Текст книги "Катерники"
Автор книги: Кирилл Голованов
Жанр:
Военная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)
Глава 12. «ЕСТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ СОТВОРИТЬ ЧУДО»
12– 13 октября 1944 года
Осень наступила рано. Сутки перекосились: тьма, разбухая, ежедневно отхватывала большие куски. Солнце моргало из-за туч, между восходом и закатом, сидя меж них, как в траншее. Землянки сочились и хлюпали. Накануне сквозной ночи настроение у людей редко бывает хорошим. Однако осенью 1944 года в Заполярье все ждали еще чего-то, кроме первой метели. Никто ничего не обещал, но Москва то и дело салютовала победителям. Сокрушительные, огромные по масштабам удары под Ленинградом, на юге, в центре линии фронта приносили уверенность в том, что близится очередь и крайнего правого фланга.
1 октября командующий Северным флотом подписал приказ на операцию «Вест». В переводе на русский «вест» означает «запад», а что скрывалось за документами под таким названием, тогда знали в полной мере лишь несколько человек наперечет. Суть многочисленных схем, цифр и разрисованных карт короче всего была выражена в хмурой шутке одного из офицеров:
– Ну, «апостолы»! – сказал он. – Есть возможность сотворить чудо. В самом деле, разве не чудо подняться в атаку, если каждую минуту, в каждый метр фронтовой земли попадало пять пуль. И не земля это была, а сплошной камень или сплошное болото.
Разве не чудо штурмовать горный хребет с почти отвесными кручами высотой с многоэтажный дом? И хребет этот за три года стал крепостью, где через каждые девять метров нацелились из бетона пулемет либо автоматическая пушка.
Разве не чудо высадить 2837 человек – бригаду морской пехоты вместе с ее оружием – в гиблое место, где десанта никто не ждал? Только чудо-богатырям было по плечу найти путь среди дикого камня. Где на карачках, где ползком, они пробирались, волоча боевую технику. Ошеломляющим ударом с тыла и с фронта горный хребет был взят.
Это произошло в ночь на 10 октября. Десант высаживали десять торпедных катеров, а еще шесть снова составили ударную группу капитана третьего ранга Федорова, посланную на перехват врага в Варангер-фиорд. Залив встретил их юго-западным свежаком, который, однако, не развел сильной волны. Но осенью погода становится ветреной, а ветер – злым.
«00– 45. Ветер порывами до семи баллов. Море пять баллов. Начало сильно заливать…
03– 45. Ветер усилился до восьми баллов. Море семь баллов. Следую вдоль берега…»
Это был уже шторм, когда вода вдруг обретает каменную жесткость, когда потоки гуляют по палубе, придавливая ее многотонной тяжестью, когда от качки растерялись магнитные компасы. Их циферблаты, которые моряки называют «картушка», потеряли направление на север, иногда делая полный разворот.
«04– 14. Приказано возвратиться в базу.
05– 50. Вошли в снежный заряд. Видимость -ноль. В связи с выходом из строя компасов ориентируемся по волне, которая бьет в правую скулу».
Ударная группа Федорова, в составе которой был и ТКА-114, попала в первый зимний шторм вместе с метелью. В ночь на 12 октября, едва улеглась волна, в залив устремилась ударная группа капитана второго ранга В. Н. Алексеева, среди катеров которой опять был Сто четырнадцатый.
– Потоплено два крупных пассажирских судна с войсками, еще одно судно поменьше и сторожевой корабль, – донес по радио Алексеев.
На причале в Пумманках катерников встречал начальник политотдела бригады капитан третьего ранга А. Е. Мураневич. Он зачитал утреннюю сводку штаба Северного флота, где сообщалось, что войска Карельского фронта обошли аэродром Луостари, отрезав приморскую группировку егерей. 12-я и 63-я бригады морской пехоты окружили и уничтожили группировку противника на хребте Муста-Тунтури.
