Текст книги "Китайская мифология. Энциклопедия"

Автор книги: Кирилл Королев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Так обстояло дело в кругу образованных людей. В народе же Конфуция почитали как божество, окружили его жизнь множеством легенд (так, утверждалось, что форма головы новорожденного Конфуция сулила ему великую судьбу – на голове у младенца было несколько бугорков, а посредине вмятина, как у одного из великих предков, Фуси, который создал иероглифы, научил людей писать, читать и считать и готовить пищу на огне). Слова и поступки мудреца приобрели статус божественных заповедей и идеальных действий, которые следовало воспроизводить каждому человеку. Со временем культ Конфуция «раздвоился»: мудреца стали отождествлять с богом долголетия Шоусином, которого изображали в образе убеленного сединами старца, окруженного детьми; это толковалось как объединение нации вокруг великого учителя и наглядное проявление сыновней почтительности сяо.

Жертвоприношение Учителю Кунцзы. Гравюра.

Еще одним следствием – и поистине глобальным по масштабам – культа знаний в целом и культа Конфуция и конфуцианства в частности стало возникновение и укрепление культа Поднебесной как центра мироздания. В известной степени этот культ можно сопоставить с культом Рима как Вечного города. В Риме, как писал Жорж Дюмезиль, «история от основания города заменяла мифологию людям, для которых все ценности определялись их городом, и ни окружающий его мир, ни времена, которые ему предшествовали, не представляли особого интереса». Не мир для древних римлян ужался до пределов города, как было в Вавилоне, но город охватил собой весь мир. Пламя пожара, погубившего Трою, из которой бежал «родоначальник» Эней, было одновременно пламенем мирового пожара, уничтожившего прежнее мироздание и очистившего его от скверны. Из этого пламени, подобно фениксу, и возник Вечный город, наследник Трои и «зиждитель устоев и мерило ценностей» – как себе, так и всей Ойкумене. По Титу Ливию, величие Рима в веках обеспечила римская доблесть (virtus romana), объединяющая в себе справедливость (justitia), верность (fides), мужество (honor), умеренность (moderatio) и благочестие (pietas). «Бессмертным богам, – писал Ливий, противопоставляя римлян этрускам и македонянам, – любезны благочестие и верность, коими достиг своего величия римский народ».

Схожие представления обнаруживаются и в конфуцианском Китае. Поднебесная – центр мироздания и венец творения, окруженный безграмотными варварами, которые обязаны почитать Сына Неба и приносить ему дань. «Любые взаимоотношения конфуцианского Китая с его соседями на протяжении почти двух тысячелетий всегда рассматривались только и именно сквозь эту призму. Как только представители какого-либо племени или соседнего государства прибывали в Китай, специальное управление, ведавшее сношениями с иностранцами, рассматривало прибывших как данников. Даже в 1793 году, когда в Китай прибыло первое английское посольство, на кораблях, везших миссию по китайским водам, развевались флаги с надписью „Носитель дани из английской страны“… Судя по многочисленным записям в китайских средневековых хрониках, все такие визиты в Китай всегда воспринимались и фиксировались именно как явления данников, признание зависимости» (Васильев). В ином качестве окружающий мир жителей Поднебесной не интересовал, чему немало удивлялись, например, Марко Поло и отцы-иезуиты, основавшие в Китае свои миссии.

Даже внешние завоевания (монголы, маньчжуры) оказались неспособными изменить восприятие Поднебесной как центра мироздания. Китайская традиция попросту «переваривала» завоевателей, «окитаивала» их и способствовала вдобавок, как пишет Л. С. Васильев, «формированию в умах конфуцианских лидеров не только убеждения в величии, превосходстве и совершенстве китайской цивилизации, но и привычки считать все соседние народы кандидатами в китайцы. Восприятие же этими народами отдельных элементов китайской цивилизации лишь подтверждало, в глазах конфуцианских лидеров Китая, абсолютную справедливость подобной точки зрения».

