Текст книги "Отмщённый"

Автор книги: Кирилл Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Ты правда алкоголичка?

– Начинающая. – Она икнула и вернула пустую посуду. – Раньше не пила, а в последнее время стала все больше проявлять интерес. И знаешь, начинает нравиться. Скоро втянусь, буду имущество пропивать, работу брошу, опухну.

– Это не беда, – успокоил Павел. – Главное, что не куришь.

Несколько минут они неловко молчали. Хотелось что-то сказать, но слова не шли. Павел подошел к окну и вновь созерцал унылые деревенские пейзажи.

– В туалет хочу, – сказала Катя.

Он раздраженно покосился в ее сторону.

– Серьезно хочу, – хлопнула большими ресницами Катя. – Последний раз я ходила в туалет еще у себя дома.

– Где он? – проворчал Павел.

– На улице… Возможно, ты видел в глубине участка наклонное здание, похожее на скворечник…

– Издеваешься? – Он чуть не вспыхнул.

– А это так заметно? – Она перестала моргать и невольно сжала бедра, что, видимо, означало, что девушка не намерена терпеть вечно.

– Но нам нельзя на улицу…

– И? Знаешь, не хочу тебя расстраивать, но я на полном серьезе хочу в туалет. Очень-очень хочу… Ну, пожалуйста…

– Да провались оно все… – Павел оперся о стену. Кожа побледнела, глаза затянулись мутной поволокой. – Я не знаю, что с тобой делать, Екатерина Андреевна. Хоть тресни, не знаю. Я в полном расстройстве. Ты свалилась на голову, и куда тебя теперь? Отправлю домой – ты меня сдашь. Возможно, не сдашь, кто тебя знает, но рисковать не могу, не проси и не уговаривай. Твои попытки к бегству – наглядное подтверждение. Я не хочу тебя убивать, калечить, пугать… Я не совершал того, за что отсидел восемнадцать лет, я хочу лишь добиться справедливости, хочу, чтобы виновные понесли наказание. А эти люди землю вывернут наизнанку, чтобы до меня добраться. У них власть, у них сила, ОМОН, спецназ…

– Ты отсидел восемнадцать лет? – отвесила челюсть Катя.

– Отсидел, – огрызнулся он. – И знаешь, не горжусь этим. Целая эпоха проскочила мимо меня. Просто так отсидел, ни за что, понимаешь? А сейчас мне и рта не дадут раскрыть. Беглый зэк, и этим все сказано. Покалечил уйму полицейских, поднял на уши район. Они меня застрелят, даже если будет возможность взять живьем…

Он махнул рукой и отвернулся. И снова воцарилось неловкое молчание.

– Так что у нас с туалетом? – сглотнув, вернулась к насущному Катя. – Я реально, между прочим, хочу.

– Будет тебе туалет, – проворчал он и на несколько секунд удалился в сени. Вернулся со старым алюминиевым бачком, снабженным крышкой. – Вот, держи. Сядешь вон там, – показал он на крохотную спальню за порогом. – Можешь спрятаться за стенкой, но чтобы я видел хотя бы одну твою ногу.

– Потрясающе, – восхитилась Катя. – И никуда ходить не надо. Ночная ваза. Биотуалет. Ты уверен, что я смогу это вынести? Я очень стеснительная. А твоя ваза, между прочим, дырявая.

– Ты справишься, – усмехнулся Павел. – Я верю в тебя. А дырка, если присмотреться, выше «ватерлинии», такое количество тебе не сделать. Действуй, Екатерина, ничего другого предложить не могу.

Она кряхтела, искрометно выражалась сквозь зубы, пристраивалась на неудобное «судно», а он, посмеиваясь, наблюдал за ногой, совершающей возвратно-поступательные движения. Даже на горшке эта женщина не могла молчать.

– Послушай, – кряхтела она. – Ты отсидел восемнадцать лет, все такое, то есть явно испытывал нехватку противоположного пола… Но ты ведешь себя довольно странно. Судя по твоему поведению, ты не намерен меня насиловать…

– Ты настаиваешь?

– Что ты, конечно, нет. Но согласись, ты ведешь себя нетипично.

