Текст книги "Современный болгарский детектив. Выпуск 3"

Автор книги: Кирилл Топалов

Соавторы: Кирилл Войнов,Трифон Иосифов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

Пенков вошел в раж и даже раскраснелся.

– Ну так, пойдем дальше! Этот самый Гено сел в свою новую машину… хотя это не новая машина, а старый отремонтированный «фольксваген»… в общем, сел он и помчался в больницу. Ну, что он там делал, как ты думаешь? Кому-то звонил по телефону-автомату, мотался там, сновал туда-сюда и весьма при том волновался. Подошел к справочной, спросил о состоянии Невены Томановой, там не могли ему точно ответить, пошел в отделение, остановил первую попавшуюся докторшу, и снова тот же вопрос – жива ли? А когда докторша спросила, кто он, знаешь, что он ответил? «Сосед»! Видал? Сосед! Ну, теперь подведем некоторые итоги. Первое – обычно он всегда приходил домой обедать, каждый день, а в этот день не пришел, а явился только вечером, и первый вопрос какой: она жива? Затем – входит в комнату и выносит оттуда какой-то продолговатый пакет, говорит, что это белье для бани. Белье? А почему не бутылка с маслом, в которую он влил отраву, а? И, наконец, это железное алиби! Нет, все это мне кажется очень и очень подозрительным!

Он облокотился о спинку стула, скрестил руки на груди и поглядел на меня с видом победителя, явно ожидая моего одобрения. Но я молчал.

– Ну, что скажешь? – потеряв, видимо, терпение, спросил он.

А я ничего сказать не мог. Подумал только, что этот инертный, известный своей медлительностью человек на сей раз не терял времени напрасно. Может, и вправду жаль, что ему не удалось продолжить расследование, за которое он взялся с таким жаром.

– Досадно, что так случилось. – Я кивнул на его забинтованную ногу.

– А, как не повезет человеку… – согласился он. Ему было приятно мое сочувствие. Он помолчал несколько секунд и добавил: – Я попросил еще две справки, одну из Моравца о сестрах Невены – как живут, с кем, какие у них отношения между собой и со средней сестрой. Этого цыпленка, которого они привезли с собой, тоже надо иметь в виду, они же готовили его и ели; может, там тоже было что-то, кто знает… И вторая справка – о Гено Томанове, о его житье-бытье, что о нем говорят соседи, сослуживцы, с кем дружит, у кого бывает… Надеюсь, сегодня утром справки будут готовы. Все-таки информация для ориентации. Да, и результаты анализа остатков еды, брошенных Зоркой в ведро, уже, наверно, тоже есть. Зайди в нашу лабораторию! И… извини, пожалуйста, подай мне портфель, я передам тебе папку с остальными материалами, и отметим, что ты принял работу, чтобы все было по правилам.

Я взял портфель с этажерки для книг, передал ему, он вынул оттуда желтую папку и положил ее передо мной так, будто прощался с чем-то очень дорогим ему.

Я почувствовал, что мое пренебрежение к этому человеку, раздраженность его медлительностью и наивным энтузиазмом постепенно таяли и уступали место внутреннему уважению и даже симпатии к нему. Я понял наконец, что Пенков – трудолюбивый, сообразительный, способный специалист – слишком застенчив и скромен, совершенно не умеет лезть на первый план и показывать «товар лицом», поэтому его всегда заталкивают на серую периферию мелких неинтересных дел более энергичные и самонадеянные коллеги (неужто и я среди них?). Пройдет еще год и тринадцать дней, и после двадцати пяти лет верной службы он покинет наши ряды и уйдет воспитывать свою милую внучку, а мы довольно скоро забудем о нем, убежденные, что мир и наша работа начинаются и кончаются нами.

– Я должен поблагодарить тебя, – совершенно искренне сказал я, убирая желтую папку в свой кейс. – Ты мне очень помог.

Я посмотрел на часы и поднялся.

– Мне пора в управление, дела. Я как-нибудь зайду еще…

Я протянул ему руку, он подал мне левую, снисходительно усмехнулся, и во взгляде его я заметил что-то вроде недоверия ко мне. Да, напрасно я сказал о том, что еще зайду как-нибудь, стыдно обещать то, что едва ли сможешь исполнить (так оно, кстати, и получилось). Но что делать – таковы мы, люди.

