Текст книги "Сломанная роза"

Автор книги: Кирилл Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Ну, что, дорогие друзья и дешевые враги… – отдышавшись, обозрел аудиторию Кот. – Рамсы точить будем?

– Да фуфлово все… – прокашлявшись, бросил Полосатый и сел, обняв колени. – Подохнем тут… Я ваще без понятия, где мы… Жрачку не взяли, воду не взяли. Про бухло вообще молчу. Кот, мне кажется, ты был неправ, когда сказал, что лишнее барахло будет нас тормозить. Главное – слинять с зоны, а там добудем. Ну, слиняли – и чо? Не вижу я тут ни жрачки, ни воды, ни баб, ни бухла…

– Радуйся, Полосатый, что комары извелись, – буркнул Тюлень и, чертыхнувшись, хлопнул себя по щеке и принялся неприязненно разглядывать размазанного по ладони кровососа.

– Вот и я про то же, – фыркнул Полосатый. – Ладно, чо, в натуре, мы не жалуемся. Слышь, братва, а тут жестянки в округе нет? – он с надеждой покрутил головой.

– Нет тут жестянки, – подал голос Вадим. – До ближайшей железной дороги тысяча верст с гаком. Тридцать верст на запад – большое село Теплый Луг, вокруг него разбросаны деревни и хутора, там бегают междугородние автобусы в соседние райцентры. А до Теплого Луга – полный ноль, тайга, никакой жизни. Но идти нужно только туда. На востоке нас обложат, как два пальца. На юге болота, на севере вплоть до Эвенкии – вообще пустота…

– Ты издеваешься, тридцать верст… – у Кильки задрожала челюсть. – Мы жрать-то что будем? Мы эти тридцать верст неделю будем идти, тут же никакой тропы, сплошная засада.

Он опустил голову и не заметил, как вся компания с неким подозрительным интересом воззрилась на Вадима. Кашлянул Кот.

– А ты по ходу, Плата, неплохо подготовился. Знал, что мы костыли щупаем и концы вяжем. Решил присоседиться? Шансовый ты чувачок. Как лихо у тебя все вышло, горазд ты, Кеша, на изворотливые движения.

– Я же говорю, Кот, давно пора об этом фраере позаботиться, – проворчал Полосатый. – На хрена нам безбилетные пассажиры? Зуб даю, он и про нас информашку надыбал, полный расклад имеет, а нам оно надо?

– А ты, Полосатый, тайный агент, особо засекреченная персона? – оскалился Тюлень. – Да про тебя всему миру известно. Таких, как ты, на наших зонах хоть в отвалы сгружай.

– А реально, Плата, что ты про нас знаешь? – Кот выпятил нижнюю челюсть и с большим предубеждением уставился на «безбилетного пассажира».

– Полагаю, это не секретная информация, Кот? – усмехнулся Вадим. – Краткосрочников тут нет, все тяжеловозы, все парятся по увесистым статьям. Ты тут типа центровой – Котов Егор Петрович, не сказать, что потомственный блатарь, но фигура явно в авторитете. Отбываешь за грабеж и убийство. Ты хапнул с корешами дом одного зарвавшегося барыги, но вышел ляпсус, пришлось пристрелить двух охранников. А потом кореша тебя вломили, но на пользу им это не пошло, давно уже сгнили в земле. А ты жив. Срок получился не большой и не маленький – шестнадцать лет, но, по ходу, Егор Петрович, у тебя был толковый адвокат, раз загремел ты на зону общего, а не строгого режима. Я не обидел тебя, нет?

Кот усмехнулся. Этот парень явно превышал свои «полномочия», но что-то в нем было, и Кот не спешил принимать меры из разряда «позаботиться».

– Тюлень – Авдеев Герман Константинович, опытный фармазон, погорел при сбыте фальшивого бабла в особо крупном размере, – продолжал Вадим. – Блатарь поневоле, так сказать. Судья был не в духе, впаял тебе червонец, хотя мог бы и поменьше. А в принципе у тебя, Герман Константинович, имеется высшее экономическое образование, о котором ты давно забыл, и обильные нычки, иначе чего бы ты оказался в этой компании? У тебя хороший покровитель был на зоне. Неохота досиживать оставшийся пятерик, верно? Жизнь ведь, как ни крути, одна, другой не будет.

