Текст книги "Завещание ночи"

Автор книги: Кирилл Бенедиктов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

16. МОСКВА, 1991 год. ПАВЕЛ МОРОЗ, СЛУГА ДЬЯВОЛА.

– Перелом четвертого позвонка, – сказал Вадик Саганян, выходя из операционной и стаскивая окровавленные перчатки с изящных маленьких рук карточного шулера. – Череп пробит в двух местах. Перелом ключицы и куча глубоких порезов на спине, но это, впрочем, уже несерьезно. Вообще-то люди с таким диагнозом долго не живут, но этот, может быть, еще и выкарабкается.

– Какие шансы? – спросил я. Он поморщился.

– Десять из ста. Прилично. Черт, хотел бы я поглядеть на того, кто дотянулся до четвертого позвонка этой каланчи…

– Такая же каланча, – сказал я. – А когда станет ясно, выберется он или нет?

Вадик пожал узкими плечами.

– К утру, возможно… Может быть, завтра к вечеру… Вообще, Ким, ты мне надоел. Ты создаешь мне столько проблем, что я в конце концов на минутку забуду о старике Гиппократе и прирежу тебя на операционном столе… Понял, придурок?

Вадик – один из очень немногих людей, которым я могу простить подобное обращение. Я подождал, пока он вытащит из кармана мятую пачку «Пегаса», ткнул его пальцем в живот и сказал:

– Это твоя работа, доктор Менгеле. Тебе за нее бабки платят.

– Бабки, – скривился Саганян. – Если бы мне платили за то, что я зашиваю, столько, сколько тебе за то, что ты режешь…

– За мной бутылка коньяка, – пробормотал я, чувствуя, что не могу больше поддерживать этот веселый разговор. – Спасибо, добрый доктор, я побегу…

– Э, – крикнул мне вдогонку Вадик, – только французского! Я, конечно, патриот своей родины, но пусть армянский коньяк пьют мои пациенты…

Я вышел на Колхозную площадь. Было уже совсем темно, золотые огни фар рябили в глазах, как огромный сумасшедший калейдоскоп. Я зашел в телефонную будку и набрал номер ДД. Насчитал двадцать гудков, представляя, как воет в огромной пустой квартире Дарий, и повесил трубку. Позвонил Наташиной тетке.

Тетка проинформировала меня о том, что Наташа была у нее последний раз позавчера днем, то есть как раз до своего прихода ко мне. Я вежливо поблагодарил и попросил, чтобы Наташа обязательно позвонила Киму, если, конечно, появится. Тетка обещала.

Я подумал, кому еще можно позвонить. Звонить было некому.

Потом я отогнал «рено» к дому Сашки Кулакова. Делал я это чисто автоматически, точно так же, как и вытирал кровь с дорогой кожи сиденья, – небольшое бурое пятно там все же осталось. На улице Алексея Толстого я припарковал машину около угла кремовой башни и позвонил Кулакову из автомата. Протрезвевший Сашка обложил меня отборнейшим матом, но мне уже было все равно. Я повесил трубку и, засунув руки в карманы, двинулся вниз по темной пустой улице.

Следующие два часа я занимался спасением машины ДД. В кромешной тьме, упавшей на платформу «43-й километр», я с большим трудом отыскал нужный мне проселок и чуть не выбил глаз веткой, разыскивая спрятанную «девятку». Машина, к моему немалому удивлению, оказалась совершенно нетронутой – то ли на нее никто не успел наткнуться, то ли ни у кого не хватило фантазии представить себе, что новенькая «девятка» может стоять в лесу совсем бесхозной. Я зажег в салоне свет и несколько минут неподвижно сидел в машине, тупо глядя в непроглядный мрак за стеклом. Из темноты прилетело какое-то крупное насекомое, натолкнулось на лобовое стекло и поползло по нему, деловито перебирая тонкими ножками. Когда оно скрылось из глаз, я включил габариты и завел мотор.

Cтояла душная июньская ночь. По дороге, обгоняя меня, неслись к Москве автомобили – небольшие, компактные, полутемные островки комфорта и безопасности; и такие же островки мчались мне навстречу, слепя ближним светом. Я ехал медленно, невидящими глазами следя за дорогой. На меня обрушилось давящее ощущение одиночества.

