Текст книги "Бей первой, леди!"

Автор книги: Кирилл Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Кирилл Казанцев
Бей первой, леди!

Глава 1

На первый взгляд ничего подозрительного поблизости не усматривалось – дверь как дверь, тысячи их в пятиэтажках, что понатыканы на окраинах городов по всей нашей необъятной родине. И все же что-то тут было не так, но что именно – Макс сказать затруднялся. Что-то вторглось в обычные декорации, переставило их, добавило или, наоборот, – ликвидировало: черт знает. Но дверь определенно выглядела не как полчаса назад, когда он вышел из дома, кое-что было по-другому. И хоть прожил в этом доме Макс всего ничего, какие-то полгода, но к обстановке все же успел привыкнуть, и теперь сам понять не мог, что ему тут не нравится.

Если придираться, то не нравилось все: и сам дом, старая панельная хрущевка, выкрашенная на закате социализма в желтый и зеленый цвета, а теперь бледная, как несвежая курица. И раскуроченная лавка у подъезда не нравилась, и ступеньки, все в выщерблинах, и чахлые кусты, закиданные окурками, и газон под окнами, усыпанный пустыми бутылками и банками из-под пива и «энергетиков». Занесла же сюда нелегкая, не дом – гадюшник, от одного вида тоска берет, как и от улицы, как и от самого города, депрессивного райцентра в сотне километров от столицы. А деваться было некуда, денег хватило только на эту халупу, как бывший хозяин ему сказал – еще в хорошем районе. Да что он знает про хорошие районы, что он видел-то в своей жизни кроме этого двухкомнатного курятника? Вот у Макса в Москве квартира реально в хорошем районе была, и парк рядом, и метро недалеко, и тоже двушка, отцовская, единственному сыну завещанная. Но все продать пришлось, причем задешево, лишь бы побыстрее из дома родного уехать куда подальше, бросить все, забыть о прошлом, крест на нем поставить, да пожирнее. Не было в этом прошлом ничего такого, о чем, как о детстве, вспоминать хотелось, ничего, кроме боли, безысходности и предательства.

Но на новом месте лучше не стало: по-другому было, по-новому – это да. Все изменилось, и жизнь вроде бы новая началась, как и хотел, но Максу на новом месте не нравилось. То ли не привык еще, то ли… Хотя что тут может понравиться, сами посудите: тоска и депрессия за душу берут от этого пейзажа, а все ж подвоха он не обещает, только попахивает от него, прямо скажем, похабно. Ну, запах – это полбеды, это не смертельно, а вот дверь…

Все, дошло наконец, где сбой системы приключился: закрыта она, причем наглухо, хоть стоит обычно дни и ночи круглый год нараспашку. Только зимой, в лютый мороз, он сам лично приспособил на место тугую пружину и для верности приколотил ее гвоздем, да и ту выдрали, когда потеплело. А теперь нате, пожалуйста, – на улице лето в разгаре, а тут прихлопнул кто-то дверку и держит ее изнутри, иначе с чего бы ей дергаться туда-обратно?

Макс свернул газету трубочкой, положил ее в карман, постоял, присматриваясь к двери в подъезд, и поднялся по ступенькам. Прислушался – точно, есть там кто-то, дышит тяжко, точно стометровку пробежал, и топчется на одном месте. Там, за дверью, небольшой предбанник имеется, темный и грязный, как положено, и превосходно этот предбанник подходит для действа, что Уголовный кодекс именует «разбой, совершенный с применением насилия, опасного для жизни и здоровья». Было уже, проходили, не раз и не два, когда в окрестностях таджики с ближайшей стройки промышляли. Хорошо, что без увечий тогда обошлось, да жертвы, тетки в основном и деды, сами мобильники и кошельки отдавали, дабы от последствий встречи себя оградить. Впрочем, нашелся кто-то, написал заявление – и полицаи в два счета налетчиков отловили. Но это когда было – зимой еще, а сейчас лето, новое зверье могло на районе завестись.