– Глянь-ка, натасканный, – ухмыльнулся Тюлень, но было видно, что он не в восторге.

– Полосатый, как там тебя… Чухонцев Николай Васильевич – обычный беспонтовый вор, во всяком случае, в начале своей карьеры. «Юриком» работал в Тюмени, шнифером домашним, в общем, щипачом. Потом каталой стал, шулерил на поездах. Освоил азы, так сказать…

– А чо, в натуре, кайфовые были денечки, – внезапно засмеялся Полосатый. Он не обиделся, напротив, вспомнил былое, загорелись глаза. – Блатная романтика, итить ее… Помню, как лоха на лимон целковых развел, аж сам не поверил. Он, бедолага, потом на коленях за мной ползал, но что поделаешь, пришлось терпиле квартиру продавать, я ведь не один был, за мной пацаны влиятельные стояли.

– А погорел на цветняке, – хмыкнул Вадим.

– Ну, было дело, – не стал возражать Полосатый. – Рыжая змейка подвела, не успел барыге толкнуть, опера повязали, теплого купили, падлы…

– А убийство ты совершил уже на киче – ты в Якмундии отбывал, на зоне под Мирным. Перестарался, когда крысу в бараке вычислили. Хотя непонятно, чего ты так разъярился, он тиснул-то у тебя всего лишь пачку чая. Не обидно, Полосатый, за кирпич «чайковского» загудеть на дополнительные восемь лет? Нервный ты какой-то, с мозгами не дружишь…

Полосатый собрался что-то возразить, но Вадима несло дальше. Он вцепился едким взглядом в съежившегося молодого зэка, а тот покрылся пунцовыми пятнами.

– Килька, Кильченко Виталий Максимович, двадцать три года, жизнь только начинается… Шнырь – опущенный, запомоенный. Но чем-то ты Коту приглянулся, верно? Я думаю, сильными душевными качествами, чем же еще? Хороший воспитанный мальчик, разбирался в компьютерах, слушался маму. Но получил девять лет лишения свободы по статье 132 УК РФ – насильственные действия сексуального характера в отношении малолетних. А также части второй статьи 135 – совершение развратных действий в отношении малолетних.

– Я болел… – жалобно пискнул Килька. – Кот, скажи, чего он.

– Разумеется, Виталик. – Вадим брезгливо поморщился. – И стал ты, болезный, на зоне именно тем, чем полагается. По первости пытался косить на вольтанутого, припадочки делал, но тебя быстро раскусили. Заметь, это не я сформировал твой негативный образ, ты сам это сделал. Кстати, с чего ты решил, что добрые дяди оказали тебе услугу, забрав с собой в побег? Ты свой человек в компании? Сомневаюсь. Сам же сокрушался – тридцать верст, неделю месить по бездорожью, а жратвы в помине нет. Ты будешь смеяться, Килька, но жратва – это ТЫ. Вполне распространенный прием при побеге с зоны в малонаселенной местности. Так что не обольщайся, ты не партнер, а что-то вроде обоза с провизией. Представляешь исключительно гастрономический интерес.

– Нет! – взвизгнул Килька, покрываясь пятнами. – Кот, что он несет? Пристрели его!

– Да, в натуре, Кот! – снова разъярился Полосатый и схватился за автомат. – Не много ли ты позволяешь болтать этому фраеру? У него же язык как помело, сам не ведает, что базарит! Не хочешь сам – я лично его уделаю.

Полосатый передернул затвор и направил ствол на Вадима. Автомат дрожал, зубы зэка заскрипели. Вадим не шевелился, лишь демонстративно зевнул. Блестели его глаза, в них бесилось что-то злорадное, мстительное, бесшабашное.

– Полосатый, остынь! – прорычал Кот.

– Это он у меня остынет! Через часок…

– Ша, говорю! Опусти волыну!

Полосатый поколебался и неохотно опустил автомат. Сплюнул в сторону, да неудачно, слюна потекла по щетинистому подбородку.

– Чо звякала свои разнуздали? – процедил Кот. – Хорош уже кашпырить, достали… – и внезапно засмеялся отрывистым лающим смехом, смерив взглядом синеющий от страха «обоз с провизией». – Не мандражься, Килька, этот фраер на понт тебя берет. Черняшку кинул, а ты и купился. Не резон нам тебя жрать, невкусный ты. Ладно, если бы этого не было, – он выразительно погладил затворную раму «АК-74». – А так мы любую живность пристрелим, на костре сжарим, да без соли стопчем. Успокойся, говорю, не судьба тебе стать обедом.

