Текст книги "Отмщённый"

Автор книги: Кирилл Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Какой ужас, – пробормотала женщина, закрывая подпол. – Ты обязательно должна навести здесь порядок.

Впрочем, были варианты. В жизни нужно сделать только две вещи: родиться и умереть. Остальное – на выбор. Чтобы вот так, с корабля на бал, носиться с тряпками и вениками… Работать – вредно для здоровья. Угнетенному состоянию требовался покой. Женщина добралась до бумажного пакета, извлекла из него элегантную, похожую на толстый карандаш, бутылку коньяка, разовый стаканчик. Выпив половину дозы, она закашлялась, замахала ладошкой. Непростое это дело – быть горькой пьяницей. Остатки дозы вылились в организм веселее. Она упаковала коньяк обратно и стала с интересом разглядывать «славянский» шкаф. И его не пощадило время. Набравшись храбрости, открыла дверцу, одновременно отпрыгнув. Из шкафа не посыпалось все, что «нечего надеть», но парочка подозрительно попахивающих одеял там нашлась. Чего-то большего ей не хотелось. Два часа на сон, а потом посмотрим, как жить дальше. Она стянула куртку, оставшись в симпатичной полосатой кофточке (начало августа в этом году выдалось не совсем теплым), села на софу, избавилась от ботиночек на сплошной подошве, осторожно отклеила от пятки пластырь – лучший друг женщины. Любимая мозоль из волдыря превращалась в сморщенное место и почти не болела.

Организм расслабился, ей действительно ничего не хотелось. Она пристроилась на софе, извернувшись так, чтобы торчащие пружины обошли ее стороной, и заснула…

Это был какой-то странный сон. Он вполне укладывался в формат кошмара. А может, не сон, ей было трудно разобраться в этих сложностях. Толчок откуда-то изнутри, ее глаза уже были открыты. Муть расползалась перед взором. Из мути вырисовывался старый «славянский» шкаф, угол печки, угол холодильника. Четко напротив проявлялся проем в крохотную спальню, приступочка на пороге. Перед приступочкой находилась крышка подпола, и вдруг она вздрогнула и стала как-то вспучиваться. Приподнялась, повисла в воздухе. Как бы задумалась – а стоит ли продолжать движение? Повисела несколько секунд и отправилась дальше. Она не скрипела – поскольку шарниры были смазаны прогорклым растительным маслом. Женщина смотрела на все происходящее и ничего не чувствовала. Ей часто снились странные сны, вполне укладывающиеся в формат кошмара. Она привыкла к ним. Крышка поднималась все выше, показалась рука, которая аккуратно положила ее на порожек. Из подвала что-то вырастало – по форме человеческое, одетое причудливо, сплошь покрытое растительностью. То ли леший, то ли гоблин. Нет, подумала женщина, – это неправильный сон. Такого быть не может. Я была в этом подполе, там негде спрятаться человеку. Хотя, впрочем… Она задумалась, вспомнив нишу и ограничивающие ее стенки из досок и фанерных щитов. Если выломать щит и забраться дальше – под фундамент, и этим же щитом загородиться – то почему бы нет? Она похвалила свою сообразительность, хотела перевернуться на другой бок, но что-то остановило. Уж слишком вызывающе вел себя персонаж ее сна. Он уже выбрался из подвала и вкрадчиво приближался. А вместе с ним делался явственнее запах разложения и тлена. Из сизой мути проявлялись серые глаза, окруженные бородой и нечесаными волосами, замшево-брезентовые лохмотья. Жутковатый какой-то бродяга… Он остановился в полутора метрах от женщины и принялся придирчиво, с прищуром, ее разглядывать. Женщине стало дурно. Комок поднялся к горлу, и по ногам расползался холодок. Сны, как правило, не пахнут.

– Вы не сон? – прошептала она, чтобы точно убедиться.

– Нет, – глуховато бросил бродяга.

Она засмеялась.

– Вы смеетесь? – Косматые брови удивленно поползли вверх.

