Текст книги "Круги на воде (СИ)"

Автор книги: Кирилл Кудряшов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Наверное, о моей Саше пел Бутусов, сам того не осознавая: «У тебя больше нет никого, кроме того, кто придумал тебя…»

В тот вечер, когда мы сидели в темноте, при свете одной лишь свечи, разговаривая обо всем, что приходило в голову, когда Сашины волосы касались моего лица, а моя рука лежала у нее на плече… В тот вечер я впервые признался самому себе, что происходящее перестало быть просто отпуском. Я, профессиональный ловелас, безнадежный бабник и редкостный подлец, перестал думать о сидящей рядом со мной девушке, как о девушке. Я начал думать о ней, как о человеке…

Чего я хотел, отправляясь сюда, в этот уголок Зазеркалья? О чем мечтал и чего желал? Мечтал о Саше, и желал ее. Я представлял себя героем, который спасет беззащитную девушку от верной гибели, и к которому она тут же бросится на шею. Когда мы окажемся с ней под одним одеялом? Ближайшей же ночью? Нет, скорее всего на следующей, ведь ничто не портит ожидания события так, как само событие. Ведь не в обладании желаемым… Впрочем, я начинаю повторяться.

Она будет влюблена в меня, в своего спасителя, в сверхчеловека по меркам этого мира. К тому же на нее будет давить груз ответственности – ведь мы с ней остались последними людьми в этом мире, и чтобы не вымереть как динозавра мы должны… Все правильно! Именно это мы и должны! Как говорили герои Оруэловского «1984»: «Это наш долг перед партией!»

Примерно неделю в наших отношениях будет царить полная идиллия. Мы будем счастливы вместе, и будем наслаждаться каждым мгновением этого счастья.

А потом, дней так через семь-восемь она впервые употребит в разговоре магическое слово «будущее», означающее, что отношениям приходит конец.

«А что мы будем делать в будущем?»

«А в будущем это еще будет нас интересовать?»

«Неужели и в будущем ты останешься таким же ханжой?»

Еще ни одна женщина не смогла вынести больше недели, круглосуточно находясь рядом со мной. Я – не повседневная пища! Я – десерт! А если есть слишком много сладкого, то портится фигура.

Мой Томагавк не в счет. Во-первых, наш брак по любви продолжался не больше трех недель, да и то потому, что мы не были вместе ВСЕГДА. А потом начался брак по расчету… А во-вторых, если продолжать аналогии, то если я – десерт, портящий фигуру (то есть жизнь), то моей Томочке уже особо и портить-то было нечего.

Какое-то время я поживу с Сашей, а потом, в один прекрасный день, после очередной ссоры (а ссоры у нас будут происходить все чаще и чаще), я просто уйду из дома, и больше не вернусь. «Отпуск» будет закончен!

Лучший способ избавиться от искушения – поддаться ему. Саша была моим искушением, и я хотел испить эту чашу до дна, и лишь тогда вернуться в свой мир…

Но все пошло не так! Быть героем оказалось не так-то просто. Мир оказался не безграничным. Саша оказалась слишком милой, а я… Я оказался влюбленным болваном.

Я утешал себя тем, что пока что всего три дня, как я здесь, и что все еще образуется. Что Саша успеет надоесть мне хуже горькой редьки, равно как и я ей – хуже вонючего чеснока, и что тогда я спокойно вернусь домой, не думая о том, что произойдет с этим миром и с его единственной обитательницей. Но теперь мне в голову без конца лезли слова Экзюпери «Мы в ответе за тех, кого приручили», и Дэвида Брина «Кто возьмет на себя ответственность за детей неразумных сил?»

И мало того, какое-то шестое чувство, зудевшее то в печени, то в селезенке, а то и вообще в том месте, на котором сидят, заявляло мне, что мне не захочется возвращаться. Никогда! Ни через неделю, ни через месяц, ни через год!