– Нетипично по сравнению с героями телесериалов? – Павел заулыбался, но она этого не видела. – Не поверишь, Екатерина Андреевна, но на зоне чалятся совершенно разные люди. Я знавал там одного физика-ядерщика, прибившего свою распутную жену. Зэки охреневали, когда он с ними изъяснялся великосветскими диалектами девятнадцатого века. Впрочем, соглашусь, я, наверное, неправильный зэк. Не блатной, по фене не базлаю, на все, что шевелится, не бросаюсь. И не хотелось бы отягощать свою участь реальными преступлениями. Не это меня сейчас волнует. И если уж на то пошло, сбежал я из тюрьмы не вчера, а год назад. Отсиживался в приличном месте, у приличных людей, знакомился с эпохой, мимо которой проскочил, имел вполне цивилизованные половые контакты…

При последних словах миниатюрная ножка как-то возмущенно дернулась.

– Да ты что? – издевательским голоском протянула она. – Несчастные женщины. Их не тошнило после контактов с тобой?

– Ни разу, – засмеялся Павел. – Они умели отключать обоняние. Ты закончила?

– Да. – Катя завозилась, натягивая джинсы. Смущенная мордашка выглянула из-за косяка. – Ты удалишь мою ночную вазу?

– Ни за что, – помотал он головой. – Ты не Екатерина Вторая, чтобы гвардейцы выносили за тобой ночные вазы. Отнеси в сени и поставь под дверь.

Он насмешливо смотрел, как она выполняет поручение. Протащилась с ношей в сени, он отправился за ней, чтобы проследить. Поставив бак, Катя навострила уши. Он тоже подобрался. Большая удача, что они оказались в сенях именно в этот момент. Из комнаты могли и не услышать. Различался отдаленный рокот мотора. Судя по насыщенности звука, издавала его не убогая легковушка деревенской прописки. Похоже, с улицы Выставочной в районе пруда разворачивался мощный грузовик. Съежилось сердце. Вот и начинается, давно уже пора… Он схватил Катю за руку, хотя она и не делала попыток вырваться на свободу. Она уставилась на него со страхом, задрожало, сморщилось симпатичное личико. Лишних слов уже не требовалось. Он потащил ее в горницу, приказал сидеть на софе, а сам приклеился к окну. А чтобы не сбежала, взял за шиворот, проигнорировав негодующее урчание. «Рабочий полдень» чем-то знаменовался. Похоже, спецназ подогнали из самой Белокаменной, иначе чего бы они так долго возились? С этими нужно ухо востро, это не простоватые служаки майора Плакуна, с которыми он разделался без особых физических затрат. Все верно, на месте происшествия должны работать специалисты. Сердце ударно трудилось, гоняя кровь по организму. В щель между шторами и рамой виднелся кусок дороги между оградами, крыша сарая, залитая гудроном. Накрапывал дождик, раскисала проезжая часть. Мотор уже не рокотал, значит, машина остановилась. Судя по звуку, это был «Урал», отлично работающий в условиях бездорожья. Из палисадника на другой стороне дороги вылупилась общипанная курица – пробралась под брусом, едва не сплющившись под ним, гордо распрямилась, замахала куцыми крыльями. И вдруг стремглав побежала обратно, а улица наполнилась шумом. Со стороны пруда бежали не меньше дюжины бойцов при полной амуниции. Они протопали мимо, размеренно дыша, позвякивало железо. Стих шум. Павел сплющил нос, но больше ничего не видел. Появилась пища для размышлений. У пруда, в начале улицы Салуяна, встал вместительный «Урал», часть бойцов проследовала в другой конец улицы, чтобы заблокировать околицу. Значит, начинается долгожданная зачистка. Будут идти по домам, обшаривать участки, сжимать кольцо. Уже идут… Чуткое ухо уловило возмущенные крики в глубине деревни – кому-то из местных не понравилось, что в дом без приглашения врываются вооруженные люди…

– Прячемся, Катюша… – возвестил Павел. – В погреб, за перегородку – нравится тебе это или нет… Ты ничем не рискуешь, ты заложница, у тебя нет другого выбора…

Но прежде чем забраться в нору, нужно сделать кучу дел! Разблокировать входную дверь, на ключ не запирать, убрать лопаты, мешки, удалить из горницы все «компрометирующие материалы», включая автомат, бинты и ранец бродяги. Проветрить помещение. Женское хозяйство – в сумочку, оставить ее на столе, пакет с едой – рядом с сумочкой. Катину куртку цвета карамельки – на крючок на видном месте, чтобы сразу заметили. Она испуганно смотрела, как бородатый мужчина, словно метеор, носится по дому. Он подлетел к ней с горящими глазами:

– Чего стоим? Ботиночки городские снимай.

