шторы и двери, начинает внимательно смотреть на его чертежи, изображающие упрощенную схему лучевого аппарата, не видящего, а только дающего луч смертоносного, вместо конденсатора он ставит вопросительный знак.
Так, хорошо. Значит, они все-таки ничего существенного у нас не сперли и ничего не придумали сами.
Посмотрим аэродром. Все то же. Нет, кажется, хуже. У некоторых самолетов на подвесках появились бомбы. Когда это они успели? Но это хуже.
Подошел Мюллер, говорит, что недавно звонил Крус и спрашивал, что нового. "Я ему сказал, чтобы он сюда не ехал, а шел в университетскую лабораторию, что туда поехал Щербо с Виракочей и Долорес и что они скоро там будут, так как только заедут на квартиру Кэрэчо поговорить и после этого сразу в лабораторию. А этот бешеный как заревет "Она со Щербо!" и бросил трубку".
– Значит, Байрон едет спасать Долорес,– заохал Вары.– Ну и заваруха! Да за каким чертом дернуло тебя, дурака, ввязать в это дело Круса! Ну, ничего не сделаешь. Давайте квартиру.
Щербо был уже там, он нервно расхаживал по комнате, обращаясь к Долорес, которая, отвернувшись к окну, слушала его, изредка подавая какие-то, видимо, не совсем приятные Щербо реплики. Тут же у стола стоял чемодан с конденсаторами и сверху запечатанная папка.
Потом они пошли по квартире, Щербо отпер двери и показал ей, видимо, ее нетронутые комнаты. Потом они вернулись в большую комнату, и опять Щербо ходил по комнате, а Долорес сидела, опустив голову. Потом он долго стоял молча против нее, ожидая ответа, а она, сказав что-то, поднялась и посмотрела на него прямо. Щербо постоял, потом быстро отпер ключом ящик стола, достал какую-то пачку и протянул ей. Это, видимо, были эти самые злополучные письма. А сам встал и, отвернувшись, подошел к окну. Долорес вышла. Остался Щербо. Затем Щербо резко обернулся и бросился из комнаты.
Может быть, звонок? Может быть Долорес вернулась? Но через минуту он вернулся в комнату и с кем же? С Байроном!
– Ну, черт возьми! Не вовремя. Теперь явно и смотреть нечего,разочарованно протянул Вары.– Теперь просто будут драться – петухи. И пока там Байрон – ничего не случится ни с чертежами, ни с конденсаторами. Впрочем, и дом, вероятно, скоро оцепят. Ну, давайте полковника.
У полковника в комнате происходило что-то необычное, собрался, видимо, чуть не весь состав министров. Но полковник сидел уже не громовержцем и властелином, а просто скромным подчиненным.
Но что обсуждалось? Впрочем, что обсуждалось, это было ясно. Но каково будет решение – это было еще неизвестно. Документов не было. А мы все видели, но ничего не понимали. Эх! Нам бы какого-нибудь глухонемого из их страны, они, говорят, понимают по губам, что говорит человек.
Мы быстро вернулись в квартиру Кэрэчо. Но что это? На полу лежали два тела. Ни чемодана с конденсаторами, ни чертежей!
– А! А! А! – диким голосом закричал Вары и кинулся к телефону.
А мы опять вернулись к полковнику. Там продолжались разговоры, которых мы не понимали, и мы сидели и ждали.
А у меня в голове было только одно "Бедный Байрон! Хороший, милый Байрон! Бедный Виракоча. А Щербо уже несется куда-то, имея в руках все секреты..."
А там на экране все говорили, говорили. Неожиданно секретарь тенью проскользнул среди высоких особ, заполнивших кабинет, и с таким значительным видом подал полковнику какую-то бумажку, что все невольно повернулись к нему. Он встал и сказал несколько слов, но сказал, не торопясь, и, видимо, с ударением. И опустил бумажку. Я мгновенно, сузив луч, опустил его на бумажку. На ней стояло:
"Товар везет А. 111"
– А. 111. Да ведь это Веспучи!