Макс потянул дверь на себя, и та открылась неожиданно легко, даже не скрипнула, но ощутимо покачнулась, что объяснимо: висела она на одной петле, верхней, и держалась на честном слове. Отвалилась вбок, из подъезда пахнуло сыростью и кошками, в темноте что-то громоздилось – белесое, бесформенное, как медуза, звякало чем-то и смачно сопело.

Макс присмотрелся и шагнул в подъезд. Эту «медузу», точнее, оплывшего усатого мужика в трениках и серой майке-«алкоголичке» он знал давно и превосходно. Сосед это его был, сосед по площадке, Вова Алтынов, любитель поучить окружающих жизни и выпить. Последнему увлечению он предавался ежедневно, нализавшись, принимался орать на жену – она ему, дескать, всю жизнь поломала. Он ее с ребенком взял, чужого выродка пригрел, а Маринка – так звали его благоверную, – курва этакая, только и делает, что бегает налево, в чем был отчасти прав. Маринка эта мимо Макса спокойно пройти не могла, как в той частушке про тещин дом. То глазки состроит, то всплакнет, пожаловавшись на свою тяжкую жизнь, то в гости набивается. И так повернется жирным боком, и этак встанет, достоинства свои демонстрируя, да только зря – не звал ее Макс к себе, вежливо здоровался и проходил мимо, чувствуя: еще одно такое приглашение, и он не выдержит. Согласится и позовет Маринку к себе. В голодный год с мешком картошки.

Вова набычился, шевельнул усами, пригладил лысину и преградил Максу путь. Резво так шагнул, легко, даже тапками не шаркал, что тоже настораживало. Точно и не Вова это был, а некто, чертовски на него похожий, Макс даже отступил на всякий случай и осмотрел соседа с ног до головы. И все встало на свои места: тапки Вова где-то посеял и переминался на холодном полу босиком. Маринка его из дому выгнала, не иначе – достал, поди, ее вечно пьяный муженек, вот и выставила за дверь, считай, в чем мать родила.

Вова вытянул шею и пристально всмотрелся Максу в лицо. Смотрел и не узнавал – на алтыновской роже недоумение читалось без труда. Поглядел, нахмурился… и вдруг выдал низким приятным баритоном:

– Пароль. Скажи пароль – и проходи.

– Чего? – оторопел Макс. Вот чего угодно ждал, ей-богу, только не игры в казаки-разбойники с босым и крепко выпившим соседом. Перегаром от него разило зверски, пил он, видимо, не первый день, устал и, вспомнив пионерское детство, решил развеяться.

– Пароль, – повторил Вова, – знаешь пароль – свой, нет – чужой. Говори!

И снова звякнул чем-то, шумно выдохнул и наклонил башку. В подъезде было довольно темно: и сторона северная, и окна с момента постройки дома никто не мыл, и паутины на них слои накопились, вот и приходилось идти к себе домой как через пещеру. Вонючую, темную, грязную. Да черт бы с ней, главное – до квартиры добраться, а тут этакое чудо поперек дороги растопырилось, прохода не дает.

– Да отвали ты, – сказал Макс, – какой, на фиг, пароль? На горшке сидит король! Доволен? Пропусти.

Алтынов поднял лысую башку, двинул усами и выдал:

– Ответ неверный. Ты не наш, ты чужой. И тебе не дамся, понял? Не дамся, не получишь ты душу мою бессмертную, не видать тебе ее, тварь нечистая, ненасытная! Не получишь, ясно?

Меньше всего на свете Максу была нужна гнусная и мелкая алтыновская душонка. Сейчас ему всего-навсего требовалось добраться до дома и позвонить. Такой шанс нарисовался, что упускать его ну никак нельзя, а мобильник, как назло, остался на кухонном столе – Макс забыл его, когда уходил из квартиры. Звонить надо срочно, пять минут назад уже поздно было, а тут нате вам – воин света нарисовался! И точно воин – Алтынов уже не шифровался, двинул Макса пузом назад к ступенькам и вытащил из-за спины… топор. Хороший такой топор, увесистый, им только дрова колоть, реальный инструмент, уважение вызывает и некоторую опаску, ибо не просто так его Вовчик с собой прихватил.