– Но это еще не все, – говорил Мураневич, собрав отдельно команды Сто четырнадцатого и Сто шестнадцатого. – Предстоит новая операция, очень рискованная. Представляете, что такое пятислойный огонь? Это когда пять тяжелых артиллерийских батарей гвоздят по одной цели. Ваши катера назначены в первый бросок…
Краснофлотцы и старшины слушали молча. Иные клевали носом: сказывались бессонные походные ночи. Но начальнику политотдела было очень важно, чтобы все его поняли.
– Мы обязаны сказать вам правду: вероятно, вернутся не все. Но мы также знаем, что большинство из вас воюют давно, не раз побеждали смерть, и это дает уверенность в нашей победе…
Потом на борт катеров были доставлены диковинные резиновые жилеты с трубочками, которые надувались вроде футбольного мяча. Командир катера Успенский, которому только присвоили звание капитан-лейтенанта, стал учить, как пользоваться спасательным средством.
– Мне без надобности, – басил Андрей Малякшин. – Мне дайте кувалду, чтоб долго не мерзнуть…
Команда смеялась. Кому не было известно, что боевой старшина не умеет плавать, до службы не успел научиться, а на Севере бассейнов тогда еще не строили. Успенский хмурился. Ему было не до юмора. Ему надо было внушить, что в случае гибели катера всем надо плыть к левому берегу.
ТКА– 116 и ТКА-114 принимали десант в губе Оленьей, по двадцать шесть человек на каждый катер. Куда их высаживать, никто точно не знал. Лишь с темнотой в Пумманках собрались на митинг и там зачитали клятву катерников:
«Настал долгожданный час для нас, катерников-североморцев, добить фашистских захватчиков в Заполярье, не выпустить их живыми, вернуть нашу Печенгу и навсегда там утвердить победоносное знамя нашей Родины…»
«Вон куда? – поразился Малякшин. – Это ж надо: прямо в чертов чулок».
Залив Петсамовуоно, или, по-нашему, древняя русская губа Печенга, по изображению на карте напоминала полуспущенный чулок гармошкой, а чертовым его называли потому, что, как репьи, к нему прицепились колючие огневые точки. Ширина чулка меж высоких каменных берегов была восемь кабельтовых, или полтора километра, длина до «пятки» шесть километров. Самым важным был район «ступни». Здесь, в бухте со смешным названием Девкина Заводь, белофинны построили, в нарушение договора с молодой Советской Россией, военный порт Линахамари. Высадка десанта планировалась прямо на причалы порта, в районе «пальцев».
Здесь находилось много вражеских пушек, минометов и пулеметов. Основой обороны была немецкая артгруппа «Финляндия», которая состояла из четырех тяжелых батарей с пушками, калибром в 210 и 150 миллиметров. Батарея обер-лейтенанта Готвельта с мыса Крестовый, то есть с «пятки», простреливала в упор весь «чулок» и от ее снарядов не было спасения.
«…Мы клянемся, – хором повторяли катерники, – в том, что не пожалеем сил, а если понадобится, то и самой жизни, и с честью выполним почетную задачу. Порт Линахамари в губе Печенга станет советским».
Вечером 12 октября в 20-40 два катера с первым броском десанта отошли от причала в Пумманках. Их напутствовал сам командующий флотом:
– Война подходит к концу. Берегите людей.
И это не было просто словами. Мало кто знал о том, что сто девяносто бойцов объединенного разведывательного отряда под командованием капитана И. П. Барченко-Емельянова и лейтенанта В. Н. Леонова скрытным броском по скалистой тундре вышли в тыл полуострова Крестовый, штурмом захватили зенитную батарею и после суток ожесточенного боя принудили обер-лейтенанта Готвельта к капитуляции. Разведчики отодрали «с пятки чулка» тот из репьев, который не давал десанту ступить и шагу. Командующий флотом принял окончательное решение о прорыве в этот порт, только получив донесение об окончательном захвате Крестового.