– Извини – не провожаю! – пошутил Пенков. – Руми! Проводи гостя!

Девочка вышла из своей комнаты и встала в дверях, не очень, видимо, понимая, что она должна делать. Я чуть наклонился и подал ей руку: «До свидания». Девочка подала мне свою. Когда я был уже у входной двери, она наконец пролепетала «До свиданья» и даже сделала легкий реверанс.

«Эх, Димитре, Димитре… Люди уже внуков воспитывают, а ты все бобылем ходишь!» – укорял я себя, сбегая вниз по ступенькам. Впрочем, сейчас не до укоров и мыслей о личном – есть более важные вещи, о которых надо думать. Хотя – они всегда найдутся, более важные…

Майский день сиял во всем своем великолепии. Свежая зелень деревьев, красные фейерверки тюльпанов и маков, пронзенные лучами солнца, брызги фонтанов радовали глаз и душу. Я мчался на своем «москвиче» навстречу прекрасному дню, и если быть честным перед самим собой, то была еще одна причина для отличного настроения: я ехал в нашу лабораторию, на этот раз у меня был официальный повод посетить ее и мне не нужно было, как обычно, выдумывать что-нибудь вроде желания повидать своего старого друга Коци. Коци – это доктор наук Константин Тянков, заведующий химической лабораторией. Он на два года старше меня, худ и мал ростом, но как заговорит – от его голоса все пробирки и колбочки дрожат и звенят, ударяясь друг о друга. Он свободно владеет четырьмя языками, особенно хорошо – английским, а как химик – достаточно появиться в ресторане кельнеру с подносом, и Коци немедленно определит, сколько воды бармен долил в виски.

Когда я вошел в кабинет Коци, служивший одновременно канцелярией, хозяин пил кофе с одним из своих коллег. В нашем учреждении это строго запрещено, но, бог знает почему, Коци все прощали. Я взглянул направо – да, так и есть, Танче, как всегда, сидела за своим столиком и что-то печатала на машинке. Я позволил себе всего на миг задержать взгляд на ее милом мягком профиле со слегка вздернутым носиком и круглым, как у ребенка, подбородком. Закусив губы, она внимательно вглядывалась в клавиатуру, будто искала какой-то знак, но я ясно увидел – она слегка порозовела…

– Привет! Я пришел за результатом анализа по поводу отравления этих… сестер! – Я вдруг почувствовал, что говорю слишком громко.

– Вот как? – еще громче зазвучал голос Коци. – Станоева, усадите, пожалуйста, гостя!

Машинка замолкла, и через секунду возле стола Коци возник еще один стул. Таня появилась так близко от меня, что я почти ощутил прикосновение ее золотистой нежной кожи.

– Паратион, верно?

– Верно-то верно, но очень трудно было установить точно, какой именно вид его, – с готовностью ответил Коци, – потому что обычно употребляется несколько разновидностей. Во всяком случае, я знаю их семь. В данном случае это Ф-103. Это жидкость почти без запаха, очень похожая на оливковое масло. Мы получаем ее из Австрии.

– А концентрация? Большая?

Коци посмотрел на меня поверх очков.

– Концентрация такая, которая может убить и буйвола!

– А можно допустить…

Я не закончил фразу, потому что передо мной на столе появилась чашка кофе.

– Спасибо большое! – Я с благодарностью поглядел на Таню. – Быстрее «эспрессо»! Как это вам удается?

– Это она из дома принесла, – безжалостно заявил Коци, чем сразу испортил мне удовольствие, которое я предвкушал.

– О, нет-нет, тогда не надо! – Я протянул чашку обратно девушке. – Зачем же я буду лишать вас кофе! Ни в коем случае.

– О, что вы! Я сварю еще, – густо покраснела Таня. – Я пью немного позже… Себе и доктору Тянкову…

– Нет-нет! Прошу вас! – Я продолжал держать чашку на весу.

– Ну что вы! Прошу вас…

– Нет, ни в коем случае! Прошу вас!