– Зачем?

– А ты догадайся. Ясно, что дом не пустует – «Хонда», прочие приметы. А куда ты ушла? Неважно, погулять вышла. Законом не возбраняется. Покушала, переоделась, переобулась, коньячка хлобыстнула и пошла тусить по деревне. Ну, извини, ничего другого придумать не могу. Пусть ботинки твои под порогом стоят.

Лучше бы она сразу умерла, чем терпеть такие надругательства! Босиком, без куртки, в темноту, в холод! Он держал ее за руки, а она висела над пропастью, отыскивала коленом край площадки, а когда нащупала и полезла в нишу, еще и протаранила лбом заплесневелую банку. Пространства для маневра не было никакого. Она билась головой, царапала колени. За ней полез этот чертов бродяга, и жизнь превратилась в сущий ад! Стало тесно, как в гробу. Он что-то двигал, проталкивал ее вперед, хватаясь за самые интимные ее места. Она лежала частично на кирпичах, частично на голой земле – в узком пространстве высотой не больше полуметра – между фундаментом и непосредственно домом. Павел зажег фонарь. Хоть что-то стало видно. Лучше бы не видела! Грязь, земля, бетонные опоры. Вонь невыносимая. А когда что-то мерзко пропищало и пробежало по ноге, сердце окончательно заледенело и встало. ЧТО это пропищало и пробежало?! Она отвернулась, сжалась в комочек, а беглый преступник за ее спиной гремел щитами, кирпичами, досками, заделывая пролом в загородке. Размеренно сипя, он подтягивал тяжелый брус – собираясь подпереть им собранную конструкцию. Он выключил фонарь. Настала тишина – все необходимые мероприятия завершились.

– Ты здесь? – Он толкнул ее локтем. А она подумала: вот же странно. В темноте, когда не видно его лица и того, во что он одет, у него вполне располагающий голос. Даже где-то чувственный и сексуальный.

– Я умерла, – буркнула Катя.

– Отлично, – обрадовался он. – Думаю, мы здесь не задержимся. Либо нас поймают, либо пронесет. Молись.

– Не умею.

– Какое совпадение, я тоже. Слушай, ты не могла бы повернуться ко мне лицом? А то уперлась своей попой, как будто мы не знакомы.

– Издеваешься?

– Прости, не подумал…

И все же она повернулась к нему – когда под носом снова что-то пробежало и хвостиком махнуло. Ее едва не вырвало. Она заткнула кулачком рот, заскулила, уткнулась лбом ему в спину. От спины не так воняло, как от «передней части». А наверху между тем происходили события. Топот по дороге – с одной стороны, топот с огорода. Из убежища под полом все прекрасно было слышно. Спецназ не спал, одновременно проверялись несколько домовладений. И действовали парни, похоже, жестко. Строения и огороды зачищались параллельно. Удар по калитке, и группа ворвалась на участок. И на задней стороне подворья трещала ограда, перекликались люди. Спецназовцы врывались в сортир, в сараи. Скрипело крыльцо, грубый стук в дверь. Ждать не стали, резкий толчок – и дверь едва не сорвалась с петель. Хорошо, что не заперли. По дому топали тяжелые подошвы, разносились лаконичные возгласы: «Чисто! Чисто!» Затрещала лестница на чердак, напряглась под весом «армированного» мужского тела. Спецназовец выбил люк прикладом, запрыгнул наверх. И вскоре уже матерился, атакованный пылью, плесенью, вселенской грязью. На чердаке падали доски, гремело железо. Злобный выкрик: «Чисто!» – и, не теряя времени, служивый спрыгнул вниз. С пронзительным скрежетом распахнулся люк подпола! Загорелся мощный фонарь – он слепил даже сквозь щели в досках. Катя едва не умерла от страха, покрылась коркой льда. Ее трясло, холодный пот заливал глаза. За что такое наказание? Она ни в чем не виновата! Она безотчетно обняла лежащего рядом мужчину, прижалась к нему, закрыла рот ладошкой, чтобы не разразиться пронзительной птичьей трелью. Спецназовец осветил дно колодца, спустился на метр, оперся, широко расставив ноги, в края ниши. Мощный удар прикладом сотряс перегородку. Стенка выдержала. Он развернулся прыжком на девяносто градусов, ударил соседнюю. Этот парень мыслил в верном направлении. Напрягся Павел – не зря он заготовил тот самый тяжелый брус! Сокрушительный удар прикладом, содрогнулась мужская спина, вздрогнула Катя. Перегородка устояла. Снова разворот на девяносто, удар по последней стенке.

