Текст книги "Князь оборотней"

Автор книги: Кирилл Кащеев

Соавторы: Илона Волынская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Свиток 21,
в котором правда бьет в голову каменным мячом

Городская стража Сивира, уважаемые! – Хадамаха приветственно взмахнул рукой, будто впервые знакомясь с недоуменно таращащимися на него сородичами. – И что тут у нас? – И Хадамаха спрыгнул с крыши, оказавшись рядом с ошалело пялящимся на него старшим братом Биату. – Хулиганское нападение с нанесением особо тяжких телесных повреждений. Будем оформлять… – И роковой предопределенностью веяло от его печального вздоха. С казенной, чисто стражницкой укоризной Хадамаха покачал головой. – Что ж вы – всемером на одного, да еще мелкого такого? Родителей сразу предупреждаю – мальчонка чуть жив, так что пойдут ваши великодневные пни по хулиганке как миленькие! Раньше воспитывать надо было!

– Хадамаха! – раздался удивленный возглас из толпы. – То ж Хадамаха вернулся, родичи! Стражником заделался, а, Хадамаха?

– Чем еще заняться в большом городе простому таежному парню? – усмехнулся Хадамаха. – Порядок кто-то должен охранять. Вон, меня всего День не было, а тут такой непорядок!

– Ты кто такой? Ты как посмел явиться сюда с вот этим… – начал очнувшийся от ступора старший брат Биату, грозно тыча пальцем в спящего тигренка.

– С потерпевшим, что ли? – удивился Хадамаха. – А опознавать вас кто будет? У меня все по правилам: задержание, оформление, опознание, показания… Тут, гляжу, еще и попытка ликвидировать свидетеля намечается. – Хадамаха кивнул на связанного сетью медведя. – Не, парни, одной хулиганкой не отделаетесь! Так, присесть бы мне на что… – он огляделся. – Помнится, я перед отъездом тут свой детский еще каменный мяч заначил… О, так вот же он! – пинком ноги Хадамаха выкатил из-под стены ближайшей землянки гладко обтесанный каменный шар – чуток поменьше того, каким он играл на медной площадке ледяного города. – Приятно, когда хоть что-то не меняется, – обстоятельно усаживаясь, объявил он и вытащил из мешка берестяной свиток и железную самописку.

– Взять его! – раздуваясь, как жаба на болоте, заорал старший Биату.

– То ж Хадамаха, – опасливо напомнил топчущийся позади родовичей крепыш с копьем. – Который в город уехал в каменный мяч играть.

– Вы теперь – братья Биату! – завопил «старший». – Сила! Медвежья власть!

– А он чего – больше не Хадамаха? – озадачился копейщик.

– Я тебя тоже признал, братец Хап-Хара, – покивал копейщику Хадамаха. – Тебе, между прочим, мяч оставлял. – Он похлопал по каменному мячу под попой. – Чего игру забросил? Или ты теперь копьем увлекся?

Копейщик неловко сунул копье кому-то из родовичей, точно сам не понимал, что оно делает у него в руках, и принялся протискиваться сквозь толпу к Хадамахе.

– Ты как уехал, я поиграл маленько… – переминаясь с ноги на ногу, прогудел он. – Даже меньших учить начал…

– Ну-ну, рассказывай, как дошел до жизни такой, – царапая самопиской по бересте, равнодушно подбодрил его Хадамаха.

– А дед говорит – хватит ерундой заниматься, не медвежонок уже, в игры играть…

– Дедуля Отсу! – развел руками Хадамаха. – Кто б еще дал молодежи такой полезный и, не побоюсь слова, мудрый совет! Ну и как теперь, нравится, чем внучок занялся?

Дед, морщинистый и седой, но все еще кряжистый, принялся перетаптываться в той же манере, что и внучок, и наконец неуверенно протянул:

– Так это… Он теперича вроде как нас, Мапа, защищает… От этих… От посягательств!

– Вот этот, что ли, посягательство, который у кузнеца на руках спит? – Хадамаха указал самопиской на тигренка. – А ты, выходит, тот самый старец, которого коварный Амба оскорбил? – усмехнулся Хадамаха. – Хвостом, что ли, дедушку дразнил? Потому как, ежели кто запамятовал, Великий Белый тигр у Золотой тигрицы всего пять Дней назад народился, а потому с девушками по малодневству еще вовсе ничего делать не мог.