– Простите… – Она проглотила комок слюны. – Это нервного происхождения…

И тут дошло, что это никакой не сон! Над ней склонялся зловонный бродяга, невесть как оказавшийся в ее доме! Голова наполнилась огнедышащей паникой! Она завизжала, подтянула под себя ноги – и вдруг слетела с кровати, отбросив одеяло, куда-то понеслась – словно снаряд из пушечного дула! Реакция была предсказуема, незнакомец ожидал чего-то подобного. Он выбросил руку и схватил ее за рукав. Женщина продолжала визжать, вертелась на месте – и незнакомец вместе с ней. Закружилась голова, сердце колотилось от страха. А когда грязная лапища заткнула ей рот, она просто лишилась чувств – от отвращения, от ужаса, от жалости к себе, нелюбимой… Ноги обмякли, незнакомец подхватил ее за талию и без особых политесов швырнул обратно на диван.

Обморок не затянулся. Она очнулась от липкого пота, который терпеть не могла, распахнула глаза. Голова гудела, зрение бастовало. В сознании образовались серьезные неполадки. Кошмар не рассосался – незнакомец во всей своей красе сидел на колченогом табурете между софой и столом и не сводил с нее глаз. Ее опять забило – доброкачественной крупной дрожью. Зачем она сюда приехала? Разве живут нормальные люди в этой проклятой богом местности? Глаза наполнились слезами.

– Не вздумайте плакать, – проворчал зловещий незнакомец. – А то дам для этого действительно серьезный повод.

Женщина шмыгнула носом и прерывисто вздохнула – словно по батарее затылком провели.

– Не шевелиться и не кричать, – глухо вымолвил бродяга. – В противном случае посажу на цепь и рот заткну. На ваши вопли все равно никто не прибежит.

Он шевельнулся, и женщина обнаружила у него на коленях маленький вороненый автомат с длинной рукояткой, из которой торчал рожок с патронами. Она хотела что-то сказать, но не смогла. Она закрыла глаза в последней надежде, что мракобесие рассосется. Спустя минуту надежда умерла. Последней.

– О чем молчите? – поинтересовался незнакомец. Довольно странно – он пока не прикасался к женщине. Наверное, растягивал удовольствие. Ей хотелось съежиться, накрыться одеялом, забраться внутрь софы. Но приказ был категоричен – не шевелиться.

– Эй, вы живы? – В голосе прозвучала усмешка. – Вы какая-то вялая и неразговорчивая.

– Заглохла, – прошептала женщина. – Закончилось физическое и умственное развитие… Мне плохо думается и соображается… Я пытаюсь вспомнить, как сюда попала…

– Вы еще спросите, что было вчера. Мне кажется, вы преувеличиваете.

Она открыла глаза. Самое время начать бороться со страхом. Нельзя ему все время потакать. Бродяга исподлобья поедал ее глазами.

– Вы кто? – простонала женщина.

– Метрдотель. – Он криво ухмыльнулся. – Чего изволите, мадам? Помимо того, что вам сегодня запрещено.

– А если серьезно?

Он пожал плечами:

– Человек.

– Что-то не похоже… О, господи… Вы грабитель, насильник?

– Нет, я точно не насильник. – Он, возможно, улыбался, за бородой не поймешь. – Мадам, вы можете немного расслабиться, я пока не питаю по вашу душу циничных планов, связанных с насилием. Вы просто оказались не в то время и не в том месте. Будете правильно себя вести, и с вами ничего не случится. Понятие «правильно себя вести» означает беспрекословное подчинение и никакого шума. Предлагаю вдуматься в эти слова. По моим первичным наблюдениям, вы имеете склонность к побегу.

Вот черт… Она закашлялась. Это кто тут имеет склонность к побегу?

– Вы позволите? – Незнакомец встал, не спуская взгляда с лежащей женщины, подошел к столу и открыл сумочку. Какое-то время он мрачно созерцал ее нутро, покачал головой: – Как вы сами в этом хаосе можете что-то найти? – Он помешкал и высыпал содержимое «ридикюля» на стол. Женщина поморщилась. Бродяга с интересом ковырялся в ее аксессуарах. Большинство вещей он сразу же отодвинул на край стола, сунул в карман газовый баллончик, взялся за паспорт.

– Посмотрим ваши конфиденциальные личные данные… Екатерина Андреевна, стало быть… Хорошее у вас имя, Катя. Правда, фамилия грустная. Что вы здесь делаете, гражданка Одинокова?

Женщина чуть не поперхнулась:

– Это я у вас хотела спросить…

– Отвечайте.

