Текст книги "Роман строгого режима"

Автор книги: Кирилл Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Всё это было пустой болтовней – про чудо-адвоката, про торжество справедливости в пределах районного центра. Если уж действительно поставлена задача – показательно распять… Леха смирился. Он очерствел, стал равнодушным. Без Лиды все равно не будет радости на воле. Его подняли ночью, прогнали по пустому коридору, загрузили в мобильный обезьянник. И снова камера – но теперь в соседнем населенном пункте. Злые контролеры, конвоиры с бесцветными глазами любителей легких наркотиков. Одиночная камера – не хотели его подселять к бывалым зэкам. Он отрешился от всего – ел, когда приносили, гулял, когда выводили. Он погружался в себя, мог часами сидеть в одной позе и рассматривать царапину на бетонной стене. Какие-то допросы – словно и не с ним. Он уходил от мира все дальше, смотрел на себя со стороны. Что-то отвечал на вопросы, и мужчины в штатском с бледными лицами задумчиво его разглядывали. Вы не готовы признаться в убийстве, Алексей Дмитриевич? Увы, не готов. В основном по той причине, что никого не убивал. Но вы знаете, кто убил? Нет, простите, их лица были в масках. Я знаю, кто их послал, но, думаю, вам это неинтересно. И вас абсолютно не впечатляет тяжесть собранных следствием неопровержимых улик? Возможно, это был первый и последний раз, когда он засмеялся следователям в лицо. Молчим, господа, молчим, мы знакомы с правилами этикета. А слово «козлы» вырвалось чисто случайно…

Адвокат, которого нашли друзья, оказался жалкой и ничтожной личностью. Ему никто не препятствовал участвовать в процессе, но психологически, похоже, обработали. Сутулый мужчина основательно за сорок, подслеповато щурился, нервно протирал дорогие очки – он долго ходил вокруг да около, бормотал о неких процессуальных нормах. Алексей с трудом сдерживал желание врезать ему по интеллекту. Проблема виновности или невиновности клиента «дорогого» юриста, похоже, не волновала.

– Алексей Дмитриевич, давайте поговорим начистоту, – решился по ходу второй встречи адвокат. – Я прекрасно понимаю, что вы ни в чем не виноваты, но поймите и вы меня. На меня давят. Все доказательства в пользу вашей невиновности судом будут проигнорированы. Вы же знаете про особенности нашего судопроизводства. Они хотят от вас избавиться. Вопрос лишь в суровости наказания. Почему бы вам не пойти на сделку со следствием? Вы все подпишете, получите максимум одиннадцать лет и через шесть выйдете по УДО за хорошее поведе…

– Слушай, ты, «Шапиро», чушкарь гребаный… – рассвирепел Алексей и чуть не схватил ошеломленного адвоката за грудки. – За что тебе деньги платят, урод? Я не виноват, тебе понятно? Я никого не убивал! Повторить по складам? Так что будь добр, отрабатывай. А не отработаешь как положено, будешь жить с оглядкой – а это не очень приятно, уж поверь…

Допросы стали жестче, а на последнем его обработали по полной программе. «Гоблины» местного управления трудились на славу. Яркая лампа светила в лицо, он сидел на табурете, прямой, как шпала, а мучители развлекались. Офицер, ведущий допрос, развалился за столом напротив, прихлебывал чай с ароматом мелиссы.

– Исповедь номер четыре, – скабрезным тоном объявил следователь. Похоже, парни приложились к бутылочке в обеденное время. – Ну, давай, колись, Корчагин, это ты депутата размандачил?

Хихикнул мелкий чин, царящий у Лехи за спиной.

– Я никого не убивал, – устало произнес Леха надоевшую от долгого употребления фразу.

– Да ты чё? – удивился следователь. – Так ты у нас тут типа терпила? А мы тут звери, издеваемся над невиновным, склоняем его оговорить себя, оборотни проклятые?

– Да шли бы вы, – вздохнул Алексей. – Надоели уже…

«Мясник», не попадающий в кадр, врезал по затылку. Клацнули зубы. Хорошо хоть язык не подставил, а то остался бы без языка.