Но Килька не мог успокоиться, он дрожал как осиновый лист, обнимая себя за плечи, неприязненно поглядывал на Вадима.

– Твоя очередь, земеля, – обратил на него царапающий взгляд Кот. – Повествуй, кто такой, какими судьбами угораздило на наш курорт. Раз уж вывернул нас наизнанку, так давай заодно и себя.

Вадим не возражал, он немного побледнел и начал тихо повествовать. История его жизни не относилась к разряду секретных. А самые деликатные места можно и опустить. Зэки не перебивали, даже Полосатый помалкивал, только недоверчиво фыркал и гримасничал. Вадим закончил. Он побледнел, любые воспоминания о прошлой жизни давались с трудом.

– Ну, подумаешь, наплел, – фыркнул Полосатый. – Не один он такой, у всех тут мелодрамы. А может, он кружева плетет, Кот? Все равно ведь не проверим.

– Да нет, – отмахнулся Тюлень. – Не восьмерит он, реально вояк замочил. Не позавидуешь парню. Полтора червонца – в расстроенных чувствах, при недостатке витаминов…

– Чудной ты какой-то, Плата, – усмехнулся Кот. – Вроде катушка на размотке, пятерик остался – вон, как Тюленю. Чего бежал-то? Досидел бы спокойно – и занимайся своими делами.

– Не могу уже сидеть, – отозвался Вадим. – Насиделся. Через «не могу» – и то не могу…

– Ба… – прозрел Кот. Он был по жизни неплохим психологом. – Да ты у нас, по ходу, великий мститель, парень. В натуре, ты же добраться до этой компании решил. Думаешь, живы еще эти спринтеры? Где же ты их искать-то собрался? Ну-ка, напомни – Череп, Лютый, кто там еще… Не знаю таких, – пожал он плечами. – Ходовые погремухи. На каждой зоне, будет тебе известно, имеются свои Лютые, Черепа, Кирпичи… – он не дождался внятного ответа, оскалился. – А ведь тебе, бродяга, что-то про них известно, верно? По глазам вижу, что не пустая у тебя башка, не испытываешь ты… этого… информационного голода. Наши зоны наполнили информацией, тот же Интернет, верно? Всегда можно что-то узнать, если есть к тому расположение. Не напрасно ты, похоже, свой чирик провел, успел пообщаться с нужными людьми.

Вадим молчал. Это уже не их собачье дело. Кот не стал настаивать, пожал плечами.

– Кривую ты дорожку выбрал, парень. Держу пари, что ничего у тебя не выйдет. Впрочем, сам решай… Эй, народ, поднялись и пошли, чего вы тут сплющились?

Зэки уходили в глубь тайги – голодные, уставшие. Одна отрада – засекли под скалой веселый ручеек, напились до отвала, освежились. Полосатый, ведомый чувством голода, чуть не подстрелил какого-то хорька, да Кот вовремя вырвал у него автомат, а потом подверг действия «подчиненного» уничижительной критике, мол, нельзя стрелять, день еще не кончился, облаву никто не отменял. Не такие уж они голодные, потерпят! И снова компания тащилась на запад по необитаемой земле. Вязли в липкой уснее – причудливом таежном мху, сдирали с себя паутину. Килька провалился в нору – ее хозяин чуть не откусил ему лодыжку, а Полосатый злобно подтрунивал: это, мол, фигня, главное, что задница осталась целой. День клонился к вечеру, солнце еще не село, но уже опускалось над тайгой, временами оно выбегало из-за туч и мелькало в прорехах листвы и хвои. Двигались черепашьей рысью, неустанно воюя с буреломом и ворохом ветвей, и на втором километре окончательно скисли.

– Цирики тоже не пройдут. Мелочь, а приятно… – пробормотал на оптимистической ноте Тюлень и свалился замертво.

Остальные тоже упали без сил, обняли автоматы и заснули. Проспали не меньше часа, стали ворочаться, когда холод от земли начал потряхивать организмы.

– Ну, в натуре, начало ледникового периода… – хрипел Тюлень, садясь на колени и обозревая стонущие тела. – Хреново я что-то спал…

– Совесть грехи выискивала? – заржал продирающий глаза Полосатый. – Да ты, Тюлень, по сравнению с нами просто дева Мария непорочная.

