Текст книги "Поймать звезду"

Автор книги: Кирилл Кащеев

Соавторы: Илона Волынская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 7
Белый гусь в главной роли

Снимать балетный наряд Кисонька не стала – если Настя не ошиблась и сторожевой дедок и впрямь без лишних разговоров пускает всех, за кем изнутри театра выскакивает «девчонка в пачке», должно помочь. Под накинутой курткой голые руки и плечи покрылись «гусиной кожей», только в отличие от гуся Евлампия Харлампиевича теплых перьев у нее не имелось. Куртка топорщилась над жестким колесом юбки, и ничем не прикрытые тонкие ноги в одних колготках заледенели от гуляющего по проходной ветра. Сквозь распахнутую дверь виднелся асфальтированный въезд с машинами, уткнувшимися мордами в бровку тротуара. Поток катящих по улице автомобилей на миг распался – и к проходной оперного театра вырулил темно-синий «Форд». Передняя дверца распахнулась. Наружу выпорхнула очень молоденькая, хрупкая, хорошо, но сдержанно одетая девушка лет семнадцати.

«Как она это делает?» – в полном смятении подумала Кисонька. Ведь девушка действительно не вылезла из машины, как некоторые, и даже не вышла, а именно выпорхнула. Будто ее кондиционером изнутри выдуло. Ее грация завораживала – даже то, как она стояла, пятка к пятке, как пошла вокруг машины, легко ступая по обледенелым выбоинам асфальта. Кисонька ощутила отчетливую неприязнь – она сама, со своей резкой, «рубленой» грацией спортсменки рядом с этим изяществом выглядела неуклюжей. Кисонька зыркнула на девушку… и успокоилась – а фигурка-то не очень! Худая, даже тощая, хоть за швабру прячь, и плоская, как доска! Кисонька удовлетворенно улыбнулась… но тут же ее внимание переключилось на выбравшегося из-за руля парня!

– Ой! – Кисонька невольно почувствовала, что краснеет. Потому что таких даже в кино не бывает! Так выглядят принцы в романтических диснеевских мультиках – широкий разворот плеч под курткой, обтянутые тугими джинсами узкие бедра, гордая посадка головы… Да ему эльфов в фэнтези играть! Кисонька вздохнула. Вот так и только так выглядит их загадочный английский компаньон – Большой Босс! Пусть Севка сколько хочет прикалывается, что на самом деле англичанин – лысый пузатый дядька сорока лет. Однажды они увидятся в реале – и Босс окажется именно таким, как этот, из «Форда»!

Парень тем временем захлопнул машину – пикнул брелок сигнализации, – догнал девушку, и они побежали к проходной, вполне по-земному пряча руки в карманы курток и ежась на пронзительном ветру. Да что он себе – поинтереснее девчонку найти не мог?

Неподалеку взревело. Грозно порыкивая во все стороны, могучий черный джип носорогом – сейчас на бампер подцепит и отшвырнет! – распихал остальные машины и победительно ворвался на стоянку. Тормознул, едва не вписавшись «Форду» в зад, недовольно заревел снова – точно ему не дали дорваться до добычи. Угрожающе алые огни вспыхнули и погасли в подфарниках. Наконец монстр утихомирился, недоброй громадой перекрыв выезд. Дверца распахнулась… Кисонька с интересом поглядела на водителя – немолодой, лет тридцать, но оч-чень интересный мужик! Отлично подстриженные темные волосы, очки в крупной дорогой оправе, длинное темное пальто. Он неспешно обошел джип, распахнул пассажирскую дверцу и помог спорхнуть с подножки еще одной девушке, в коротеньком меховом манто поверх шерстяного платья, в котором Кисонька нутром почуяла настоящую Шанель. Яркая блондинка – или натуральная, или хорошо крашенная, никаких темных корней не заметно. К груди она прижимала роскошный букет орхидей. С выпархиванием у второй девушки получилось не хуже, чем у первой – Кисонька даже засомневалась, правильно ли она в свое время решила заняться спортом. Может, следовало идти в балет? Мужчина в длинном пальто подставил руку калачиком, красотка в манто невесомо опустила пальчики ему на сгиб локтя…

Тощенькая из «Форда» уже находилась у самой проходной. Кисонька увидела ее лицо и поняла, что на самом деле она старше, двадцать, может, двадцать два, просто из-за хрупкой фигурки кажется девчонкой. Девушка невольно оглянулась на хлопок дверцы… С мужчиной в длинном пальто произошли странные изменения. Он вдруг замер, завороженно глядя на тощенькую, – на лице его попеременно отразились радость, печаль, голодная тоска, восторг, и все это утонуло в океане фанатичного обожания.