Катера шли на скрытом подводном выхлопе, без огней. Из-за бортовых окон-иллюминаторов Малякшин не включал электрическое освещение машинного отсека. Тренированные мотористы вполне управлялись и так, а стрелки и циферблаты нужных приборов светились сами. Страха у старшины не было, но внутри его застрял жутковатый холодок. Он и раньше появлялся перед каждым боем, исчезая начисто с первым же выстрелом. Страха не было, но ботинки Малякшин все-таки снял и остался в одних носках: уже если придется бросаться за борт с гибнущего катера, то ботинки станут мешать.
Часа полтора двигатели работали ровно, на среднем ходу. Было четыре минуты одиннадцатого, когда в щель открытого машинного люка просочился дрожащий полусвет, а двигатели тотчас сбросили обороты до самого малого. Высунувшись, Андрей увидел развешанные «фонари» – яркие осветительные снаряды на парашютах. Но торпедный катер заметен в море прежде всего по буруну – трехметровому валу вздыбленной пены. На самом малом ходу бурун исчезал, враг успокаивался, и можно было следовать дальше. Над вражескими батареями то и дело пролетали наши ночные бомбардировщики, отвлекая внимание их наблюдателей. Вот почему головным катерам удалось приблизиться к берегу на расстояние двух километров, когда вспыхнул прожектор с полуострова Нурменсетти, с переднего края «чулка».
И сразу вступили в действие их батареи береговой обороны, а наша артиллерия с полуострова Средний открыла огонь на их подавление. Немцы были вынуждены отвечать. Многослойный огонь перед входом в «чулок» поредел. Вздымавшиеся всплески напоминали уже не лес, а мелколесье.
Снаряды падали около пяти катеров второй волны, которые приближались к берегу зигзагом, а Сто шестнадцатый и Сто четырнадцатый ринулись на прорыв. Внимание береговой обороны противника сосредоточилось на второй группе десанта, которую принимали за первую. По ТКА-114 враги не стреляли двадцать шесть минут, а когда опомнились, катер уже стоял во вражеском порту у назначенного заранее причала.
Андрей Малякшин не видел, как это произошло. Часы показывали 23-06. У Андрея впечатление было такое, как будто подошли к пирсу в собственной базе. Вот только показалась странной продолжительная работа двигателей на холостом ходу. Оставив за старшего Сашу Косулина, Малякшин поднялся в ходовую рубку. Но там никого не было: ни капитан-лейтенанта Успенского, ни старшины команды мотористов, который заменил главного старшину Ивана Варламова. Над бухтой плыло на парашютах множество «фонарей». Их пронзительный свет струился в воде. Вода была на диво спокойной. В ней зеркально опрокинулась гавань и все, что творилось на берегу. А берег полыхал. С железным лязгом и дробным грохотом берег посылал на пирсы каскады огня. Трассы наклонялись над мачтой катера, несясь дальше, попадая в воду и вздымаясь всплесками.
– Какая иллюминация!… И фонтаны не хуже, чем в Петергофе… – Кто сказал это, Малякшин не знал, а голос запомнился. Голос был совершенно спокойным, с лукавинкой, и его тон лучше слов заставил понять, что все трассы, все снаряды летят поверху. Пушечные стволы не могли опуститься ниже, потому что нахальная высадка десанта прямо на причалы Линахамари никак не ожидалась врагом. Если не достают огнем, следовало ожидать контратаки. Едва Малякшин подумал об этом, как снизу, из кладовой, вылез молодой боцман Леонид Светлаков. Передавая Андрею автомат и мешок с патронами, он объяснил, что команда Сто четырнадцатого заняла оборону причала до подхода остальных катеров.
Малякшин полуползком спустился на берег по крутой наклонной доске. Так было ближе, чем по настилу причала. Только тут он вспомнил, что надо бы обуться. Но не станешь из-за такого пустяка возвращаться на катер? К тому же ночь выдалась теплой. Вполне можно было воевать и в одних носках.