Основы величия Рима по Титу Ливию можно сопоставить с теми характеристиками, которыми, по Конфуцию, должен обладать совершенный человек цзюньцзы: человечность, чувство долга, сыновняя почтительность, уважение к древности, следование Дао и Ритуалу. Эти идеалы, ставшие со временем для китайцев заповедями наподобие Моисеевых, и сформировали конфуцианскую цивилизацию Китая – цивилизацию, о которой выдающийся английский историк Арнольд Тойнби писал: «Двухтысячелетняя посмертная власть Конфуция выдержала междуцарствие, последовавшее за падением империи Хань, вторжение варваров, победоносное шествие махаяны по новому дальневосточному миру и варварское вторжение более поздних времен. Единственной силой, которая может серьезно соперничать с конфуцианством за власть над китайскими умами, оказалась цивилизация Запада, насильственно вторгающаяся в жизнь Китая. Возможно, на некоторое время западное влияние действительно ли шило Конфуция его трона, но, даже официально отстраненный, непобедимый мудрец продолжает властвовать инкогнито.[54]54
  Имеется в виду запрет конфуцианства как государственной идеологии, провозглашенный в 1912 г. вождем китайской революции Сунь Ятсеном.


[Закрыть] Ибо сущность конфуцианской социальной системы, учрежденной две тысячи лет назад, – это правление под эгидой учителя, авторитет которого с веками только возрастал и давно уже стал непререкаемым. Даже сейчас мы не можем утверждать, что настал конец его многовекового царства, без всяких ухищрений завоеванного древнекитайским мудрецом, после того как он потерял свой официальный пост в маленьком княжестве Лу».

Дракон, изображенный на парадном одеянии императора. Эпоха Цин.

Конфуцианство господствовало в Китае на протяжении тысячелетий и до известной степени продолжает господствовать и по сей день. Однако наряду с ним в стране существовали и продолжают существовать иные мифорелигиозные традиции, к числу которых принадлежит и принципиальный противник конфуцианства – даосизм.

Глава 3
НЕБЕСНОЕ ДАО:
даосская традиция в мифологии

Безымянное есть начало неба и земли, обладающее именем – мать всех вещей.

Дао Дэ Цзин

Конфуцианство и даосизм. – Шаманические корни даосизма. – Трактат «Дао Дэ Цзин». – Дао и Дэ. – Мироздание даосов. – Паньгу. – Даосский пантеон. – Триада Сань хуан. – Хуанди. – Нефритовый император Юйди. – Лаоцзы. – Сиванму и Дунвангун. – Гора Куньлунь. – Царь обезьян Сунь Укун. – Бессмертие. – Духи тела. – Даосская алхимия. – Пилюли бессмертия. – Бессмертные-сянь. – Восемь бессмертных. – Небесные девы. – Укротители демонов. – Бесы в даосизме. – Локальные божества и духи. – Представления о других народах. – Кумиры божеств. – Геомантия и фэн-шуй. – Даосизм и боевые искусства. – Даосские секты.

Подобно конфуцианству, даосизм в своем первоначальном, «исконном» виде являлся прежде всего философской системой. Однако если конфуцианство, пусть и оставаясь в среде мифологических представлений, практиковало сугубо прагматический, «земной» подход (вспомним хотя бы «превращение» древних богов в великих предков или лаконичный комментарий «Луньюй»: «Учитель не говорил о чудесах, силе, беспорядках и духах»), то учение даосов ab ovo являлось мистически-ориентированным, призывало к познанию Неведомого – первозданной полноты бытия, воплощенной в Великом Пути Дао. Прагматичность конфуцианства позволила этому учению со временем стать государственной идеологией, тогда как мистицизм даосов со временем оттеснил эту доктрину на периферию общественного сознания, фактически не позволил теориям даосов стать чем-то большим, нежели «духовной пищей для посвященных». При этом оба учения оказали и продолжают оказывать существенное влияние на китайскую культурную традицию; как пишет современный китайский исследователь, каждый китайский интеллектуал, будучи в социальном плане конфуцианцем, в душе, подсознательно, всегда немного даос.

Даосский святой на облаках. Настенная роспись из храма Юнлэгун.