– Леночка! – отчаянно, как утопающий, закричал он… выхватил у своей спутницы орхидеи и… со всех ног кинулся к тощенькой, путаясь в полах пальто и неся букет перед собой, как Олимпийский факел. – Леночка!

Девушка невольно отшатнулась, едва не перелетев через порог проходной – парень поддержал ее.

– Леночка! – Тот, в пальто, наконец настиг ее, и ворох цветов обрушился девушке на руки. – Я так скучал, так скучал! – хватая ее руку и звонко целуя в сгиб запястья, прокричал он. – Просто не мог дождаться, пока вы вернетесь с вашего конкурса! Мне передали диск с записью – поздравляю, такой успех, такая победа! Как всегда – вы великолепны, дорогая! – завладевая второй ее ладонью и попеременно прикладываясь то к одной, то к другой, твердил он.

Ошалевший от такого напора парень опомнился и быстренько вклинился между своей девушкой и вцепившимся в нее владельцем джипа.

– Вы нервируете Лену, Михал Артурыч! А ей нельзя сейчас волноваться! И цветы с таким резким запахом тоже не рекомендуются! – С плохо скрытой злостью он забрал цветы у девушки и сунул их владельцу.

– Пока вас не было, мы так соскучились по настоящему искусству! – глядя на девушку бархатными глазами, а на парня обращая не больше внимания, чем на дедка в будке, проворковал Михаил Артурович. – На сегодняшний спектакль я пригласил друзей, родственников, деловых партнеров – мы все придем рукоплескать вам!

Красивое лицо парня стало просто багровым от злости, он набрал полную грудь воздуха… и вдруг сдавленно екнул, замерев с выпученными глазами.

Кисонька быстро посмотрела ему на ноги – ага, так она и думала! Высокий каблук девушки придавил парню ногу.

– В нашем театре всегда рады друзьям, Михал Артурыч, – пользуясь паузой, пока парень искал потерявшееся дыхание, любезно сказала она. – Но я сегодня не танцую. И весь ближайший год тоже, – предваряя вопрос, пояснила девушка. – У нас с Димой будет ребенок. – И она гордо взяла своего парня под руку.

По лицу Михаила Артуровича, как кавалерия по степи, снова пронеслись разные чувства – от недоверия до самого настоящего, почти слезливого отчаяния!

– Дмитрий! – впервые обратив внимание на парня, вскричал он. – Как… Как же вы могли?! Какие… Какие ребенки? А как же… Как же балет? Искусство? Зритель? Если б вы тогда согласились и вышли замуж за меня, а не за него, Леночка! Вы бы только танцевали! У вас никогда не было бы никаких детей! – истинным криком души взвился его голос.

– Вот этого я и боялась, Михал Артурыч, – очень спокойно сказала Лена и, ведя мужа за собой, скользнула сквозь турникет, направляясь к входу в театр. Обернулась, бросила через плечо: – А искусство и зритель не пострадают – сегодня танцует Рита, у девочки наверняка большое будущее. Приходите на спектакль! Да, и цветы Тасе верните, а то нехорошо как-то…

Они прошли мимо вжавшейся в стену Кисоньки. Девчонка услышала, как Дима злобно пробормотал:

– Когда-нибудь я убью этого придурка!

– Зато он самый верный мой фан, – пожала плечами Лена. – Даже несмотря на то, что я не вышла за него замуж! Успокойся, я же не гоняюсь с ножом за той тумбой на кривых ножонках, которая на каждый твой спектакль является с цветами и лезет к тебе целоваться прямо у меня на глазах!

Их голоса отдалились, хлопнула стеклянная дверь… Кисонька с невольным одобрением посмотрела на еще видневшуюся сквозь стекло девичью фигурку. А молодец! Значит, вот это и есть та самая прима – Матвейчук. А вот это – она перевела взгляд на блондинку в манто – надо полагать, Тася. У которой попа и вообще, как говорила Настя, «никакой эстетики». На самом деле Тася Кисоньке показалась гораздо симпатичнее прославленной Лены – такая же стройная, с тонкой талией, но еще и высокой грудью, и бедра на месте. Но Кисонька уже поняла, что здесь, в балете, свои понятия о красоте.