– Выражения выбирай, – посоветовал следователь. – В общем, вот тебе расклад, гусь ты наш репчатый… в смысле, лапчатый. Можешь не признаваться, дело хозяйское. По совокупности собранных доказательств ты по-любому гудишь на зону. Получишь по максимуму – двадцать лет, а то и двадцать пять, поскольку вину не признал, не раскаялся и отказался сотрудничать со следствием. Дали бы вышку, заслужил, но, увы, с вышкой в наше время напряженно. Получишь строгий режим и положняком на зоне жить не будешь, уж поверь. Можешь обрести поменьше – живенько все подписываешь и бежишь спать. И никаких бесед с пристрастием, пыток и тому подобных приятных вещей…

– Я никого не убивал, – перебил Алексей.

– Руки на стол! – гаркнул следователь. Он проигнорировал призыв, но вмешался вертухай за спиной, схватил его за предплечья и выбросил руки на столешницу. Он взвыл от боли – на руку плеснули кипятком из чайника! Кожа покраснела, стала на глазах покрываться волдырями. Он стиснул зубы, терпел.

– Подпишешь? – вкрадчиво осведомился следователь.

Леха молчал.

– Ну, смотри, – пожал плечами мучитель. – Тебя предупредили. Так что извини, теперь ты сам себе злобный Буратино.

Плеснули на вторую руку. Он замычал, не открывая рта. Глаза вываливались из орбит.

– Все еще кипятите? – хохотнул некто, вторгаясь в подвальное помещение и плотно закрывая за собой дверь. И через несколько мгновений над душой у Лехи воцарился новый персонаж, склонился, заглянул в лицо. Капитан Пузыкин из соседнего Аргабаша, заместитель Гаркуна. От него несло убойной смесью – луком, потом, «брутальным» мужским одеколоном.

– Бледный он какой-то, лейтенант, – посетовал Пузыкин. – Расстроен или че?

– Да нет, товарищ капитан, – хохотнул следователь. – Это у него естественный цвет лица.

– Значит, макияж надо нанести. – Пузыкин ударил Леху по лицу, и тот чуть не свалился с табурета. Удар повторился, потом в третий раз, в четвертый. Экзекутор приговаривал: – Это тебе вместо увлажняющего крема, это вместо тонального… Терпи, казак, терпи. Тяжело, как говорится, в учении – легко на гособеспечении…

Эти оборотни прекрасно знали, как бить, не оставляя следов. Ныла челюсть, голова вертелась, как закрученный мяч. Пытки не прекращались. Леху повалили на пол, пинали по ногам. Потом поволокли в соседнее помещение, «облицованное» бетонными стенами. Старое доброе средство – портняжные иглы под ногти, и искры сыпались из головы, как из сварочного аппарата… Его окунали в раковину, наполненную водой, медленно, с растяжкой, считали до шестидесяти, потом вытаскивали, давали подышать и снова погружали в воду… Били по почкам, и его рвало кровавой рвотой… Фантазия у палачей была скудная, но ее недостаток возмещался профессиональным рвением… Он долго приходил в себя, стонал, метался по шконке в одиночной клетушке, а с потолка в лицо светила яркая лампа – светила ночью, светила днем, и не было никакой возможности погасить это светило…