– Да идите вы к черту, – разозлилась она. – Это мой дом!

– Неужели? – изумился незнакомец. – В таком случае, поздравляю, вы не склонны к чистоте и порядку.

– Я здесь впервые… Бумаги, на которые вы смотрите, – документы на право собственности. Можете почитать – если умеете это делать.

– Умею, Катя. Ведь смог прочесть ваш паспорт… – Впрочем, документы на дом мужчину не интересовали, он отбросил их в сторону, туда же отправил ключи от машины, косметичку, сотовый телефон, тюбики с кремами, набор гигиенических салфеток. – Я вижу, вы не курите?

– Счастливые не курят, – фыркнула Екатерина.

– Серьезно? – удивился незнакомец и открыл кошелек. Денежных знаков там было немного, женщина скорбно поджала губы. – Не бойтесь, – успокоил ее мужчина. – Ваши деньги меня не волнуют. Как и ваш богатый внутренний мир. Я бы предпочел, чтобы вы сюда не приехали, но раз уж вы здесь…

– Вы взяли меня в заложницы?

Он не удостоил ее ответом. Взгляд незнакомца переместился к бумажному пакету. Он забросил автомат на плечо. Одним глазом продолжал контролировать пленницу. Другой направил на более приятные вещи. В пакете было много всего интересного. Первым делом извлек початый коньяк и одобрительно крякнул:

– Браво, Екатерина Андреевна. Зачем вам в путешествии коньяк? Вы же за рулем.

– Я алкоголичка.

– Простите, не знал. – Он оставил бутылку в покое и с умилением начал извлекать из пакета упаковки с едой – сыр с «гастрономической» плесенью, сырокопченую колбасу, сухие хлебцы, ветчину. – Какая прелесть, Екатерина Андреевна. В этом доме ничто не предвещало еды. Оголодал, как тамагочи. В холодильнике – пустота, – он неудачно пошутил. – Помимо пакетов с фрагментами женского тела. Он даже не подключен. В подвале тоже шаром покати. Надеюсь, вы поделитесь хлебом насущным с оголодавшим странником?

– У вас имя есть? – прошептала женщина.

– Павел.

– Спасибо… Как вы вошли в мой дом?

– Огородами. Запертый дом означает, что хозяев нет. Выставил оконную раму вместе со стеклом на задней стороне, а когда забрался, вставил ее обратно. Это очень просто. Можете попробовать на досуге. В этом доме все держится на честном слове.

– Господи, я, кажется, понимаю… – Она задрожала, со страхом уставилась на автомат за спиной бродяги. – Вы тот самый опасный преступник, о котором говорили полицейские, стоящие в оцеплении. Это по вашу душу они ввели в действие план «Вулкан»…

– Что вы видели, въезжая в деревню? – насторожился Павел. Его глаза как-то странно заблестели, стали испускать мерцающий свет. «У него такие же глаза, как у меня», – с удивлением подумала Катя. Но мысль ушла, придавленная ворохом других.

– Вокруг деревни куча полицейских. Они никого не выпускают. Но меня впустили, предупредив, что обратно не выпустят… Какая же я дура, не догадывалась, что все так серьезно…

– В деревне их нет?

– Ни одного не видела… Нет, правда, Павел, или как вас там… В полях и на дороге они везде, а в Нахапетовку не суются…

– Все правильно. Ждут специалистов по зачистке, которые почему-то задерживаются. Каждый должен заниматься своим делом. Прибудут спецы – и тогда полиция начнет обшаривать каждый дом.

– Господи, и я тут в заложниках… Вы кого-то убили? – Она опять со страхом мазнула взглядом автомат.

– Нет. – Он решительно отверг ее подозрения. – Я никого не убивал. Пугал, избивал, калечил – но смертного греха на мне нет.

– Лжете…

– Я не лжу. – Он хрипло засмеялся. И вдруг сморщился, прижал руку к животу. Бродягу передернуло. Похоже, смеяться ему было противопоказано.

– Болеете? – насторожилась Катя.