И вот теперь все прояснилось – и дверь, и пароль, и неверный ответ. Допился Вова до чертей, по научному говоря, до галлюцинаций или до делирия, что в народе именуется «белочка». И главные симптомы налицо: весь в поту, рожа красная, руки дрожат, но дрожащими руками, если в них топорик, пусть даже тупой, зажат, можно столько дел понаделать, только держись…

У Вовы слова с делом не расходились, и на чужого, что пришел по его душу, обрушился он со всей отвагой, на которую был способен. Макс мельком подумал, что там, на небесах, кто-то все же есть – и этот кто-то послал навстречу охотнику на чертей Алтынову не старика, что раз в день сползал с пятого этажа и брел в магазин, не одинокую тетку, что жила на третьем этаже, не ребенка, а его, Макса Еланского.

Присесть он успел в последний момент – топор врезался в дверной косяк, застрял в нем, а во все стороны полетели щепки. Вова, как Геракл, одной левой выдрал топор из старого сухого дерева, ухватился за оружие обеими руками, занес его над головой, одновременно напоминая силам ада, что просто так сдаваться не намерен и душу свою продаст дорого, так дорого, что князю тьмы всех богатств мира не хватит. Занес, обрушил на дверь подъезда, вернее, на то место, где только что стоял Макс.

Он увернулся, ушел вбок и с силой пнул Алтынова ногой в отвислое брюхо. Вова охнул, выдрал топор из раскуроченной двери, разогнулся и ударил в ответ, держа топор плашмя. Макс отпрыгнул к стене, топор просвистел в паре сантиметров от живота и снова врезался в косяк. Дерево хрустнуло, от стойки отвалился хороший кусок, упал Вове под ноги, тот отшвырнул деревяшку и примеривался к следующему удару.

– Вова! – крикнули сверху. – Вовочка, не надо! Иди домой, Вовочка!

Это надрывалась Маринка – в длинном пестром халате она суетилась на площадке первого этажа аккурат напротив почтовых ящиков с выдранными дверцами и напоминала Максу сейчас полезное в хозяйстве приспособление, именуемое «баба на чайник». Нескладную тряпичную игрушку, что, оживши, скачет бестолково на одном месте, трясет подбородками и призывает потерявшего разум мужа опомниться и вернуться в лоно семьи.

– Дурак ты, Вова, – сказал Макс, не сводя с алкоголика глаз, – кто ж так чертей ловит? Их много, ты один – силы не равны, сам посуди. Их картечью надо или сеткой, как плотву. Пока одного ловишь, десяток тебя дома ждет, водку твою допивает.

Разумный довод не помог, Вова вошел в раж, ринулся на Макса с поднятым оружием, заревел что-то вроде: «Сгинь, нечистый!», налетел, грохнул топором по стене. И сам повалился, как старый шкаф, рухнул всей тушей на пол, крепко, до нехорошего гула и стука, приложившись затылком об пол. Макс успел присесть и дернуть горячечного на себя за коленки – старый прием, еще по армии известный, и действовал всегда безотказно. Обычно противника шокировал необъяснимый факт: только что оппонент был здесь, и вот его уже нет. Но разбираться некогда – пол, или что там внизу окажется, больно бьет по затылку, на том все обычно и заканчивается.

Так вышло и в этот раз, Алтынов затих, неподвижно громоздился на полу и слабо ворочал башкой точно до приезда полицаев и немногословных людей в белых халатах. Те поняли все без слов, Вову перевернули на живот, скрутили руки и утащили в карету «Скорой», следом шел мрачный, уставший полицай с топором в руке, за ним семенила Маринка, ревела в голос и причитала:

– Как же так, он же заслуженный человек, инженер-механик, конструктор! У него образование высшее, стаж работы двадцать пять лет начальником цеха был, он людьми руководил! У него звание «заслуженный машиностроитель», по указу президента присвоено! Отпустите, он больше не будет!