С судом правоохранительные органы (и примкнувшая к ним третья власть) не тянули. Улики собраны, дело сшито, передано в прокуратуру. Неприятно, что обвиняемый не признает свою вину (что явно говорит о недостаточном профессионализме следствия), но ничего страшного. И не таких сажали. Перед процессом заключенному дали пару дней на передышку и восстановление сил – чтобы не выглядел на суде замученным теленком. Вызвали врача, который осмотрел пациента и с удивлением заключил: можно гвозди делать из этого парня. Ни друзей, ни родню к обвиняемому не пускали. Он сидел на суде в зарешеченной клетке, бледный, как призрак, в окружении вооруженных милиционеров, и за весь процесс, продолжавшийся два часа, не вымолвил ни слова. Народа в зале было много. Охраны – тоже. Люди угрюмо молчали, сочувственно смотрели на Леху. Он равнодушно скользил глазами по собравшимся лицам. Он вроде видел их, но казалось, что эти люди в другом мире – за дымкой, в тумане, и миры уже не соприкасаются. Плакала мать Анна Владимировна, отец сидел, окаменевший, не отрывая взгляда от сына. Бледная Татьяна Струве кусала губы и украдкой промокала глаза платочком. Глухо роптали друзья, косясь на застывших охранников – их не зря поставили рядом с непредсказуемой компанией. Хотите за своим главарем? Всегда пожалуйста. А на другом конце зала мелькали совершенно иные физиономии. Чиновники районной администрации с довольными физиономиями, депутаты. Подтянутый, одетый с иголочки Рудницкий Леонид Константинович пренебрежительно поглядывал на подсудимого. В его глазах высвечивалось что-то мстительное, злорадное – мол, пора, Алексей, пока, сколь веревочке ни виться…

Судья Гаврилов спешил. Скороговоркой зачитал вступление, представил стороны, участвующие в «прениях». Бегали глаза под стеклами очков, он даже не пытался создать монументальный и внушительный вид. Выступал прокурор Осипчук. Он смотрелся, в отличие от коллеги, импозантнее и значительнее – клеймил убийцу, много лет рядившегося под порядочного человека, поминал добрым словом погибших, давил на жалость собравшихся, демонстрируя фото здоровой и улыбающейся Лиды, а потом показал то, что лежало в больничной палате – жалкое и всё в бинтах. Что-то мямлил адвокат Курганов Лев Михайлович – суть его выступления сводилась к тому, что он надеется на снисхождение суда, поскольку его подзащитный впервые оступился, у него приличные характеристики… «Что ты несешь, двурушник?» – не выдержал Шура Коптелый, и над душой у него мгновенно воцарился рослый мент, схватил за локоть, вывел из зала. Допросы свидетелей со стороны обвинения – откуда их столько взялось? Выученный текст эти люди барабанили на совесть, но артисты из них были никудышные – часто сбивались, прятали глаза. Свидетелей со стороны защиты не нашлось абсолютно. Татьяне Струве слова не дали, друзей проигнорировали. От последнего слова подсудимый отказался. Судья Гаврилов ну просто очень торопился… Суровый, но «справедливый» вердикт: «Районный суд города Аргабаш в составе судьи Гаврилова Павла Максимовича, прокурора Осипчука Георгия Даниловича… Сегодня, 16 мая 2004 года… принял к рассмотрению и постановил: подсудимый Корчагин Алексей Дмитриевич, 1980 года рождения, признан виновным в совершении преступлений по статьям… и по совокупности ему назначено наказание в виде восемнадцати лет лишения свободы с отбыванием срока в исправительно-трудовой колонии строгого режима. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит».

Он ничего не почувствовал, когда услышал вердикт. Душа была готова к любым испытаниям. Рыдала мать, ее обнимал отец и пронзительно смотрел в глаза сыну. Орали Вовка и Антон Вертковский: «Вы охренели?! Что за цирк?!» – но и их уже тащили к выходу. Суд – не место, где можно оскорблять власть. Гудел народ, плакала Татьяна, кто-то кричал «Позор!», кто-то кричал «Браво! Так ему и надо!», кто-то сокрушался, почему так мало дали. В клетку вторглись рослые охранники, подхватили, повели. Коридоры, зарешеченная будка с мотором, снова коридоры, захлопнулась острожная дверь…

Прошло девять лет…

О побеге заключенного из исправительно-трудовой колонии № 9, расположенной под Читой, особо не сообщалось. Не любят чиновники из службы исполнения наказаний выносить сор из избы. Для них и так настали трудные времена – в разгаре очередная показательная кампания по борьбе с коррупцией, на этот раз во ФСИН. Других забот по горло. Да вроде и обошлось, не мог он выжить…