– Чисто!

Боец выбрался из подпола. Катю трясло. И у Павла как-то подозрительно вибрировала спина. Крышку подпола боец закрывать не стал. Зачем лишние движения? Прекрасно было слышно, как он беседует с коллегами:

– Лейтенант, в доме чисто, на огороде тоже никого! Но кто-то тут есть, машина за калиткой!

– Это баба, командир! Куртка, новые ботинки под порогом. Она ушла куда-то. Сумочку и пакет с едой оставила. Паспорт – некая Одинокова Екатерина. Зарегистрирована в Дубне. Документы на дом. Помочилась в бак – в натуре правильно сделала, в этот живописный сортир лучше не ходить…

– Ага, коньячку хватила и свалила на хрен… Как-то подозрительно, командир, нет?

– А чего тут подозрительного? – проворчал третий. – Ну, была баба, ушла по делам, не сидеть же в этом хлеву. Может, пересечемся с ней где-то. Коньячок допьем, командир?

– Я вам допью! Никакого спиртного! Ничего не трогать, пошли отсюда. Позднее вернемся.

Компания в полном составе покинула дом. Но только через пять минут, убедившись, что территория свободна от посторонних, «дети подземелья» покинули убежище. Катю качало, она была бледна, как моль. У девушки совсем не осталось сил. Он довел ее до софы, она свалилась замертво, молитвенно воззрилась в потолок. Он сбегал в сени, запер дверь на задвижку, проверил вид в окне.

– Вот это да… – зачарованно прошептала Катя.

– Да уж, не хухры-мухры, – согласился Павел. – Они еще вернутся, слышала? Они всегда возвращаются. Если придут, то ты выходила гулять на пруд – прошла переулком, сквозь заброшенный участок – и так далее. Пьяная была, не помнишь. А я в это время спрячусь в облюбованном месте. Доходит?

– Угу, – пробормотала Катя и уснула.

Она очнулась в районе трех часов, в панике вскинула голову, посмотрела на часы. Какой ужас, это не сон, это явь! Она лежала в собственном доме, будь он неладен. Вскочила, вся взъерошенная – и внутри, и снаружи, вцепилась в подлокотник. Масса вопросов в голове: что, где, когда? Вроде целая, одетая, никуда не привязанная, но в голове большой переполох. На улице было тихо. В горнице тоже никто не работал дрелью. Солнце сдвинулось по небосклону, зашло за крышу, и в доме властвовал полосатый сумрак. Ветка рябины за окном совершала монотонные колебания, и по полу ползали прерывистые тени. На столе возвышался пакет с едой, какая-то посуда. Сумочка пребывала в целости и сохранности. На ногах ее были ботинки на тоненькой подошве, купленные на распродаже неделю назад. Очень странно, когда она укладывалась спать, ботинок на ногах не было. На табуретке в зоне полумрака кто-то сидел и смотрел на нее. В горле стало сухо. Она всмотрелась. Мужчина подъехал ближе вместе с табуреткой. Из полумглы проявилось осунувшееся, гладко выбритое лицо с резко обрисованными скулами. Волосы индивидуума были пострижены – не идеально, но терпимо – и зачесаны назад. Густые брови, сеточки морщинок в уголках глаз. Глаза источали свинцовый блеск. Он в принципе улыбался – не очень уверенно, не очень открыто, но нормальной человеческой улыбкой. Глаза притягивали, в них было что-то магнитное. Одежда на субъекте тоже была незнакомая – мятая рубашка-поло, замшевая жилетка поверх рубашки, джинсы с заплатами. Катя принюхалась, поводила носом. От мужчины не пахло. Разве что немножко – нафталином.