Справа от пирса на скале стояли три огромных резервуара с горючим. Шальным снарядом у одного снесло крышу и подожгло. Теперь и без осветительных снарядов стало видно, как в гавань ворвались пять крупных торпедных катеров. На каждом из них было по пятьдесят одному десантнику. Стреляя из автоматических пушек, катера разошлись веером. В них упирались лучи прожекторов, к ним рванулись разноцветные трассы. Но катера второй волны С. Г. Коршуновича гасили прожектора ответным огнем, подавляли вражеские пушки и укрывались дымом. Вскоре Девкина Заводь утонула во мгле, и уже ничего нельзя было разобрать, кроме грохота близкой рукопашной схватки.
Один час и пять минут, больше всех остальных катеров, находился под огнем ТКА-114. Его команда, охраняя причал номер три, выжидала, пока высадится весь десант – триста пятьдесят восемь человек – и будут выгружены две с половиной тонны оружия и боеприпасов. Десант был невелик, но действовал не числом, а натиском. В 02-47 на командный пункт штаба флота, расположенный на высоте 200 полуострова Средний, доставили перехваченную радиограмму командира тяжелой артиллерийской батареи с Нурменсетти:
«Гавань Линахамари в руках врага. Подрывы (пушек) в большинстве случаев произведены. Батарея Вехнера разрушена».
По поводу взрыва пушек вражеский артиллерист втирал очки своему начальству. Очень много техники убегающие фашисты оставили нетронутой. Но главное он скрыть не мог. Радиоперехват подтверждал победу, хотя береговые батареи у входа «в чулок» еще стреляли по уходящим катерам, лаяли, как шавки из подворотни.
ТКА– 114 выходил из Девкиной Заводи в 00-11 следующих суток. Шли медленно, в сплошном дыму, больше всего опасаясь случайного столкновения с кем-либо из своих. Находясь на своем посту у среднего мотора, Малякшин почувствовал удар со скрежетом, и сразу после того его вызвали в ходовую рубку. За штурвалом стоял командир капитан-лейтенант Успенский, а за «газами», то есть за рукоятями управления двигателями, не было никого.
– Надо проверить рулевое управление, – сказал командир.
Старшина первой статьи Малякшин подумал, что перебиты тонкие стальные тросики, которые тянулись от штурвала за корму, где были закреплены на противоположных концах трех металлических полукругов или, точнее, секторов. Поворот штурвала с одной стороны натягивал тросики, с другой – ослаблял. Сектора, разворачиваясь, вращали опущенные под воду оси на жестких креплениях. К каждой из трех осей были намертво прикреплены плоскости, по-морскому – «перья» рулей. Малякшин все тщательно проверил и не нашел обрыва.
– Ладно, – сказал Успенский. – Оставайтесь за «газами».
– А где старшина команды?
– Ранен, – скупо обронил командир.
В узком каменном «чулке» почти при нулевой видимости катер не слушался руля. А батареи противника, те, что еще уцелели, продолжали стрелять. Ослепленные дымом, они палили по заранее пристрелянным рубежам. На фарватере, то есть основном пути кораблей, густо падали снаряды.
Помогая капитан-лейтенанту Успенскому, Малякшин включал один двигатель обычным порядком, а другой – на задний ход. Винты, вращаясь в разные стороны – «враздрай», – действовали вроде руля, и катер кое-как продвигался вперед. Переключать моторы приходилось часто, а между тем в машинном отделении осталось всего два человека – Саша Косулин и Коля Рымарев. Для заднего хода им надо было изо всех сил прижимать рычаг специального устройства – муфты. Конструкция муфты была неудачной, и сил у матросов не хватило. Скоро в муфтах сгорели от трения тормозные ленты. Гребные винты торпедного катера теперь вращались только на передний ход.
– Попробуем вручную разворачивать сектора рулей, – предложил Малякшин.
Успенский сомневался. Сектора были опущены почти на метр ниже уровня палубы. Каким же манером их можно развернуть без стальных тросиков? Но попробовать стоило, иначе катер неизбежно выбросит на камни или прижмет к вражескому берегу.
Малякшин слез с кормы к самой воде и сел верхом на сектор правого руля. Торпедист Володя Яшенко дал ему короткий железный ломик. С помощью левой ноги и левой руки Малякшин приспособился шевелить средним рулем. Успенский сперва осторожно дал самый малый ход, и Сто четырнадцатый послушно двинулся в нужную сторону.