Группа заключенных под конвоем возвращалась из мастерских, расположенных за пределами зоны. Конвой был усилен, контингент ведь тот еще – все осуждены по статьям за особо тяжкие преступления. И как этот черт сподобился на рывок? А ведь заранее заготовил эту жердину, циркач чертов! Вероятно, кто-то помог, но как его найти? С одной стороны скошенная поляна, с другой – бетонный забор, извилистые крыши автомеханических мастерских. Отвлекло внимание зэков и конвоя то, что какая-то шилохвостка проехала мимо на велосипеде. Волосы каскадом, юбочка короткая, вся попа наружу, еще и подмигивала лукаво, вертелась в седле. Вся компания обернулась и давай таращиться ей вслед – улюлюкали, сыпали скабрезными шуточками, пока она не скрылась за поворотом. А когда опомнились, этот ловкач уже выхватил из высокой травы заранее припасенную жердину – вроде той, с которой прыгуны летают через перекладину – разбежался, воткнул конец в землю под забором… Те, кто это видел, ошалели от изумления – жердина распрямилась, упругое тело в развевающейся форменной «шаронке» выбросило ноги вперед, перенеслось через бетон. В принципе, пустяк, рекорд по прыжкам с шестом – свыше пяти метров, а тут какие-то два с половиной… Он, видимо, знал, что с обратной стороны забора набросана пустая картонная тара. А может, намеренно набросали.

«Ни хрена себе… – восхищенно пробормотал кто-то из зэков. – Макака-резус, в натуре…»

Охрана опомнилась, когда этот тип уже перемахнул на ту сторону. Надрывались собаки, орал офицер. Зэков положили носом в пыль, троих оставили охранять, остальные помчались в обход, кто-то стал карабкаться на забор. Летели матюги по эфиру: побег заключенного! Но беглец имел четкий план, это не было что-то спонтанное. Выбравшись из коробок, вместо того чтобы припустить вдоль забора (а у ворот бы его уже поджидали), он подпрыгнул, ухватившись за пожарную лестницу, и стал карабкаться на крышу автомастерских. Две очереди прошли мимо цели, он уже забрасывал ноги на раздолбанный шифер. Лестница проржавела, держалась на соплях. Он, лежа, ломом, который «по случайности» оказался под рукой, отбил остатки сварки, и резвый боец, карабкающийся за ним, полетел вместе с лестницей на коробки. Беглец припустил по крыше и вскоре скрылся из поля зрения. Конвоиры метались, крыли пространство густым матом, а беглец перепрыгнул с крыши на соседнюю, промчался до торца заброшенного механического цеха и переметнулся с козырька на гребень аналогичного бетонного забора. Он был в прекрасной физической форме! Спрыгнул на землю, помчался к лесу, до которого было рукой подать, а преследователи в это время только обогнули забор – успели выдать ему в спину пару очередей, прежде чем он провалился в тайгу…

«Эмигрировал, блин… – с завистью перешептывались глотающие пыль зэки. – Удачно лапти сплел, ловчила».

И никто не мог припомнить, чтобы этот немногословный сиделец «щупал ноги» – то есть готовился к побегу.

По тревоге подняли роту ВВ. Посадили на грузовики, бросили по проселочным дорогам. Квадрат заблокировали – мышь не проскочит. Беглеца нашли! Он крался берегом бурной таежной речки с порогами и обрывистыми берегами. Какое-то время он убегал вдоль реки, но пространства для маневра у него практически не было. Пытался прорваться через оцепление, но его огнем отбросили прочь, а два бойца, увязавшиеся за ним, завязли в буреломе и разбили себе носы. Полукруг замыкался, он метался по крутому обрыву.

«Не стрелять! – орал офицер. – Теперь не убежит! Хватай его, соколики!»

Шансов у беглого зэка не оставалось, кроме как с обрыва в воду. Он так и сделал! Окружившие его солдаты видели, как перекосилось лицо загнанного человека, он соорудил тоскливую ухмылку – и спрыгнул вниз!