– Кого-то нет, – обнаружил Тюлень и принялся заново пересчитывать разлегшихся в живописных позах «странников».

– Бога? – не въехал Полосатый.

– Ну, бога-то, понятно… Эй, подъем, заспанцы! – заволновался Тюлень. – Килька, мать его, сбежал!

Все вскочили, осоловело уставились друг на друга. Выглядели они не очень, рожи черные, бушлаты колом, под глазами мешки. Килька пропал. Сбежал, мерзавец! Хорошо, что отобрали у него автомат, что ему мешало нашпиговать всю компанию свинцом, пока они спали?

– Сука, это ты виноват! – взвизгнул Полосатый, выстреливая в Вадима пальцем с обкусанным ногтем. – Трещал тут, как сорока, нес пургу! Вот он и перебздел, навострился в свободный полет! – Полосатый замахнулся прикладом, но бить не стал, передумал.

– Кот, у тебя, похоже, опять шнурок развязался, – усмехнулся Вадим. – Может, заложишь ему основы этики, чтобы поменьше быковал? Надо же, какая потеря – Килька сбежал… Ну, и пусть бегает. Косулю пристрелите – на неделю хватит. Западло это, Кот, человечиной питаться. Не поймут нормальные пацаны.

– Да нам плевать на Кильку, – насупился Кот. – Но нас по нему вычислят, он и подохнуть в тайге не успеет! В натуре лажанулся ты, Плата… – он заскрипел зубами и, похоже, собрался пересмотреть свое отношение к пятому члену компании.

– Какие вы беспомощные, граждане заключенные, – посетовал Вадим. Он поднялся, забросил автомат за спину и начал осматриваться. Затем присел, отодвинул сломанную ветку, изучил следы, сместился на корточках. Поднялся, хрустнув коленями. – Просьба следовать за мной и не растягиваться, граждане воры. Будет вам Килька. Этот умный человек бежит как раз в ту сторону, куда нам надо…

Они догнали Кильку минут через пятнадцать – тот пытался осилить склон, усеянный паданцами, но только и делал, что запинался и падал. Он уже разбил губу, оцарапал нос, щеку, порвал рукав на бушлате. Обнаружив погоню, заскулил от страха, засучил конечностями и полез на склон, но снова сорвался, ободрал живот.

– Да он уже в томате! – захохотал Полосатый, вырываясь в лидеры и хватая Кильку за шиворот. Ударил под печенку, бросил на землю. – Куда это мы намылились, земеля? Бегай не бегай, а от счастья не убежишь! Эй, братва, заделаем козу петушку? – он размахнулся ногой, пнул по заднице. Килька заныл, слезы брызнули из глаз. Он лежал на животе, не помышляя о побеге, что-то жалобно скулил.

– Кот, прости, Кот, я не подумал… – лепетал он.

Бить его было тошно и противно. Кот поднял ногу, чтобы поставить печать на заднице, но передумал. Только плюнул на несостоявшегося беглеца.

– Какая прелесть… – бухтел Тюлень, с кряхтением пристраиваясь на холодную землю. – Наш Килька решил сделать сольную карьеру, какая хитрая у него попа. Ладно, братва, оставьте его в покое, он и так весь покоцанный да мешком пуганный. Не съедим мы тебя, Килька, не съедим. Может быть…

– Если будешь нам жрачку добывать – без единого гвоздя и автомата, – захохотал Полосатый.

У зэков поднималось настроение. Они решили отдохнуть, пока бежали за этим чмырем, запыхались и промокли. Впрочем, беседа не клеилась, она теперь сводилась только к одному.

– А на зоне сейчас ужин… – меланхолично пробормотал Тюлень. Он как-то странно дышал, словно с опаской, не в полные легкие, и при этом делал вид, что все в порядке. – Братва на кишкодром потянулась… Чего там у нас на ужин нынче? Шрапнель, картечь?

Заржал Полосатый. Шрапнелью на блатном арго величали гороховую кашу, картечью – перловую.

– А у кого-то мясо! – Он не удержался, хлопнул по заднице Кильку, предпочитающего не менять позу. Задергались ноги, и Полосатого это крайне развеселило. Он шлепнул вторично. – Ты как, боец? Попка нашего малыша уже дышит свободно? Что, дорогая? – обернулся он, когда на ветке каркнула ворона, и засмеялся.