– Какой Веспучи?
– Ну, это величайший мастер шпионажа.
– И значит... и значит... Веспучи везет сейчас наши конденсаторы и чертежи... и значит, не позже, чем завтра утром наши собственные конденсаторы начнут работать против нас. Значит, не позже чем завтра утром они нападут.
– Ну, насчет войны, этого мы не можем знать наверное и насчет конденсатора...– начал Вары,– это еще бабушка надвое сказала. Надо попытаться поймать его в воздухе, явно за ним выслали самолет, а поймать его ночью трудновато, но попытаемся.
И он начал быстро и резко говорить что-то в телефон. Что он говорил, я не слушал, потому что на экране творилось что-то важное: полковник стоял и неторопливо говорил с премьером. Мы его знали по фотографиям. Премьер стоял, выпрямившись, а затем задал какой-то вопрос. Полковник, повернув руку, поднес ее к глазам (смотрит на часы), затем, подумав с минуту, что-то ответил. Назвал, видимо, час, когда нужно ждать Веспучи. Тогда премьер, подняв руку, что-то сказал и сел. Ага, решили ждать Веспучи. Какой-то авиационный генерал в ответ на вопрос премьера, очевидно, о том, надежен ли самолет, на котором вылетел Веспучи, ответил утвердительно.
И в это время я уже слышал в воздухе – вдалеке сразу возник комариный писк, который превратился в жужжание громче, громче, и вот над нашими головами, где-то далеко в ночном небе, взвыли наши реактивные истребители.
А мне только оставалось мысленно кричать им, им, этим парням, пронизывающим безлунное небо: "Ребята, ребята! Ну-ну же, ну.же, не подкачай, ребята! Все, все зависит сейчас только от вас. Ну, ну глядите зорче, поймайте этого поганого нетопыря. Разглядите его, киньтесь на него, сверху придавите, зажмите, срежьте хорошей очередью и вбейте его в море!
Был час ночи.
А полковник сидел, и все сидели, тихо разговаривая между собой, и ждали, ждали.
Ждали и мы. Пробило час, два. Гудели моторы, мигал экран, а мы сидели и ждали.
Мы сходили на аэродром, все кипело, подвешивались бомбы, в пулеметы закладывались ленты. А в большей части самолетов уже весь экипаж сидел по местам.
Я с ужасом видел этот нож, занесенный над моей спящей страной. Спокойно спящей. Ведь только мы, мы бодрствуем, только на нас лежит вся ответственность. Только мы можем защитить.
И я кинул луч на наш спящий город. Но что это? Город не спит. К порту непрерывной вереницей идут грузовики. Сторожевые суда дымят.
Я двинул луч вдоль берега. Деревня. Что это она не спит? Два грузовика, а перед ними тысячи две людей, тут и мужчины и женщины. Что происходит? Черт возьми, им раздают винтовки и патроны. Здорово.
Я пододвинул луч к самому берегу и повел вдоль прибрежной полосы. Крупная деревня, и в ней копают окопы. Молодцы! Далее у скал уже лежит замаскированный отряд. Вон у костра еще пять бойцов.
А вот наш аэродром. Чёрт возьми. Да ведь на нем тоже сидят в машинах.
А я-то, дурак, думал, что мы одни защищаем Родину. Вся Родина стоит уже под ружьем, и только я этого не знал. А наверное, премьер Рэнэцуэллы это знает очень хорошо. То-то он не подписывает приказ о наступлении. Нет, наши силы велики, с нами не только весь наш город, но и все трудящиеся Рэнэцуэллы да и всего мира.
Они с нами.
Они с нами.
В три удалось соединиться с Авельянедо.
– Что Байрон? – поспешно спросил я.
– Ничего, ничего, он без сознания, но ему подкачали крови, и хотя проваляется он долго, но опасности нет. Байрон рассказывает, что не веря, что Долорес уже ушла, он заспорил с Щербо, стоя спиной к двери и очень удивился, когда раздался сзади выстрел и он увидел как падает Щербо, а потом почувствовал удар и упал сам.