Максу вдруг показалось, что Маринку саму надо спеленать и отвезти следом за муженьком в отделение для буйных. Только не тех, кого «белочка» накрыла, а других, с манией величия, и даже поразился, как ловко на ходу она сочинила легенду для своего супружника. Как с листа читала и врала при этом – знал он эту семейку, недолго, но хорошо знал, этот заслуженный за полгода водки столько выжрал, сколько Макс за все свои прожитые тридцать пять лет не успел, а случаев и возможностей было – завались. Но ничего не сказал, посмотрел «Скорой» вслед и пошел по стертым грязным ступенькам к себе, на четвертый этаж, благо путь был свободен.

До квартиры добрался без приключений, вошел, закрыл дверь на ключ. Появилась у него эта привычка только здесь, раньше не думая хлопал дверью и шел по своим делам. А теперь подергал даже, убедившись, что не откроется сама или от сквозняка, разделся и пошел в кухню.

Мобильник лежал там, где его Макс полчаса назад и забыл, – на столе. И ни звонка за это время не было, ни эсэмэски, ни единой весточки из внешнего мира не прилетело. И ни радовало это, ни огорчало, Макс по этому поводу никаких эмоций вообще не испытал. Открыл помятую газету, нашел нужное объявление, взялся за телефон и принялся набирать номер. Попытка не пытка, как говорится, и за спрос денег не берут, он просто поговорит с человеком на том конце линии. Может, что и выгорит, а может, и нет, как не выгорело и месяц назад, и полтора, и неделю назад, когда ту же самую газету, только свежий номер правда, без приключений домой доставил.

Выходила она раз в неделю и помимо отредактированных сплетен, выдаваемых журналистами за местные новости, содержала в себе и кое-что полезное, а именно объявления из разряда «требуются на работу». Макс эти страницы регулярно и вдумчиво изучал, бывало, что и звонил по одному-двум, но разговор быстро заканчивался, и до собеседования дело не дошло ни разу. Но надежды Макс не терял, оставшиеся от продажи московской недвижимости копейки тратил более чем осмотрительно, но и те уже подходили к концу. За полгода он успел проесть почти все накопления, хоть и покупал самую простую еду и на машине редко куда выезжал. Поставил ее под окнами и смотрел из окна третьего этажа, смотрел и ждал, когда все изменится. Работа была нужна позарез, как и деньги, да и сидя дома в одиночестве он порядком одичал. Не в полном одиночестве, впрочем, но дела это не меняло.

В трубке звучали длинные гудки, Макс решил досчитать до семи и отбиться. Бывало и так, что указанный в газете телефон не отвечал или абонент оказывался вне зоны действия сети. Макс держал трубку и посматривал в газету, в который раз перечитывая объявление: «Требуется водитель на своей машине». Нормальное предложение и работа нормальная, не сидеть целыми днями в офисе, пялясь в пыльный монитор. Хорошая работа – дорога, события, перемена места и деньги предлагаются неплохие, да вот только не про его честь эта благодать, как сейчас выяснится.

Трубка ответила неприятным мужским тенорком, Макс поздоровался и сказал, что звонит по объявлению. Дальше пошел ряд обязательных вопросов: сколько лет, есть ли опыт и машина, что является необходимым условием. Возраст, опыт и все остальное работодателя устроили, и Макс сам себе не поверил, когда услышал:

– Приезжайте, поговорим. Можете сегодня?

От радости аж горло перехватило, Макс кашлянул, прикрыв ладонью трубку и в темпе соображая: сказать сейчас или при встрече? Потом вспомнил, что денег осталось в обрез, что ехать – это тратиться на бензин, и, решив не делать лишних движений, сказал, уже зная, что услышит в ответ:

– Могу, не вопрос. Но сразу предупреждаю: я судим, меньше года как освободился…

Обычно на этом его диалог с нанимателем заканчивался. С той стороны торопливо прощались, а иногда сразу нажимали «отбой», Макс к этому привыкнуть успел и сейчас гадал, как все закончится на этот раз.

Да, завтра будет девять месяцев, как он вернулся в Москву из Мордовии, где провел два года за хранение и сбыт наркотических средств. Статья двести двадцать восьмая, часть третья, предусматривает в этом случае срок до двух лет. Макс эту двушку и получил, хоть и заявил на следствии, что покупал наркоту не для себя, не для личного употребления, но это не помогло, а потом стало все равно. Отец уже умер, слава богу, не узнав, что сына посадили за те самые ампулы, что Макс ему привозил. Болел отец, и болел сильно, боли такие были, что сознание терял. И химиотерапия не помогла, и операция – выписали старика домой умирать, чтобы койку в стационаре не занимал.