Я до сих пор не знаю, что перекрыло для меня обратную дорогу в свой мир. Быть может то, что я осознал правду о волшебстве Зазеркалья, быть может то, что я побывал за гранью этого мира… Но сам я склоняюсь к тому, что причиной того, что я больше не отражаюсь в зеркалах, была моя любовь к Саше. Подсознательно я не хотел возвращаться и, кто знает, может быть Главный Волшебник Зазеркалья – тот, что всегда выполнял мои желания, довольно усмехнулся и навеки закрыл для меня проход домой. В самом деле, зачем мне возвращаться в ТОТ мир? И почему я по привычке называю его домом? Ведь дом, он там, где твое сердце…

Хотя может быть все было гораздо проще. Может быть я не могу вернуться потому, что моя дорога разошлась с дорогой моего двойника. Ведь он всегда повторял мои действия, всегда оказывался у того же зеркала, у которого оказывался я, в любой момент готовый поменяться со мной местами. Но когда гниющий заживо урод протащил меня через черную стену, разделяющую миры, что мог сделать мой двойник? Ведь в его мире никакой стены не было! Или была? Ведь я не раз убеждался, что двойник отправляется не в мой мир, а в какой-то еще. И каков этот мир – я не имел ни малейшего понятия.

Не знаю! Я никогда не понимал тех механизмов, что позволяли мне путешествовать по мирам, и уж тем более не понимаю сейчас. Знаю одно, еще три дня после этого вечера я продолжал видеть себя в зеркалах, еще три дня я махал своему двойнику правой рукой, и он, как обычно, махал мне своей правой… А на четвертый день, подойдя к зеркалу чтобы побриться, я не обнаружил там своей привычной сонной физиономии.

Впрочем, об этом потом… А сейчас позвольте мне еще раз вспомнить тот вечер, и еще раз насладиться им…

Мы долго сидели вот так, на диване, обнявшись и наслаждаясь покоем в конце тяжелого дня. В тусклом свете свечи, отбрасывавшей причудливые тени на стены комнаты, все казалось волшебным и нереальным. Язычок пламени танцевал вальс с окружающей его темнотой, и темнота, которая по логике была злейшим врагом света, наслаждалась этим танцем, то отступая, то вновь приближаясь к свече.

Мы говорили о нашей прошлой жизни, о том, что было до «Безмолвного Армагеддона», и впервые говорили об этом с улыбкой. Впервые Саша вспоминала о своей прошлой жизни с грустью, но не с тоской. И с грустью светлой… Как в новогоднюю ночь говорят об ушедшем году. О том, сколько хорошего произошло в нем, но с полной уверенность, что новый год будет лучше. Ведь новое почти всегда приносит радость…

Мы вспоминали наших общих знакомых, обходя лишь одну тему – Сашиных родных и близких, которых ей уже никогда больше не увидеть. Впрочем, говорить о них не мог и я, по той простой причине, что не знал их… В тот миг в мое сознание ненадолго пробралась мысль о том, а были ли они вообще, ведь если Зазеркалье создает мир по моим «чертежам», то откуда же оно взяло Сашину родню, если я их никогда в жизни и в глаза не видел? Но я погнал эту мысль прочь, потому что за ней неизбежно пришла бы другая – воспоминание о грани миров, и о тех, кто живет за ней…

– Артем, а ведь ты был женат? – неожиданно спросила меня Саша. Впрочем, в этом вопросе было больше утверждения. Ведь она знала это, но будто бы проверяла, не забыл ли это я сам.

Я задумчиво перевел взгляд на палец с обручальным кольцом, и ответил:

– Да. Был.

– Ты скучаешь по ней? Думаешь о том, где она сейчас?

– Очень редко, – честно сознался я, – Думаю, что где бы она сейчас не была, ей лучше без меня, чем со мной. И думаю, она даже не вспоминает меня.

И это была сущая правда. Когда около года назад один из моих пациентов позвал меня с собой в Анталию, и я пропал из города на несколько дней, то когда я вернулся Тома, войдя в квартиру, заявила: «О! Сразу видно, муж вернулся. В доме бардак…» В этом не было даже иронии – только констатация факта. Артем вернулся домой и в доме воцарился беспорядок.