– Хватит, в конце концов! «Прошу вас, прошу вас»! – загудел Коци. – Тут вам не английский клуб! Да еще на «вы» друг друга называют, официальность разыгрывают! Да про вас уже каждая курица все знает… Тоже мне страусы!

Я очень люблю Коци, но он ужасный нахал – тем более что в комнате находится посторонний человек.

– В общем, меня интересует… – я быстро поставил чашку с кофе на стол, завершив этим инцидент, – мог ли этот цыпленок быть изначально отравленным? Ну, скажем, он поел траву, опрысканную паратионом…

– Исключено! – отрезал Коци. – Даже если бы цыпленок сдох, отравленный паратионом, концентрация в его мясе была бы так мала, что ни при каких условиях она не могла бы нанести такие ужасные поражения людям и привести к таким последствиям.

– Ладно, больше вопросов нет. Могу я получить документ о результатах анализа?

– Можешь. У мадемуазель Станоевой! – Коци насмешливо глянул на меня.

– Все готово. – Таня положила на стол несколько напечатанных на машинке страничек. Коци размашисто подписал их и пододвинул мне.

Опять наступил неловкий момент – официальная часть моего визита завершена, но мне так не хотелось уходить… Я со вздохом положил документы в кейс и встал.

– Спасибо. И до свиданья.

– Будь здоров! – пробубнил мой проклятый друг Коци, махнул рукой и уткнулся в какие-то бумаги.

Закрывая за собой дверь, я не удержался и поглядел на Таню. Она провожала меня нежным взглядом. Мне этого было вполне достаточно.

* * *

В голове моей уже роились разного рода гипотезы, пока неясные и, разумеется, до конца не додуманные. Я подсобрал их в общем виде на тот случай, если меня потребует к себе Кислый. Он любит старый, давно заведенный порядок: подчиненные должны докладывать ему обо всех своих намерениях, правда, потом он, как правило, не вмешивается в их работу и не ограничивает свободу действий.

Одна из моих гипотез была связана, разумеется, с Гено Томановым, хотя, признаться, она не казалась мне перспективной. Однако я все-таки решил начать именно с него – конечно же, тут не обошлось без влияния Пенкова.

Я взглянул на часы – девять. Гено может появиться в любую минуту.

Раздался довольно энергичный стук в дверь. Я выпрямился, пригладил волосы и сел за стол.

– Да-да!

Гено вошел, поздоровался. В одной руке он держал светло-коричневую папку под кожу, в другой – пропуск.

Я кивнул, указал на кушетку у стола и постарался незаметно рассмотреть его.

Около сорока, высокий, крепкий, одет в легкий летний костюм кофейного цвета, светло-оранжевую рубашку и галстук под цвет костюма. Загорелое широкое лицо, нос чуть маловат, невысокий лоб, узкая полоса смолисто-черных волос без единой сединки – и лысина.

Я начал:

– Вы, очевидно, знаете, зачем я вызвал вас.

– Знаю… Предполагаю, однако, что и вы в курсе, что я уже рассказал все, что знаю. Подробно и точно. Вашему коллеге, следователю Пенкову.

В манере произносить слова, как, впрочем, и в каждом его движении, заметна была некоторая нервозность.

– Да, мне это известно, – ответил я вполне вежливо и спокойно, – но, поскольку заниматься этим случаем теперь поручено мне, я просто хотел бы получить более ясное представление о нем. Кстати, это и в ваших интересах.

– В моих интересах заниматься своим делом, а не ходить сюда! – почти прервал он меня. – На работе у меня дел навалом, и машину я должен доводить… А вы что хотите от меня? Чтобы я признался, что убил свою жену?!

– Хорошо. Раз уж вы спешите, в таком случае начните сначала! – произнес я чуть громче и довольно твердо. Слова, которыми он хотел возразить мне, замерли на его устах. Он с удивлением и даже страхом поглядел на меня.

– Что? Что вы сказали?

– Я сказал: начните сначала. Итак – вы ночевали дома?

– Да, я ночевал дома… – механически повторил он и весь как-то сразу обмяк, осел – как тесто. – Вымылся утром во дворе… Пошел на работу… В семь сорок… Я всегда точен…

Он говорил медленно, покорно, не ища связи между словами и фразами.