Девчонки Мапа дружно хихикнули. Родовичи начали переглядываться, точно впервые задумавшись – а какой вред мог принести на землях Мапа маленький тигренок?

– Тебя, Хадамаха, в городе вовсе отучили со старшими уважительно разговаривать, – проворчал дед Отсу, стараясь не встречаться с Хадамахой взглядом.

– Стражники, дедуля, старшинство не по Дням, а по званию считают, – серьезно ответил Хадамаха. – А старше меня тут по званию, вон, разве что госпожа жрица… – И, не удержавшись, невинным тоном добавил: —…считается.

Аякчан одарила его многообещающим взглядом.

– Я сказал – взять его! – надсаживая глотку, вопил старший брат. – Стреляйте! – скомандовал он лучникам.

Наверху нерешительно тенькнула тетива. Криво сделанная стрела воткнулась рядом с Хадамахой. Аякчан тревожно дернулась, сбрасывая на кончики пальцев Огненный шар. Хадамаха тяжко вздохнул, точно дивясь медвежьей тупости некоторых, и подобрал стрелу:

– Приобщим к вещественным доказательствам. – И только потом поднял голову, разглядывая стрелков на ветках. – Стрельнули – я вас и признал! Вы ж братцы Адыг, верно? Которые ежели в елку пульнут, с нее ни одна шишка не упадет. Все шишки заранее разбегаются в страхе перед вашей меткостью! – серьезно закончил он.

Родичи снова заухмылялись. Восседающие на ветках братцы ответили Хадамахе вымученными улыбками.

– Чего это вы вдруг Биату заделались?

– Братья Биату – великие герои Мапа, – пробурчал один из братьев Адыг, ныне братьев Биату. И уточнил: – Древних времен.

– Про них даже сказки есть! – ерзая на ветке, пискнул второй. – Как за красавицей гнались и, того… не догнали.

– Умгум, – согласился Хадамаха. – Медведи, которые не догоняют. Не догоняете вы, медведи.

– Я не понимаю! – старший брат Биату чуть не плакал злыми, ненавидящими слезами.

– Так и я об чем… – согласился Хадамаха.

– Почему этот тигриный прихвостень сидит тут, как у себя дома? – завопил старший брат.

Хап-Хара смущенно откашлялся:

– Так он того… У себя… Дома.

Старший брат и впрямь не понимал. Только что они были грозные братья Биату, хозяева стойбища, и вызывали страх и опасливое восхищение. И вдруг явился какой-то… – ну медведь же, обыкновенный, и даже не старше! – и не только несознательные стойбищные элементы, но даже его грозные бойцы начали вести себя как обчистившие чужой амбар медвежата. Движение за медвежьи права надо было срочно спасать.

– Такой отважный, потому что жрица с тобой? – прищурился на Хадамаху старший брат. – Я предупреждал вас, братья и родичи, для жриц свободные, гордые медведи – как рыбья кость в горле! Этот гнусный предатель, – он патетически взмахнул рукой, указывая на Хадамаху, – привел в наш лес храмовую убийцу!

– Госпожа жрица здесь пролетом – с противопожарной инспекцией. Чувалы проверять будет, – невозмутимо сообщил Хадамаха, не поднимая глаз от бересты. Ну не хотелось ему знать, каким взглядом сейчас смотрит на него Аякчан! – Землянки без вытяжки штрафовать! – заслышав тревожное шевеление в рядах родовичей, подтвердил Хадамаха.

Над стойбищем возникло ощущение тревожного нетерпения – проблемы медвежьей вольности отступили на второй план перед необходимостью привести землянки в порядок до жреческой инспекции.

Хадамаха поднял глаза на братьев Биату:

– А вы думали, весь Храм, с Королевой и верховными, День и Ночь беспокоятся – как там сынишки тетушки Хаэркан по лесам шарятся. Тетя Хая! – заревел он так, что с сосен старые иголки посыпались.