– Немного. Ерунда. Серьезно, Катя, не знаю, станет ли вам от этого легче, но я не убийца. Пока, во всяком случае, не убийца…

За окном послышался шум. Павел напрягся, снял с плеча автомат. Шторки за софой были задернуты. Ему пришлось втиснуться между простенком и боковиной софы, чтобы дотянуться до занавески. Катя отвернулась – бродяга благоухал отнюдь не по-французски. По улице Салуяна протащился старенький пикап, груженный пакетами с углем. Обрюзгший водитель не походил на переодетого спецназовца. Пикап прошел без остановки, шум затих. Павел сплющил нос о стекло. На улице все было спокойно. Накрапывал мелкий дождик, облака на небе формировались в сложные многоэтажные конструкции. Он всего лишь на миг утратил контроль над ситуацией! Взвыли пружины, чертова девка слетела с софы, как будто ей фитиль в попу вставили! Она успешно сманеврировала вокруг стола, кривоногой табуретки и пулей помчалась к выходу. Собственные кудряшки за ней не поспевали! Павел ахнул, бросился в погоню. Какие мы подвижные и прыгучие! Он бы упустил свою заложницу, если бы она не врезалась плечом в косяк. Оба вывалились в сени, рухнули на груду скрученных ковриков и ржавых ведер, стали яростно в ней возиться, издавая сдавленные звуки. Повалился ржавый инструментарий, прислоненный к стене, – Павлу перепало лопатой по лбу, Катю зацепило граблями – хорошо, что черенком. Он зажимал ей рот, чтобы не орала. А она делала огромные глаза, извивалась, норовила укусить. Финальным аккордом стало падение дырявого корыта, которое накрыло обоих, и пришлось избавляться от него совместными усилиями.

– Ну, все, все, справился со слабой женщиной, вставай, уже не сбегу… – хрипела Катя. Ее тошнило и едва не рвало. – Какой же ты вонючий, ты хоть когда-нибудь в жизни мылся?… С тобой общаться нужно в защитном скафандре и перчатках…

– И что, теперь я должен переселиться в отдельный домик? – хрипел Павел. – Никто не предлагал со мной общаться, сама начала. А я, между прочим, предупреждал, так что не обессудь, это ты виновата… Лежи смирно, мать твою… Кстати, почему мы перешли на «ты»? – запоздало сообразил он.

– Это я перешла, – выплюнула ему в лицо Катя. – А тебе никто не разрешал.

Они уселись, тяжело дыша – у разбитого корыта. Павел крепко держал ее за руку. Девушка догадывалась, что при первой же попытке учинить крик он снова зажмет ей рот своей вонючей дланью, поэтому благоразумно помалкивала. Она с презрением смотрела на Павла, норовила от него отодвинуться.

– Страх и ненависть в Нахапетовке, – не без юмора заметил Павел и сам от нее отодвинулся – благоухание, впрочем, не уменьшилось. – Меня сразу в твоем характере что-то насторожило.

– Да, меня тоже в моем характере что-то настораживает, – огрызнулась Катя. – Но речь не обо мне, а о тебе. Ты мужлан. Твои добродетели раскрываются в полной красе.

– Ты ничего не знаешь о моих добродетелях, поэтому помолчи, – отрубил Павел. – Пройдемте, гражданка. – Он взял ее за руку и решительно потащил в горницу. – Надеюсь, ты понимаешь, что я должен тебя связать?

Она дергалась, возмущалась, но теперь он был решителен и бескомпромиссен. Бросил женщину на диван и стянул ей руки за спиной обрывком проволоки из сеней. Она брыкалась, норовила врезать пяткой по бедру, но он умело увертывался.

– А будешь кричать, – на всякий случай предупредил он, – засуну в тебя кляп. Скрученный из моих трусов.

Ее чуть не вырвало. Павел уселся на табуретку, отдышался. Дискомфортные ощущения в районе живота усилились. Терпеть становилось все труднее. Он разорвал упаковку ветчины, принялся жадно вгрызаться в нее зубами, громко чавкал и вполне отдавал себе отчет, что в эту минуту выглядит дикарем. Боль становилась тупой, расползалась по животу. Женщине надоело грызть софу, она с усилием перевернулась и вперилась в мучителя презрительным взглядом. Она его просто уничтожала своим взглядом! А Павел жадно ел, не обращая на нее внимания. Он съел до последней крошки, достал коньяк, открутил крышку и собрался махнуть из горлышка. Катя протестующе замычала. Он хмуро на нее воззрился, поколебался, потом прогулялся до навесного шкафа и вернулся с кружкой, покрытой налетом накипи. Он плеснул немного в кружку, выпил и сыто срыгнул. Осталось рукавом утереть уста, но Павел воздержался.