– Мне нужно было подготовить отчет… Я экономист…

И снова запнулся. Потом нажал на блестящий замочек, раскрыл папку и вынул оттуда исписанный листок бумаги. Закрыл папку и совершенно неожиданно для меня стал читать: «В девять пятьдесят мне позвонил Младенов и сказал, что для меня кое-что есть. Я тут же написал заявление и спустился в приемную шефа. У него было мало народу. В десять двадцать я был принят, заявление подписано, и я поехал на станцию Искор, где у нашего предприятия есть склад-ангар. Там я был в пять минут двенадцатого, бай Грую показал мне машину…»

Он читал гладко, медленно, четко. Указывал, где был, с кем встречался, на сколько времени задерживался, и все по часам, по минутам. В одном месте я даже услышал: во столько-то часов ноль семь минут… Я не прерывал его, ручка, которой я собирался делать заметки во время нашего разговора, так и лежала на листе бумаги, а я тихо встал из-за стола и подошел к окну, сцепив сзади руки. Я не очень внимательно следил за его отчетом, потому что меня в это же самое время донимало желание понять, что означает его стремление так точно и обстоятельно представить свое алиби в письменной форме, – ведь никто от него ничего пока не требовал! А теперь он демонстративно размахивает этим листком передо мной. Это впервые в моей практике, да и вообще очень редкий случай, особенно во время проведения предварительного следствия. Он заранее все обдумал? Решил застраховаться и убедить меня в том, что непричастен к случившемуся? Вопросы роились в голове как мухи над медом, а он все читал, читал…

Я медленно отошел от окна и снова сел за стол. Томанов вытирал потный лоб и лысину большим носовым платком, как после тяжелого физического труда.

– Вы можете оставить мне эти ваши объяснения?

Он привстал, положил передо мной листок, пригладил его ладонью.

– Пожалуйста! – и снова сел на место, держа платок у рта, будто у него болит зуб.

– А сейчас я попрошу вас ответить мне на несколько вопросов, не заглядывая в шпаргалку! – довольно веско заявил я.

– Пожалуйста… – повторил он, убрал платок в карман и с тревогой поглядел на меня.

– Вы сказали, что на работу вы отправились в семь сорок. А когда вы обычно просыпаетесь, когда встаете?

– По-разному – в семь, семь пятнадцать… А что?

– А ваша жена? – продолжал я спрашивать, не отвечая на его вопрос. – Когда она встала в то утро?

– Жена всегда встает раньше меня. Одеть ребенка, приготовить завтрак, то-се… Она всегда встает рано…

– А где ваш ребенок сейчас?

– В селе, у стариков. Мы оставили ее там, пусть учится, здесь у нас условий нет – одна комната, сыро…

– Что вы ели в тот день на завтрак?

– Что? Что вы имеете в виду?

Интересно – он действительно не понял или пытается выиграть время?

– Что вы ели на завтрак, прежде чем уйти на работу? Вам жена приготовила еду, как обычно, или сами?

Он наморщил лоб, поглядел на потолок, потом на меня.

– Мм… не припомню… Да… Она хотела поджарить хлеб, но времени не было… Остались с вечера две котлеты… Я съел их холодными…

– А был ли у вас разговор о том, что готовить на обед? Вы обедали вместе? Обычно вы вместе обедаете? Как было на этот раз?

– Обычно мы вместе обедаем… Очень часто… Я работаю близко от дома… Она тоже… Ну и потом, она занята в читалиште[25]25
  Дом культуры, где есть библиотека, читальный зал, любительские кружки.


[Закрыть] полдня, у нее остается много времени… Но не всегда…

– А в этот день?

– На этот день у меня были талоны на обед в столовую, потому что жена собиралась к зубному врачу, а там большая очередь… Но утром она сказала, что не пойдет к врачу, потому что купила свежие кабачки и хочет их поджарить, чтобы я пришел домой в обед. Я сказал: хорошо. Я люблю жареные кабачки…

Он замолчал.

– Ну а потом?

– Что – потом?

– Сказали – хорошо, а обедать не пришли.

– Ну откуда я мог знать, что мне подвернется машина? Мне как сказал Младенов, я чуть не рехнулся. Сколько времени уж я жду!