Бум! – низко засевший лучник грянулся с ветки. Но даже заорать не осмелился, только прижал к себе лук и застыл, глядя на Хадамаху шалыми глазами.

– Вы ж сынки тети Хаи, верно? – наступая на топчущихся возле родителей копейщиков, рявкнул Хадамаха. – Тетя Хая! Или я вас не предупреждал на доступном вам языке, чтобы вы воспитывали своих оболтусов, иначе они вырастут и будут иметь вовсе не медвежий вид и позорить вашу честную старость?

– Шо такое? – подбоченилась громадная, лохматая, даже в человеческом виде похожая на медведицу бабища. – Шо может сделать слабая, вовсе одинокая женщина, когда в сыновья ей достались два неуправляемых лохматых бандита, а в мужья – только видом что медведь, а так… тьфу! Хомяк какой-то! – она одарила презрительным взглядом мужика, рядом с ней и впрямь казавшегося мелковатым.

– Пороть, тетя Хая, – твердо объявил Хадамаха. – Пороть и только пороть!

Старший брат Биату с ужасом понял – этот выпорет! Даже невзирая на грозную тетю Хаю. Но еще раньше это сообразили сынки тети Хаи. Два охотничьих копья вонзились в землю рядом с каменным мячом, на котором еще миг назад восседал Хадамаха.

– Перекидывайся, Хадамаха! – рявкнул отец, бросаясь на оставшегося без копья охранника, но удар, уже обросшей когтями медвежьей лапы, швырнул его прочь.

– Бейте его! – закричал старший брат Биату, но ладные меховые куртки и без его приказа уже летели с плеч. Теряя лопнувшие в лохмотья штаны, один из сынков тети Хаи встал на четыре лапы и тощим медведем с грязно-серой шерстью кинулся на Хадамаху.

– И что ж ты на меня так вызверился! – Развернутый сверток бересты полетел серому медведю в морду. Воткнутая уверенной рукой железная самописка пришпилила бересту к чувствительному медвежьему носу. Медведь взвыл. Плюхнулся на хвост и принялся драть когтями облепившую морду бересту. Лучник отшвырнул лук, взревел, обрастая шерстью, и вскинулся на дыбы, норовя заломать так и не перекинувшегося сородича.

– А и обнимемся! – немедленно согласился Хадамаха, бросаясь медведю на грудь и вцепляясь обеими руками в кудлатую шерсть. Рывок! Медведь и Хадамаха развернулись, точно в танце…

Стрела впились медведю пониже спины. Рев взъерошил Хадамахе волосы. Медведь совершенно человеческим жестом схватился за зад… Хадамаха кубарем перекатился по земле. Стрела воткнулась в землю у самых его торбазов. Хадамаха крутанулся винтом – и каменный мяч с грозным гулом взвился в воздух.

Бум! Аа-а-а! – стрелок вместе с мячом рухнул Хадамахе на руки.

Аа-а-а! Бум! – Хадамаха швырнул стрелка прямо в оскаленную пасть второго сынка тети Хаи. Оба кубарем покатились по земле. Оставшийся в руках у Хадамахи мяч снова взвился в воздух. Последний лучник попытался уйти из-под удара. Задергался, взмахнул руками – и…

– Аа-а-а! – полетел вниз в вихре сшибленных сосновых иголок. Пробивший крону каменный мяч на миг завис среди ветвей… и тоже ухнул вниз, навернув незадачливом стрелку по кумполу. Стрелок ткнулся головой в землю. Со всех ног Хадамаха рванул к откатившемуся мячу. С другой стороны вихрем ярости и шерсти мчался братец Хап-Хара.

– Тренироваться надо! – гаркнул Хадамаха. Боковая подача… и, с глухим гулом вспарывая воздух, мяч взвился навстречу последнему уцелевшему медведю.

– Хадамаха, дава-а-ай! – где-то за спиной взревел отец. – Оле-е-е-оле-оле-оле!

Хап-Хара распластался по земле, точно шкура на полу. Мяч со свистом пронесся над ним… прямо к крыше полуземлянки, где стояли Хадамаховы товарищи! С торжествующим ревом братец Хап-Хара вскочил и всей громадой медвежьей туши навис над Хадамахой!