– Фуфло это все, – проворчал Кот. – Не будет на зоне нынче ужина. Разборы там. Следаки уже шуршат, братву по мешкам разгоняют, раненых в лазарет увозят. Козлы уже братву метелят, очухались, падлы…

– Только не говори, Кот, что весь этот бунт был затеян ради того, чтобы вы четверо сбежали, – подал голос Вадим. – Я понимаю, что у вас дела на воле, паханы и смотрящие в курсе, но не до такой же степени?

– Ну, с масштабом, конечно, переборщили, – усмехнулся Кот. – Небольшой затевался кипиш, локальный, так сказать, – чтобы цех от вертухаев освободить.

– А вышло с размахом, – сказал Тюлень, повернувшись к Вадиму. Зэк действительно неважно себя чувствовал, сбивалось дыхание. Временами казалось, что он задыхается, впрочем, он быстро справлялся с напастью, и одутловатое лицо расслаблялось.

– Что-то неровно ты дышишь, Тюлень, – с опаской заметил Вадим.

– Понравился ты ему, – фыркнул Полосатый.

– Астма, – скупо пояснил Тюлень, и по лицу Вадима скользнуло удивление.

– Ладно, кончаем базарить, – хлопнул по коленям Кот. – Скоро балдоха закатится, а мы еще никуда не ходили…

До темноты они спешили уйти подальше. Теперь уже не гнали лошадей, двигались размеренно. Килька не повторял попыток отправиться на вольные хлеба, но на всякий случай его поместили во главу колонны, чтобы все его видели. И теперь этот бедолага протаптывал дорожку. Он постоянно падал, разбрасывал жалобные флюиды, а однажды так испортил воздух, что его чуть не отлупили всем коллективом! Закатился «блатной шарик», уже темнело, ощущалась прохлада. За очередной возвышенностью ландшафт изменился кардинально. Тайга разредилась, люди угрюмо озирали безрадостные перспективы. Местность поднялась – тайгу пересекал замысловатый горный кряж. Вздымались скалы – ничего причудливого, но в целом живописно. Метров триста пересеченного каменного царства – а далее опять, вплоть до горизонта, тянулась угрюмая тайга. Мерцала крутая расщелина, по дну которой протекал небольшой ручеек. Скалы обрывались почти отвесно, толпились в хаотичном беспорядке, где-то острозубые, где-то плоские, и по их вершинам какое-то время можно было передвигаться. Так и сделали, а только выбрались из кустов, защищающих от ветра, как попали под пронзительные сквозняки. Заныл Полосатый: мол, в какую сторону ни плюнь, а все равно окажется против ветра. Кот схватил за шиворот Кильку, отшвырнул с дороги – впередсмотрящий в этой местности должен быть с головой. В колонну по одному тянулись вдоль круч. Охнул Кот, едва не сверзившись с обрыва. И вновь Вадим по случайности оказался рядом, успел его схватить. В словах благодарности не нуждался, да их и не было. Далеко под ногами журчал ручеек, дул пронизывающий ветер. Ни одной живой души в округе. Самое прекрасное в природе – отсутствие человека. Еще не стемнело окончательно, зэки опасливо поглядывали на небо, в случае явления вертолета им бы не поздоровилось. Нервы были на пределе, нужно было срочно переправляться через пропасть, а тропа и не думала сглаживаться. В довершение пошел дождь, замолотил внезапно, крупными каплями, похожими на градины.

– Прыгаем здесь, – хрипел Кот, сползая на каменистую площадку. В сущности, ерунда, два метра – кабы не ветер, дождь и головокружительная бездна под ногами!

– Технику безопасности будем соблюдать? – мрачно пошутил Тюлень. – Кот, ты все рассчитал, уверен, что не сверзимся?

– А он никак не считал, Кот – гуманитарий, мать его… – стучал зубами и отчаянно волновался Полосатый. – Слушай, Кот, а ты в курсе, что надо задницей чувствовать грань, где кончается экстрим и начинается трындец? Ты уверен, что чувствуешь ее?

Вместе с мандражом просыпалось чувство юмора.