Всю дорогу я убеждал себя, что Наташа уже сидит либо у ДД, либо у тетки, и злился, что не отдал ей второй ключ от своей квартиры. На моих часах было полвторого ночи, когда я поднялся на пятый этаж дома ДД. По-прежнему темнела рваная дыра на месте выбитого мною замка и глухо рычал за дверью Дарий, отпугивая непрошеных гостей. Меня он, впрочем, узнал, и, когда я открыл защелку, кинулся меня облизывать. Я быстро осмотрел квартиру, позвал: «Наташа!» и, не получив ответа, повел выгуливать пса.

Трудно объяснить, почему я продолжал выполнять эти будничные действия так спокойно, как если бы вообще ничего не произошло. Я ходил вокруг дома ДД, посматривая на весело рыщущего в кустах Дария (и что после этого все разговоры о сверхчувственной связи между собаками и их хозяевами? Треп!), и твердил себе, что с Наташей все в полном порядке. Эта фраза, как заклинание, блокировала прочие мысли и не давала подумать ни о чем другом. Я представлял себе, как Наташа появляется у тетки, у девчонок в общаге, у каких-то своих мифических друзей-геологов и рассказывает им о своих невероятных приключениях. Пару раз я даже слабо улыбнулся. Потом передо мной всплыла другая картина: Наташа, чудовищно измученная, в изодранной одежде, сидит на ступеньках лестницы, как ДД вчера, и ждет моего возвращения. Я свистнул Дария, вновь запер его в квартире, постаравшись на скорую руку замаскировать пролом в двери, сел в машину и поехал к себе.

На лестничной площадке никого не было. В коридорчике – тоже. На двери в квартиру не было приколото никакой записки. Впервые, войдя в свою собственную квартиру, я почувствовал леденящий, тоскливый неуют и пожалел, что не завел автоответчик.

На часах начало четвертого. Предпринимать какие-то шаги было слишком поздно, да и к тому же я не знал, какие. Оставалось только ждать. Я открыл бар, налил себе стакан коньяку, выпил и лег спать. Отключился я сразу, едва закрыл глаза, и снов в эту ночь не видел.

Разбудил меня звонок в дверь. Я прыгнул с кровати, метнулся в прихожую и выскочил в коридорчик, не озаботившись даже тем, что из одежды на мне были только плавки.

– Привет, Ким, – сказал маленький мальчик Пашка. – Ты опять играешь?

– Привет, Пауль, – отозвался я, наконец, подавив в себе непроизвольное желание взять его за ухо и выкинуть в мусоропровод. –Времени-то сколько?

– Десять, – вздохнул он. – Мама с папой на работе, а бабулька дрыхнет…

Причины, по которым это прелестное дитя не посещает детского сада, для меня навеки останутся загадкой. Я сказал:

– Пауль, я чертовски занят. Ты извини, дружище, но лучше заходи в какой-нибудь другой раз. Хорошо?

Глаза его сузились.

– Всегда ты так, Ким… С тобой играть стало неинтересно, ты все время говоришь – в другой раз. А я только хотел тихонечко посидеть и видик посмотреть, и все. А ты…

Я представил себе муку ожидания, нервную дрожь, вызываемую каждым телефонным звонком, подумал о том, что, в конце концов, Пашку можно будет выставить в любую минуту, и сказал:

– Ладно уж, фельдмаршал. Заходите. Только так: мне могут позвонить, и я должен буду быстро уйти. Тогда уж без обид, договорились?

– О'кей, – солидно ответил Пашка и шмыгнул в комнату.

Он с разбегу плюхнулся на колени перед шкафчиком, где стоят у меня видеокассеты, и зашарил в них, выбирая, что же посмотреть на этот раз. Пашка пересмотрел практически все мои фильмы, кроме, может быть, «Калигулы» и «9 1/2 недель», а поскольку я своей видеотекой не занимаюсь, то дилемма, стоящая перед ним, обычно сводится к выбору между фильмом, который он видел уже три раза, и фильмом, который он видел только дважды.

– Ну-с, фельдмаршал, что будем смотреть?