Конфуцианство исповедовали прежде всего высшие слои общества и люди образованные, тогда как даосизм всегда был «ближе к народу», что и не удивительно: учение Конфуция изначально представляло собой «конструкт», намеренно созданную социально-этическую теорию управления государством, тогда как даосизм складывался в известной степени стихийно, вырастал из древних аскетических (если угодно, эскапистских), мантических, магических и шаманских практик и вбирал в себя бытовавшие «в обиходе» мифологические представления и суеверия. Именно стихийность и «народность» даосизма обеспечили ему популярность в массах – даже несмотря на различные метафизические и мистические «наслоения».

При внимательном рассмотрении в канонических даосских текстах и практиках нетрудно различить наследие архаической эпохи – в первую очередь шаманизма. Как писал Мирча Элиаде в работе «Шаманизм», «вполне вероятно, что даосы разработали и систематизировали шаманские идеологии и практики протоисторического Китая, и потому их следует считать более правомочными последователями шаманизма, чем заклинателей и медиумов. Даосизм ассимилировал значительно больше архаических техник экстаза (вхождения в шаманский транс. – Ред.), чем йога и буддизм, особенно если речь идет о позднем даосизме, сильно искаженном магическими элементами». Не меньшие влияния на формирование даосского учения оказали гадательные практики, квинтэссенцией которых стала знаменитая «Книга перемен» («И-цзин»), позднее причисленная к конфуцианскому канону, но разительно отличающаяся от других его сочинений.

Например, как не отметить сходство между описаниями Дао в «Дао Дэ Цзин» и таким афоризмом из «Книги перемен»: «Возврат исходит из Пути. Какая может быть в этом хула? Счастье!»

С точки зрения мифологии даосизм также выступает «наследником» шаманизма; в мифах даосов отчетливо прослеживаются характерные черты шаманской мифологии, суммированные в работах многих исследователей. Так, по Е. С. Новик (статья «Шаманская мифология» в энциклопедии «Мифы народов мира»), «центральная фигура шаманской мифологии – шаман, осуществляющий посредничество, медиацию между людьми и духами. В распоряжении шамана находится особая категория духов-помощников… Нередко духи-помощники выступают в образе птиц, рыб или наземных животных – символов различных сфер мироздания». В мифологии даосов аналогичную роль исполняют бессмертные (сянь), которым помогают птицы, звери и даже драконы. Вознесение бессмертных на небо вполне соотносится с шаманскими «странствиями души»; целительные способности шаманов также были «восприняты» даосизмом. Кроме того, даосизм, подобно конфуцианству, опирался на архаические мифы; но если конфуцианцы видели в древних богах великих предков, деяния и слова которых подлежат обязательному воспроизведению, даосы сохранили представление о богах – и значительно его расширили. Вдобавок даосизм, в отличие от конфуцианства, создал собственную мифологию, из которой впоследствии во многом выросла народная мифология средневекового Китая.

«Идеологическая» основа даосской мифологии изложена в трех знаменитых трактатах, которые считаются фундаментом даосского канона. Это трактаты «Дао Дэ Цзин», «Чжуанцзы» и «Лецзы». Авторство первого трактата традиция приписывает легендарному мудрецу Лаоцзы, старшему современнику Конфуция; два других трактата были написаны столетием или двумя позже. Именно в этих трактатах сформулировано представление о Дао – краеугольном камне даосской философии и даосской мифологии.

В «Дао Дэ Цзин» читаем: «Вот вещь, в хаосе возникающая, прежде неба и земли родившаяся! О беззвучная! О Лишенная формы! Одиноко стоит она и не изменяется. Повсюду действует и не имеет преград. Ее можно считать матерью Поднебесной… Обозначая иероглифом, назову ее Дао; произвольно давая ей имя, назову ее Великим. Великое – оно в бесконечном движении. Находящееся в бесконечном движении не достигает предела. Не достигая предела, оно возвращается к своему истоку… Человек следует законам земли. Земля следует законам Неба. Небо следует законам Дао, а Дао следует самому себе». Трактат «Лецзы» добавляет: «Не имеющее начала, но постоянно рождающее, – это Дао». Трактат «Чжуанцзы» гласит: «Существует начальное, существует еще не начавшееся начальное, существует и никогда не начинавшееся безначальное» (Дао).