– Позвольте, так второй, лежавший в комнате, был Щербо, а где же Виракоча?
– Вот он, Виракоча-Веспучи,– показывая на экран, закричал Вары.
Действительно, на экране, где только что мы видели полусонные фигуры, привалившиеся к креслам или тихо разговаривающие между собой, все разом вскочили, а посередине комнаты перед премьером, вытянувшись в струнку, но чуть закинув голову, с самодовольной легкой улыбкой стоял наш Виракоча. Да, это был он и вместе с тем не он. Ничего медлительного, сонного не было ни в лице, ни в фигуре. Стоял умный, жесткий и сильный человек. И даже затасканный пиджак на нем казался мундиром. Он говорил коротко, резко и отрывисто. Потом поставил перед премьером чемодан с конденсаторами и положил запечатанные чертежи.
Казалось, и мы здесь услышали тот ропот восхищения, который пронесся на этом заседании, когда он кончил.
Премьер вышел из-за стола и жестом подозвал какого-то генерала, который, с готовностью улыбаясь, отстегнул портупею, снял с себя генеральский палаш и торжественно одел его на Виракочу. Потом он развязал и снял с себя нашейный высший орден и одел ему на шею.
Виракоча стоял, как изваяние.
Премьер, отступив назад, поднял руку, как бы призывая небо в свидетели той великой услуги, которая оказана Виракочей, а затем обнял его и поцеловал. И сразу переходя с торжественного на деловой тон, посмотрев на часы и показывая на чемодан и на часы, он, видимо, потребовал немедленной установки конденсаторов и пробы,– он показал на телефон и положил часы перед собой.
А Виракоча и Шредер и еще кто-то, нам неизвестный, схватив чемодан с конденсаторами, поспешно вышли.
И тогда высокий сутулый военный с твердой хищной улыбкой подошел и положил перед премьером большой лист. Я мгновенно сузил луч и занял этим листом весь экран и сразу снял его. Это был указ о начале военных действий. Но на указе не появилась рука с пером, пальцы премьера переминались на краю указа, они не брали пера, которое чья-то услужливая рука подставляла им.
Я опять переключил луч на весь кабинет – премьер, задумавшись, сидел над указом. Наш полковник-разведчик напрасно говорил ему что-то, рекомендуя, видимо, не медлить. Но премьер остановил его жестом руки и что-то сказал, показав на часы и телефон. Он, наверное, решил подождать результата пробы,
– К Шредеру! К Шредеру!– закричал Вары.
И мы вошли в лабораторию к Шредеру. Но ни Виракоча, ни Шредера в ней еще не было.
И только сейчас, в эту паузу, опомнившись от непрерывно нараставших событий, я опять обернулся к Вары.
– Так значит, Щербо?..
– Я же говорил, что Щербо надежен, как скала. Он честолюбив, он властолюбив, он не сдержан в своих симпатиях и антипатиях, но он умен, талантлив, и, главное, предан Родине. Я очень жалею, что это стало ясно только сейчас, но я должен был быть уверен, хотя за эту проверку пришлось заплатить довольно дорогую цену. Но ничего, все равно, я обязан был это сделать. Если бы мы этого не сделали, нам, может быть, пришлось бы заплатить гораздо более страшную цену.
– Но боже мой! – закричал я.– Но Виракоча! Виракоча. Ведь кто же мог подумать! И он остается безнаказанным за все свои преступления...
– Да, Виракоча-Веспучи – это мастер высокого класса. Это нам просто повезло, что он, ожидая, когда Комаччо окончательно закончит свое изобретение, не спер и не сфотографировал чертежи. А потом оказалось поздно. А мы-то лет пять недоумевали – куда девался Веспучи. Какая великолепная игра, какая великолепная маска некультурного, но преданного человека. А выдержка, а находчивость! Нет, это действительно мастер, и как он вышел из положения со спиртом, когда ночью залез пошарить в лабораторию, а как чуть не сорвался, когда нечаянно ответил нам по трубе наверх, а ловко было подстроено с его появлением к профессору и этим письмом – это же шедевр! И как ловко он копировал старого Ацицотла, которому он, вероятно, высосав от него все, что ему нужно, помог отправиться на тот свет. И ведь он выдал нам нарочно целую группу мелких шпионов, не пожалел своих... Но только и он-таки попался.