«Что это со мной? – подумала Катя. – Привожу домой кого попало».

– Ты… – начала она. – Вы… – и запнулась.

– Тот парень ушел, – хрипловато вымолвил мужчина. – Теперь я за него.

– Я спала? – тупо спросила она.

– Спала, – кивнул собеседник. – По обоюдному, так сказать, согласию сторон.

– Но что случилось? Ты решил сменить имидж?

– Да. – Улыбка стала шире и ярче. – Я подумал, что предыдущий имидж тебя чем-то не устраивал. Надоело быть бомжом, – более популярно объяснил Павел. – Ты уснула, я нашел чудовищно опасную бритву, ржавые ножницы, огрызок зеркала… На всю операцию ушло пятнадцать минут. Потом я принял ванну… – Ее глаза недоуменно блеснули. Он объяснил нормально: – Точнее говоря, я принял бак. Не тот, про который ты подумала, другой. Он стоял в сенях, под грудой необходимых в хозяйстве вещей. Обычный хозяйский бак – когда здесь жили люди, им ежедневно пользовались. В баке была вода. За много лет она протухла, зацвела, но вода, знаешь ли, и в Африке вода. А одежду я нашел на чердаке в старом комоде. Она была сложена аккуратной стопочкой и почти не испортилась. Здесь жила хозяйственная женщина.

– Да, это покойная бабушка моего покойного мужа… Она скончалась на стыке тысячелетий…

– Как видишь, все прозаично. Как во сне?

– Спасибо, там все хорошо… Спецназ не приходил? – задала она еще один глупый вопрос.

– Нет, они сказали, что придут позднее. По этому случаю – обрати внимание, – он показал на открытую крышку подпола, – все мое хозяйство находится внутри. Как только раздастся вкрадчивый стук, я должен скатиться вниз и захлопнуть крышку. Тропинка протоптана. На это уйдет секунд пятнадцать. А тебе придется впустить гостей, и тогда уж сама решай, будешь меня закладывать или нет. Честно говоря, я устал с тобой воевать. Сама определись, чего хочешь.

На женское чело улеглась тень нерешительности. Она уперлась взглядом в пустую коньячную бутылку. До текущей секунды она удачно сливалась с «продуктовым набором».

– Ты выпил весь коньяк? – забеспокоилась Катя.

– Мне было скучно, – смутился Павел.

– Но это мой коньяк!

– Не кричи. – Он приложил палец к губам. – Коньяк – дело наживное. Он силы дает. Я вчера и сегодня не только воевал и с тобой отношения выяснял, но и почти не спал. Извини, но твою сырокопченую колбасу я тоже съел.

– Ты пользуешься моей беззащитностью, – расстроилась Катя. – Как твоя рана?

– Нормально, немного побаливает… – Он поднялся с табуретки, добрел, держась за бок, до стены и сел на пол, привалившись затылком к вздувшейся штукатурке. – Так удобнее, – объяснил он. – И к земле ближе. Рана не страшная, все в порядке, пару дней поболит и перестанет… Все в порядке, Катя. – Он продолжал улыбаться, но улыбка потускнела, и глаза потухли. – Я видел в окно, как спецназ обшаривает поселок. Их много – этакая большая недружная семья. Ловят очень опасного преступника… Скоро они уйдут, и я тоже уйду. А если не уйдут, то попытаюсь пролезть через их заслоны. Не волнуйся, скоро ты сможешь уехать.

Он закрыл глаза. Напряглась и задрожала жилка на виске. Женщина смотрела на него распахнутыми глазами и не могла их оторвать. Все происходящее было чрезвычайно странно. Такое необычное, все в диковинку. Возникла мысль, что она знает этого парня целую тысячу лет. Он выглядел нестарым – внешний вид соответствовал возрасту. Но чувствовалось, что жизнь его не баловала. Напряженный, жилистый, вены выделялись на руках и на шее. Сложение спортивное, но в теле накопился избыток усталости – она ее чувствовала, как будто это тело принадлежало ей.