Он пыхтел, как ослик старины Буридана, разрывающийся между двумя копнами сена. Я хладнокровно наблюдал за его мучениями. Наконец он решился и сказал:

– Мультики, там, где про розовую пантеру!

Я хмыкнул и поставил кассету. Пауль залез с ногами в кресло и победно посмотрел на меня.

– Что будем пить? – спросил я.

Это ритуал. Он потер переносицу (жест, от которого я избавился полгода назад) и глубокомысленно изрек:

– Коктейль-оранж.

Это значит – апельсиновый сок. Я прошел на кухню, налил ему в высокий стакан апельсинового сока и бросил два куска льда. Подумал немного и налил себе то же самое.

– Прошу вас, сэр, – сказал я, протягивая ему бокал. Он внезапно улыбнулся совершенно нормальной детской улыбкой и неразборчиво пробурчал что-то вроде «спасибо». Иногда мне кажется, что если бы у меня был сын, то я хотел бы, чтобы он был похож на Пашку.

Я отхлебнул большой глоток сока, вынес телефон на кухню и набрал номер Наташкиной тетки. Номер не отвечал, и я с некоторым опозданием сообразил, что тетка, очевидно, ушла на работу.

На всякий случай я позвонил ДД, но, как и следовало ожидать, Дарий трубку не снял.

Я вернулся в комнату, сел в кресло и, сжимая в руке бокал, заставил себя смотреть на развеселые приключения розовой пантеры.

В 10.45 зазвонил телефон. Я рванулся к нему и расплескал остаток сока.

– Алло, – сказал в трубке смутно знакомый женский голос. – Ким, это ты?

– Алло! – заорал я. – Наташа! Наташа, я тебя слушаю, где ты?

В трубке замолчали. Потом раздалось покашливание и тот же голос обиженно проговорил:

– Я не Наташа. Это Настя, Ким, я звонила тебе два дня назад, ты был занят…

– Я и сейчас занят, Настя, – зло рявкнул я и бросил трубку.

– Дура, – бормотал я, возвращаясь в комнату, – дура несчастная…

– Ким, – спросил Пауль, высовываясь из кресла. – А где Наташа?

– Хотел бы я знать, – буркнул я, успокаиваясь. – Смотри вон мультики лучше…

Но Пашку не так-то просто сбить с мысли.

– Она от тебя ушла? – спросил он.

– Пашка, я тебя убью, – пригрозил я. – Смотри видик и молчи.

Но он уже вылез из кресла.

– Ушла, да?

Я встал, молча взял его за подмышки и вынес в прихожую. Пока я возился с замком, он заплакал – даже, скорее, не заплакал, а тихонечко завыл, и мне неожиданно стало жаль его и досадно за себя. Я сел на корточки и сказал ему:

– Она не ушла, Пашка. Ее украли.

Он моментально перестал выть. Сузившиеся обиженные глаза удивленно расширились. Пашка жадно сглотнул.

– Пришельцы?

– Нет, – сказал я, остро чувствуя абсурдность происходящего. – Не пришельцы.

Минут за десять я все ему рассказал. Упрощенно, разумеется, опуская многие детали и вообще стараясь, чтобы вся эта история выглядела сказкой. Он завороженно слушал, напрочь забыв о скачущей в соседней комнате розовой пантере.

– И он ее не отпустил? – спросил Пашка, когда я закончил рассказывать. Я покачал головой.

– Не знаю, Пауль. Я нашел только Диму… ну, Индиану Джонса. Надеюсь, что он отпустил Наташу, – ну зачем она ему? Ему же Чаша была нужна…

– Ким, – сказал Пашка, – ты говорил, он бессмертный?

Я уныло кивнул. Пашка поскреб переносицу.

– А помнишь, в фильме «Большой переполох в маленьком Китае» тоже были бессмертные?

Я машинально кивнул.

– И им для бессмертия нужна была кровь зеленоглазой девушки. Я смотрел – у Наташи глаза зеленые…

– Что? – заорал я, вскакивая. – Что ты сказал?

Он испугался и снова захныкал. Я схватил его за маленькие ручки.

– Подожди, не реви, я не сержусь… Что ты сказал про бессмертных?