Как упоминалось в предыдущей главе, представление о Дао сложилось в Китае в глубокой древности, упоминания о нем встречаются еще в «Книге перемен». Конфуцианцы трактовали Дао как путь морального совершенствования, олицетворение верховных законов Неба, которые предписывают создание в обществе определенного порядка. Согласно же учению даосов, Дао – всеобщий закон природы, «одно, все и ничто», которое проявляется в «материальной форме» через Дэ – буквально «добродетель».

Схема взаимного преобразования Беспредельного и Великого Предела. Рисунок из средневекового даосского трактата.

Будучи «всем и ничем», Дао создает мир. Процесс миротворения в «Дао Дэ Цзин» описан весьма лаконично: «Дао рождает одно, одно рождает два, два рождают три, а три рождают все существа. Все существа носят в себе Инь и Ян, наполнены Ци и образуют гармонию». Этот весьма темный по смыслу афоризм обычно толкуется следующим образом. Дао порождает космическую энергию Ци, из которой состоит все в мире. Из энергии Ци возникают мужское и женское начала – Ян и Инь. Ян и Инь, в свою очередь, создают три «базовых элемента» мироздания – Небо, Землю и Человека, из сочетания которых и происходит мир. Причем все эти метаморфозы возможны только благодаря Дэ, поскольку «Дао рождает вещи, Дэ вскармливает их, взращивает их, воспитывает их, совершенствует их, делает их зрелыми, ухаживает за ними, поддерживает их».

Гармоничный мир – социальный идеал даосов, их «золотой век», главная отличительная черта которого – не мудрость древних великих предков, как у конфуцианцев, а природная простота и естественность. Как писал видный отечественный синолог Е. А. Торчинов, «каждая вещь, дойдя до предела своего созревания, возвращается в сокровенную глубину первопринципа Дао. Однако человек может сходить с этого Пути, отступать от него, нарушая первозданную простоту естественности как своего бытия, так и вселенной. Проявляется это и в приверженности к многознанию, созданию усложненных социальных институтов».

Что касается «зримой» структуры мироздания, рожденной Дао и воплощенной Дэ, эта структура зафиксировала шаманские представления о трех сферах – верхнем мире (Небо), земле и нижнем мире (подземный мир). Эти три сферы связаны между собой мировой горой Куньлунь, которая у даосов считалась местопребыванием первого бессмертного Хуанди и местом жительства Владычицы Запада Сиванму. Также мировой горой считалась гора Тайшань, владыка которой хранил золотые шкатулки с нефритовыми пластинами, содержавшие записи о сроках жизни людей. Известны также мифы о трех горах-островах Инчжоу, Пэнлай и Фанчжан. Согласно трактату «Лецзы», «к востоку от залива Бохай, в скольких миллиардах ли – неведомо, есть огромная пропасть, пучина, поистине бездонная. У нее не было дна, и называлась она Гуйсюй. В нее стекали все воды – со всех восьми сторон света, девяти пустынь и Небесной реки, а она [пучина] все не увеличивалась и не уменьшалась. Там пять Гор. Первая называлась Колесница Преемства (Дайюй), вторая – Круглая Вершина (Юаньцзяо), третья – Квадратная Чаша (Фанху), четвертая – Обитель Красавиц (Инчжоу), пятая – Приют Презревших Блага (Пэнлай). Окружность каждой горы сверху донизу – тридцать тысяч ли, плато на вершине – девять тысяч ли, расстояние между горами – семьдесят тысяч ли, а [горы] считались соседями. Там все башни и террасы – из золота и нефрита, все птицы и звери – из белого шелка, деревья – из жемчуга и белых кораллов растут кущами, у цветов и плодов чудесный аромат и вкус. Кто их отведывал – не старился, не умирал. Жили там все бессмертные, мудрые. Сколько их там за день и за ночь друг к другу летало, нельзя и сосчитать. Основание же пяти Гор ничем не укреплялось. [Они] двигались вверх и вниз, туда и сюда по волнам вместе с приливом, не останавливаясь даже на время. От этого бессмертные и мудрые заболели и стали жаловаться богу. Боясь, как бы [острова] не уплыли на крайний запад и не исчезла обитель мудрых, бог приказал Обезьяне-силачу (бог Юйцян „Каталога гор и морей“. – Ред.) отправить пятнадцать гигантских черепах, чтобы держали на головах горы; [приготовить] три смены, каждая по шестьдесят тысяч лет. Тогда только пять гор встали неколебимо. Но тут великан из царства Лунбо поднял ногу и полного шага не сделал, как очутился у пяти Гор. На один крючок поймал сразу шесть черепах, взвалил всех вместе на спину и пошел. Унес в свою страну и обжег их панцири для гадания. И тогда две горы – Колесница Преемства и Круглая Вершина – уплыли на северный край [полюс] и погрузились в океан. Тьмы бессмертных и мудрых остались без пристанища. В большом гневе бог уменьшил царство Лунбо, чтоб страдали от тесноты; уменьшил и народ Лунбо, сделал людей короче. Во времена же Готовящего Жертвенное Мясо и Священного Земледельца жители этой страны еще были ростом в несколько десятков чжанов». Эти горы трактовались как плавающие в океане обители бессмертных, причем вера в их существование была настолько сильна, что император Цинь Шихуанди – тот самый, который приказал сжечь конфуцианские сочинения, – отправил на поиски гор-островов целую экспедицию; ей вменялось в обязанность найти острова и добыть снадобье бессмертия. Позже найти эти острова – и тоже безуспешно – пытался и император У-ди.