– Рита? Какая Рита? Новая балерина? Почему я не знаю? – поворачиваясь к Тасе, требовательно вопросил Михаил Артурович.

– Нечего там знать, – пробормотала бедная Тася. – Совершенно отмороженная, невоспитанная девчонка – просто малолетка из ПТУ! Ни мозгов, ни соображения, фигура как палка, морда лисья…

– Рита-Рита-Рита… – явно не слушая, продолжал бормотать Михаил Артурович, и вдруг радостно щелкнул пальцами: – Вспомнил! Коломбина в «Щелкунчике»! Интересно… – Он небрежно сунул Тасе так бесцеремонно отнятый букет и широким шагом направился к входу в театр. Полы его длинного пальто бодро развевались.

– Нету там ничего интересного! – Прижимая к себе цветы, чтоб не рассыпались, Тася порысила за ним через проходную. – Она никакая, понимаете, никакая!

Кисонька поглядела им вслед с жалостью и изрядной долей презрения. Если бы нашелся безумный самоубийца, который с ней повел себя так, как этот Артур с Тасей… Цветочки торчали бы у него из носа и ушей! Но как там говорила Настя: «К девятнадцати не станешь солисткой – суши весла, ищи мужа!» Похоже, Тася сушит. В смысле, ищет.

Поток машин снова раздался, и к стоянке выбралась скромная «Шкода» цвета мокрого асфальта. Кисонька вздохнула с облегчением – ну наконец-то! И тут же снова напряглась – они что, с ума сошли? Дверцы распахнулись – и наружу выскочили двое мальчишек и девчонка… с большим белым гусем под мышкой! Катька совсем соображение потеряла? Все, конечно, привыкли, что без Евлампия Харлампиевича она ни шагу, но с гусем – в оперу? Как теперь эту безумную птицеводку-гуселюбку мимо бдительного дедка протаскивать?

А дедок тем временем уже повернул голову к неожиданным посетителям – даже без очков глаза у него стали как у филина, большие и круглые; он судорожно зашарил по груди, отыскивая болтающиеся на веревочки очки, нацепил… и глаза стали еще больше. Аж в очках не помещались!

– Это к нам, к нам! – Кисонька подскочила к турникету, понимая, что еще секунда, и «Белого гуся» – вместе с белым гусем! – выкинут из оперного со свистом. – Это… Это… С птицефермы! Пробный гусь! – тыча пальцем в Евлампия Харлампиевича, триумфально выпалила она.

– В буфет? – глядя на девочку поверх очков, поинтересовался дедок.

Катька мгновенно прижала Евлампия Харлампиевича к груди и начала наливаться помидорной краской – она впадала в ярость при малейшем намеке, что на ее драгоценного питомца могут… покуситься. Зубами. А также ножом и вилкой.

– В какой буфет – в балет! – сама не очень понимая, что несет, вскричала Кисонька. Надо же хоть что-то сказать прежде, чем Катька разразится яростной речью в защиту гусей с оскорблениями в адрес всего жующего человечества.

Дедок аж приподнялся в своей будке… поглядел на Кисонькину белую пачку… и вдруг шумно выдохнул и покрутил головой.

– В «Лебединое», что ли? – неодобрительным тоном спросил он. – Опять наш Александр Арнольдыч эксперименты затевает?

– Да! – чуть не подпрыгивая, выпалила Кисонька. – Если с этим гусем получится, еще завезут! Для натуральности! Разве может быть, чтоб на экологически чистом средневековом немецком озере никакой живности, кроме лебедей, не водилось? Представляете, какой… какой модерн! Балерины танцуют… а по всей сцене гуси ходят… и уточки… и… и… попугайчики летают, вот!

И тут же сама представила четверку балерин… выплетающих танец маленьких лебедей между отчаянно разбегающимися из-под ног утками! Там-там-там-там… кря-кря…

– Ну Арнольдыч! – снова покрутил головой дедок. – Вот уж точно творческая натура – а соображения-то и нет! А ежели ваши попугаи от большого натурализма в зал залетят и на зрителей того… бомбардировку устроят?

– А они… А они… – забормотала Кисонька, чувствуя, что с попугайчиками явно пережала. – А они в памперсах летать будут!

Даже у каменно молчащих Севы с Вадькой изменились лица – видно, представили попугаев в памперсах, пестрой стайкой порхающих над зрительным залом.