Да, мы чудесно уживались с Томой, но секрет нашей совместной жизни был просто: я не мешал жить ей, а она – мне. И мне частенько казалось, что живи мы врозь (даже оставаясь при этом мужем и женой) – наша жизнь была бы гораздо проще и безоблачнее.

– Ты любил ее?

Вот это уже вопрос на миллион долларов. Раньше думал, что да. Потом думал, что когда-то любил, а потом – перестал, и вместо любви начал испытывать к Томе просто теплые и добрые чувства. Как к сестре… Я любил ее за то, что она позволяла мне жить своей жизнь, оставаясь со мной терпеливой и спокойной. Еще ни одна женщина не могла выносить моего сумасбродного нрава, моей логики, лежащей между «Почему бы и нет?» и «А на хрена?» дольше пары месяцев. А Тома уживалась со мной, раздолбаем, вот уже три года! Пусть мы не живем а существуем, но, по крайней мере, не ругаемся, и поддерживаем иллюзию того, что в нашем браке все в порядке.

Раньше я думал, что это – предел моих возможностей. Что ни одна женщина не способна дать мне больше, чем неделя романтических отношений или три года едва ощутимых брачных уз…

– Не знаю… – ответил я Саше, – Наверное, да. Когда-то…

– В КОСе поговаривали, что ты женился на ней из-за денег ее отца.

– Деньги взял по любви, а жену – из-за денег? – подхватил я. Тревожный симптом. Уж если даже в мире, созданном по наброскам моего воображения считают, что на Томе я женился только из-за финансового положения ее папаши… – Нет. Это не про меня!

– Я всегда так думала… – сказал Саша, – Ты не такой.

Я не такой! А какой я? Как думает обо мне настоящая Саша, а не эта, фактически порожденная моим воображением? А не все ли равно, если рядом со мною, положив голову мне на плечо, сидит девушка моей мечты!

Я наклонился к ней и легонько коснулся своими губами ее губ. Это был даже не поцелуй – так, легкое прикосновение. Но в следующую секунду она ответила мне. Ответила настоящим поцелуем…

Моя рука скользнула с Сашиного плеча куда-то вниз, на талию…

– Потушить свечу? – шепотом спросил я, чтобы ненароком не спугнуть прекрасное мгновение.

– Не надо… – также шепотом ответила Саша, – Пусть горит!

Потом, когда мы с ней лежали на кровати, крепко обнявшись и наслаждаясь блаженной усталостью, разливающейся по телу, Саша, вдруг, сказала, чуть отстранившись от меня.

– А ведь возможно, что мы с тобой – последние люди на Земле!

– К чему ты это? – спросил я, точно знающий, что это действительно так.

– Ну… – она игриво улыбнулась мне в тусклом свете догорающей свечи, – К тому, что мы с тобой – как Адам и Ева, и, вроде как, наша прямая обязанность – заново заселить весь мир.

– Замучаешься! – меланхолично ответил я, – Те Адам и Ева были китайцами, а мы, русские, так размножаться не умеем!

– Нет, я уверена, что они тоже были русскими. Голые, из пищи – только яблоки, а думали, что в раю…

– Может быть… У нас с тобой, по крайней мере, запасы еды посолиднее будут!

– А может быть это и ест рай? – вдруг спросила Саша, – Может быть действительно не было никакого «Безмолвного Армагеддона»? Может быть просто мы тобой умерли, и попали в рай? В рай для нас двоих… Или… Или умерла одна я, а ты – мой глюк! Мой рай…

– Нет, Сашик… – ласково ответил я, – Это я умер! И это ты – мой рай. Я это точно знаю…

Это была идиллия! Это был мой рай, мой «отпуск», на манер Финчеровской «Игры» срежиссированный специально для меня. Я даже начал забывать о жуткой и, в то же время манящей грани миров, о ее черноте и темени мира, находящейся за ней. Три дня мы с Сашей жили, что называется, душа душу. Вместе смеялись над маленькими, писклявыми, и такими милыми цыплятами, живущими у нас в доме (выпускать их в курятник мы, пока, не решались – замерзнут на фиг!), вместе обустраивали свое новое жилище, еще дважды мотаясь в город (теперь уже вместе). Правда, на третью поездку я догадался зайти в магазин «Медтехника» и прихватить оттуда со склада радиометр, который тут же сообщил нам о радиации в 5 рентген/час. После чего в Медянск мы больше не наведывались, опасаясь что после таких экскурсий заселить всю Землю нам точно не удастся. Должно быть, произошла какая-то авария на местном заводе по производству урановых стержней для реакторов, что окончательно сделало Медянск абсолютно необитаемым.