– Расскажи свою историю, – внезапно попросила Катя.

Он вздрогнул, посмотрел на нее с толикой удивления и начал приглушенно повествовать. И вновь извечный кошмар вставал перед глазами. Девяносто пятый год, быстротечная Власовка, такой хороший день – и ласковые, чувственные глаза Людмилы, которые гнались за ним в первые годы заключения. Они преследовали его постоянно, а с какого-то времени стали мутнеть, покрываться пылью забвения, превратились в мираж… Четыре пьяных ублюдка, физиономии которых намертво впечатались в мозг, а впоследствии выяснилось, что они работают в милиции… Жестокая несправедливость, обида, отчаяние, ненависть к российским правоохранительным органам как таковым – в любом их проявлении.

– Больно вспоминать, – надтреснутым голосом вещал Павел. – Уконопатили на восемнадцать лет – за изнасилование, которого я не совершал, и за убийство, совершенное с целью самообороны. Ты бы видела, с какими рожами они на меня набросились – до смерти бы забили… Пока сидел, скончались родители – они и в 95-м были не очень молодыми, а эта история их совсем подкосила. Добиться справедливости не смог, у ментов в районе все было схвачено, они себя там чувствовали, как на собственной кухне. И суды со следствием – одна камарилья. Ну, хорошо, полная уголовная ответственность наступает с шестнадцати лет. Но при этом лицам моложе восемнадцати НИ ЗА КАКОЕ преступление не могут дать больше десятки. Это закон. Но ничего, дали, не постеснялись – видимо, в виде «исключения»… Первые годы сидел под Воркутой, потом перевели в Белорецк под Красноярском, потом этапом – в солнечный Магадан, где и отбыл большую часть срока в колонии общего режима. Отсидел шестнадцать с гаком, думал, дотяну, но нет, случилась отвратительная история. Стукач пытался клинья под меня забить, настроить против мужиков – видно, получил задание от «кума»… ну, это офицер из оперчасти, у нас с ним были сложные отношения. Драка, труп, убийство по неосторожности – ну, не ожидал, что он развалится от одного удара и затылок у него, как у младенца. Потом тошнило неделю – гнида, подонок, ничтожный червяк, а все равно ведь живой… В общем, добавили пять лет к общему сроку. А вот это уже было невыносимо… И на стенку лез, и с собой хотел покончить. Оставалось два года до вольной жизни, а теперь вот – бац! – и уже семь. Бежал с блатными через год с копейками – как в песне: по тундре, по железной дороге. Кто под сцепкой, кто под брюхом вагона. Имелась там мелкая узкоколейка – щебень в грузовых вагонах возили… Это было ровно год назад, 4 августа 2012 года. Что случилось с блатарями, не знаю – вовремя отклеился от компании. Не прельщала, знаешь ли, блатная жизнь. Да и планы имелись в этой жизни. Сделал все возможное, чтобы не попасться, бежал и днем, и ночью, ехал на перекладных – по зимникам, по проселкам…

– И все же двоих ты убил, – печально заметила Катя. – А говорил, что не убийца.

– Это было в прошлом, – возразил Павел. – Ты знаешь, при каких обстоятельствах. Этим я тоже не горжусь. Можешь верить моим словам… можешь не верить.

– Ты не похож на человека, отсидевшего полжизни в тюрьме, – наблюдательно заметила Катя.

Он снисходительно улыбнулся:

– Год назад я был похож на такого человека… Десять месяцев отсиживался на дне – в одном славном сибирском городке, названия которого тебе лучше не знать. Познакомился с хорошей женщиной – она была старше меня на восемь лет. Поставил себе задачу: сделать все, чтобы стать нормальным человеком. На зоне я много читал, был в курсе новостей. На воле продолжал это делать. Развивал грамотную речь – женщина, с которой жил, преподавала русский язык и литературу. Я пропустил целую уйму лет, за это время в мире произошла научно-техническая революция. Сотовые телефоны, компьютеры, Интернет. В 95-м этого не было. А если было, то в зачаточном состоянии. Изменилась вся жизнь! Я вернулся в другую страну – в чем-то хорошую, продвинутую, в чем-то ужасную, дремучую… Я освоил компьютер, научился ориентироваться во всемирной паутине, освоил планшет, мобильник, навигатор, цифровую технику – прочие гаджеты, долго и нудно разбирался в хитросплетениях современной политики и жизни вообще. И знаешь, пришел к удивительному выводу: как ни крути, а все осталось по-прежнему – народ работает, чиновники воруют, менты творят, чего хотят. И все мы приговорены к высшей мере наказания – проживанию в этой стране.