– И-и-и-эх! – взлетевшая наперерез каменному мячу Аякчан со всей силы размахнулась и врезала по обкатанной каменюке сцепленными руками. Мяч ухнул от удара и, вихляясь в воздухе, полетел обратно. Почуяв опасность за спиной, Хап-Хара дернулся вбок… и мяч просвистел у него над плечом.

Из плотной толпы родовичей вырвался разочарованный вой…

Хадамаха перехватил гладкий камень, крутанулся на пятке… и с разворота влепил каменюку Хап-Хару в ухо. Бурый медведь закачался на подгибающихся лапах… И с глухим «фуххх!» осел на землю.

– Как же я ненавижу каменный мяч! – с чувством простонала Аякчан, тряся ушибленными руками.

– Я не знал, что ты вообще умеешь в него играть, – потрясенно пробормотал Хакмар.

– Так нас же в Школе богатырству учили! – досадливо бросила она и добавила, специально для ошалело поглядывающих на нее Мапа: – Одна тигрица, между прочим!

– Первый раз смотрю, как медведи мячик гоняют, – вздохнул довольно лыбящийся Донгар.

На площадке перед шаманским чумом валялись стонущие медведи.

– Сам ты хулиган, Хадамаха, вот ты кто! А еще мальчики мои ему не нравятся! На себя посмотри, медвежья твоя морда… – тетя Хая склонилась над жалобно воющим сыночком и пыталась выдернуть самописку из его носа. Сынок скулил и не давался.

– Спокойно, тетя Хая! – рассеянно отозвался Хадамаха, не сводя глаз с застывшего посреди площади старшего брата Биату. Так и не перекинувшийся старший шало глядел на свое побитое войско. Хадамаха звучно ляснул себя ладонью по лбу. – Вспомнил! Ты ж тот мальчонка, который перекидываться не мог! Ну и куда ж ты полез, всех куниц начальник, облезлых белок командир? Сам влип и дружков подставил.

– Ну и что, что перекидываться не умею? – выкрикнул старший брат. – Главное, чтобы душа была медвежья, а не как ты… Человек в медвежьей шкуре! Как же я таких, как ты, ненавижу! – Борец за медвежьи права повернулся и скорее оленьим, чем медвежьим прыжком ринулся в тайгу.

– Догнать? Я могу! – отрывисто спросила метнувшаяся к Хадамахе Аякчан.

– Пусть идет! – быстро шепнул он. – Охота мне потом понюхать – куда он пойдет? И откуда у них такая ладная одежа, у всех одинаковая? Этих – в амбар! И не надо выть, тетя Хая, не надо, и когти выпускать тоже, раньше думать следовало! Запереть как следует, спрошу, если что! – скомандовал он… и только потом испугался. Да кто он такой, чтобы его приказа старшие родовичи слушались, чтобы он с них спрашивал? Хоть и сказал, что стражник…

– Слышали, что мой сын сказал! – рыкнул, выпрямляясь во весь рост, отец.

И только тогда Хадамаха шагнул к смирно пролежавшему всю схватку связанному медведю.

Хлоп! – затяжная петля лопнула под ударом ножа. Теньк! – щелкнули нити сетки. Медведь неспешно, даже с некоторой солидностью поднялся, встряхнулся, расшвыривая обрывки сети. И вдруг взревел и сгреб Хадамаху могучими лапищами.

Аякчан отчаянно вскрикнула. Поднял колотушку Донгар, Хакмар схватился за меч.

– Спо… кой… но… – прохрипел Хадамаха из глубины медвежьих объятий. И сам изо всех сил вцепился медведю в шею. – Я тоже рад тебя видеть, Брат! – потерся щекой о жесткий мех и прошептал, глядя на прислонившуюся к плечу отца маму: – Ну что ты плачешь, мам! Вот же, я вернулся. Как обещал…