Подбежавшим воякам открылось потрясающее зрелище. Головокружительный обрыв – метров пятнадцать. Потоки воды неслись с ужасающим грохотом – по упавшим деревьям, по камням высотой с человеческий рост. Выжить в этом аду невозможно! Солдаты бросились вдоль обрыва по течению и через двести метров увидели потрясающе красивый порог. Перепад высот здесь был порядка восьми метров. Вся масса воды, несущаяся с гор, с шумом падала вниз, обтекала, шипя и пузырясь, вереницу острозубых булыжников, перегородивших русло, и уносилась дальше, в излучину…Сомнений не было – беглец не выжил. Если он, конечно, не из стали, – а не из мяса и костей. Солдаты всматривались вниз, но нигде не засекли разбившееся о скалы тело. В этом, впрочем, не было ничего удивительного – его унесло бы за секунды, здесь такое бурное течение… Начальник колонии, получивший информацию о побеге, приказал поднять вертолет. Но осмотр с высоты не принес пользы – и в этом, кстати, не было ничего удивительного. Скорость реки была сопоставима со скоростью вертолета. Но осадок остался. Местный «кум» – начальник оперативно-следственной части колонии – прибыл к месту происшествия, угрюмо смотрел на взбесившуюся речку. Прогулялся по течению, оценил высоту и непроходимость порога. Выслушал доклад помощника о том, что за излучиной имеется порог и повыше, удовлетворенно кивнул. Переговорил по телефону с «хозяином» – начальник колонии убедительно просил не поднимать шум. Зэк разбился – без вариаций. Вернувшись на рабочее место, начальник оперчасти внимательно изучил дело беглого заключенного, поговорил с парой «шавок» из местного контингента – эти крысы знали всё. Заключенный несколько отличался от прочих. Выделялся из серого болота. Прибыл из алтайской глубинки. Свою вину в двойном убийстве и прочих безобразиях не признал. На воле был веселый, добродушный, а как попал на зону, превратился в камень. Девять лет практически ни с кем не общался. Были попытки «опустить» – особенно по первости, но обидчикам это дорого встало. Одному разбил голову, другому руку чуть не с корнем вырвал. Местные беспредельщики учинили ему в прачечной «темную» – стерпел побои, а как только выздоровел, достал по очереди всех, превращал людей в калек, не задумываясь. Месяц карцера – и хоть бы что, только высох еще больше, кремнем стал. С той поры его не доставали, сторонились. Он не общался ни с активистами, ни с ворами, ни с козлами. С блатными понятиями был знаком, но жил по собственным законам. Общался кое-с кем из «мужиков», но друзей не заводил. Правила поведения хоть со скрипом, но соблюдал, имел опрятный внешний вид. Работу выполнял, стал толковым мастером столярно-плотницких и паркетных работ. Любил читать – освоил всю библиотеку на зоне, качался, делал пробежки. Выиграл забег на пятьсот метров – когда начальству взбрело в голову приурочить к проверке из областного УФСИН что-то вроде зональной «спартакиады». Письма заключенный получал, но не чаще, чем все. А вот в последний год поток корреспонденции для него значительно возрос. Он читал адресованные ему письма, рвал их или сжигал и становился каким-то задумчивым. Он явно контачил с кем-то из расконвоированных или даже вольных! Иначе откуда этот шест в траве, лом на крыше, четкое знание, куда бежать, дабы оказаться в тайге? Откуда эта чертова девчонка в легкомысленной юбочке на велике? По-хорошему стоило провести расследование, но нужно ли напрягаться, если беглец по-любому разбил свою лихую голову? Начальник оперчасти задумчиво смотрел на фото в лежащем перед ним личном деле и терзался сомнениями. Он не был глупцом. Но еще он не верил в чудеса и в то, что можно обмануть законы физики…

Эту странную личность в окрестностях Аргабаша люди стали замечать с начала июня. Какой-то изувеченный шаромыжник в грязных лохмотьях. Обитал в окрестных лесах, в город не заходил. Такое ощущение, что к чему-то присматривался – то ли ждал, то ли время тянул. Бродягами на горном Алтае никого не удивить, каких только асоциальных элементов сюда не заносило. Но этот был какой-то не такой…