– Прыгайте, вашу мать… – рычал Кот, вскидывая автомат. – Прыгайте, пока пинком не спровадил…

– Ой, как страшно… – начал кривляться Полосатый. – Ну, прямо очко играет.

Вадим оттолкнулся от обрыва, почти не разбегаясь. Ветер засвистел в ушах, мелькнул полудохлый ручеек далеко внизу. Каменная глыба неслась в глаза. Он изогнулся в полете, сделал изворотливое движение и приземлился на обе ноги, пробежав по инерции еще немного…

И только встал, за спиной отчаянно завопили. Полосатого несло через бездну, он болтал ногами, разверзал желтозубую пасть и с воплем: «Опля!» – приземлился на противоположной стороне, едва не припечатав Вадима к скале.

– Чо, Плата, не один ты такой! – глаза вора блестели, шапка слетела с головы, но он даже не заметил.

– Килька, прыгай! – прохрипел Кот.

– Не надо, Кот! – завизжал малодушный парень. – Я боюсь, не надо, давай найдем обход! – у него от страха подкашивались ноги, он рухнул на колени, взмолился. – Ну, в натуре, Кот, я боюсь, не допрыгну… Ну, давай, я последним прыгну, после вас…

– Хорошо, оставайся, – брезгливая гримаса искорежила физиономию авторитетного зэка, он вскинул автомат, упер его пареньку в висок. – Дважды не повторяю, Килька, считаю до одного…

Мучительный вопль огласил темнеющий ландшафт, снедаемый страхом насильник малолетних летел через бездну. Толчок у него был просто никакой, а возможно, поскользнулся на голом камне, когда отталкивался. По траектории полета было видно, что не долетит. Он сам это чувствовал, взвыл предсмертным воем, обнаружив, что в грудь несется перегиб обрыва. Зэк треснулся об него грудной клеткой и имел все шансы загреметь в пропасть, если бы Вадим не схватил его за шкирку и за локоть. И тут он почувствовал, что сам выходит из равновесия, смещается в пропасть центр тяжести тела, а еще этот гаденыш в руках извивается и пищит. Потемнело в глазах, чего это с ним? Ради кого?! И не успел он прочувствовать свое плачевное положение, как в хлястик вцепился Полосатый, поволок от обрыва. Так и выбирались из пропасти один за другим. Вадим отшвырнул скулящего Кильку, тот свернулся калачиком у стены, хрипел, как недорезанный поросенок, а сам в недоумении воззрился на Полосатого.

Зэк казался смущенным, прятал глаза.

– Чо пялишься? – проворчал он. – Ну, вышло так. Машинально получилось, доволен?

– Ну, вы даете, – прокомментировал с другой стороны Тюлень. – То есть я могу быть спокоен?

– Да шиш тебе, – осклабился Полосатый. – Твою тушу, Тюлень, точно вытаскивать не буду. Ты разбегись получше…

Он не закончил, Вадим с Полосатым едва успели отпрянуть в разные стороны, как Тюлень уже шлепнулся на площадку. Поднялся, недоверчиво ковырнув в ухе, кинул взгляд на пропасть. Разбежался и прыгнул Кот – без эксцессов, словно каждый день только тем и занимался. Демонстративно фыркнул, мол, стоило проблему городить… Когда решили взяться за свернувшегося кренделем Кильку, тот внезапно заголосил, забился в припадке, умоляя его не трогать. Парень не прикидывался, он ушиб грудину и, возможно, сломал несколько ребер. Причем последние вдавились в органы и доставляли нестерпимую боль. Он надрывно кричал, когда его поднимали и волокли, умолял оставить в покое, уверял, что сам пойдет. И действительно, какое-то время передвигался самостоятельно, прижимаясь к камню. Но боль была такая, что парня рвало, и люди усовестились. Уже стемнело, дождь пошел на спад, но продолжал моросить. Двигаться дальше было глупо. В сотне метров к югу нашлась подходящая ниша под скалой – фактически пещера, отрезанная от внешней среды. Напротив выхода красовался отвесный обрыв, за пещерой громоздились кусты и мелкая хвойная поросль, напоминающая камчатский стланик. Килька заполз в пещеру, свернулся у стены и развлекал людей душераздирающими стонами. Дождь почти прекратился, в воздухе висела стылая изморось. Людей трясло от холода – не сговариваясь, они отправились на добычу растопки и хвойных лап, способных даровать хоть немного тепла. Кромсали сучья и ветки, тащили охапки в пещеру. Сырая растопка густо дымила, зэки кашляли, проклиная погоду. Тюлень, перебарывая спазмы в горле, признал, что на воле хреново, в зоне вольная жизнь представлялась иначе – и все согласились. Растопка подсохла, костер принимал нормальный вид. Все легли вокруг него, нагребая на себя хвою. Килька стонал все громче. Помочь ему было нечем – ни лекарств, ни перевязки. Не сказку же на ночь ему рассказывать.