А снаряды падали и падали. Командиру катера позарез надо было выбираться из «чулка» поскорей, и он постепенно прибавил обороты винтов. Под давлением потока воды, едва не размозжив Андрею кости, средний руль встал прямо, а металлический ломик, который Малякшин приспособил как рычаг, сорвавшись, пролетел мимо его головы. Катер остановился. Торпедист Яшенко подал другой ломик, а потом еще газовый ключ. Все началось сначала. При больших оборотах двигателя рули давили на висящего за кормой старшину, при малых – корма катера опускалась, и Андрей, сидя верхом на секторе, окунался в ледяную воду.
Таким вот образом катеру удалось преодолеть три с половиной морских мили и выскочить из дымного «чулка», едва не ставшего западней.
А дальше повстречался катер Анатолия Ивановича Кисова, не раз показывавшего рыцарскую верность флотскому товариществу. Под артиллерийским огнем ТКА-209 подошел к борту ТКА-114 и поволок его домой, как бы взяв «под ручку».
Впереди расстилалась кромешная темь. Варангер-фиорд, исхоженный за войну вдоль и поперек, казался совсем незнакомым. Только на северо-востоке неподвижный луч освещал островок, другой световой клинок протыкал облака, и третий, самый дальний, медленно вращаясь, описывал в небе воронку. Это светил полуостров Рыбачий. Его боевые прожектора стали маяками, показывая катерам обратный путь.
Закопченная землянка в Пумманки, построенная еще в сорок первом, тесная, щелеватая, с дырявой крышей, но знакомая до последнего бревнышка, показалась Малякшину родной Малиновкой. Там встретили его боевые друзья, которые стали роднее братьев, и, конечно же, спросили с подначкой:
– Ну как, Андрей? Здорово хвост поджимало, когда сидел за кормой?
– На всяку беду страху не напасешься, – со смехом отвечал старшина первой статьи. – И чего я ботинки сбросил? Хотя бы плавать умел…
Поутру у ТКА-114 задрали корму для осмотра. Андрей глянул, и тут ему стало по-настоящему жутко. Правый сектор, на котором он сидел ночью, управляя рулем при помощи ломика, был поврежден. Почти все болты, которыми он был привинчен к катеру, выскочили из гнезд, а два последних болтались на сорванной резьбе. Никто не понимал, как Малякшин не утонул, свалившись вместе с сектором в воду. Его спасла случайность или, другими словами, «чудо».
Не только с Малякшиным приключилась за войну такая диковина. Еще невероятнее выглядели обстоятельства спасения боцмана Василия Зимовца. Но, вспоминая, и тот, и другой обязательно подчеркивали потешную сторону событий. Стыдно им было рассказывать о себе всерьез. Ведь это означало, что подвиг следует назвать подвигом, а себя признать за героев. Хвастуны среди катерников попадались редко и остальные лишь брезгливо удивлялись их «бархатным» языкам.
Получилось так, что командиру бригады капитану 1 ранга А. В. Кузьмину, начальнику штаба капитану 2 ранга В. А. Чекурову и начальнику политотдела А. Е. Мураневичу не сразу стало известно об исключительной самоотверженности старшины первой статьи Малякшина во время прорыва в Линахамари.
– Кое-кто распространяет странные подробности, – строго начал комбриг. – Имели ли они место?
– Так точно, имели, – доложил Андрей. Ему нечего было скрывать.
– Мы проверим, – почему-то нахмурился Кузьмин.
– Проверяйте, – согласился Малякшин. Он недоумевал, не понимая в чем тут дело.
Через неделю старшину-моториста снова вызвали в штаб бригады. Александр Васильевич Кузьмин уже не сердился, наоборот, казался смущенным:
– Вот все, что могу сам, – сказал он, вручая Андрею коробочку с орденом Красной Звезды. – Хотя вы заслужили более высокую награду. Впрочем, если не согласны, разрешаю Вам обратиться с жалобой.