По рецепту Макс покупал ему в аптеке опиаты и сам колоть научился, а в те злосчастные новогодние каникулы лекарств им не хватило. Не завезли в аптеку нужного количества: то ли забыли, то ли остатки со складов выгребали – но осталась у Еланских одна ампула фетанила на десять дней новогоднего безумия. У людей праздник: куранты бьют, шампанское рекой, оливье тазами, фейерверки, президент в телевизоре, а Макс последнюю ампулу ломает, чтобы старик зубами от боли не скрипел и хоть на два-три часа боль его отпустила…

Помогло, отец заснул, а Макс посидел еще немного рядом с ним, оделся и пошел пройтись по новогоднему городу. И нашел в праздничной пьяной толпе то, что искал, уже под утро купил у дилера три ампулы с наркотическим анальгетиком. Последнее выгреб, но отдал сколько попросили. И потом еще раз пришел, через несколько дней, и потом еще. А потом их всех под облаву и загребли.

Отец умер через два или три дня после того, как Максу предъявили обвинение, хоронили старика чужие люди из соцзащиты, а сыну с отцом проститься не довелось. Вот поэтому на все остальное Максу было наплевать: и на следователя, и на своего адвоката, и на Ритку, что развелась с ним через полгода после суда, заочно развелась, о чем его официальным письмом оповестили. И не было от нее за эти два года ни ответа ни привета, как и от тех, кого Макс считал своими друзьями, – о нем забыли все. И уже потом, когда вернулся в отцовскую двушку – до зоны-то он у жены жил, в ее квартире, – звонил кое-кому, о себе напоминал, но разговор быстро заканчивался. Люди, как когда-то казалось, близкие и дорогие, попросту наплевали на него, для них он стал уголовником.

Пару месяцев Макс послонялся по квартире, едва не сойдя с ума от одиночества и безделья, попытался было трудоустроиться, но безуспешно. Оставалось два пути: спиться или что-то изменить, изменить кардинально, полностью, вырвать себя из прежнего круга, из привычной обстановки, перекроить свою жизнь заново. Продал все, уехал из Москвы в этот богом забытый городишко, что привлек редкой красоты сосновым бором по берегам широкой реки, что делила город надвое. Выбрал, приехал, нашел жилье и… на этом все застопорилось. Ни знакомств новых, ни приятелей, ни работы – ничего, да и откуда их взять в этом захолустье? Правда, с Лариской познакомился, моложе его на два года, замученная жизнью бездетная разведенка, но еще вполне себе во всех смыслах. И вот они уже третий месяц ходят друг к другу в гости, а с работой беда, хоть плачь: нет в городе работы, даже за копейки, если только охранником в супермаркет полки с макаронами стеречь, но в охрану судимых не берут. Круг замкнулся.

В трубке было тихо – ни коротких гудков, ни дежурного «до свидания» Максу в этот раз не досталось. Только тишина, чуть разбавленная сопением: собеседник переваривал услышанное. Понятное дело, дядя туго соображает, так бывает. Странно, что пока не отбился.

– Я понял, – голос в телефоне был чуть озадаченный, – но сейчас-то…

– Претензий со стороны правоохранительных органов ко мне нет. И паспорт я тоже получил, – отчеканил Макс.

Паспорт он получил еще в Москве, перед самым отъездом: новый, чистый, без штампа о браке – то, что надо для новой жизни, а она складываться ну никак не желала.

– Понятно, – повторили с той стороны, – полгода, значит. Ну, вы все равно приходите, поговорим.

Он назвал улицу и номер дома, где располагалась контора. Макс поклялся, что будет через полчаса.