Он снова вынул платок и вытер потную лысину.

– А где же вы все-таки были в обеденное время? Где обедали?

– Нигде. Нигде не обедал. Я был в нашем ангаре у бай Грую на станции Искор, машину смотрел. Он сказал, что машину оценили в тысячу шестьсот пятьдесят левов. У меня было тысяча двести в инвестиционном банке, собирал на квартиру. Но решил взять их… Дома у Венче было около пятисот левов. Я позвонил ей по телефону, чтобы принесла поскорее, время терять нельзя было. Она пришла в ангар, принесла деньги. Я передал их в кассу и получил машину. Надо было ее зарегистрировать, поэтому я тут же помчался в металлоремонт к Данчо. Нет-нет, сначала я поехал на службу и взял Младенова, они с Данчо приятели…

– А ваша жена? – прервал я его.

– А что жена? Она вернулась домой… А перед тем сказала что-то вроде того, что ее сестры заходили к нам по пути в Хисар, оставили цыпленка, и она приготовила его. По-моему, она снова звала домой обедать, но голова у меня была забита, и я не прислушался. Только к трем часам я проголодался, купил две баницы и съел их в машине.

Я поглядел на листок с алиби.

– Вы говорили, что в десять двадцать ваш шеф подписал заявление и вы тут же вышли. В Искоре вы были в пять минут двенадцатого. Вам не кажется, что вы уж слишком быстро попали туда? На чем вы ехали?

– Когда человек спешит, то он найдет способ… – ответил он, глядя куда-то в сторону.

– Вы сказали, что жена принесла вам деньги и упомянула о сестрах. А раньше был ли у вас с женой разговор о том, что сестры приедут в гости? Например, утром, прежде чем вы разошлись на работу, – не было ли речи о прибытии сестер в этот день?

– Нет, ни о чем таком мы не говорили. Жена не знала, что сестры должны быть в Софии. Если бы она знала об этом, она сказала бы мне… Незачем было скрывать это. Они как-то писали, что хотят поехать в Хисар на экскурсию, но это было давно. Когда жена приехала на склад, она сказала, что сестры только проездом побыли у нас, автобус три часа должен стоять в Софии, они успели повидаться с ней и уехали…

До разговора с Томановым я выписал на отдельном листке вопросы, которые меня более всего интересовали, но листок остался в ящике стола. Я выдвинул ящик, сделав вид, что ищу что-то, и поглядел на листок. Прежде всего я наткнулся на запись: «Она жива?» Это первый вопрос, который Томанов задал в больнице. Может быть, Пенков виноват в том, что мне захотелось выяснить, не выдал ли себя этим вопросом возможный отравитель, чтобы проверить, удалась ли его операция… Однако теперь мне все это показалось просто излишней мнительностью или того пуще – глупостью.

Я захлопнул ящик.

– Хорошо. Продолжайте дальше.

– О чем? – он посмотрел на меня с удивлением.

– Вы сказали, что отправились с Младеновым искать его приятеля Данчо, мастера из металлоремонта.

– А, да-да… Ну, что было дальше… Мы нашли Данчо. Он сказал, что может взять машину в среду, и велел пригнать ее в Слатину. Дал адрес. Потом… Потом мы пошли в «Видинскую встречу» отметить это событие. Пришел я домой в семь… Венче не было… Зорка, соседка, рассказала мне… Я пошел в Пироговку… Обо всем я подробно написал там… – и он кивнул на листок, лежащий передо мной на столе.

– Вы сразу пошли?

– Нет, сначала позвонил по телефону… Три раза звонил… Хотел узнать, что случилось, жива ли она…

– И что вам ответили?

– Да ничего не ответили. Я три раза звонил. А потом пошел туда.

– Вы сразу не назвали своей фамилии, а представились соседом. Почему?

Он спокойно выдержал мой взгляд.

– Я надеялся, что так мне скорее скажут правду, как постороннему человеку. Я хотел знать, жива ли она.

Снова и снова – «жива ли», «жива ли». Но, с другой стороны, в его ответе была своя логика.

– Прежде чем отправиться в Пироговку, вы вошли в дом и вынесли оттуда какой-то пакет. Что там было?

Он еле заметно усмехнулся.