– Что делаешь? – обратил он внимание на девушку.

– По дереву выжигаю, – процедила она, не сводя с него пронзительного взгляда. – Попутно охреневаю. Может, мне плеснешь?

– Чтобы ты совсем тут впала в буйство? Позднее. Если будешь хорошо себя вести.

Она задергалась. Сделала маховое движение ногами и села.

– Лежать, – сказал он. Катя призадумалась, пофыркала и легла.

– Хорошая девочка, – похвалил Павел.

– Послушай, – Она усердно воевала со своим лицом, придавая ему нейтральное выражение. – Я понимаю, что вела себя неправильно, и мне очень жаль. Может, развяжешь меня? Я не убегу. Честное слово.

– Ищи дурака, – фыркнул он. – Сама виновата. Вот и терпи теперь – этот режим полного благо…препятствования. Будь ты умнее, – начал он разглагольствовать, – я давно бы прекратил агрессивную политику, и мы бы с тобой подружились. Мне нужно от тебя совсем немного – не орать, относиться уважительно и не пытаться сбежать. Да, я чуть сожалею о случившемся, – смягчился Павел. – Понимаю, что доставляю тебе неудобства. Но с другой стороны, – его глаза хитровато заблестели, – тебе ведь не хватало по жизни сильных эмоций, верно?

– Ты психолог? – ощерилась она.

– Я беглый зэк.

– Вижу, что не по классу виолончели… Боже мой… – Екатерина картинно взмолилась. – Ну, почему я такая невезучая по жизни? В деревне пятьдесят дворов, так нет, сбежавший из заключения матерый зэк поселяется именно в моем доме, куда я приехала именно сегодня впервые в жизни! Чем не злая ирония? Кстати, что ты со мной собираешься делать, если я буду орать и звать на помощь? – Она вонзила в него уничтожающий взор. – Убьешь?

– Повторяю для бестолковых, – вздохнул Павел. – Я не убиваю. Как бы ни хотелось это правоохранительным органам. Просто вырублю.

– Лучше бы убил…

– Хорошо, я подумаю.

Она сокрушенно вздохнула и замкнулась. А Павел отошел от женщины подальше и начал снимать с себя зловонные обноски. Глаза у женщины тревожно забегали, впрочем, успокоились. Он не собирался к ней приставать. И нарциссизмом попутно с эксгибиционизмом не страдал. Он скинул на стул хламиду и остался в пропотевшей майке, покрытой живописными соляными разводами. У мужчины были неплохие мышцы, и не просматривалось ни одной татуировки. Лишней растительности на теле тоже не было – за исключением головы.

– Прошу меня простить за внешний вид, – пробормотал Павел и как-то смутился. – В обычной жизни я не похож на запущенного бомжа. Но обстоятельства сложились так, что в последние месяцы пришлось кое-кого отслеживать, я перестал стричься, бриться и не так уж часто мылся. Все, что ты видишь – камуфляж. Я был вынужден стать бомжом. Так было легче заниматься делом. Именно поэтому я такой пахучий и имею соответствующий экстерьер. А в последние двенадцать часов мне интенсивно приходилось бегать, валяться и потеть. Это не добавило привлекательности моему имиджу. Прошу простить, – повторил он.

– Да ладно извиняться, – проворчала Катя. – Какое мне дело, почему ты пахнешь и куда ты бегаешь.

Он приподнял, скривившись, майку и, словно к оголенному проводу, прикоснулся к страшноватому пятну, расплывшемуся в правой части живота. Не так давно из раны шла кровь. Она почернела, запеклась и смотрелась крайне неаппетитно.

– Мы еще и ранены… – проворчала Катя.

– Это не пуля. ОМОН палил из леса, когда я лез через плетень. Неловко упал – и на штакетину. А из нее гвоздь торчал. Сначала не очень болело, да и времени не было обращать на это внимание. Полз по огородам, прятался от местных жителей, которые тут у вас периодически растут на грядках… – Он побледнел от боли. Потом поднялся, держась за бок, доковылял до стола, где были разбросаны женские вещи из сумочки. Он начал их раздраженно перебирать, надеясь отыскать что-нибудь полезное.