– Ну, ты не помнишь, что ли, Ким, – хныкал Пашка, – там был волшебник, в таком зале со статуями… Ему, чтобы не умереть, нужна была кровь девушки с зелеными глазами, а у той девушки как раз глаза были зеленые, в аэропорту… Ну, мы же вместе смотрели, Ким…

– Стоп, – сказал я. – Я все вспомнил.

Есть такая болезненная медицинская процедура – продувание кислородом всей системы ухо-горло-носа. Струя газа бьет в нос и выходит из ушей. Это очень неприятно, но ощущение после такое, будто кислородом продули мозги, –настолько хорошо и четко они начинают соображать. Так вот, после слов Пашки я почувствовал примерно то же самое.

Я представил себе Наташу, распластанную на каком-нибудь ужасном жертвеннике, возвышающегося над ней костлявого лысого хмыря с огромным ножом в руке и вспыхивающие багровым светом глазницы хрустального Черепа. Кровавые жертвоприношения, непременный атрибут всей этой пресловутой черной магии. И как же я сразу не догадался!

Скорее всего, было уже поздно. С того момента, как Хромец заполучил в свои руки Чашу, прошло уже шестнадцать часов – странно, что мир еще не провалился в тартарары. Но судьбы мира меня сейчас занимали мало.

– Все, Пашка, – сказал я. – Ты молодец, я об этом не подумал. Но извини, брат, мне нужно сообразить, как ее спасти.

– Конечно! – отозвался он без особого энтузиазма. – О чем речь!

– Мультики досмотрим в другой раз, – пообещал я и вытурил его из квартиры. Не успел я, однако, закрыть замок, как он забарабанил в дверь ногами и руками.

– Ким, – выпалил он, когда я открыл ему, – я вот что… Я… Давай я тебе помогу. Мы вместе поймаем этого волшебника… давай, а?

Я заставил себя улыбнуться.

– Нет, Паулюс. Я это сделаю один. А тебе потом все расскажу, идет?

Он сник.

– Только не забудь – волшебника так просто не победишь! Должна быть какая-то хитрость, – буркнул он и поплелся к себе домой, теребя синюю матроску.

Я вернулся в комнату и выключил видео. Походил немного взад-вперед, приводя в порядок разбегающиеся мысли. Сделал стойку на руках.

Наташа была в беде. То, о чем я все время догадывался и в чем боялся себе признаться – что Хромец похитил ее не только в целях шантажа, – стало ясным после одной-единственной фразы моего маленького соседа. Если бы у меня хватило мужества предположить это с самого начала, шестнадцать часов не были бы потеряны так бездарно. А ведь за шестнадцать часов могло произойти все, что угодно…

Довольно быстро я восстановил всю картину борьбы, разгоревшейся вокруг Чаши, – собственно, я мог бы, наверное, сделать это гораздо раньше, если бы не был так зациклен на чисто силовых действиях и побольше работал бы головой. Картина выглядела вовсе не такой уж запутанной, – может быть, правда, лишь после того, как встали на свое место последние части загадочной головоломки, а произошло это меньше суток назад.

Хромец, очевидно, долгое время думал, что Романа Сергеевича Лопухина нет в живых. Иначе очень трудно было объяснить его сорокалетнее молчание. Но как бы то ни было, рано или поздно он узнал о том, что давняя его жертва все еще жива и по-прежнему обладает тайной Чаши.

В этой ситуации у него было несколько возможных вариантов действия. Он мог прийти к старику Лопухину и напугать его до полусмерти. Мог долго следить за ним и определить, где он прячет Чашу (но мог и не определить). Мог просто попытаться купить ее – правда, учитывая характер их отношений в прошлом, не думаю, что это был реальный вариант.

Однако Хромец не знал точно, что произошло с Лопухиным за последние сорок лет. По-прежнему ли он был хранителем Грааля или передал тайну кому-то еще? И если передал, то кому? И Хромец решил спровоцировать старика.

С этой целью он послал ему снимок Черепа Смерти. Расчет, видимо, был такой: если Чаша по-прежнему у Лопухина, он должен клюнуть на приманку и попытаться добыть Череп. Если нет, то он, скорее всего, передаст информацию о Черепе настоящему хранителю Чаши.