– Пижама там была. Я не хотел ночевать дома. Не мог. Мне даже пришло в голову провести ночь в больнице возле Венче, но на всякий случай я взял с собой пижаму, если не пустят в больницу и придется где-нибудь устроиться.

– Пенкову вы говорили по-другому, – сухо заметил я.

Он вдруг побагровел, зубы чуть обнажились в злобной усмешке.

– Да, я говорил по-другому! Да! Я нарочно сделал это! Потому что он разозлил меня. С виду такой мирный-смирный, а смотрит на меня как кот на мышку – ты, дескать, убийца, сейчас мы тебя схватим! Видите как? Я, может, и плохой человек, но жену свою не травил, слышите? Не травил! И сестер ее тоже! Поймите вы это, наконец!

Он уже почти кричал и все крепче прижимал папку к животу.

– А где вы ночевали? – спросил я едва слышно, и это подействовало на него оглушающе.

– Что? – так же тихо промолвил он.

– Я спрашиваю – где вы ночевали в эту ночь? В Пироговке вы ведь не остались?

– У… одного приятеля, – после краткой паузы ответил он.

– Как его фамилия? Где он живет? Адрес его назовите, пожалуйста.

– Захари Дудов… – слегка запинаясь, сообщил Томанов. – Живет на улице Незабравка[26]26
  Незабравка – незабудка.


[Закрыть], дом 7…

– А работает где?

– Он… он продает билеты… трамвайные билеты…

– Где точно? У Бань?

– Нет, теперь это конечная остановка «девятки». Возле Холодильника[27]27
  Окраинный район Софии.


[Закрыть].

Я записал все данные. Впервые я записал хоть что-то за все время моей беседы с Томановым. А он вперил напряженный взгляд в мою пишущую руку, будто стараясь прочесть слова, появившиеся на бумаге.

Записав адрес, названный Томановым, я небрежно бросил карандаш на стол и откинулся назад.

– Ну, гражданин Томанов, на сегодня все.

– Как это? Почему на сегодня? Я снова должен буду прийти?

– Если потребуется.

Я аккуратно заполнил и подписал обратную сторону пропуска и подал ему. Он встал, поглядел на меня – мне показалось, что он собирался сказать еще что-то, но промолчал, взял пропуск и пошел к двери. И, только открыв ее, чтобы выйти из кабинета, с неприязнью промолвил «до свидания».

Я взял листок, исписанный Томановым, прибавил адрес Дудова и сложил этот весьма скудный пока материал в новую тоненькую папку. Худо-бедно дело начато. Теперь вниз, в машину, – и через пятнадцать минут я буду на месте, а если придется трамваем или автобусом – тогда через двадцать пять – тридцать.

Но, как верно говорят люди, человек предполагает, а совсем другая сила располагает. Улица перед нашим управлением была с прошлой осени перекопана вдоль и поперек – там ремонтировали водопровод. А теперь вдобавок ко всему появился какой-то огромный автокран, укладывающий в траншею длинные красные трубы. И расположился он как раз возле моей машины. Мне стоило немалых трудов вывести ее задним ходом в переулок, ведущий к бульвару. Кроме того, я совсем забыл, что сегодня пятница и вдоль всего бульвара расположились грузовики и телеги, на которых сельчане привезли товары на продажу в свои павильоны. Ну, а сельские жители, известное дело, паркуют свои машины, как на комбайнерских площадках, не сообразуясь с городскими правилами. В общем, кое-как добрался я до бульвара Стамболийского, проехал мимо Русского памятника и Сердики, а отсюда уже был прямой путь к началу девятого маршрута – оказалось, что я потерял не так уж много времени.

Часы показывали десять тридцать. Как и на всех первых остановках любого транспорта, тут было не много народа. Продавец мороженого только что раскрыл свой зонт рядом с билетными кассами. Их было две, но только в одной сидела кассирша и считала стотинки. Стекло другой кассы было спущено и неплотно задернуто зеленой материей, за ней виден был пустой стол, на котором лежали рулоны билетов. Может быть, кассир ненадолго ушел и сейчас вернется? Однако я не стал ждать, пересек скверик и оказался на другой стороне кольца, где останавливаются и выбрасывают пассажиров прибывающие трамваи.