И успел, выжал все из старой «Тойоты», благополучно миновал зарождавшуюся в центре города пробку и приехал вовремя. Хозяин конторы, пузатый спокойный мужичок с узкими глазками и залысинами надо лбом, неторопливо разъяснил Максу его обязанности. Три раза в неделю возить в Москву документы, а из Москвы – товар, плюс поездки по месту куда скажут – водитель, экспедитор и курьер: три в одном. Рабочий день получался ненормированный, и зарплата под конец собеседования упала почти на треть, и амортизация машины и «горючка» тоже подешевели почти наполовину, но Макс все равно согласился. Условия были почти людоедскими, но дома сидеть еще хуже. Тут хоть какое-то разнообразие, и денежка капнет, и вообще жизнь, что застыла, точно вода в пруду, кое-как, но двинулась вперед. «Посмотрим», – подумал Макс и договорился, что на работу он выйдет послезавтра: бухгалтер приготовит документы, а он отвезет их в Москву. На обратной дороге заберет кое-что по мелочи из двух-трех адресов, и Макс не сомневался, что кататься придется по всему городу и домой он вернется за полночь.

Он понимал, что только что продался в рабство, в собственности оставались квартира, «Тойота» и душа, бессмертная и воспрявшая на радостях. Макс все прекрасно понимал: хозяин лавочки рад до смерти, что заполучил себе почти бесплатного сотрудника и три шкуры с него, с судимого, сдерет за свою «доброту». «Ничего, свет клином на нем не сошелся, найду что-нибудь… – Макс выруливал от офиса на проспект и подкатил к светофору, – а деньги, если дурить вздумает, я из него выбью, не отвертится».

И вроде день был рабочий, и не вечер, а слегка за полдень, но пробка скопилась основательная. Машины ползли под двадцать, постоянно тормозили, над дорогой стоял чад от выхлопов, голова гудела от гула и гудков. Светофор бесполезно мигал, пробка ширилась и крепла, машины встали наглухо, Макс включил радио и достал мобильник. Даже забитая дорога, даже гарь и чад, что сочились в окна, не могли испортить ему настроение. Не сказать, что было особенно весело, но какая-то перспектива появилась, что ли, мутная, правда, и при ближайшем рассмотрении мало хорошего в ней было, и все же. Не радость это была, а облегчение – точно из капкана вырвался, и это дело требовалось отметить, но пить в одиночку – дурной тон. Макс подумал, посмотрел в окно и набрал Ларискин номер.

Они не виделись уже неделю – поцапались, как ему казалось, из-за мелочи, а Лариска устроила скандал и не звонила. Упрямая, зараза, сама первой ни за что мириться не станет, это проверено, придется самому мосты наводить.

Поток машин дернулся и прополз пару метров вперед, во главе пробки раздался истошный гудок, Макс привстал в кресле и увидел там всполохи спецсигналов. ДТП, стало быть, это надолго, этак он до вечера простоит, а времени нет, он теперь при деле.

– Слушаю, – чуть раздраженно ответила Лариска. Все еще дуется, хоть и времени навалом прошло, вот как кошка, ей-богу. И вот-вот трубку бросит, если что не понравится, и так бывало, с нее станется. Но не бросила, выслушала, помолчала для порядка, сделав вид, что глубоко задумалась, и под конец согласилась – сказала, что будет ждать его через час. Насчет часа он, конечно, погорячился: пробка тут затевалась основательная и надолго, поэтому Макс свернул на первую же прилегающую дорогу, решив поехать к дому по объездной. Таких умных, как он, оказалось навалом, но все же ехали, а не стояли, как на проспекте, и на окраине города Макс оказался через четверть часа. Заехал в супермаркет, взял там, как полагается, к столу и коробку конфет Лариске прихватить не забыл, заправился, чтобы завтра не таскаться, и поехал к дому.