Саша еще тешила себя надеждой встретить людей, но, кажется, все больше и больше свыкалась с мыслью о том, что если кто-то где-то и уцелел, подобно нам, то шанс встретиться с ним близок к нулю. Нет, меньше нуля!

Все было прекрасно… Прекрасны дни, проведенные вместе, прекрасны ночи, в которые мы тоже не расставались. Единственную сложность для меня представляло побриться так, чтобы рядом не было Саши. Впрочем, к подобным сложностям я привык уже давно… Представляю ее лицо, если бы она увидела, как мое отражение бреется в зеркале, брея ту же щеку и той же рукой, что и я…

Сейчас, оглядываясь назад, на те счастливые дни, я понимаю, что тогда я впервые в жизни по-настоящему влюбился. Это чувство не имело ничего общего с радостным азартом охотника, увидевшего прелестную девушку, которую он должен очаровать, или с радостью первой ночи вдвоем, когда ты понимаешь, что эта ночь скорее всего станет и последней.

Да, счастье перманентно, но иногда его миг может растянуться на часы или даже дни. Счастье – это не только когда ты одерживаешь очередную маленькую победу, но еще и когда ты понимаешь, что нужен кому-то.

Я всю жизнь боялся ответственности. Наверное поэтому даже в счастливые месяцы нашей жизни с Тамарой я всячески пресекал даже разговоры о ребенке. Я прекрасно понимал, что ребенок привяжет меня к дому гораздо крепче штампа в паспорте, и, потому, панически боялся этого. Я вообще боялся всего, что могло бы ограничить мою свободу, заставить взвалить на себя бремя ответственности… С Томой мы были каждый за себя, и никто не отвечал за действия другого.

Сейчас, находясь рядом с Сашей, я был счастлив от сознания того, что отныне я – часть чьей-то жизни. Что без меня ее жизнь будет другой а, быть может, и вовсе прервется в этом опасном и безлюдном мире.

Я гнал прочь любые мысли о своем прежнем доме. Мое второе «я» постоянно напоминало мне, что я не имею права задерживаться в зазеркалье, что этот мир нереален и, быть может, ненадежен… Что мой «отпуск» был задуман как временный, и делать его постоянным просто незачем…

Но я не думал об этом, надеясь, что через недельку-другую все образуется само собой… Наверное, в этом и заключается главная особенность русского менталитета – всегда надеяться на высшие силы, на то, что все «само собой» или «по щучьему велению, по моему хотению»… Не помню автора этих строк, но звучат они примерно так: «Как дева, забеременев, надеется, что все само собой спокойно рассосется»… Мой случай!

На четвертое утро после того памятного дня, когда я впервые увидел грань миров, и когда, быть может именно благодаря этому, впервые взглянул на Сашу другими глазами, идиллия рухнула!

Обычное ранее утро, уже ставшее привычным для нас. По негласной договоренности Саша отправилась в стайку, подоить корову (по той простой причине что меня эта рогатая зверюга к себе даже близко не подпускала), а я же занялся завтраком. Но перед этим, естественно, следовало умыться, и вообще привести себя в божеский вид, что я и намеревался сделать.

Я подошел к умывальнику, плеснул водой куда-то в направлении лица, и так и замер, с отвисшей челюстью, квадратными глазами и струйками воды, стекающими с физиономии. В небольшом зеркале, установленном напротив раковины, отражалось все, что находилось за моей спиной! Лестница, ведущая на второй этаж, ворох одежды, сваленный под ней на табуретку… Все, что угодно, кроме меня!