Свиток 22,
о простых медвежьих радостях и проблемах

Хадамаха был на Верхних небесах. Может, для кого Верхние небеса – в голубизне и золоте, сладко пахнет цветочными ароматами, и порхают Небесные девы-аи, стройные, как сосны, и округлые притом, как… как миски небось, чего еще круглое бывает? На Хадамахиных личных Верхних небесах порхала мама. Ну, порхать не порхала, порхающая медвежья женка – такой страх ежели над тобой пролетит, до конца Дней заикой станешь! Принаряженная, какой Хадамаха привык ее видеть, мама бегала между землянкой и разожженным у входа костерком. На его Верхних небесах у него забрали насквозь мокрые штаны из Огненного шелка и выдали нормальные, из ровдуги. И куртку, расшитую материнской рукой, и рубаху, и торбаза. Одежу пришлось брать не свою, а отцовскую – за прошедшие Ночь и День Хадамаха раздался в плечах так, что в собственное старье не влез вовсе.

В старые Хадамахины вещи обрядили Хакмара. Куртка села на широкие плечи кузнеца, а штаны пришлось утягивать вдвое, чтобы мешком на заднице не висели. До скрипа отмытый, обмазанный Донгаровыми снадобьями, перевязанный чистым полотном и укутанный в шкуры Хакмар безмятежно дрых по другую сторону чувала. Донгар восседал на нарах для почетных гостей – напротив входа – и с интересом разглядывал нашитых по рукавам короткого халата-энгерэгда матерчатых рыбок. А чего он хотел, единственный энгерэгда, который не свалился с его тощей фигуры, мать Хадамахе на девятидневье вышила! Рыбки – еще ничего, где-то по коробам хранятся птички, медвежата и зайчики. Великий Черный Шаман, гроза Нижнего мира – в рубахе с зайчиками! Хана всем нижним авахи, и камлать не придется – так сдохнут.

Притулившийся у Хадамахиного бока Брат сел, едва не стукнувшись головой о крышу полуземлянки, и, широко разевая плохо приспособленную для человеческих слов пасть, рыкнул:

– Этот… кто?

Хадамаха лениво приподнялся.

– Аа-а-а… Вспомни зайца, он и появится…

Вообще-то, поговорка про волка, но какая разница… Заяц спокойно позволил ухватить себя за уши и повис тушкой, кося вокруг непроницаемыми черными глазенками. Совсем обнаглел! – хмыкнул Хадамаха и сунул зайца Брату. Неужто и тут не испугается?

– Варить? – обхватывая невозмутимую зверушку лапами, рыкнул Брат.

– Зачем варить? Женись! – предложил Хадамаха. – Говорят, из зайцев – лучшие жены.

Брат повертел зайца туда-сюда, понюхал… Морда разочарованно вытянулась.

– Заяц… Мужик… – прохрипел Брат.

– А мужики такие пушистые бывают? – сделал круглые глаза Хадамаха. – Я думал, только лохматые вроде тебя.

– Никто зайца варить не будет. А жениться – тем более! – объявила Аякчан, забирая зайца из медвежьих лап. И, поймав на себе по-человечески заинтересованный взгляд Брата, внушительно добавила: – Ни на ком из присутствующих!

На Аякчан красовался мамин праздничный халат. Всем халатам халат, крытый шелком, подбитый соболями, расшитый цветными нитками и крохотными шариками серебра. Только подол и рукава пришлось подколоть, чтобы не волочились, а по ширине Аякчан в него можно было закатать, как в ковер. Даже трижды обернутый вокруг талии пояс не спасал.

– Не такую одежду госпожа привыкла носить, – в очередной раз извинилась мама. – Что ж поделать, если бабы у нас все как одна – у-у-у! – медведицы! Ничего… – мама улыбнулась. – Госпожу жрицу подкормить – и халат сядет, и замуж можно.

– Жрицам замуж нельзя, – холодно бросила Аякчан.

– Совсем? – удивилась мама. – А как же… – Она покосилась на дремлющего Хакмара.

– Что? – еще холоднее переспросила Аякчан.

– Ничего. – Мама поглядела на Аякчан жалостливо. – Я, госпожа жрица, для вас самое вкусненькое… – И, не закончив фразы, торопливо выскочила из землянки.

– Твоя мама меня жалеет, – изумленно пробормотала Аякчан.

– Хотя жалеть надо нас, – позевывая, заворочался у чувала Хакмар.