Путь по объездной дороге занимал полчаса, и это при хорошем раскладе – когда и машин мало, и мост свободен. А сейчас из-за ДТП в центре все, кто успел постоять в пробке, ринулись сюда. Движение было плотное, но ехали под сорок, Макс встал в правый ряд и ехал рядом с синей «Приорой», что дисциплинированно катила вдоль обочины. Да по-другому тут бы и не вышло – не место и не время сейчас, чтобы лихачить, транспорта полно, и это белый день, а что тут будет вечером… Или в пятницу с утра, когда москвичи прут из загазованного мегаполиса за город, на природу, тут и санитарная зона между столицей и их городком в сотню километров не спасает. В эти дни хоть дома сиди – на дорогах ад, и длится он до утра понедельника, когда запоздавшие менеджеры спешат от реки прямиком в офисы. Зато места красивые: река с песчаными берегами, бор сосновый, и в глубине его, как говорили местные, имеется поселок для обеспеченных господ. С дороги этого поселка не видно, что объяснимо – не желают господа выхлопными газами дышать, им чистый воздух подавай, за него деньги плачены.

Дорога вильнула и теперь шла мимо городского кладбища – старого, заросшего, за забором из белого кирпича росли столетние липы и березы, в глубине просматривался блестевший на солнце крест кладбищенской часовни. Макс проехал мимо, пристально глядя на дорогу впереди: скоро мост, за ним несколько прилегающих дорог, ему поворачивать на предпоследней, минут десять мучиться осталось или чуть больше. Обзор впереди загородила здоровенная фура. Макс выдохнул и взял чуть левее – там поток двигался быстрее.

И тут же сдал назад, вернее, попытался, но, глянув в зеркало заднего вида, передумал. За ним сунулась и «Приора», и еще пара иномарок, что шли следом и почуяли возможность вырваться и побыстрее проскочить нехорошее место. И едва все разом не столкнулись: навстречу по разделительной катилась белая «бэха» – новенькая, сияющая, плоская, она скользила через поток машин. Фуру мотнуло вбок, она загородила обзор и взяла левее, справа образовался просвет, Макс сунулся в него и едва успел затормозить. Машину точно вкопали в асфальт, Макса бросило вперед, и он только и успел заметить белый бок проплывавшей навстречу «бэхи» и услышать глухой треск и скрежет. Передняя фара разлетелась на осколки, полуоторванный бампер тащился за «Тойотой» по земле меж передних колес, на белоснежном крыле «бэхи» точно кто углем жирную полосу прочертил. Жирную и, как разглядел Макс, глубокую – след от бампера его машины. «Твою ж маму». Он не сразу сообразил, что происходит: машины шарахались от них, как от прокаженных, теснились к обочинам, аккуратно объезжали, и он остался с «бэхой» один на один. «Приора» и фура давно сгинули за мостом, остальные старались побыстрее проехать мимо и даже нарушали безбожно, пересекая две сплошные, впрочем, так делали почти все, и зарождавшаяся было пробка рассосалась сама собой. «Бэха» не двигалась, включила «габаритки», передние дверцы синхронно открылись, и из машины вышли два молодых человека.

Молодых, крепких, примерно одного роста, одетых неброско и удобно – в темное, немаркое, вышли и двинулись ему навстречу. Намерения ребят читались заранее, Макс выскочил из машины и оказался лицом к лицу с первым. Роста они были примерно одинакового, только юноша в плечах малость пошире и конопатая рожа у него подозрительно спокойная, точно заранее уверен в исходе диалога. Второй, ростом малость пониже напарника, обходил Макса со спины, руки оба держали в карманах, что малость нервировало и могло обернуться нехорошим сюрпризом, а сюрпризы Макс не любил, причем с детства.

– Куда лезешь, – через губу проговорил конопатый, – не видишь: люди едут. Какого хрена… Теперь платить придется.

– А шел бы ты… – Макс в долгу не остался и предложил юноше на выбор несколько направлений, куда тот мог пойти вместе со своим напарником. Предложение отклика не нашло, молодые люди насупились – они явно ждали чего-то другого. Макс воспользовался паузой и заявил:

– Я по своей полосе ехал, вы по встречке. Ты мне машину помял, ты и плати, я тебе счет пришлю!

А самого аж пробрало до печенок: накрылась работа, как есть накрылась. Пока деньги с этих молодцев стрясет, пока машину отремонтирует – неделя пройдет в лучшем случае, а то больше. Дядя объяснений слушать не будет, он другого водилу себе найдет, благо желающих – завались, а Макс Еланский снова останется не при делах.