– На кого жаловаться? И главное – зачем? – удивился Малякшин.
Ведь главная правда осталась в целости. В ночь на 13 октября бригада торпедных катеров высадила в бывший вражеский порт победоносный десант. Все вместе катерники действовали дерзко, умело и сберегли множество жизней. Повреждения и потери оказались ничтожными. Это на самом деле выглядело чудом, хотя совершили его обыкновенные молодые парни, советские моряки.
Глава 13. СОРОК ЛЕТ СПУСТЯ
23 марта 1983 года
Два военных корабля стояли рядом в холодной бухте среди скал. Один – большая плавбаза – покачивался на волне неторопливо, солидно. Крупные иллюминаторы протянулись стеклянными дисками по верхнему краю высоченного борта. Многоэтажная надстройка на палубе, посверкивая рядами окон, походила на городской дом. Другой корабль казался коротышкой, – едва доставая ходовым мостиком до палубы плавучей базы. Он качался резвее и чаще. Маленький иллюминатор его в белом ободке натертой мелом резины таращился блестящей чернотой в открытое круглое окно плавбазы и живо бегал из стороны в сторону, словно озорной зрачок в большом глазу.
Под внимательным оком из двух корабельных иллюминаторов мы с капитаном третьего ранга О. Я. Гречко обсуждали, где мне следует побывать, чтобы больше увидеть на предстоящем учении. Олег Яковлевич, моряк-североморец во втором поколении, был политработником и служил в подразделении кораблей, которое унаследовало замечательные традиции торпедных катеров.
– Хотите посмотреть, как действуют моряки-катерники. Пожалуйста, – сказал Олег Яковлевич. – Только теперь у нас другая техника.
И правда. То, что я увидел, по эффекту больше всего напоминало стихи С. Я. Маршака: «Дама сдавала в багаж: диван, чемодан, саквояж, картину, корзину, картонку и маленькую собачонку…» Вот и здесь маленький торпедный катерок времен войны успел подрасти во много раз: и по величине, и по числу команды. А родственные отношения между старым деревянным катером типа Д-3 и этим кораблем были самые прямые. Первый был создан под руководством главного конструктора Леонида Львовича Ермаша, и в создании второго этот же инженер принимал самое непосредственное участие. Получилось, что эти боевые корабли почти что братья, только младший вырос великаном. У младшего дизеля по мощности несравнимо сильнее бензомоторов, за которыми когда-то ухаживал Андрей Малякшин.
Была еще одна причина, определившая выбор Олега Яковлевича Гречко. Заместителем командира на таком корабле был старший лейтенант Андрей Иванович Журухин, муж внучки первого командира бригады торпедных катеров покойного вице-адмирала А. В. Кузьмина. Третье поколение моряков служит в славном коллективе. Крепкие традиции формируют морские династии, и подрастает уже правнук А. В. Кузьмина – Ванюша, которому, по мнению родителей, тоже служить здесь.
Баренцево море было спокойно, когда наш корабль выходил в пределы учебного полигона, обозначенного красным пунктиром на карте. Море искрилось, поражало дальней видимостью. Его можно было бы принять за южное, если бы не морозный воздух за бортом. Электрические колокола громкого боя неожиданно возвестили учебно-боевую тревогу.
«Самолет в… километрах…» – слышалось из динамика.
Чуткая радиолокация засекла цель далеко. Наконец показался крошечный силуэт самолета, словно простегивающий чистое небо белой ниткой облачного следа. От самолета отделился планер и стал пикировать на нас. Планировала специальная мишень.
– Огонь по пикировщику! – скомандовал командир корабля.