– Анальгин есть, – подсказала Катя.

– Спасибо, перебьюсь, – проворчал он. – Вот скажи, зачем тебе столько кремов? – Он переворошил упитанные тюбики. – Что ты с ними делаешь?

– Я ими себя… кремирую, – объяснила Катя. – Это утренний крем, дневной и вечерний. Для сухой и шелушащейся кожи.

– А если перепутаешь? – Он криво усмехнулся. – Что-то произойдет?

– Наверное. Боюсь представить, что. Пока не путала. Крем тебе не поможет. Нужно продезинфицировать рану, приложить к ней что-нибудь похожее на мазь Вишневского и затянуть бинтами. Само пройдет – если избежишь заражения крови. В машине есть аптечка – в ней много бинтов и какие-то мази.

– Я понял, – кивнул Павел. – Я должен тебя развязать, ты сходишь в машину и принесешь аптечку.

– Плохая идея, да? – вздохнула Катя.

– Да, непродуманная.

– Тогда сам сходи. Ключи перед тобой на столе. Боишься?

– Скажем так, опасаюсь… – Он, покряхтывая, словно дряхлый дед, добрался до окна, отогнул шторку и тоскливо уставился на красную «Хонду», прикорнувшую к ограде. Чтобы добраться до багажника, нужно пересечь калитку, поковыряться в салоне. А если в багажнике такой же порядок, как в ее сумочке, то искать эту аптечку можно до ужина.

– Посмотри в шкафах за печкой, – посоветовала Катя. – Приятных открытий не обещаю, но вдруг?

Он так и сделал. При этом постоянно приходилось подглядывать за женщиной, лежащей на диване, что сильно отвлекало от работы. В какой-то миг она напряглась, готовая сорваться в бега с завязанными руками, но перехватила его предостерегающий взгляд, обиженно надула губы. Он гремел шкафами, ковырялся в заплесневелых банках, формочках.

– Можно вопрос? – подала голос Катя.

– Валяй. – Он покосился на нее одним глазом.

– Если дом окружат и выбьют дверь, что ты будешь делать?

– Странный вопрос, – удивился он. – Сдамся.

– Ты не станешь отстреливаться, прикрывать меня собой… то есть наоборот, требовать вертолет и миллион долларов?

– Нет.

– Почему?

– Во-первых, мне будет стыдно перед тобой. Во-вторых, если я тобой прикроюсь, то нас убьют обоих, и какой в этом смысл? Тогда мне будет стыдно перед тобой вдвойне. Люди, проводящие операцию по моей поимке, меньше всего заинтересованы в том, чтобы сохранить мою жизнь. Я опасен для них, понимаешь? Потому что знаю такое, что разрушит их карьеру, налаженную жизнь и все, что они так долго выстраивали. Долго объяснять. Тебе это надо?

– Тогда зачем сдаваться? – задавала каверзные вопросы Катя. – Если все равно убьют? Бросайся грудью на танк, захвати с собой хоть горстку своих врагов…

– Во-первых, – терпеливо разжевывал Павел, – я прекрасно понимаю твою иронию, за которой ты прячешь свой страх и горечь по несложившейся жизни. Во-вторых, повторяю для недоразвитых – я не убийца. В-третьих, хрупкий ОМОН, который будет нас штурмовать, всего лишь выполняет свою работу, убивать его грешно вдвойне. В-четвертых, мы не должны ему противостоять – мы должны спрятаться. Чтобы не нашли. Одному мне было бы проще. С тобой – сложнее. В-пятых – заткнись…

– А если я дам слово, что тебя не выдам, ты меня отпустишь?

Он проигнорировал вопрос.

– Ну, что в тебе такого опасного? – недоумевала Катя. – Что ради твоей бородатой персоны блокируются целые деревни, стягиваются в район сотни полицейских? Ты Рэмбо? Ты невероятный Халк, способный в минуты опасности превращаться в гиганта? Маститый террорист, взрывающий дома с мирными гражданами? Ты не ибн… как там его?

– Не задавай глупых вопросов, – огрызнулся Павел.