Старик Лопухин, действительно клюнув на этот дешевый трюк (а может, он и вправду до смерти боялся того, что Хромец получит весь комплект в свои руки?), посвятил в дело внука. С точки зрения Хромца это означало, что гипотетических хранителей стало двое: кто именно из Лопухиных обладает ключом к тайне, он не знал.

Затем ситуация еще более осложнилась, поскольку ДД впутал в историю меня. Хромца это, по-видимому, взбесило (хранителей стало трое), и он решил покончить со мной, натравив на меня свою адскую собаку – других причин появления чудовища в абсолютно пустом доме я не вижу. Я, однако, отбился, и тут Хромец, сообразив, что я просто наемник, решил меня перевербовать. Но сделать это он умудрился так топорно, что достиг абсолютно противоположного результата. Сейчас я, правда, начал сомневаться в том, не была ли эта топорность просчитана им заранее.

Следующим шагом Хромца был визит к Роману Сергеевичу. Он, очевидно, хотел испугать его так, чтобы старик посвятил в свою тайну меня. (То ли Хромец действительно считал меня патологически продажным типом, то ли он уже написал партитуру для трех голосов. Вполне возможно, что он сразу разрабатывал два параллельных плана). К этому моменту он был уже уверен, что по крайней мере кто-то из нас двоих – или я, или ДД – знают тайну Грааля. Роман Сергеевич при таком раскладе был не нужен, и Хромец выпустил Стрелу Мрака, а затем произвел устрашающий допрос мертвого тела. Игра его была в том, что мы запаникуем, и, надо сказать, он рассчитал точно. Мы, точнее, главным образом, ДД, действительно запаниковали. К тому же на сцене появилась Наташа.

И вот тут-то Хромец увидел свой беспроигрышный вариант. Он вышел на Косталевского и предложил купить Чашу за миллион. То ли сумма была слишком значительна, то ли я был слишком глуп, но я ему поверил. То есть, конечно, по инерции я продолжал опасаться неожиданного нападения, попытки отбить Грааль силой и так далее, но заподозрить Хромца в каком-то более изощренном коварстве я не сумел. И напрасно, поскольку к этому моменту мы все уже были послушными марионетками в руках искусного кукловода. Мы испугались, что после смерти Роман Сергеевич выдал Хромцу тайну Грааля, и сами извлекли его из единственно надежного места, которое лысый убийца мог искать еще тысячу лет. Мы вообразили себя конспираторами, способными сохранить Чашу лучше, чем это пятьдесят лет делал умудренный жизнью и страшным тюремным опытом человек. После этого оставалось только создать нам такие условия, чтобы мы сами принесли Чашу Хромцу. И такие условия были нам созданы. Усыпив мою бдительность дурацким предложением о покупке Грааля, Хромец дождался, пока я покину город, и похитил Наташу. Обработать ДД, видимо, оказалось несложно: его требовалось только убедить в том, что мое вмешательство убьет Наташу, а остальное он сделал сам. Заперев меня в кухне, он подставил себя и дал уйти Хромцу.

О том, что случилось с Наташей из-за его предательства, мне думать не хотелось. В результате Хромец обыграл нас по всем позициям. Чаша, Череп и Корона оказались у него в руках, ДД валялся в Склифе с неопределенными шансами на выживание, Наташа исчезла, Роман Сергеевич был мертв. Но я-то был жив, и это было единственное уязвимое место в защите Хромца. Хотя, если он и вправду владел тремя магическими предметами, никакой я для него был не противник. Ему достаточно было только захотеть, и от меня осталось бы меньше, чем от комара, прихлопнутого газетой. Возникало два вопроса: почему он не убил меня раньше и почему он не делает этого теперь? Я перебрал возможные варианты ответов и пришел к выводу, что раньше я был ему нужен в качестве подсадной утки, а теперь ему попросту не до меня. Можно ли было надеяться, что он не вспомнит обо мне и впредь? Сомнительно, но больше надеяться было не на что.