Я протер глаза – картина не изменилась. Я отошел, вытерся полотенцем, встряхнул головой, прогоняя сон, а вместе с ним и любые возможные галлюцинации, и снова взглянув в зеркало.

Ничего не изменилось! В зеркале отражалась абсолютно пустая комната, без малейшего намека на меня, то есть, на моего двойника.

Сказать, что я испугался, значило бы ничего не сказать! Первое время, когда я еще только осторожно и с опаской входил сквозь зеркала в иные миры, меня часто преследовал страх оказаться запертым в них навсегда. Первое время я вообще каждые пять минут подбегал к зеркалу, чтобы удостовериться, на месте ли мой двойник. И не было случая, чтобы он опоздал хоть на секунду! Чтобы хоть раз мое движение не совпало с его! Он всегда был там же, где и я, всегда делал то же, и тогда же! И со временем я перестал бояться, перестал вглядываться в каждое зеркало на пути в Зазеркалье, и лишь иногда, взглянув в него, констатировал факт: двойник всегда оказывался там же.

И последние четыре дня, стоило мне подойти к зеркалу, как я видел собственную физиономию с другой его стороны. Умывался ли, брился ли, или просто строил самому себе рожи – двойник всегда повторял мои действия.

Но сегодня он почему-то решил не появляться!

Я взглянул на свои руки, и заметил, как сильно они дрожат. Прислушался к сердцу, и услышал его сумасшедший стук.

Еще с десяток раз я подходил к зеркалу и вновь отходил от него, надеясь… надеясь на что? На то, что мой двойник просто заснул, и сейчас проснется и подбежит к зеркалу, поприветствовать меня? Даже тогда я понимал, насколько это глупо.

В конце концов я решился еще на один опыт, гораздо более важный. Я коснулся рукой зеркала… Оно всегда поддавалось под малейшим моим нажатием, всегда с готовностью пропускало меня в другой мир – либо в тот, о котором я думал, либо в тот, из которого пришел. Но сейчас мой палец коснулся лишь гладкой, холодной поверхности стекла.

Я был заперт! Заперт в мире «Безмолвного Армагеддона», и не имел возможности вернуться назад!

Я закричал, нет, заорал от бессильной злобы, и со всей силы ударил кулаком в зеркало.

– Откройся! – кричал я ему, вновь и вновь нанося удары по покрывшейся трещинами поверхности, не чувствуя боли, и не видя крови, стекающей с моей изрезанной руки, – Откройся, сволочь! Выпусти меня!

Я бил зеркало до тех пор, пока оно не осыпалось в раковину бесчисленным количеством осколков. Бил до тех пор, пока в дом не влетела перепуганная моими воплями Саша, и чуть ли не силой не оттащила меня от раковины. А я все продолжал кричать что-то неразборчивое, кричать во весь голос, проклиная все зеркала мира и себя самого.

Саша успокаивала меня, но я не слышал ее слов, не чувствовал ее рук, пытающихся уложить меня на кровать. Я видел перед собой лишь пустое зеркало, в котором не было меня! Но когда Саше все же удалось уложить меня, я увидел и кое что еще – ее глаза, полные боли и ужаса, ее лицо, забрызганное моей кровью, рекой лившейся из истерзанной руки. И этот ее взгляд заставил меня умолкнуть, успокоиться и позволить ей перевязать мою руку…

Я не мог ответить ей, что случилось. Не мог, потому единственными звуками, которые я мог тогда издавать, были невнятные всхлипы… Парни не плачут?! Нет, они плачут, но очень-очень редко. Когда случается то-то действительно страшное. Когда ты ломаешь ногу, а завтра у тебя финал чемпионата мира по футболу, или когда ты в одночасье теряешь все. Когда за тобой захлопывается дверь в твой родной мир, и ты оказываешься в придуманном тобой же, опустевшем мире.

Слава Богу, в этом мире я был не один…

Наверное, не будь рядом Саши, я бы сошел с ума. Ведь увидев, что больше не отражаюсь в зеркале, я ступил на путь к «гнезду кукушки», к сумасшествию, к безумию, порожденному отчаянием. Но она была рядом со мной. Была все время, все те несколько часов, которые я пролежал на кровати, тупо глядя в потолок и бормоча что-то бессвязное и неизвестное даже мне.