Карта очищения сердца и возврата энергии во внутренние органы. Гравюра (XVII в.).

Под влиянием буддизма в позднем даосизме сложилось представление о делении верхнего мира на три сферы («три чистоты», Сань Цин) – Юйцин («нефритовая чистота»), Шанцин («верхняя чистота») и Тайцин («великая чистота»).

Лаоцзы, основатель даосизма.

В сфере Юйцин обитают совершенномудрые (шэн), сфера Шанцин доступна святым (чжэнь), а в сферу Тайцин поднимаются бессметрные (сянь). Божество сферы Юйцин – Юаньши тяньцзунь («изначальный небесный владыка»); в народной мифологии его отождествляли с Нефритовым императором Юйди. Божество сферы Шанцин – Тайшан Даоцзюнь («верховный государь Дао»), оно управляет временем и взаимодействием сил Инь и Ян. Божество сферы Тайцин – Тайшань Лаоцзюнь («верховный старый государь»); это божество отождествляли с Лаоцзы.

Наконец следует упомянуть о том, что именно в даосской традиции возник миф о Паньгу, из тела которого был сотворен мир (см. главу 1) и которого даосы почитали как члена триады верховных богов, наряду с Хуанди (или Юйди) и Лаоцзы. По замечанию Л. С. Васильева, миф о Паньгу обнаруживает отчетливые параллели с афоризмом трактата «Дао Дэ Цзин», повествующим о миротворении. «Вначале был первозданный хаос. В этом хаосе самозародился великан Паньгу (Дао рождает одно). Прошло 18 000 лет и начала создаваться вселенная. Все легкое в хаосе, все чистое (Ян) поднялось наверх и образовало Небо, все мутное, тяжелое (Инь) опустилось вниз и превратилось в землю (одно рождает два). Небо со временем все выше поднималось над землей, и все более вырастал стоявший между небом и землей Паньгу (два рождают трех)». Миф о Паньгу, «единственный китайский миф о творении мира», по выражению современного исследователя, представляет собой продукт сознательного творчества, который со временем приобрел широкую популярность и стал восприниматься как «подлинный» миф. Не удивительно поэтому, что Паньгу со временем вошел в даосский пантеон и стал почитаться как один из верховных богов.