Они приходят почти пустыми, и нетрудно рассмотреть каждого, кто выходит из них.

Я остановился рядом с двумя киосками, в одном продавали газеты и журналы, в другом – разную галантерейную мелочь. Просто так торчать здесь бессмысленно, надо было хотя бы для вида чем-то заняться. Первой моей мыслью было купить газету, но, когда я вообразил, как прячу лицо за раскрытой газетой и делаю вид, будто погружен в чтение, а сам исподтишка наблюдаю за окружающими – как в старых криминальных романах, – мне стало стыдно, и я подошел к галантерейному киоску.

– Дайте мне, пожалуйста, пасту «Мери».

Никакого ответа.

– Пасту «Мери», пожалуйста!

– Нету! – послышался резкий женский голос.

– Тогда «Омнодент». Есть у вас?

– Нету! – еще громче ответила невидимая за кипами товара продавщица.

Я усмехнулся, поднял голову в сторону трамвайной линии – и увидел его.

Гено Томанов приехал не на трамвае, а на 65-м автобусе. Остановка находилась на другой стороне улицы, идущей в центр. Автобус пошел дальше, Гено постоял, огляделся и аккуратно пересек улицу. Он шел прямо на меня…

Я быстро повернулся спиной и буквально сунулся всем корпусом в окошко киоска.

– А шнурки для ботинок у вас есть?

Передо мной появились два длинных черных шнурка.

– Мне нужны коричневые и короткие.

Черные исчезли, но коричневые не появлялись, хотя я стоял и ждал. Гено в это время прошел сзади меня и уже приближался к навесу последней остановки. Я, собственно, сразу догадался, куда он шел. Мне не составило никакого труда быстро обойти круг и стать с противоположной – северной – стороны билетных касс у телефонной будки. Отсюда мне было прекрасно видно второго кассира, который уже сидел на месте и продавал билеты. Гено подождал своей очереди, купил билет и отошел. Кассир отпустил еще одного пассажира, снова опустил стекло и вышел из комнатки. Я миновал заднюю часть постройки и примостился около павильона – закусочной. Отсюда я увидел, как кассир вышел через служебную дверь и встретился с ожидавшим его Гено. Кассир внешне был похож на своего собеседника: такого же возраста, так же плешив и смугл, но ниже ростом и бородат, к тому же во время разговора он все время щурился и будто приглядывался к собеседнику – судя по всему, кассир был близорук.

Они обменялись всего несколькими словами. В сущности, говорил один лишь Гено, а кассир согласно кивал головой. Потом он снова ушел в здание касс, а Гено подбежал к остановке и вскочил в тронувшийся уже трамвай.

В пять часов пополудни я должен был пойти к Кислому на доклад, но без четырех минут позвонила Гичка, секретарша Кислого.

– Вы свободны, товарищ Дамов.

– Как понять?

– Доклада не будет. Его спешно вызвали к генералу. Я напомнила ему, но он отмахнулся – «завтра, завтра!» – и ушел…

Я повесил трубку, погладил ладонью блестящую поверхность стола. Нет на ней никаких пылинок, ничего нет на ней – ни бумаг, ни ручек и карандашей, ни украшений. Одна лишь папка. Но и в ней всего один-единственный листок, на котором я кое-как набросал свои гипотезы. Но это были, разумеется, самые общие соображения.

Спрятал папку в ящик, закрыл его, запечатал сургучом сейф и, надев плащ, вышел. Вчера дул довольно холодный для начала мая ветер, а утром по радио предупреждали, что ночью возможны заморозки.

Нет, ничего страшного, даже наоборот – прохлада была приятна. Неприятность ждала меня дальше: переднее левое колесо моей калеки совсем спустило и стало похоже на распластанную жабу.

Пришлось лезть в трамвай, которым я, честно признаться, пользовался очень редко. К тому же я забыл, что надо заранее покупать билеты, и всю дорогу трясся, ожидая контроля и зажав в руке два лева – на случай, если придется платить штраф. Так пропутешествовал я из конца в конец города и попал наконец на улицу Васила Ихчиева, 3.