– Что в них глупого?

– Фу, как с тобой тяжело… – Он вернулся с мятой упаковкой – просроченной аптечкой автомобилиста, на которой громоздился роскошный слой пыли.

– Ты знала, – удивился он. – А говорила, что впервые в этом доме.

– Я просто допустила, – возразила Катя. – У меня был муж. Он умер. В начале двадцать первого века он иногда приезжал в эту деревню, жил тут какое-то время, надеясь восстановить дом и хозяйство. Я просто предположила, что после него кое-что осталось.

– Прими мои соболезнования, – пробормотал Павел, вытягивая коробку и сдувая с нее пыль. Борода впитала половину того, что взмыло в воздух.

– Да ладно, – вздохнула Катя. – Мы все равно с ним развелись. Вернее, хотели. Но не успели…

– Как-то сложно у тебя… – Он снова согнулся от резкой боли в области печени. Закружилась голова, он присел на табуретку.

– Развяжи меня, – попросила Катя. – Перевяжу. Я умею. К сведению некоторых, мое первое высшее образование было медицинским.

– А второе?

– Университет «Дубна». Факультет естественных и инженерных наук. Кафедра биофизики.

– Третьего не было? – осторожно осведомился Павел.

– Третьего не было.

– Это хорошо…

Он перегородил табуреткой проход и раскрутил проволоку на запястьях Кати. На коже остались отметины. Она взглянула на него весьма неприветливо и кивнула на табуретку – садись. Смочила ватку коньяком и приложила к ране. Павел зашипел и уставился на нее с не меньшей недоброжелательностью.

– Больно? – ехидно спросила Катя.

– Больно… Ничего, что я не матерюсь?

Она усмехнулась и покосилась на автомат, который он на всякий случай зажал между коленями. Дальше дело пошло веселее. Срок действия лекарств давно истек, но другого выхода не оставалось. Он шипел, когда она обмазывала мазью рану, когда бинтовала торс. Затянула так, что он крякнул от боли и не смог продохнуть. Потемнело в глазах. Она коварно этим воспользовалась! Он и глазом не успел моргнуть, как она перепрыгнула через его вытянутую ногу и помчалась к выходу! Хоть перевязать успела! Он оторопел, но реакция сработала. Он развернулся вместе с табуреткой на одной ножке, сорвался и полетел за ней. Дыхание перехватило от таких запредельных скоростей. На этот раз Катя идеально вписалась в проем, вылетела в сени, где споткнулась о ведро, но удержалась, подлетела к двери, отомкнула тяжелую задвижку. Пару секунд она потеряла, ворочая тяжелую конструкцию, обитую стальными скобами, это и спасло положение. И все же ей удалось выбежать на крыльцо, прогреметь по половицам. Она слетела на тропинку, заросшую молочаем, в этот момент Павел и прыгнул ей на спину! Он не был садистом, понимал, что раздавит женщину, поэтому во время падения ухитрился развернуться вместе с ней. Она обрушилась на него сверху, и прежде чем успела заорать, он зажал ей рот. Они возились в высокой траве, расшвыривая какие-то железки, трухлявую древесину. Катя целилась пяткой ему в коленку, била, но никак не попадала.

– Слушай, ты, двигатель моего внутреннего сгорания… – хрипел Павел. – А ну, заканчивай эти преждевременные ласки. Дождешься, что я тебя высеку… Сейчас я уберу руку и снова предупреждаю: будешь орать – будет кляп…

Она расслабилась, кончились силы. Лежала на нем и тяжело дышала.

– С каждым разом ты убегаешь все дальше, – заметил Павел.

– Я тоже обратила на это внимание…

– Знаешь, не хотелось бы в следующий раз ловить тебя за калиткой… И что прикажешь делать с тобой? Принимать драконовские меры? Прости, но по твоей милости я не поеду снова шить рукавицы…

– Ладно, я осознала, пусти, больше не сбегу…

– Честное-пречестное?