– Сильно страдаешь, что не можешь на мне жениться, а, Хакмарчик? – поинтересовалась ехидная голубоволосая ведьма.

Хакмар начал медленно краснеть – точно жар чувала переливался ему в щеки. Аякчан злорадно захихикала и величественной походкой прирожденной жрицы двинулась к выходу. У корьевой заслонки она остановилась:

– Кстати, Хадамаха… Если из-за твоей выдумки мне и правда придется здешние чувалы проверять, я буду это делать в халате твоей мамы!

– Я скажу, что тебе взятку дал, – буркнул Хадамаха.

– Вот так и возникают истории о продажности Храма! – скривила губы мать-основательница.

– Так что – не возьмешь? – опять округлил глаза Хадамаха.

Аякчан гневно фыркнула, взмахнула широком рукавом и повернулась к выходу. Величественность ее ухода подпортил халат, свалившийся с плеч чуть не до самого пояса. Мучительно покраснев, Аякчан стянула его у горла и выскочила вон. Заяц выпрыгнул следом.

– Я вовсе и не собирался жениться, – пробормотал красный, как его Огонь, Хакмар.

– Вр-ря? – вопросительно рыкнул Брат. И протянул: – Кр-р-расивая…

– Не лезь к людям в души, ты, медведь таежный, – ткнул его локтем в бок Хадамаха. – Есть пошли!

На костре у входа в землянку жарилась рыба. В котелке кипел дзёри – суп из сушеной икры. На воткнутых вокруг костра палочках-селоу покрывались золотистой корочкой кусочки мяса – склонившийся над ними отец улыбнулся и принялся поворачивать палочки, следя, чтобы жарилось со всех боков.

Хадамаха хотел поговорить с отцом: откуда завелись в стойбище эти самые братья Биату и отчего обнаглели настолько, что на Брата полезли, да почему отец их не опамятовал. Но мама выскочила из полуземлянки с блюдом лепешек, и он решил отложить разговор. Вот чего не понять всяким Биату! Когда и впрямь насовершаешь в жизни подвигов: под землю спустишься, по морде от тварей Среднего и Нижнего мира получишь, от Храмового Огня по лесам побегаешь – начнешь понимать, что такое счастье. Когда костер, и лепешки, и мама…

Неподалеку играли в «лягушку». Присев на корточки, детвора старалась прыгнуть как можно дальше – хоп! хоп! хоп! – пока «лягушка» не теряла равновесия, опираясь руками о мокрую землю. Великий Белый тигр, опора и надежда Амба, скакал вместе с ребятишками Мапа.

– Ты нечестно играешь! – взмахивая кулачонком и едва сдерживая злые слезы, завопил мальчишка-Мапа. – Ты – тигр, вы лучше нас прыгаете!

– Так я ж не нарочно… – пробубнил тигренок, поднимаясь.

– Нарочно! – перешел в наступление крепыш-Мапа. – Вы, тигры, все ковыряльные… не… О! Коварные! Так деда говорит, а он про вас все знает!

Тигренок мрачно насупился, плечи его выгнулись, как у большой кошки…

– Эй, Белый! Сюда иди! – Хадамаха приглашающе помахал палочкой с мясом.

Тигренок разулыбался – зубешки у него оказались еще несерьезные, недостойные опоры и надежды тигриного племени – и вприпрыжку помчался к костру. Мелкая шустрая девушка – та самая, что обозвала братца Биату мозговой косточкой, – возникла рядом.

– А мне мяска, тетушка? – проканючила она, задирая умильную мордашку к Хадамахиной маме.

Мама растерялась так сильно, что это стало заметно всем. Кинула быстрый взгляд на гостей – слышат ли – и наконец тихо пробормотала:

– Ты уже ела!

– А он тоже ел! – звонко, на все стойбище, завопила девушка.

– Тигренок гость, и мы должны… – начала втолковывать мама.

Прислушивающийся к разговору крепыш усмехнулся одновременно разочарованно – мяска не дали – и победно – все как он говорил: тигры придумают, как у честного медведя кусок из пасти вырвать. Хадамаха сгреб с деревянной тарелки все оставшиеся палочки с мясом, прихватил рыбу и сунул в руки девчонке.