Саша была рядом, и единственным, что помогло мне удержаться и не шагнуть за грань безумия, были ее глаза. Добрые, любящие и умоляющие. Умоляющиеся не оставлять ее одну в этом мире, который я же создал! Умоляющие остаться рядом с нею навсегда…

И я остался.

Я закрыл глаза и отключился, чтобы несколько минут, растянувшиеся для меня на долгие часы, проблуждать в лабиринтах собственного сознания, отыскивая ответ на извечный русский вопрос: «Что делать». Ответ всегда был на поверхности, и не нужно было даже задумываться, чтобы найти его. Жить! Жить дальше в этом мире, научиться не только называть его своим домом, но и считать его таковым… И втайне надеяться, что зеркала вновь станут благосклонны ко мне.

Альтернатива была лишь одна – чтобы не жить в мире «Безмолвного Армагеддона» я не должен был жить вообще, а эта альтернатива меня не устраивала!

И когда я открыл глаза, я вновь был самим собой. Шок прошел, согнув, но не сломав мой разум. Я вновь был самим собой, и жизнь продолжалась.

Другая жизнь!

Я смотрел Саше в глаза, и врал ей. Врал, что и сам не знаю причин того, что со мной произошло. Что это был какой-то нервный срыв, который, я думаю, больше не повториться. Теперь уже я утешал ее, потому что как только напряжение и страх схлынули с ее сердца, она расплакалась, уткнувшись носом мне в рубашку. А я шептал ей на ухо, что люблю ее, и никогда не покину…

И все могло бы на этом и кончиться. Саша могла бы поверить мне, а я – убедить себя, что смогу жить и здесь. Впрочем, со временем я понял, что мне не пришлось бы даже убеждать себя. Здесь я чувствовал себя в большей степени «дома», нежели в своем родно мире. И идиллия могла бы вернуться. Но нет! Саша не была бы Сашей, если бы поверила в мои слова о том, что я и сам не понимаю, что со мной произошло. Она не была бы девушкой моей мечты, если бы не захотела понять, что именно происходит со мной.

Я верю, что мотивы ее были далеки от простого любопытства. Верю, что она хотела узнать правду только для того, чтобы помочь мне… Но всем известно, куда ведет дорога, вымощенная благими намерениями!

Почему женщины всегда хотят знать то, чего они не хотят знать?! Представьте счастливую семейную пару, прожившую вместе несколько лет. В семье царит полное взаимопонимание и покой, но… Муж, дабы как-то разнообразить свою жизнь, периодически ходит «налево». Он любит жену! Искренне любит! Просто в сексуальном плане она его чем-то не удовлетворяет. Самую малость, не более того… И это удовлетворение он ищет на стороне.

Может быть, поговори он серьезно с женой, и скажи он ей: «Вот это и это ты делаешь не так, как мне хотелось бы», она бы смогла дать ему то, чего он хочет. Но… После этого разговора она обязательно задалась бы вопросом: «А как же он терпел меня все эти годы?» Гармония в семье была бы нарушена, а мужчина (настоящий мужчина, действительно ценящий семью и понимающий, как легко ее разрушить) всегда стремится к тому, чтобы не допустить этого.

Семья и любовь – вот, ради чего стоит жить. Вот, ради чего можно пойти на все, что угодно, и даже на обман любимого человека, ведь цель оправдывает средства! И все счастливы… Муж – сексуально удовлетворен (кому не нравится сексуальный подтекст моего примера – придумайте что-нибудь сами. Может быть ему не нравятся ее котлеты, и он ходит к соседке Рае, чтобы покушать ее фирменных котлет?), семья – в целости и сохранности, а жена живет в счастливом неведении.

Но вот у нее появляются подозрения. То у мужа появилась царапина на спине (или от него пахнет ЧУЖИМИ котлетами – как вам будет угодно), то он пришел слишком поздно с работы.