Пантеон даосизма складывался, образно выражаясь, одновременно «сверху» и «снизу»: с одной стороны, его составляли и пополняли «умозрительные», «философские» божества, которых прославляли ученые трактаты, а с другой – боги, «позаимствованные» у древней мифологии, равно как и бесчисленные святые, бессмертные, герои и духи. В итоге этот пантеон разросся до поистине гигантских размеров и включил в себя, по словам Л. С. Васильева, «богов высшего и среднего ранга, более мелких божеств, а также многочисленных бессмертных, святых, великих личностей прошлого и совершенно неисчислимых героев и духов-покровителей». Причем, как уточняет тот же источник, «в число даосских божеств и героев автоматически включались все хоть сколько-нибудь почтенные и почитаемые духи, мифические деятели, правители и герои древности, даосские проповедники и бессмертные, наконец, просто добродетельные или чем-то прославившиеся местные жители, чиновники и др. К ним принадлежали и все духи и мистические сверхъестественные силы, которые в обилии конструировались и обожествлялись даосскими астрологами, медиками, алхимиками». Расширению пантеона немало способствовало и то обстоятельство, что «для канонизации всех этих духов, божеств и героев не требовалось ни вселенских соборов, ни благословения властей и авторитетов, ни даже обязательной всеобщей известности или всенародного одобрения. В сущности, обычное уважение к любой незаурядной личности или распространившиеся после смерти человека слухи об активности его духа (является кому-то во сне, содействует в чем-либо) служили вполне достаточным основанием для деификации умершего. В его честь строили храм, где помещали статую или иконографическое изображение обожествленного. На алтарь приносили жертвы. Храм обслуживался даосским монахом. Так обычно и возникал новый культ. И хотя влияние такого локального божества или героя-покровителя не выходило, как правило, за пределы данной местности (иногда даже лиц определенной профессии – например, рыбаков или моряков прибрежного города), это нисколько не умаляло его достоинств и не снижало его значения».

Разумеется, такое обилие божеств, божественных и полубожественных персонажей существенно затрудняло их систематизацию и классификацию даже в древности. Известны несколько попыток классификации даосских божеств, зачастую противоречащих друг другу – верховные боги одной классификации, например, оказываются всего лишь «рядовыми» богами в другой системе, а родоначальник даосизма Лаоцзы признается то членом великой даосской триады, то не более чем легендарным героем древности. Так или иначе, даосский пантеон слишком огромен, разнообразен и аморфен, чтобы можно было упорядочить его в соответствующую иерархию (хорошо знакомую европейцам, к примеру, по классической мифологии – старшие боги, олимпийские боги, полубоги и герои). Тем не менее с известной степенью условности в этом чрезвычайно обширном и «разномастном» пантеоне можно вычленить три категории божеств – это высшие божества («абстрактные» боги и боги-«личности»), божества-бессмертные, а также «локальные» боги, святые и духи. В дальнейшем изложении мы будем придерживаться именно этой классификации, поскольку она позволяет хотя бы в малой степени сориентироваться в «райской пестроте»[55]55
  Г. Гессе употребил это выражение применительно к индуистскому пантеону, однако и в контексте даосской мифологии оно более чем уместно.


[Закрыть] даосских божеств.

Божества даосов (XV в.).

С известной уверенностью можно утверждать, что во главе пантеона даосов стояла великая триада Сань хуан, то есть «три государя». В древнем Китае к Сань хуан причисляли богов Нюйва, Фуси и Шэньнуна; впрочем, имелись и другие варианты триады, неизменным членом которой оставался лишь Фуси, а в его «товарищах» выступали и Суйжэнь (легендарный изобретатель огня), и бог вод Гунгун, и бог пламени Чжужун. В даосизме первоначально сложилось представление о «трех единственных» – абстрактных божествах, олицетворявших, подобно древнеиранским Ахура-Мазде и Амеша Спента, некие трансцеденции: к «трем единственным» (Сань и) относили небесное начало Тянь-и, земное начало Ди-и и высшее начало Тай-и. Последнее божество, как комментирует Б. Л. Рифтин, «в даосских сочинениях выступало отцом Дао, предшествующим небу и земле, находящимся над всеми девятью небесами, в великой чистоте. Это – некое первоначальное дыхание, дающее миру и всем существам жизнь. Несмотря на такое абстрактное понимание, божество описывали как существо с телом петуха и человеческой головой».