Одноэтажный дом, покрытый турецкой черепицей, был очень старый, давно изживший себя и годный лишь на снос. Печальное чувство старости будто придавило его к земле. Только густая зелень во дворе, вишневые деревья, кусты и клумбы ярких цветов хоть немного скрашивали тяжкое впечатление от наспех сколоченных досок и узких окон с прогнившими ставнями.

Посреди двора в тени большой ветвистой вишни у чешмы[28]28
  Водоразборная колонка.


[Закрыть] какая-то женщина мыла посуду. Я сразу догадался, кто она – маленькая, располневшая, но очень недурна собой в свои тридцать с лишним лет. Женщина собрала чистую посуду и пошла к дому, но, видимо, заметила меня и обернулась.

– Вы кого-то ищете? – заморгала она длинными подкрашенными ресницами.

– Вы Зорка Кираджиева, не так ли?

– Да, я Зорка.

Я показал ей свое служебное удостоверение. Она заметно смутилась.

– Мне очень нужно поговорить с вами. Или здесь неудобно?

Она все поняла – мои слова означали, что я могу вызвать ее в управление, а это было бы гораздо хуже для нас обоих.

– Да нет, почему же, заходите! – напряженно улыбнулась она. – Раз нужно… почему же… я не против… Пойдемте! – и пошла вперед.

Я последовал за ней. Она вошла в дом, поставила посуду на столик в маленькой прихожей и открыла дверь в свою комнату:

– Заходите.

– Вот, приходится беспокоить вас, – сказал я, садясь на предложенный ею стул у квадратного стола, покрытого чистой узорчатой клеенкой. – У меня к вам всего несколько вопросов, надеюсь, вы поможете мне.

– Да, конечно, только я не знаю чем… Я не очень-то вмешиваюсь в их дела, они…

– Ну, что знаете, – мягко прервал я ее. – Вы давно живете здесь?

– Да уж давно, восемь лет. Этот дом был деда Якима, и никак он не хотел продавать дом, зачем, говорит, мне деньги, на похороны у меня отложено, мне и не надо больше… Ну, ладно, а этот Гено – не знаю, говорили ли вы с ним, – так вот, этот Гено как завелся… Пришел сюда, как стал умолять, упрашивать, день за днем… Я, говорит, буду смотреть за тобой, живи здесь, никто тебя не тронет. Не знаю, как он уговорил деда Якима, но тот продал дом. Сначала я все удивлялась – зачем ему, Гено то есть, этот хлам, эта развалюха с клопами да тараканами. Но Гено, он хитрый, ему пальца в рот не клади. Оказалось, что за эту кучу гнили он, как собственник, получит две квартиры в новом доме, который строится. А мне пока комнату сдал… Он, Гено, еще тогда смекнул про это дело, все предвидел. Во-он эти дома новые, понастроили их кругом, только наш квартал остался, но к весне, говорят, и нас рушить будут. А Гено этот страшный человек, я точно говорю, через трубу пролезет, но свое отхватит. И все ему надо, все ему мало – одна машина есть, мало, давай вторую, да две квартиры, да участок дачный в Симеоново… И любовница туда же…

– Если можно, пожалуйста, поконкретнее, в связи с происшествием. Хотя и то, что вы рассказываете, очень интересно… Значит, у него есть любовница?

Зорка поднялась, подошла к окну, поглядела сквозь него, будто хотела убедиться, что во дворе никого нет, потом медленно пересекла комнату, задумчиво разгладила кружевную салфетку на буфете, быстро повернулась и села рядом со мной.

– Вас как зовут? – спросила она, взмахнув длинными ресницами.

Вопрос застиг меня врасплох.

– Мм, это не имеет значения, но… Дамов моя фамилия.

– Видите как, товарищ Дамов, – Зорка пристально поглядела на меня, – тому следователю я не говорила, а вам скажу… Долго я думала и скажу: я знаю, кто это сделал!

Она, наверно, ожидала, что глаза у меня заблестят, я вскочу со стула и стану тормошить и торопить ее, но я продолжал спокойно сидеть на месте и невозмутимо глядеть на нее.

– Да, знаю! – повторила она с нажимом, наклонилась ко мне и с видом заговорщицы зашептала: – Все сделала эта старуха, мать Тони, его любовницы…