Умом жена понимает, что она НЕ ХОЧЕТ знать, где бывает ее муж по вечерам. НЕ ХОЧЕТ знать правду… Но сердце… Это загадочное женское сердце, в котором гнездится женская логика и женская интуиция… Сердце требует узнать правду! Сердце хочет знать, чем же ТА лучше нее, чем она, законная жена не угодила мужу…

Она будет следить за ним. Будет нюхать его рубашку на предмет чужих запахов. Наймет частного детектива, наконец! И все ради того, чтобы узнать то, чего она НЕ ХОЧЕТ знать! И когда она узнает это, семье придет конец. Хотя, впрочем, нет, не обязательно. Они оба могут оказаться достаточно сильными, чтобы склеить то, что разбилось, чтобы удержать падающую в пропасть любовь. Но сколько проблем это принесет! Сколько боли и разочарований!

Я уверяю вас, что любой настоящий мужчина (еще раз сделаю акцент на слове НАСТОЯЩИЙ, то есть ценящий семью и понимающий, насколько она хрупка и беззащитна), заподозрив жену в измене, отбросит подозрения прочь!

Он будет аргументировать это тем, что «Я доверяю своей жене», но в глубине души, в своем сердце, он будет понимать и отдавать себе отчет в том, что он не хочет знать правды. Пусть все идет как идет…

Счастливое неведение или горькая правда? Сложная дилемма, великолепно поданная нам «Матрицей». Что лучше, жить в виртуальном мире и наслаждаться всеми его прелестями, или знать о том, что этот мир не реален и жить в настоящем мире, питаясь какой-то бурдой и ежесекундно боясь нападения роботов-охотников?

Пару дней назад Саша созналась мне, что когда в тот день она вбежала в дом и увидела меня, с безумным лицом разбивающим руку в кровь об уже и так превратившееся в осколки зеркало, она поняла, что случилось что-то страшное. Не просто страшное, а глобально страшное, затрагивающее всех на Земле (а учитывая, что на всей земле нас с ней было всего двое, это действительно так)… И когда я пришел в себя, когда мой взгляд впервые стал осмысленным, она мысленно поблагодарила Бога за то, что он позволили мне остаться собой. За то, что страшное осталось позади…

Но Саша не была бы женщиной, если бы не хотела узнать то, чего не хотела, чего так боялась узнать! И она не была бы той женщиной, которую я смог бы полюбить, если бы не сложила два и два, и не поняла, как можно это сделать!

День был испорчен безнадежно. Даже полностью придя в себя я оставался хмурым и угрюмым. Мне многое нужно было обдумать, многое переосмыслить… И чтобы сделать это, мне нужно было побыть в одиночестве. Подальше от зеркал, подальше от домов, в которых они могут стоять… Подальше от Саши!

Человеку свойственно винить кого-то в своих проблемах. В принципе, эта наша особенность не лишена истины, ведь в любом происшествии всегда кто-то да виноват. Вот только во всем, что случается с нами виноваты прежде всего мы сами, а уж во вторую очередь – кто-то еще. В тот момент, еще не способный полностью вернуться к здравой логики, я обвинял во всем Сашу.

Это сейчас, по прошествии нескольких недель, когда я вновь могу все взвешивать и анализировать, я не могу с уверенностью сказать, что стало причиной того, что зеркала закрыли для меня путь обратно. Грань миров, Саша, я сам… А может быть в том мире мой двойник просто попал под трамвай, и сейчас Тома как раз забирает его тело из морга, думая, что это я…

Но тогда… Тогда я не видел иной причины. Я думал, что все дело в Саше. В моей любви к ней!

Из-за нее этот мир стал для меня реальнее моего родного. Это ее я полюбил настолько, что засомневался в необходимости вернуться обратно! И бродя по опустевшей Молчановке я должен был взвесить все «за» и «против», все «Почему бы и нет» и «А на хрена», чтобы понять, стоит ли она того!

Я долго бродил по деревне… По деревне-призраку, лишенному души, коей являлись ее жители, люди. Время от времени мне на глаза попадались собаки и кошки, и я с невеселой улыбкой вспоминал, как когда-то в детстве меня тянуло погладить каждую встречную дворнягу. Сейчас, глядя в их одичавшие глаза, я лишь брался за приклад «Калаша», без которого ни я ни Саша вообще не выходили за дверь, и животные, будто поняв этот жест, уходили своей дорогой.