Несложно предположить, что Тай-и и подобные ему «умозрительные» боги оставались божествами философских и алхимических трактатов; в народном же даосизме, который с течением времени приобретал все большую популярность, эти абстракции очеловечивались и тем самым становились ближе и понятнее людям. Так возникли боги-«личности». Применительно к Сань хуан это «очеловечивание» выразилось в возникновении представления о властителях неба, земли и людей – Тянь-хуане, Ди-хуане и Жэнь-хуане. У Тяньхуана 13 голов, у Ди-хуана – 11, у Жэнь-хуана – 9 голов (возможно, количество голов каждого божества равно числу сфер его влияния). Любопытно, что в трактате «Сокровенная книга о восьми государях – пещерных духах» упоминаются уже не три, а девять правителей: это древнейшие владыки Чу тянь хуан цзюнь («первый владыка – государь неба»), Чу ди хуан цзюнь («первый владыка – государь земли») и Чу жэнь хуан цзюнь («первый владыка – государь людей»); затем идут «средние» правители – Чжун тянь хуан цзюнь («средний владыка – небесный государь»), Чжун ди хуан цзюнь («средний владыка – государь земли») и Чжун жэнь хуан цзюнь («средний владыка – государь людей»); замыкают список Хоу тянь хуан цзюнь («поздний владыка – государь неба»), Хоу ди хуан цзюнь («поздний владыка – государь земли») и Хоу жэнь хуан цзюнь («поздний владыка – государь людей»).[56]56
  Эти «поздние» владыки отождествлялись соответственно с Фуси, Нюйва и Шэньнуном. У двух первых змеиные тела и человеческие головы, а у третьего тело человека и голова быка.


[Закрыть] «Средние» владыки унаследовали архаическую зооморфность и многоголовость первой «очеловеченной» триады властителей – у Чжун тянь хуан цзюня змеиное тело и 13 человеческих голов, у Чжун ди хуан цзюня тело змеи и 11 человеческих голов, у Чжун жэнь хуан цзюня тело дракона и 9 человеческих голов. Именно «средним» владыкам трактат приписывает власть над духами и бесами: в подчинении у государя неба 100 миллионов 9 тысяч небесных воинов и 12 тысяч бесов, государю земли подвластны 100 миллионов 9 тысяч горных воинов, а также все драконы, змеи, крокодилы и черепахи, государь людей повелевает 100 миллионами 9 тысячами земных воинов, душами всех предков семи поколений и душами людей, погибших насильственной смертью. Кроме того, Чжун жэнь хуан цзюню подчинялись три чиновника Сань гуань – Тянь-гуань, или Небесный чиновник, Дигуань, или Земной чиновник, и Шуй-гуань, или Водный чиновник. Этих чиновников соотносили с представлением о Сань юань – трех началах, то есть небе, земле и воде. Считалось, что Тянь-гуань дарует счастье, Ди-гуань отпускает грехи, а Шуй-гуань отводит беды; чиновников Сань гуань обычно изображали вместе, в чиновничьих нарядах и с дощечками для записей в руках.

Дальнейшая «конкретизация» абстрактных представлений о властителях Сань хуан привела к тому, что великую триаду стали составлять не «умозрительные» божества, а легендарные обожествленные предки – Лаоцзы, Хуанди и Паньгу; позднее место Хуанди занял Нефритовый император Юйди (или Юйхуан шанди). Лаоцзы в этой триаде иногда звался именем Лаоцзюнь Тайшань – властитель священной горы Тайшань, а Паньгу вытесняли такие боги, как Тай-ши или Тай-и.

Принадлежность Паньгу к даосской великой триаде Сань хуан, очевидно, объясняется тем, что культ этого божества как творца мироздания широко распространился в народном даосизме. Нетрудно объяснить и принадлежность к этой триаде Лаоцзы – родоначальника учения даосов. А вот присутствие в триаде Сань хуан Желтого предка Хуанди вызывает некоторое недоумение. Конфуцианская традиция, как говорилось в предыдущей главе, превратила древнего небесного бога в мифического первопредка, культурного героя, изобретателя одежды, стрел, лука, иероглифической письменности и календаря, мудрого правителя, олицетворявшего собой «золотой век». Даосы, вероятнее всего, обратились к мифам о Хуанди, культ которого сохранял широкую популярность, в поисках «инструмента» для распространения своего учения. Они «вернули» Хуанди божественность и провозгласили его первым бессмертным, который постиг Дао и улетел на драконе на небеса, а также покровителем даосского учения наряду с Лаоцзы. Это представление со временем стало широко известным, и, к примеру, у Сыма Цяня говорится, что даосские философы «изучали учение Хуан-Лао (то есть Хуанди и Лаоцзы. – Ред.) о Дао и Дэ».