Кроме того, получалось, что по каким-то непонятным причинам Хромец меня боялся. Может быть, конечно, я принимал желаемое за действительное, и он искусно разделил нас с ДД для того, чтобы затратить минимум усилий, но, по-моему, дело здесь было не только в этом. В конце концов, я оставался единственным человеком, знающим его ахиллесову пяту. Но, даже зная, как одолеть своего врага, я по-прежнему не представлял, как до него добраться. Вся наша с ним игра была боем с тенью: он появлялся неизвестно откуда, наносил удар и растворялся во тьме. Вообще его возможности были для меня до конца не ясны: он очень быстро вычислил, где я живу (правда, может быть, он попросту шпионил за ДД), проник ко мне в квартиру, не повредив замка, все время держал под контролем наши передвижения по городу так, что я ни разу не заподозрил наблюдения… О таких фокусах, как превращение в Тень или вызов адской собаки Эбиха я уже не говорю – эти вещи лежали за гранью реальности. Ясно было одно: я не знал, где он находится сейчас, и, очевидно, не мог это выяснить, не имея про своего противника самой элементарной информации. Например, как его зовут: Лопухин-старший упоминал, что в пятидесятых он носил имя Андрея Андреевича Резанова, но вряд ли его и сейчас так звали. Положение было пиковое, и еще более оно усугублялось тем, что на раздумья у меня времени уже не осталось. Я сел к столу, включил компьютер и набрал слово «Хромец». Чуть ниже я вывел список имен – Р.С.Лопухин, Д.Д.Лопухин, Наташа, я сам. Подумал и внес в список Косталевича. Эти люди прямо или косвенно соприкасались с Хромцом. Трое из них ничего не могли сообщить, от Косталевского, скорее всего, проку тоже не будет, так как Хромец сам связывался с ним по телефону. Можно было, конечно, поразмышлять над тем, где он взял номер его телефона, но на отработку этого следа ушло бы слишком много времени. Я машинально стучал по клавишам, восстанавливая хронологию всей этой истории. Дойдя до своего визита на дачу, я остановился и несколько минут глядел в помаргивающее искусственным светом равнодушное стекло дисплея…

До этого мне следовало додуматься с самого начала. Дача в Малаховке была каким-то образом связана с Хромцом. Возможно, это была его собственная дача, хотя в этом я, по правде говоря, сомневался. Но выбрал он ее для своего эксперимента наверняка неспроста. В любом случае, это была единственная зацепка. Я не мог больше сидеть и ждать, позвонит мне кто-нибудь или нет. Я выключил компьютер, достал из шкафа кобуру с перевязью, которую ношу только в исключительных случаях, сунул туда пистолет, надел куртку, заглянул в кошелек и вышел из квартиры.

Последние сутки я раскатывал на чужих машинах и, похоже, привык к этому. Во всяком случае, выехав на проспект, я ни на секунду не озаботился тем, что при мне нет ни техпаспорта, ни прав. Я был обеспокоен только одним: тем, что арбалет, называемый Нефритовым Змеем, со вчерашнего дня лежит совершенно беспризорный в квартире у ДД, а в квартиру эту, если, конечно, не обращать внимания на Дария, войти легче легкого. Поэтому первым делом я поехал на Арбат. Дарий встретил меня как старого друга, положил тяжелые лапы на плечи и долго смотрел на меня своими большими слезящимися глазами. Судя по всему, квартиру он стерег исправно, но, по большому счету, с этой бесхозностью надо было кончать. Я отыскал в записной книжке у телефона ленинградский номер матери ДД и заставил себя позвонить ей.

Заставлял я себя, однако, зря: на том конце провода трубку не брали. Я с облегчением решил, что позвоню в другой раз, взял спокойно лежавший на кухне арбалет, закрыл окно и балконную дверь и собрался уходить. Дарий заскулил. Я внимательно посмотрел на него. Огромный, умный пес, тяжелые лапы, тяжелая лобастая голова, наверняка стальная хватка… Я решился.

– Пойдем, Дарий, – скомандовал я. – Пошли. Гулять.

Пес бешено завертел хвостом и бросился на меня. Я кое-как отпихнул его и, открыв дверь, выпустил на площадку. Арбалет я закинул за спину, чехол с единственной стрелой держал в руках и чувствовал себя при этом совершенно по-идиотски. Повстречавшиеся мне во дворе девочки-старшеклассницы посмотрели на меня как на полоумного, а после того, как я выдавил из себя что-то вроде улыбки, и вовсе поспешили скрыться в подъезде. Мне, однако, было не до них. В машине я положил Нефритового Змея на заднее сиденье и накрыл его какой-то тряпкой. Дарий примостился рядышком.