– Да как он попался! – закричал я,– когда он там с конденсаторами, с чертежами, невредимый и награжденный, а мы...
– Смотрите, смотрите,– закричал Вары. В лабораторию быстро вошел Виракоча, Шредер и его ученик. Они кинулись к крайнему из приготовленных аппаратов, закрытых кафельными чехлами, быстро вставили конденсатор, одну часть, другую, третью, захлопнули чехлы и стали быстро натягивать комбинезоны. Ученик Шредера выскочил в окно и побежал по саду, что-то крича: навстречу ему, радостно лая, кинулись два огромные сенбернара, они вскакивали на задние лапы, норовили лизнуть его в лицо. Он, ласково гладя их по головам, потащил к высокому обрыву и привязал у дерева. Потом бегом вернулся в лабораторию и стал сзади аппарата, поспешно натягивая маску и перчатки.
И вот в пустой лаборатории три мрачных фантома. Они стоят у аппарата. Потом Шредер целится в ничего не подозревающих собак, ласково машущих хвостами.
Шредер поднял руку и его ученик включает один рубильник, второй, третий, и все плывет на экране.
– Что случилось? – кричит мне Емельядо,– почему ничего не видно? Регулируйте, регулируйте, нужно же узнать,– работал ли у них конденсатор или нет.
– Он уже сработал,– с мрачной усмешкой говорит Вары. Регулировать не надо.– Это дым. "Поднявший меч – от меча и погибнет!"
Действительно, когда дым рассеивается, виден развороченный аппарат и три неподвижные, нелепо изуродованные фигуры.
– К полковнику! – командует Вары.
И мы опять у него. В зале напряженное оживление и ожидание.
Наконец, видимо, зазвонил телефон, секретарь подобострастно снимает трубку и ужимкой раболепного поклона подает премьеру.
Премьер слушает, переспрашивает, опять слушает, опять переспрашивает, опять долго слушает.
И наконец, повернувшись к нашему другу-полковнику, резко бросает ему трубку...
Говорит полковник, говорит, и монокль выпадает из его глаза. Потом он бессильно опускает руку с трубкой.
Премьер стоит и с молчаливым презрением смотрит на полковника, все застыли.
Полковник внезапно кидается к запечатанной папке, он рвет с нее верхнюю холщевую оболочку, вторую бумагу, третью, и на стол высыпаются целая пачка великолепных фотографий большого формата.
Я сжимаю луч над столом,– перед нами веером лежат фотографии, это снимки с рядами крестов, это все снимки кладбищ, где были похоронены вражеские солдаты и офицеры, заплатившие своей головой за вторжение в пределы нашей Родины. Это снимки полузатопленных разбитых судов интервентов, их сбитых самолетов.
Фотографии разные, но на всех внизу одна большая и одинаковая надпись:
"ПОДНЯВШИЙ МЕЧ – ОТ МЕЧА ДА ПОГИБНЕТ!"
Премьер долго смотрит на одну из фотографий, потом молча кладет ее и медленно выходит.
Главнокомандующий свертывает неподписанный указ и кладет его в папку...
Все один за другим, и видимо, молча, уходят.
Полковник подходит к столу, берет одну из фотографий и долго на нее смотрит.
– Выключайте! – резко говорит Вары.
– Стоп! – кричу я в трубку. Зажигается люстра.
Мы, бледные и осунувшиеся, как после кошмара, смотрим с каким-то удивлением друг на друга. Иссиня-бледный Вары, совершенно сломленный утомлением учитель. Но радостный вздох облегчения вырывается у нас из груди.
Мы распахнули окна.
Вставало солнце.
Голубели горы вокруг, сияло вдали море, и с легким шорохом шелестели листья деревьев парка.
Как хорошо!
Войны не будет!