– И ты решил посеять семена добра, – усмехнулась Катя.

– В каком-то смысле, – допустил он. – За всю поруганную честь страны я мстить не собирался, это сложно и затратно. Но наказать обидчиков я обязан. Связался со старыми знакомцами по зоне – они освободились задолго до моего побега. Начал исподволь наводить справки, собирать информацию. И что же я узнал? Из памятной четверки, которую я поклялся уничтожить, двоих уж нет. С Лемясовым все ясно, эта сволочь подохла на месте преступления. Карамыш сделал неплохую карьеру, перевелся к «смежникам», окончив в 2003-м Академию ФСБ. А спустя шесть лет погиб при странных обстоятельствах в собственном загородном доме. Имелось мнение, что его прикончили друзья-наркоторговцы, с которыми он втайне сотрудничал. А остальные по-прежнему проживают в Литвиновском районе и сделали блестящую карьеру в правоохранительных органах. Глотов возглавляет районное УВД, Плакун – один из его замов, курирует подразделения быстрого реагирования. Я копнул по этим парням. И полезло такое доброкачественное дерьмо… Взятки, фальсификации, подлог, злоупотребления служебным положением… Не хочу распространяться, слишком много грязи. Я простился с доброй женщиной, покинул славный сибирский городок и перебрался ближе к столице. Имелось убежище, но ровным счетом никаких документов. А в Подмосковье жизнь без ксив заказана. Связаться с изготовителями липовых паспортов не смог. Да и рискованно – половина из них работает на ментов. Пришлось освоить «профессию» бомжа. Я вынюхивал, скитался, изучал особенности местности…

– В целом понятно, – кивнула Катя. – Расскажи, что случилось вчера. Как ты смог поставить в ружье такое количество народа? Ты точно никого не убил?

– Точно, – усмехнулся Павел. – Но кое-кто попал под сокращение.

По мере повествования милое личико Кати несколько раз меняло выражение и цвет, а в финальной части сделалось стабильно зеленым и заметно перекосилось. Она добрела до косметички, откопала зеркало и печально на себя уставилась. Потерла носик, в который въелось грязное пятно. Грязь не оттиралась.

– Может, лазером? – пошутил Павел.

– Невероятно, – пробормотала Катя. – Если ты ничего не приукрашиваешь, ты отправил на больничную койку кучу высокопоставленных полицейских, перемолол в фарш целый отряд спецназа, и по твоей милости перекрыли весь район…

– Я сам немного оторопел, – признался Павел. – Но ты же знаешь, фарш невозможно прокрутить назад. Утешаюсь только тем, что калечил людей, выполнявших злонамеренный приказ.

– Где ты этому научился? Ты же зэк, ты всю жизнь провел на зоне!

– Там и научился. С мастерами боевых искусств на зоне не то чтобы полный порядок, но случаются. Нужно лишь уметь заводить друзей. В славном сибирском городке я тоже время не терял. Распорядок дня был очень плотен. Брал уроки рукопашного боя, занимался в условиях, приближенных к боевым, – ты не поверишь, но даже в глубинке существует множество людей, посещающих так называемые «бойцовские клубы». Самое занимательное в этих тренировках: когда тебя окружает куча здоровых мужиков – по предварительной, разумеется, договоренности – и разом на тебя наваливается. Твоя задача – от них отбиться, а их задача – превратить тебя в кусок мяса. Табу не существует. Запрещено лишь убивать и ломать кости. Публика та еще – половина сиделых и отмороженных. Несколько раз меня месили так, что я неделю валялся в койке и не мог добрести до туалета.