Юноши переглянулись, ухмыльнулись одновременно, тот, что стоял позади, сказал:

– Ты с коня, что ли, упал? За что тебе платить, за это корыто? Мозги у тебя есть? Плати…

И неспешно двинул вдоль капота, на ходу вытаскивая руки из карманов. Что у него там припасено, Макс ждать не стал, диспозицию прочел точно с листа. Подстава, понятное дело, когда дорогую машину бьют об авто попроще, плавали, знаем. Денег вам, говорите? Сейчас сделаем.

Дать конопатому под дых и пнуть его навстречу второму было делом одной секунды. Макс отшвырнул его пинком в живот и отскочил назад, прикидывая расклад. Надо сматываться, пусть даже с рваным бампером, черт с ним, это дома разобраться можно. Ребята такого отпора не ожидали, пока в шоке, но он сейчас пройдет, а «бэха» так и стоит поперек дороги. Пока в машину сел, пока вырулил – времени не хватит, назад сдавать – тоже не вариант, поворот там и канава придорожная, как бы не свалиться…

А те уже в себя малость пришли, даже конопатый разогнулся и что-то там такое орет, поминая родственников Макса недобрыми словами. И снова прет навстречу, покраснев рожей и побелев глазами, а второй куда-то подевался.

Макс подпустил нападавшего близко, почти на расстояние вытянутой руки, ушел вбок и вниз, присел и разогнулся пружиной, перехватывая занесенную для удара руку. Перехватил, выкрутил ее в запястье, дожал, услышав сдавленный крик, дернул на себя и развернул оппонента, как в страстном танго, прикрылся им от второго, что обогнул «Тойоту» и торопился навстречу. В руке у него Макс заметил что-то вроде короткой дубинки с двумя рожками на концах. Шокер, как мило с вашей стороны, изящно и законно, отличный выбор…

Второй выставил шокер перед собой, попрыгал вправо-влево, Макс следил за ним, продолжая держать конопатого за выкрученное запястье. И, видимо, малость перестарался – тот уже еле держался на ногах, вис всей тяжестью на руках и вообще всячески мешал маневрам. Макс перехватил его за локти и швырнул навстречу напарнику, тот нажал кнопку на шокере – и заряд прилетел конопатому в живот. Тот вздрогнул, Макс ринулся следом и, не давая им обоим прийти в себя, от души врезал второму снизу в челюсть. Зубы клацнули, голова запрокинулась, Макс вырвал шокер у него из рук, нажал кнопку на ручке и вдавил сопернику под ребра. «Раз, два, три…» – Шокер летит в придорожную канаву, два оглушенных человека лежат на обочине, а задняя дверца «бэхи» медленно открывается.

«Третий!» – Макс метнулся вбок, потом в другую сторону, точно уходя с линии предполагаемого огня, подбежал к «бэхе» и рванул дверцу на себя. Сопротивления ему почти не оказали, из машины никто не выпал, как предполагалось, – вообще ничего не последовало, точно и не было никого внутри, а движение ему померещилось в горячке драки. Мелькнула где-то фоном мысль, что час давно прошел, что Лариска ждет и, наверное, звонила уже, но как появилась мысль, так и пропала. Макс оглянулся: двое молодых людей ворочались в пыли, один – издалека непонятно, кто именно, – сел и прижимал ладони к животу, второй стоял на коленях. И оставался еще третий.

Макс заглянул в салон – оттуда пахло кожей, дорогими духами и, как ему показалось, коньяком. В полумраке от затонированных стекол он не сразу разглядел сидящего внутри, а разглядев – опешил. Женщина, блондинка с коротким каре, в обтягивающем платье и туфлях на шпильках, сидела у противоположной дверцы. Сидела спокойно, не кричала, вырваться не пыталась, рассматривала Макса с любопытством и интересом, пристально рассматривала, откровенно оценивающе и так цепко, что ему стало малость не по себе. Он и сам уже успел разглядеть ее: женщина ухоженная, стройная, выглядит потрясающе, улыбается и молчит. Просто улыбается, точно ей весело, и это не дежурная улыбка, а настоящая, искренняя.