Для них призраком был я! Призраком былого царствования человека в этом мире…

Мимо некоторых домов трудно было пройти, не зажав нос. Там в стайках и просто во дворах лежали разлагающиеся трупы животных, умиравших от голода или жажды. У дичающих псов пока что было много еды – они служили своеобразными санитарами деревни, в противном случае вся Молчановка уже давно насквозь провоняла бы мертвечиной.

Они, и вездесущие вороны – вот кто теперь был хозяином этого мира…

Я не помню, сколько прошло времени, и не помню, во сколько я вернулся. За все время я ни разу не взглянул на часы. Но вернулся я посвежевшим и, как подметила Саша, тут же окружившая меня заботой и теплотой, даже повеселевшим.

– В твоем взгляде больше нет тоски… – осторожно заметила она.

– Ты уверена? – спросил я, – Вглядись получше!

– Точно нет…

Она улыбалась мне своей чистой и искренней улыбкой, и я почувствовал, что тоска действительно уходит. Что я могу жить в этом мире, и даже когда-нибудь смогу назвать его домом.

Тот вечер прошел как обычно – за домашними хлопотами, к которым я подключился с удвоенной энергией (так как теперь понимал, что следует готовиться не к месячному отдыху здесь, а к пожизненному заключению) и разговорами, в которым мы оба старательно обходили тему моего утреннего припадка. Да, где-то в моей душе осталась тоска, но она уходила все дальше и дальше, намереваясь исчезнуть совсем. И да, в Сашином взгляде все еще читалась боязнь за меня и настороженность, но и она, как мне показалось, уходила…

То-то и оно, что только показалось! И все могло бы быть хорошо и замечательно, если бы не Саша…

Когда я уснул она тихо, стараясь не шуметь, встала с постели и зажгла керосиновую лампу. Как она потом говорила мне, сначала у нее не было даже мысли о том, чтобы пытаться понять, что же произошло со мной – просто она не могла уснуть, и хотела немного посидеть при свете керосинки, почитать на ночь – благо, что во время последнего рейда в город мы под завязку забили джип книгами. Но потом идея пришла к ней как будто с потолка. Просто ни с того ни с сего Саша, вдруг, решила узнать, в чем причина моего утрешнего срыва.

К сожалению, она была далеко не глупой девушкой, и потому тут сложила два и два. Первое «два» – что-то вызвало мою истерику, и второе «два» – я, как безумный, бил зеркало до тех пор, пока не превратил его в горстку острых осколков, впивавшихся мне в руку при каждом ударе. Что у нас в итоге? «Зеркалофобия»…

Саша достала зеркало из своей косметички, также укомплектованной во время последнего рейда за продуктами и запчастями, и долго рассматривала его в тусклом свете керосинки. А потом, к сожалению, догадалась направить его на меня, и посмотреть на отражение…

Удивляет меня только то, что она не разбудила меня тут-же… Она никогда не сознается, но мне кажется, что Саша не сделала этого только потому, что боялась. И меня, и за меня… Боялась, что если она разбудит меня среди ночи вопросом: «Почему ты не отражаешься в зеркале?», то я вновь сорвусь, и не исключено, что вместе зеркала примусь крошить на мелкие кусочки ее саму.

И я ее понимаю… Всегда страшно видеть, как человек сходит с ума, как он теряет связь с реальностью, рвет ее, будто тоненькие нити, и в конце концов полностью перестает отдавать себе отчет в своих действиях. Страшнее этого только когда этот человек находится рядом с тобой…

Саша не разбудила меня – она просто улеглась рядом и попыталась заснуть. Не то рассчитывая, что «Утро вечера мудренее», не то, что утром все вновь станет на свои места, и мое отражение вернется туда, куда ему и положено. Уснула она только под утро… А до того – так и лежала рядом со мной на кровати, боясь лишний раз ворохнуться с боку на бок, чтобы не разбудить меня…