– Жуть какая, – передернула плечами Катя.

– Помимо этих драчунов, общался с таежными охотниками, рыбаками, прочими звероловами. Пришлось освоить технику потребления спирта в промышленных масштабах. Однажды ушел с этими парнями в тайгу, и две недели о нас не было ни слуху ни духу…

– Ты с пользой провел последний год, – похвалила Катя. – Оттянулся за все потерянные восемнадцать лет… Но даже если ты не врешь, ты ничего не докажешь. В чем твоя доказательная база? Твое слово против слов авторитетных в районе полицейских. Да тебе даже слова сказать не дадут. Кому сейчас интересно дело маленького человека двадцатилетней давности? Даже если допустить, что ты нарвешься на приличного полицейского чиновника или следователя… – Красивые глаза женщины затянула паутина задумчивости.

– С доказательной базой туговато, но кое-что имеется. – Павел закряхтел, извлекая из потайного кармана жилетки мобильную книжку «Нокия». Аппарат был не самый навороченный, но, судя по виду, обладал удароустойчивостью. Он пробежал по клавишам, что-то промотал. В гаджет был встроен диктофон неплохого качества. «Подожди, не стреляй… – захрипел искаженный от страха голос, и Катя вздрогнула, обняла себя за плечи. – Ну, что ты хочешь, мы же были молодые, пьяные… Это было черт знает когда… Давность лет, ты понимаешь, что это значит? Не стреляй… – Голос персонажа срывался, он почти лебезил. – Ну, покуражились, развлеклись… Ну, прости, сломали тебе жизнь… Это ведь не я все начал, Карамыш, это он говорит: а давайте, пацаны, с девчонкой разомнемся… Мы же никого не убили, это ты убил… С девчонкой все в порядке было… – Перемотка, пронзительный визг. – Не стреляй! Ну, скажи, что ты хочешь? Денег? Я дам тебе денег… Много денег… Достаточно, чтобы компенсировать твой моральный вред… Только не стреляй, не бери грех на душу…»

– Мы прослушали фактическое признание господина Глотова Дмитрия Аверьяновича, полковника, начальника районного УВД, – сообщил Павел. – Доказательство не для суда, но его хватит, чтобы сломать полковнику жизнь. Экспертиза с удовольствием подтвердит, что запись не поддельная. Этот гаденыш и представить не мог, что я его буду записывать. У него от страха мозги замкнуло. А теперь предоставляем слово второму персонажу – майору Плакуну.

– Послушай, парень, – хрипел майор. – Хорошо, я не буду запираться, с тобой поступили несправедливо… Огрехи молодости, у кого их нет… Но на хрена перегибать-то? Ты за ночь покалечил полтора десятка людей, ты пошел против власти, против людей при исполнении… Я же не слепой, парень, вижу, ты не хочешь никого убивать, ты не убийца… Давай решим проблему полюбовно? Сколько ты хочешь? Миллион рублей? Три миллиона рублей? Как насчет пересмотра дела? Ты не насиловал свою девушку, это сделали некие отморозки до прибытия полицейских. Они и убили Лемясова, который прибежал раньше остальных. Ошибка следствия. Тебя выпустят, ты получишь компенсацию… Да, я признаю… – бормотал майор. – Но это Глотов был инициатором, не я… Подожди, не делай глупостей… Давай договоримся. Ты ведь ничего не добьешься, если меня убьешь, только сядешь до конца своей гребаной жизни…

Он выключил диктофон и откинул голову.

– Боже правый, – прошептала Катя. – Что у тебя с ними было?

– У меня с ними было всё, кроме секса, – усмехнулся Павел.

– Да, это лучше, чем ничего, – согласилась Катя. Она смотрела на Павла как-то странно, смазливое личико подрагивало. – Во всяком случае, для меня. Теперь я тебе верю, несмотря на всю фантастичность…

– Спасибо, – кивнул Павел. – Я рад, что мне хоть кто-то верит. Их признания, кстати, даны открытым текстом. Возможно, утром они пришли к нехитрой мысли, что их слова могли быть записаны. Вот и лезут из кожи, чтобы меня отловить. И какая вероятность, что, поймав, они сохранят мне жизнь?