В Малаховке я без труда нашел улицу, по которой брел неделю назад (всего неделю? Или уже неделю?!) весь в крови, и остановил машину напротив кирпичного дома. Дом по-прежнему выглядел совершенно необитаемым, и на калитке, как и раньше, висел здоровенный ржавый замок. Зато в доме напротив дверь была распахнута настежь, и в глубине сада в плетеном кресле сидел толстяк в белой сетчатой майке. Ноги он держал в неглубоком тазике с водой и вообще он был мало похож на усердного огородника. Я толкнул деревянную калитку, прошел по дорожке в сад, остановился перед креслом и сказал «добрый день».

– Добрый, – согласился толстяк.

– Коммунальная служба, – представился я, помахав у него под носом одним из своих самых фантастических удостоверений. Он вяло кивнул.

– Вот, интересуюсь состоянием дома N 37, – деловито объяснил я.

– Хозяев нет, понимаете ли, участок запущен, коммуникации не в порядке…

Толстяк зевнул, обнаружив гнилые черные зубы.

– Так хозяин уже года три как не ездит, – произнес он, одолев, наконец, зевоту. – Болеет он, Пал Саныч наш…

– Это какой Пал Саныч? – спросил я строго. – Болезнь болезнью, а за коммунальные услуги платить все должны.

– К председателю, – махнул рукой толстяк. – Все эти вопросы с ним… А Пал Саныч – человек аккуратный, он если должен заплатить, то заплатит, можно не сомневаться…

– Фамилия его как? – спросил я снова.

Толстяк моргнул.

– Мороз его фамилия… Пал Саныч Мороз, полковник в отставке. Человек военный, аккуратный.

Мне остро захотелось дать самому себе в морду. «Мороз, следователь с Лубянки… В пятьдесят первом он допрашивал меня по приказу Розанова…» Роман Сергеевич сказал это тогда тихим сомневающимся голосом, не подозревая, что дает мне в руки ключ, которым можно было бы давным давно растворить все двери, если бы не моя патологическая глупость.

Ладно, подумал я, лучше поздно, чем никогда.

– Председатель ваш где? – спросил я.

– Через два дома направо, – толстяк снова зевнул. – Дом номер 33. Звать его Федор Кузьмич, фамилия его Торобов…

– Привет от коммунальной службы, – сказал я и покинул сад.

Федор Кузьмич Торобов оказался маленьким сухощавым человечком с загорелой лысиной и острыми глазками грызуна. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: это еще тот жук, и никакими детскими фокусами вроде удостоверения санитара санэпидстанции его не проймешь. Поэтому я, не представляясь, сказал:

– Мне нужен домашний адрес Павла Александровича Мороза.

Острые глазки проткнули меня в области грудной клетки, кольнули в лицо и уставились в сторону. Высокий тонкий голос сказал:

– А документики у тебя имеются?

Я не торопясь вынул из нагрудного кармана новую сотенную бумажку, свернул в трубочку и, легонько щелкнув пальцем, отправил ее в путешествие по зеленой скатерти. Цепкая лапка выпустила розовую в белых горохах чашку со слабым чаем и дернулась. Бумажка исчезла.

– Котельническая набережная, высотка, подъезд Д, квартира 83.

– Это точно? – спросил я, несколько сбитый с толку таким быстрым ответом.

Торобов поморщился.

– Проверь, – бросил он. – Книга на комоде.

Я повернулся и взял с комода старомодный гроссбух в мраморном переплете. На букву «М» действительно значился Мороз Павел Александрович, и адрес у него в точности совпадал с названным председателем. Был там еще и телефон, который я автоматически запомнил.

– Спасибо, – сказал я, – все правильно.

– Жизня, парень, – непонятно отозвался Торобов.

Я многозначительно кивнул и вышел, чувствуя, как раскаленные спицы пронзают меня между лопаток…

– В Москву, – сообщил я Дарию, садясь в машину. Дарий не возражал.