А начало лета на Алтае выдалось знатным. Природа расцвела, благоухала. Дождей с конца весны практически не было, жарило солнце. Туристический сезон начался на полмесяца раньше. Отдыхающие косяками потянулись на Алтын-Коль и прилегающие к нему озера. Базы и пансионаты были забиты. В лесах, прилегающих к Турочанскому хребту, гомонили птицы, буйным цветом распускалась растительность. В лесах пошли грибы – маслята, подберезовики, белые. Две жительницы Аргабаша, выбравшиеся в лес с корзинками, первыми и наткнулись на неприятного типа. Они обобрали полянку на краю обрыва, где нашли с десяток молоденьких боровиков, и решили прогуляться по тропке через перевал, за которым располагался солнечный черничный бор. Тропа петляла между соснами – то вверх, то вниз, то выбегала к краю обрыва, то углублялась в лес. В лесу они и встретились с существом – оно по тропке двигалось навстречу. Дамы в этой жизни повидали многое, были закалены беспросветной работой и мужьями-алкоголиками, и все же испугались, встали как вкопанные, хотя существо и не выказывало агрессивных намерений. Это был мужчина, он брел, ссутулившись, держась за лямки рюкзака. Не худой, не толстый, в бесформенном прорезиненном балахоне, в котором семеро уже, похоже, скончались, причем последний – от прямого попадания снаряда. Одежда висела клочьями, была стара, как этот мир, покрыта жирным слоем грязи. Текущему времени года она явно не соответствовала. С головы мужчины свисали жидкие сосульки, лицо его было изувечено самым безобразным образом. Правую сторону лица пересекал чудовищный шрам – выпуклый и глубокий, как американский каньон. С левой стороны красовался расписной волдырь, стянувший кожу, благодаря чему левый глаз был ниже правого и вряд ли что-то видел. И все это несчастье, поскрипывая и кряхтя, двигалось навстречу женщинам. А те с перепуга забыли про свои грибы и превратились в соляные столбики. Уйти было некуда, слишком узко, а сразу за тропкой – колючий кустарник. Обезображенный странник обнаружил «встречное движение», но не остановился и шага не замедлил. Женщины встали боком, затаив дыхание, бежать уже было поздно (хотя почему, собственно, поздно?) – да и правильно, что не побежали. Существо тоже повернулось боком, чтобы протиснуться, не причинив «гражданским» ущерба. А когда проходило мимо, в правом глазу мелькнуло что-то лукавое, бродяга пробормотал нормальным, хотя и хрипловатым голосом:

– Дамы? Прошу прощения… – и проследовал мимо.

От него не пахло прогнившей помойкой, хотя по идее должно было. Остолбеневшие женщины смотрели ему в спину. Уродец удалялся, пропал за деревьями.

– Настенька, ты видела то же, что и я? – жалобно протянула тетушка, что постарше.

– А что вы видели, тетя Груша? – выбравшись из ступора, спросила та, что помоложе.

– Ой, я даже и не знаю… Привиделось, видать.

Потом его узрел один из местных малолетних оболтусов – из числа тех, что едва дождались летних каникул. История умалчивает, зачем его носило в лес, но прибежал он в свой двор на окраине Аргабаша вконец заинтригованный, с горящими глазами. Его приятели сидели в кустах за гаражами и осваивали премудрую науку правильно курить марихуану.

– Слышь, пацаны… – зашептал он, делая мордашку заговорщика. – Там бродяга такой уродливый в бору за свалкой… В заброшенной землянке гнездится. Айда, подшутим?

– Бензин берем? – шмыгнул носом «маститый» местный хулиган, имевший бледное представление, что такое хорошо, а что такое плохо.

– Да иди ты на хрен, Козырь, – испугались остальные. – Мы с тем бацильным на Верблюжьей горке едва не спалились. Коптил он, конечно, классно, но нас же заметут когда-нибудь, загремим по малолетке… Просто попугаем бомжарика или поколотим…