Старший матрос Владимир Володин приник к визиру, за каждым движением которого чутко следовала плоская башня на корме корабля. Плоской башня была потому, что в ней не было людей – только техника. Спаренная пушка строчила гулко. Стайка малиновых трасс вознеслась к мишени и вспухла около комочками ваты. Пушки дружно долбили с 24 частотой отбойных молотков. Планер, круто снижаясь, как бы сам наполз на разрывы снарядов, споткнулся о них и рухнул в воду. Володю Володина поздравляли: «Молодец!…»
Главная задача приблизилась, когда командир корабля Андрей Андреевич сошел с мостика вниз, оставив управление кораблем на своего помощника. Он сел в рубке за стол и негромко объявил в микрофон:
– Ракетная стрельба! Начать поиск цели…
Цель была очень далеко, в десятках километров. Прямо перед Андреем Андреевичем включился прибор, по форме напоминающий пианино, с множеством круглых экранов и табло на вертикальной стенке. На этом «пианино» играл старший лейтенант Владимир Гулин вместе с помощником в четыре руки. Радиосигналы, выскакивая из тяжелых антенн на мачте корабля, искали цель и возвращались обратно, высвечивая на электронных экранах все, что «увидели».
– Начать предстартовую подготовку. Набор залпа… В залпе столько-то ракет, – вновь объявил командир корабля.
В другом углу рубки вспыхнули табло на «тумбочке», за которой сидел лейтенант Кипоть. На экранах-окошечках постепенно усложнялся сине-зеленый орнамент из точек и черточек, показывая исправность механизмов ракет, вводя необходимые сведения о цели в чуткие головки.
– Пуск! – кратко скомандовал Андрей Андреевич.
На «пианино» зажегся красный сигнал с силуэтами летящих ракет. На «тумбочке» лейтенанта Кипоти тоже зажглись алые глазки.
– Пять… четыре… три… два… ноль! – громко декламировал лейтенант и с последним словом нажал кнопку.
Огонь как бы разлился по опустевшей палубе корабля. Полого вперед из огня выплеснулась стрела, неподалеку отбросила пенал порохового ускорителя. Вот и все. Через несколько секунд был виден только пульсирующий огонек маршевого двигателя, пока ракета не ушла за горизонт. Она попала в цель. На корабле об этом узнали из радиограммы.
Не успела развеяться над морем кислая пороховая гарь, как вновь прозвучала тревога и зенитный ракетный комплекс поразил низколетящую над волнами цель. Дело было даже не в трех «пятерках» подряд. Высший класс мастерства чувствовался во всем. За весь поход я не услышал на борту ни одного раздраженного или грубого слова. Уверенность и деловитость были стилем работы всего экипажа.
А вот торпед на борту малого ракетного корабля – МРК – не было ни одной, и как-то язык не поворачивался именовать команду «катерниками». Может быть, я ошибся, попав на учения именно сюда, и по примеру маршаковской дамы следовало с огорчением воскликнуть:
– «Собака не той породы!»
Я размышлял над этим после похода в каюте плавбазы. В ее большом иллюминаторе по-прежнему плавал зрачком, иллюминатор малого ракетного корабля, словно приглашая смотреть в корень. Многое изменилось здесь за минувшие годы. Изменилось даже основное оружие. В комнате боевой славы подчеркивалось, что ТКА-15 первым на Северном флоте носил ракетные снаряды «катюш», но много ли в них было проку, если боевого применения они не нашли. Пожалуй, интереснее будет другое соображение. Есть ли разница: плывет или летит самоходный боевой механизм с автоматикой, которая ведет его к цели! По этим признакам современная ракета гораздо больше наследница торпеды, чем пули или снаряда. Той пули, про которую в прежние времена говорили: «Пуля – дура!» и говорили не зря. Ракета же, как и торпеда, по зубам военным инженерам, умеющим не только прицеливаться.
Малый ракетный корабль капитана третьего ранга по имени Андрей Андреевич на учениях действовал в паре с другим таким же кораблем. И другой МРК тоже заработал три «пятерки». Вот это и было самое важное. Подразделение стало совершенно иным, и не осталось здесь ни одного торпедного катера. Но вместе с тем узнать этот воинский коллектив было можно – по уверенному морскому почерку.
OCR: А.Ноздрачев (nozdrachev.narod.ru)
Примечание: Правильное название порта – Лиинахамари. Ошибка автора или корректоров, не удосужившихся хотя бы открыть атлас, – не знаю.