– Да пошел ты… Отпусти, говорю, я не могу дышать рядом с тобой… Ты еще и голый… Розовый фламинго, блин…

Он трясся от нервного смеха. И она пару раз подозрительно вздрогнула. Он приподнялся. Вроде тихо. Сквозь колосья травы и просветы в штакетнике виднелась красная «Хонда», дома на другой стороне дороги. Никто не толпился, не лез с расспросами и ордерами на арест. Шум, учиненный Катей, в принципе не был вселенским. Люди, проживающие в соседних домах, могли его и не услышать. Заросли рябины и трава служили неплохим экраном. Он схватил ее за руку, заставил пригнуться и потащил обратно в дом. Прежде чем захлопнуть дверь, он еще раз внимательно осмотрелся. В окружающих домохозяйствах было тихо. Вдоль по улице лениво и как бы по принуждению гавкала собака. Он замкнул засов на задвижку, прислонил к двери лопату, грабли, сверху набросал какие-то мешки, еще и подумал не без юмора, что хорошо бы дверь заминировать и опутать колючей проволокой. Затащил строптивую Екатерину в горницу, бросил на софу, повесил за спину автомат и только после этого дал волю нахлынувшим чувствам. Его мутило от боли, каждый вздох сопровождался коликами в животе. Он сел на табуретку, согнулся пополам, пережидая приступ. Испарина градом катилась со лба. А когда отпустило, обнаружилось, что свежая повязка пропиталась кровью. Катя съежилась на софе, смотрела на него со смесью страха и жалости, красивые глаза наполнялись слезами. Она боялась, что этот страшный мужчина сейчас ее ударит…

– И что теперь, Екатерина Андреевна? – выдохнув, обронил Павел. – Выпьем яду? Убьем себя об стену? Вы правда считаете, что овчинка стоила выделки?

– Прости, – икнув, пробормотала Катя. – Я просто не сдержалась, сорвалась… Я ни о чем таком не думала, само получилось… Я правда тебя боюсь… Уже поменьше, но все равно боюсь… Пойми, для меня это ужасно. Это не вмещается в рамки моей жизни. Я никогда ни с чем таким не сталкивалась… Честное слово, я не стала бы тебя закладывать. Просто отсиделась бы где-нибудь у пруда…

– Ладно… – прохрипел он. – Обсудим этот вопрос на следующей планерке… Вставайте, медсестра, нужно сделать еще одну перевязку, больной заждался. Будем считать, что первая не удалась…

Он плеснул в кружку живительной сорокаградусной влаги, протянул Кате. Она выпила залпом, благодарно кивнула. Он плеснул себе, с наслаждением проглотил. Теперь он надежно загородил ей проход. Катя, всхлипывая, снимала окровавленную повязку. Из потревоженной раны сочилась кровь. Припухлость вокруг нее принимала угрожающие очертания. Снова дезинфекция, остановка кровотечения, свежий бинт – уже не так туго, как в прошлый раз. Он украдкой поглядывал на женщину. В ее мордашке уже не было того отвращения, что сопровождало прошлые «контакты близкого рода». Она не спешила поскорее от него отделаться, работала добросовестно, без спешки. Временами морщилась и сглатывала – не все еще женщины адекватно реагируют на запахи «настоящих мужчин». Иногда их взгляды пересекались, она смущалась, злилась, но перевязку не бросала. А ему становилось приятно, что она рядом, вертится вокруг него, никуда не сбегает. Обостренное чутье улавливало запахи, исходящие от женщины – немного страха, немного пота. Немного духов, которые она по привычке вылила на себя, убегая рано утром из дома. Он испытал толику разочарования, когда она закончила и доложила, шмыгнув носом:

– Готово.

Она отступила к софе, свернулась комочком и мрачно смотрела, как он встает, разворачивает плечи. Боль ушла глубоко в организм, делала вылазки, но в яростное наступление больше не бросалась. Он походил по комнате, прислушиваясь к событиям в организме. Потом тоскливо уставился на свою хламиду, лежащую на кособоком стуле. Как-то неохотно ее коснулся, задумался.

– Может, не надо? – содрогнулась Катя.

– Голым ходить? – проворчал он.

– Ладно, надевай…

Она исподлобья смотрела, как он облачается в «рабочую униформу», застегивает пуговицы. Зрелище, конечно, разрывало душу.

– Выпить дай, – попросила Катя.

Он поколебался, но плеснул в кружку и лично доставил. Она лакала коньяк, как котенок лакает молоко. «Замучил я ее, – с грустью подумал Павел. – А ведь еще ничего не происходило».