Компания мелких хулиганов подползала к косогору, за которым были старые землянки, вырытые лет сто назад местными старообрядцами. Они пыхтели от предвкушения, сжимали палки и куски арматуры. В заросшей бурьяном траншее, ведущей к обвалившейся землянке, действительно кто-то возился. Толпа детишек с дружным ревом взметнулась на косогор, уже чувствуя, как бродяга пускается в паническое бегство. Подлетел уродец, колдующий в рослой траве, – он ковырялся в своем вместительном рюкзаке! Взметнулись полы несуразного балахона, он развернулся в стремительном прыжке. Пацаны оторопели, и было с чего. На них смотрела уродливая омерзительная маска – почище физиономии Фредди Крюгера! Шрам бродяги дрожал и вибрировал. Единственный зрячий глаз наливался бешенством. В руке он сжимал устрашающий нож – практически тесак! Шаромыга хищно скалился, демонстрируя вполне неплохие для своей внешности зубы, шагнул вперед. Взлетевший тесак мощно разрубил воздух! И всю толпу пронзил махровый ужас. Завопили неокрепшие детские голоса. Пацаны пустились прочь, прыгали с косогора, катились по поляне. Они улепетывали со всех ног, только пятки сверкали! Миг – и в окружающем пространстве никого не было. Только кусты тряслись и неумело матерились будущие обитатели колоний общего и строгого режимов…

– Ну и ну… – удивленно пробормотал бродяга, озираясь вокруг себя и опуская тесак. – И чего ты так разнервничался? Всего лишь дети малые, наивные неразумные создания…Он вернулся к своему занятию, но прежде еще раз осмотрелся, после чего взялся обеими руками за подбородок и что-то потащил наверх. Такое впечатление, что он тащил собственную кожу. Похоже, так и было. Оторвался от лица и скукожился безобразный шрам. В руках осталась лепешка эластичной резины телесного цвета – со всеми налипшими на нее «украшательствами». Под «гримом» пряталось нормальное человеческое лицо. Вернее, половинка лица. Он взялся за скулу с левой стороны, начал отлеплять живописный волдырь – при этом удивительные метаморфозы претерпевал незрячий глаз – он возвращался на предписанное анатомией место и обретал способность видеть. Опали на землю седоватые сосульки с головы. Мужчина нагнулся к рюкзаку, вынул из него сложенную клетчатую рубашку. В такой одежде, пусть и мятой, не стыдно появиться в людном месте. Он глянул на часы, потом взвалил на одно плечо рюкзак, чтобы переместиться подальше в лес – а то кусты на дальней стороне поляны как-то подозрительно помалкивали…

Дивное местечко у горного озера Марабек-Коль (в паре верст на север от засиженного туристами Алтын-Коль) в это солнечное утро не пустовало. На берегу живописной бухты расположились две палатки. Остатки вечернего костра, надувной матрас. Бухту окружали скалы, расставленные природой очень гармонично и со смыслом. Между глыбами гранита и известняка топорщились кусты шиповника. Дно озера устилала галька – отполированная, сверкающая на солнце. Вода была идеально прозрачная, и камешки просматривались даже на глубине – искаженные, как в кривом зеркале. Отогнулась накидка, закрывающая вход в палатку, и на улицу выбралась худенькая девушка в экономном купальнике. Она улыбалась, у нее было приподнятое настроение. Она заткнула заколкой, которую держала в зубах, светлые волосы, добежала до воды, скинула шлепки и вошла в озеро. Передвигаться по камням, пусть и по гладким, было не очень комфортно, да и вода была прохладной – все-таки лето только начиналось. Девушка повизгивала, обнимала себя за плечи. Вошла по пояс и поплыла на середину озера. Из соседней палатки выбралась другая, в похожем купальнике – тоже худенькая, но с каштановыми волосами. Все повторилось – скинуть шлепанцы, обнять себя за плечи, повизжать, когда холодная вода прикрыла икры… Она плыла к своей подруге, а из палаток выбирались зевающие и блаженно щурящиеся парни «городского типа». Здоровый образ жизни был явно не для них – подмигнули друг дружке, дескать, ночь прошла отлично, сунули сигареты в зубы и с наслаждением затянулись.

– Кончайте дымить, плывите к нам! – закричала блондинка.

– Нет уж, лучше вы к нам! – фыркнул один из парней и побрел к кострищу, чтобы его реанимировать.