– Вот же расстонался, мозгляк хренов… – брюзжал Полосатый. – Слышь, братва, а что в мире-то хоть делается? Я слышал, прижимают нашего брата на воле, вроде как менты и чекисты теперь за главную мафию, а воров теперь и за людей не считают, под корень изводят? Япончика хлопнули, Хасана хлопнули… Это что же выходит, теперь все наоборот?

– А хрен его знает, – проворчал Тюлень. – Люди сказывают, что власть сошла с ума – от самой верхушки и до самой низушки. Время куда-то переводят, уменьшают количество часовых поясов…

– Тьфу ты, – сплюнул Кот. – Лучше бы уменьшили количество часовых на вышках…

Гоготнул Полосатый. Тихо стало, не хотелось вести доверительные беседы. Любая беседа свелась бы к проклятому голоду, который всех уже достал. Килька снова выматывал душу своими стенаниями. Полосатый проворчал, что, если этот потерпевший не заткнется, он ему горящую головню в пасть забьет. Килька вряд ли это слышал, но убавил громкость, а потом и вовсе замолчал. Люди недоверчиво прислушивались.

– Полосатый, метнись-ка, – распорядился Кот. – Глянь, как он там.

Полосатый поворчал, но поднялся, включив фонарь, реквизированный у солдата внутренних войск, подался в путь.

– Ну, что он там? – нетерпеливо прикрикнул Кот.

– Уже лучше, умер… – отозвался зэк.

Новость заслуживала того, чтобы встать с лежанок и собраться у бренных мощей. Килька скончался от внутреннего кровотечения. Физиономия побагровела, он был похож на воздушный шар, такой же одутловатый, струйка крови вытекала изо рта. Зэки озадаченно переминались, никто не ожидал, что все закончится вот так. Тюлень забормотал молитву, звучащую из уст бывалого зэка примерно так же, как звучал бы государственный гимн в исполнении блатного шансонье. Полосатый проворчал, что ничего страшного, все там будем. Все умирают. «Но не все живут», – с претензией на философию возразил Тюлень. Схватили покойного за руки, за ноги, поволокли из пещеры и затолкали в подвернувшуюся расщелину – не дело мертвому соседствовать с живыми. Постояли с обнаженными головами, вроде не таким уж и гаденышем теперь казался Килька. Дело, собственно, житейское, определенным категориям населения свойственна минимальная продолжительность жизни. Снова легли, и Полосатый выразил надежду, что уснет до того, как захочется жрать. Он оставил фонарь включенным, позабыв про него, и свирепеющий Кот, которому лень было подняться, шипел:

– Полосатый, так твою растак, светило выруби… Ты что, оглох, чучело храпелое? Клопа, говорю, дави, по фазе дай, пока я сам тебе не дал… Ты чо, нормального языка не понимаешь?

Вадим, зарывшись в хвою, насилу сдерживал смех – велик и могуч лагерный русский язык…

Костер прогорел за несколько часов, под утро земля остыла. Вадим проснулся от холода, когда в пещеру уже просачивался бледный свет. Сделал несколько разогревающих движений, потом насторожился. Один из зэков, закопавшихся в хвойные ветки, подозрительно дышал. Он определил на слух, откуда доносится звук, подполз к очередному страдальцу. Со лба Тюленя градом катился пот, глаза блестели, их окружала дряблая потемневшая кожа. Он задыхался, воздух в легкие почти не попадал – похоже, горло до упора воспалилось. Зэк вонзился ногтями в свои штаны, продрал их насквозь, вместе с кожей на ноге. А когда над ним склонился Вадим, в глазах Тюленя заблестели слезы.

– Астма? – посочувствовал Вадим.