– Лопайте! – принужденно улыбаясь, велел детворе он. – Только глядите у меня – чтобы поделиться! А то… тигры коварные, тигры коварные… Под это дело – ам! – и все мясо слопали, чтобы коварным не досталось. Сам такой был…

Детвора с веселым визгом рванула прочь, на ходу выхватывая мясо у девчонки. Тигренок мчался вместе со всеми, подпрыгивая и кувыркаясь на бегу.

– Распоряжаешься… – протянул отец. Голос его звучал странно: точно он не мог решить – нравится ему поведение сына или нет. – У отца не хотел сперва спросить? – кивая вслед стайке детворы, поинтересовался он.

– Хотел, – тяжело ответил Хадамаха. – Что у вас происходит?

Они столкнулись глаза в глаза – багровый медвежий взгляд старого Эгулэ и неожиданно даже для него самого спокойный, холодный – Хадамахи.

– В стражниках научился так глядеть? – криво усмехнулся отец.

– Что у нас с едой? – разглядывая опустевшее блюдо, спросил Хадамаха.

– Прекрасно у нас с едой! – торопливо вмешалась мама. – Завтра утром белок пожарим! Любите жареных белочек, ребятки?

Посасывающий пустую палочку из-под мяса Хакмар аккуратно вынул ее изо рта и шумно сглотнул.

– Вам – самую жирную! – немедленно заверила его мама. – Чтобы аж капало с нее…

– Не надо. Обойдусь, – сдавленным голосом заверил ее Хакмар.

– Уймись, мать. Наш сын не про белок спрашивает, – мрачно сказал отец. – Дичи прошлый День было мало. Шкуры шаман Канда забрал – за долги…

Аякчан вскинулась, явно собираясь сказать отцу, что Хадамаха выплатил долги племени… тот только успел быстро и яростно мотнуть головой. Не хватало, чтобы отец вот так узнал – сын за него долги выплачивает! Будто отец сам не мужик и не медведь!

– Канда обманывает с ценами, – вмешался Хакмар. – Почему своих людей шкуры менять не пошлете, хотя бы в ближайший город?

– Вовсе за таежных пней держите? Сами сообразили, что цены занижает Канда, а за металл дерет втридорога. Снарядили обоз – лучшие шкуры, мясо вяленое, рыба, ягода моченая… – отец безнадежно махнул рукой. – Разграбили. А парней, которые с обозом шли… пожгли.

– Как – пожгли? – аж подпрыгнула Аякчан.

– Насмерть, госпожа жрица. Только скелеты закопченные и остались.

– Вы думаете, это жрицы, потому что больше некому, – волнуясь, начала Аякчан. – А есть кому! Мы встретили странных существ, их называют дяргули…

У мамы Хадамахи вырвался глухой вскрик, и она в ужасе зажала рот ладонью.

– Так вот откуда у вас столько ожогов… – она глянула на Хакмара.

– Меня как раз жрицы… – пробормотал тот, но мама уже вцепилась в Хадамаху.

– Сыночек, с дяргулями нельзя… Красные волки – это смерть!

– Успокойся, мам! – раздосадованно буркнул он. – Нету больше дяргулей.

– Куда ж они делись? – насмешливо поинтересовался отец.

– Донгара встретили, и все потонули, – рассеянно откликнулся Хадамаха и, не обращая внимания на дикий взгляд отца, потребовал: – Ты про обоз-то давай! Кто его разграбить мог?

– Сам не догадываешься? А говоришь, стражник!

Хадамаха нахмурился – словно складки на лбу могли согнать в кучку разрозненные сведения.

– Шаману Канде выгодно взять товары без платы… И в долгу все племя держать тоже выгодно. Неужто люди Канды?

Отец с брезгливым разочарованием подался назад:

– Шаман-то при чем? Это все Амба! Они убили наших парней! Из-за них мы теперь голодаем!

– Тигры сожгли наших парней? – ошалело переспросил Хадамаха. – Чем?

Отец поглядел на него непонимающе.

– Раз сожгли, выходит, тигры вовсе ни при чем! – терпеливо пояснил Хадамаха. – Что они, вокруг наших костры раскладывали, а те так и стояли спокойненько – давайте, жгите?