Девчонки выбирались из воды, подпрыгивали, вытряхивая воду из ушей. Худенький паренек принес своей «каштанке» махровое полотенце, второй не догадался. Но тут округу огласил рев мотора. Из-за скалы, подпрыгивая на камнях, выбрался открытый джип «Субару» с внушительным клиренсом. Он затормозил в нескольких метрах от палаток, и из машины, потягиваясь, выбрались четверо. На вид не монахи – молодые, наглые, хорошо накачанные, в легких безрукавках. Они уставились на отдыхающую молодежь, дружно оскалились. Молодежь растерялась. Ответных улыбок как-то не вышло. Блондинка пыталась что-то вымучить из себя, но не смогла и спряталась за спину молодого человека. Тот сглотнул, как-то зябко повел плечами.

– Так-так, – улыбаясь от уха до уха, сообщил крепыш, стриженный под машинку, с некрасивой родинкой на губе. – Что тут у нас такое? – и вразвалку подошел поближе. Остальные подались за ним, скаля зубы и на всякий случай осматриваясь.

– Ой, – сказала «каштанка». – Здравствуйте. А мы вот тут…

– Клевые крали, – оценил находку рябой молодчик с рыжеватой порослью на макушке.

– Послушайте, – выдавил из себя один из пареньков, – мы тут просто отдыхаем, нам не нужны неприя…

– И все же вы их огребли, – с деланым добродушием гоготнул крепыш. – Ослепли, молодые люди? Где вы должны отдыхать?

– Где? – не понял второй паренек.

– А там, где отдыхают все нормальные лохи! – прокаркал третий – обладатель квадратной челюсти и усов, сползающих вертикально к перегибам скул. – Там вы отдыхаете, вас не трогают, хотя соблазн имеется.

– Щит на тропе, вы должны были его видеть, – подсказал четвертый, смазливый и чернявый. – Там написано русскими буквами: «Частная собственность. Посторонним проход запрещен». Все четверо читать не научились?

– Гы-гы, – заржал владелец тяжелой челюсти. – Надо намекнуть Леониду Константиновичу, что пора ставить заборы и ток пропускать.

– Ой, мы видели, но мы не подумали, что все так серьезно… – пискнула блондинка. – Ведь тут спокойно можно пройти…

– Мы сейчас соберемся и уйдем… – засуетился паренек.

– Отставить! – распорядился крепыш, и молодые люди вновь застыли, охваченные резонным страхом. – Поздно, молодые люди. Поезд ушел. Раньше надо было думать, пацаны, как говорится, не виноваты… Развлечемся, братва? – воскликнул он, и слюна чуть не закапала с губ. – Во имя доброго утра, мать его?

И начались конкретные безобразия. Компания нетопырей от слов перешла к делу. Они набросились на девчонок, хохоча и улюлюкая! Парнишки пытались сопротивляться, но их просто отбросили. Один подвернул ногу, заорал благим матом. Другой завалился на палатку, повалились распорки, и он ворочался в плащевой ткани, как в рыбацкой сети. Крепыш схватил блондинку за руку, потащил, орущую, к сверкающему белоснежному окатышу. Сорвал с нее плавки, принялся приплясывать, вращая их с похабным гоготом над головой. Девушка скорчилась, прикрываясь руками, пищала что-то жалобное.

– Не стесняйся, красуля, покажи свою шмоньку! – ржал ублюдок. А рядом с ним уже приплясывал рыжий мерин, стаскивал штаны, вставал в очередь.

– Чё, Кабан, заварим этот пакетик на двоих?

– Заваришь, заваришь, Чмоня, но только после меня… – урчал крепыш, падая на визжащую девчонку. – Что, подруга, готова? Станем больше, чем друзьями?

А смазливый мерзавчик и субъект с квадратной челюстью в это время терзали «каштанку». Она пыталась убежать, кричала, но они метались, заступая ей дорогу, получали удовольствие от этой «любовной прелюдии». Но вот чернявый метнулся, схватил девчонку за волосы, едва не выдрав скальп, повалил, рывком сорвал верхушку от купальника.– Не надо, пожалуйста, не надо, я очень прошу… – молила девчонка.