Высотка на Котельнической зубчатым контуром впечатывалась в ярко-голубое небо. Дом-город, дом-замок со своими кинотеатрами, магазинами и внутренними садиками нависал над пропахшей бензином серой рекой. Я припарковал машину на набережной, запер Дария в салоне и пошел искать подъезд «Д». Внутри дом был еще мрачнее, чем снаружи. Из полутемного, сыроватого, огромного, как пещера, холла разбегались двери, лестницы, незаметные коридоры. Я справился у вахтерши, на каком этаже 83-я квартира, и вызвал лифт. Кабина, грохоча, вознеслась на восьмой этаж; металлическая дверь с лязгом захлопнулась за спиной. Казалось, я попал в странный загробный мир дряхлеющей помпезной архитектуры, старых механизмов, вырубленных в толще камня нор, заменяющих человеческое жилье. Я позвонил. Дверь открыла женщина лет сорока с усталым невыразительным лицом, облаченная в какую-то серую одежду – выглядела она точно так, как должен выглядеть человек, живущий внутри дома-горы. Я сказал:

– Добрый день, я по поводу распределения гуманитарной помощи… Здесь проживает Павел Александрович Мороз?

Мне с огромным трудом удавалось говорить спокойно. Внутри у меня громко тикал будильник, отсчитывая время.

– Здравствуйте, – сказала женщина довольно равнодушно. – Да, здесь, но папа болен… К нам уже приходили из собеса.

– Это не наша епархия, – я заставил себя улыбнуться. – Мы – комитет защиты прав пожилых людей… Павел Александрович в больнице?

– Нет, его выписали три недели назад. Проходите.

Я переступил порог и неожиданно оказался в большой, почти круглой прихожей с высоким – метра четыре – потолком. Женщина пододвинула мне тапочки со смешными помпонами и отошла на пару шагов.

– Его нет смысла больше держать в больнице, – сказала она. – Все равно ему уже ничем не поможешь. Сестра приходит, делает уколы, а так… –Она махнула рукой. – Пока молод, редко задумываешься над тем, каким будет конец жизни…

Я сочувственно кивнул. Потом спросил:

– А можно его повидать?

Она заколебалась. Мне пришлось прибавить в выражении своих глаз еще немного сочувствия и понимания, и тогда она, наконец, сказала:

– Очень недолго, прошу вас… Вы сами увидите – ему трудно разговаривать.

Она повернулась и пошла по полутемному коридору. Я последовал за ней. На пороге узкой, как пенал, затемненной комнаты я остановился, потому что почувствовал запах – резкий больничный запах близкой смерти. Так же пахло и в квартире ДД в ночь, когда Стрела Мрака настигла Романа Сергеевича. Только здесь к нему примешивался еще и несильный, но ощутимый запах разложения –разложения живой еще человеческой плоти.

– Проходите, – чуть настойчивее повторила женщина в сером. – Не бойтесь, так всегда пахнет в помещениях, где находятся тяжело больные…

Я пожал плечами и вошел.

На железной солдатской койке, укрытый грубым суконным одеялом, лежал высохший желтый старик с неопрятными, свалявшимися серо-седоватыми волосами и кустистыми серыми бровями. Левый глаз старика был ровно закрыт белой пленкой катаракты, но правый следил за мной неотрывно и настороженно.

– Здравствуйте, Павел Александрович, – сказал я.

Бывший следователь госбезопасности не ответил. Я увидел, что справа от него на желтоватой наволочке лежит черная коробка какого-то аппарата.

– Папа, это насчет гуманитарной помощи, – пояснила женщина.

– Молодой человек, наверно, хочет удостовериться, что ты у нас, а не где-нибудь в доме престарелых…

Старик на постели открыл рот, и черный прибор заговорил. – Иди, Лида, – прожужжал неживой голос. – Иди…

– Но, папа…

Здоровый глаз старика медленно закрылся. Женщина вышла, прикрыв за собой дверь.

Мы остались вдвоем в душной темной комнате, пропитанной запахом смерти и страха. Мороз не задавал никаких вопросов, возможно, экономил силы. Я заставил себя сделать два шага к его койке и уселся на деревянный табурет, задев ногой желтый эмалированный тазик.