Лаоцзы с символами Инь и Ян. Китайская народная картина.

В трактате «Хуайнаньцзы» о временах правления Хуанди говорится: «Некогда Желтый предок управлял Поднебесной, а помогали ему Лиму и Тайшань-цзи. Они упорядочили движение солнца и луны, урегулировали [чередование] эфира Инь и Ян, расчленили границы четырех сезонов, определили календарный счет, провели различие между мужчиной и женщиной, обозначили разницу между самками и самцами, внесли ясность в положение высших и низших, установили деление на благородных и худородных, повелели сильным не нападать на слабых, многим не чинить бесчинств над немногими. И тогда народ сохранял свою жизнь и не умирал преждевременно. Урожай вовремя созревал и не было стихийных бедствий. Все чиновники были справедливы и не знали корысти. Высшие и низшие жили в гармонии, и никто не превосходил другого. Законы и распоряжения были ясны и не было в них темного. Советники и приближенные радели об общем благе и не разделялись на партии. Владельцы полей не покушались на чужие межи, рыбаки не боролись за излучины, на дорогах не отнимали чужих вещей, на рынках торговали без запроса, крепостные и городские стены не запирались, а в городах не было разбойников и воров. Небогатые люди уступали друг другу свое имущество, а собаки и свиньи выблевывали бобы и зерно на дорогу. И не было в сердцах злобного соперничества. Тогда солнце и луна были кристально ясны, звезды и созвездия не сбивались в движении, ветры и дожди приходили вовремя, злаки вызревали, тигры и волки зря не кусались, хищные птицы зря не нападали. Фениксы спускались на подворье, единороги бродили в предместьях, сине-зеленого дракона впрягали в упряжку, фэйхуан (вид феникса. – Ред.) мирно склонялся над кормушкой, северные варвары не смели не прийти с данью». Трактат «Чжуанцзы» лаконично сообщает: «В старину Желтый предок встревожил сердца милосердием и справедливостью» – и вкладывает в уста Хуанди такое изложение сути учения о Дао: «Мелодию я начал со страха, страх и вызывает наваждение. Затем я снова заиграл ленивее, ты предался бездействию, поэтому все и отступило. В заключение же я вызвал смятение. От смятения приходят к омрачению, от омрачения – к Пути. Путем можно наполниться и с ним пребывать».

Боги трех религий. Бумажная икона (мачжи) (XX в.).

В позднем даосизме Хуанди уступил место во главе пантеона Нефритовому (или Яшмовому) императору Юйди. Яшма с архаических времен считалась в Китае воплощением «предельного Ян», «семенем дракона» в земле. Китайцы верили также, что звучание яшмы способно немедленно возродить в человеке духовную гармонию. Поэтому не удивительно, что верховное божество пантеона получило имя Нефритового императора. Культ Юйди сложился на рубеже I и II тысячелетий нашей эры.[57]57
  По замечанию Б. Л. Рифтина, образ Юйди, вероятно, сложился под определенным влиянием образа индийского громовника Индры (кит. Шиди), культ которого проник в Китай с буддизмом.


[Закрыть] Известно, что танский император Чжэнцзун особым указом в 1012 году включил это божество в состав государственного пантеона. Юйди обычно изображали сидящим на троне в церемониальном императорском халате, расшитом драконами, и с нефритовой дощечкой в руках; при этом лицо его, как подобает истинно великому даосу, лишено всякого выражения. Обителью Юйди мыслился небесный дворец на высшей из всех сфер небосвода; из этого дворца Юйди управлял всеми небесами, землей и подземным миром, повелевал божествами и духами. В управлении ему помогали существовавшие при дворце управы – например, управа грома (Лэйбу), управа пяти священных пиков (У юэ) и т. п.