– Я честный медведь, в кошачьих хитростях не разбираюсь! Усыпили, или отравили, или обшаманили…

– А не проще вспомнить, что жрица Огня живет прямо у Канды в его ледяном доме? – не обращая внимания на недовольный взгляд Аякчан, спросил Хадамаха. – А люди нас нынче… скажем так, не любят. Говорят, из-за нас они голодают.

– Что нам с людьми делить? – возмутился отец. – Они к нам носов не кажут, разве жрец-геолог с Буровой когда завернет…

– Дичь отогнали – шаман камлать должен, дичь обратно звать, племя кормить. Почему не камлал? – вдруг требовательно спросил Донгар.

«Ой, чурба-ак! – мысленно взревел Хадамаха. – Да потому, что, кроме тебя, черных нету, никто Ночью камлать не может!»

Но отец не заметил странного в словах Донгара.

– А нету у нас шамана! – с каким-то болезненным злорадством откликнулся он. – На самом Закате шаман Амба его прикончил! Думаешь, чего Биату за Белым тигром охотились? За шамана, за обоз, за наших парней, за то, что лишний кусок мяса детям дать не можем…

– Значит, Белый не сам к нам забрел. Биату на него охотились, – холодно заключил Хадамаха. – А потом решили прикончить моего Брата.

– Нечего было ему лезть! – гаркнул отец, яростно уставившись на тихого, точно он не медведь, а мышь, Брата. – По закону-то мы уже давно с Амба кровь за кровь взять должны!

Хадамаха поглядел на отца с болезненным интересом – как смотрят на покалеченных. И знаешь, что пялиться нехорошо, а глаз отвести не в силах.

– Племя и так недовольно, – буркнул отец. – Я ведь того… Долги у нас были, и голод подбирался. Вот я парням из обоза того… – отец понизил голос, – мешочек отдал. Тот самый.

– Который еще дед собирать начал? – Хадамаха сжал кулаки. Это… действительно плохо.

Ребята глядели на Хадамаху вопросительно, но он сделал вид, что не заметил. То внутренние дела племени.

– Амба наверняка узнали… что с нашим обозом едет! – глухо сказал отец. – И напали! Теперь у них все, а у нас ничего. Тут еще Брат твой влез, когда Биату решили Амба отомстить. Что ж я за вожак такой выхожу? Про козни тигриные не догадался, не отомстил, сын мой за тигров заступается. Вот и решили, видать, меня прибрать. Брата связанного приволокли, орут: выходите, люди, сын вожака нас предал, всех нас Амба сдать хотел, Белого тигра отбить пытался! Глаза бешеные, копьями машут, из луков в своих целятся… Вовремя ты заявился. А если разобраться… и что тигренка притащил, тоже нехудо вышло.

– Ты что задумал, отец? – напряженно спросил Хадамаха.

– Маленьких… не обижать… – впервые за весь разговор подал голос Брат и поглядел на Хадамаху, точно в поисках поддержки.

– Да кто его обидит! Погостит у нас в стойбище, – твердо, как об окончательном решении, сообщил отец. – Чтобы когда река вскроется, его мамаша Золотая нам вместо рыбной ловли тут охоту не устроила!

– Как жрица я не могу этого одобрить, – начала Аякчан.

– Госпожа жрица! – перебил ее отец. – Вы сюда чувалы прилетели проверять? Вот и проверяйте! И летите себе… дальше. – Он повернулся и нырнул в полуземлянку. И заслонку из коры за собой задвинул.

– Тебе не кажется, что в твоем племени с сестрами Храма обращаются… излишне вольно? – надменно поинтересовалась у Хадамахи Аякчан.

– А мне здесь нравится, – твердо сказал Хакмар. – Все, кроме того, что они собираются сделать с тигренком.

– Ты же знаешь, Хадамаха, если отец решил… – мама успокаивающе положила ему руку на сгиб локтя.

– Я знаю, – сжимая мамины пальцы, глухо сказал Хадамаха. – Это отец еще не знает: теперь, прежде чем решать, надо спрашивать меня.