– Да, Плата… – Тюлень еще мог извлекать из себя звуки и даже шутить. – Бронхиальная астма, аристократическое проклятье нашего рода… Думал, что победил эту заразу…

– Дурында ты, Тюлень, – покачал головой Вадим. – Кто же с астмой из зоны бежит? Ты башкой хоть думал, когда к побегу склонялся? У тебя же ни лекарств, ни ингалятора, ты на что вообще рассчитывал?

Действительно, поступок зэка казался, мягко говоря, непродуманным. Подобные больные должны постоянно находиться вблизи медицинских учреждений. А холод, физическое и нервное напряжение – факторы, лишь способствующие приступам удушья.

– Говорю же, считал, что убил эту хворь. Еще удивлялся – айболиты говорили, что астма не лечится. А у меня три года – никаких симптомов, воспаление в горле подавилось, зона лечит, мать ее… Я же поначалу только растительную пищу потреблял, никакого мяса, только углеводы, клетчатка, все пучком было. А вон как вышло. Пролетел, как фанера, меж двух остался наголо. Днем еще почувствовал – что-то не то, то ли переволновался, то ли набегался. Думал, обойдется. А чем дальше, тем хуже, дышать не могу…

– Тюлень, чем помочь? – заволновался Вадим.

– Да чем ты поможешь, Плата? – глаза Тюленя тоскливо блестели. – Ну, помолись за грешную душу, может, полегчает. Кончился Тюлень, братан… Был бы на зоне, братва бы живо меня к эскулапам доставила, вытащили бы.

– Слушай, ты держись… – смог только произнести Вадим.

– Держусь, Плата, держусь. А смысл-то какой, пипец наступает.

Заворошились двое у прогоревшего костра, приподнялись, стали всматриваться.

– Помоги подняться, – простонал Тюлень, хватая Вадима за руку.

– Ты куда это собрался? – насторожился Вадим.

– Куда надо, туда и собрался! Не хочу подохнуть, как Килька. Не хочу, чтобы вы трое таращились на меня и острили. Помоги, говорю.

Он оперся на руку Вадима, поднимался с таким усилием, словно тащил экскаватор. Жилы набухли, пульсировал висок.

– Все, спасибо, Плата, дальше сам…

Не было смысла останавливать этого человека. Вадим угрюмо смотрел, как зэк, держась за горло, шатаясь, будто пьяный, выходит из пещеры. А там уже практически рассвело. По серому небу дрейфовали фиолетовые тучи, похожие на дирижабли. Зэк без остановок брел по каменистой террасе, затем просто шагнул за обрыв, словно не заметил его! Он падал без крика…

Вадим вышел из пещеры, перегнулся через край, начал всматриваться. Самоубийца пролетел метров восемь и разбился в двух шагах от жизнерадостного ручейка. Он лежал, неловко извернувшись, раскинув руки. Смерть была мгновенной, он ударился головой о камень, раскроил череп, из трещины в голове вытекала малосимпатичная жижа…

Подошли остальные, встали рядом и вытянули шеи.

– Аут, – мрачно заключил опухший ото сна Кот.

Нервно передернул плечами Полосатый.

– Утечка мозгов, в натуре. Смотри, как утекают… – он расстроенно покачал несимметричной головой. – Жалко, шкрабы у Тюленя знатные были, он их почти и не стоптал. А как достать? Ладно. Слушай, Кот, – встревожился Полосатый, – а как мы без него теперь? Мы же не знаем, где его нычки.

– Справимся, – поморщился Кот. – Знаю, к кому и куда податься… – он пристально и оценивающе глянул на Вадима. – Ну, что, Плата, как тебе такой расклад? Двоих потеряли за одну ночку – ну, нормально, мля…

– Собираемся, Кот, – тяжело вздохнул Вадим. – Выступать надо. У нас еще есть шанс сделать какую-нибудь фигню…

И снова поредевшая группа брела по сгущающемуся лесу. Скалистые недоразумения остались за спиной, чаща засасывала. Зэки уже сутки обходились без еды, зато энергии выделили на целый батальон. Настроение было скверное, нервы натянуты. Полосатого просквозило – он кашлял, как туберкулезник, временами разражался такими приступами кашля, что чуть не выворачивался наизнанку. А прокашлявшись, злобно таращился на попутчиков – чего, мол, зенки вылупили? Не подохну, не дождетесь, не на того напали. «Трахома хренова», – бормотал Кот, брезгливо поджимал губу и тащился дальше.