– Кро-охотные такие памперсы! – отмеривая размер на кончике пальца, продолжала лепетать Кисонька. – Специально в… в… Англии заказывали! Вот-вот посылка должна прийти!

– Балет, – тоном, каким обычно говорят «дурдом», высказался дедок. – Ладно, девчонку с гусем пропущу – а приятели ее пусть валят отсюда!

– Они не приятели! – выпалила Кисонька и замолкла, не представляя, чего еще придумать.

– Мы не приятели, – веско поддержал ее Сева. – Мы – представители фирмы по поставке попугаев! Подрабатываем после уроков. Пришли рассчитать оптимальный процент среднестатистических попугаев на объем зрительного зала! – И солидно прошествовал сквозь турникет. За ним потянулись Вадька и Катька с гусем. Евлампий Харлампиевич приоткрыл один глаза, поглядел на ошалевшего деда за стеклом и гоготнул, сочувственно и одновременно слегка злорадно. Дескать, знал ведь, мужик, где работаешь, чего ж теперь-то с открытым ртом сидеть?

– Попугаи – в памперсах, ты – в пачке, – окидывая Кисоньку нарочито безразличным взглядом, прокомментировал Вадька. – Мурка в чем?

– Ой, она сперва в доспехах была, а теперь с Настей на сцене… – еще не отойдя после разговора с дедком, выпалила Кисонька… и осеклась. Действительно, все это выглядело… и звучало… скажем так, странновато. Надо немедленно успокоиться! – Давайте я вас отведу в декораторскую – и вы все сами увидите, – деловито предложила она. – Бомжи, которые за Настей гонялись, наверняка очухались, можно их допросить.

– Не понимаю, почему мы должны кого-то допрашивать! – поднимаясь следом за Кисонькой по лестнице, раздраженно бормотал Сева. – Мы профессиональные сыщики или благотворительная организация? Договора вы с этой Настей не подписывали…

– Всеволод! – теряя терпение, гаркнула Кисонька. – Как ты себе это представляешь? За девчонкой гонятся два отчетливо криминальных типа, вот-вот схватят, а тут мы с Муркой выскакиваем с договором наперевес – подпишите?

– А и подписала бы! – воинственно объявил Сева. – Она ж это… деятельница искусств, вот и решила бы, что вы у нее автограф просите! Просто вы никогда бланки договоров с собой не носите, хотя я сто раз говорил…

– Где этот ваш шкаф с запертыми бомжами? – на сей раз не выдержал Вадька.

Шкаф стоял, где Мурка с Кисонькой его оставили – в декораторской, привалившись тяжелым дубовым боком к линялой стене. Распахнутые настежь резные дверцы тихо поскрипывали на сквозняке. Внутри никого не было.

Глава 8
Софит на голову

– Здесь кто-то был, – сказала Кисонька, заглядывая внутрь шкафа и вдумчиво изучая выцарапанное на задней стенке неприличное слово.

– Ты говорила, два бомжа. Которые за балериной гонялись, – напомнил Вадька.

– Мы заперли их в шкафу! Сами они выбраться не могли – мы ручки проволокой связали! – энергично кивнула Кисонька, в доказательство предъявляя свисающий с массивной круглой ручки намертво перепутанный моток проволоки. – Значит, их кто-то выпустил!

Евлампий Харлампиевич на руках у Катьки вдруг коротко гоготнул, вытянул шею и ткнулся широким красным клювом в середину мотка.

– Глядите! – воскликнула Катька, приглядываясь, что такое заинтересовало ее любимца. Она запустила пальцы в тугие завитки проволоки… и вытащила наружу зазубренный обломок ногтя!

– Молодец, Харли! Это, безусловно, улика! – похвалил гуся Вадька, внимательно разглядывая лежащий на Катькиной ладони довольно широкий серпик, покрытый завитками бледно-фиолетового, синего и серого лака. У той, кто распутывала накрученный близняшками проволочный узел, были длинные ногти и сложный маникюр.

– Вот если бы некоторые так договоры с клиентами подписывали, как гусь улики находит… – продолжал ворчать Сева.

– Значит, Настя говорила правду – ее действительно хочет убить Ритка. Из-за Одетты с Одиллией. И Жизели, – не обращая на него внимания, сказала Кисонька и брезгливо потрогала ноготь. – Теперь достаточно выяснить, на каком пальце у той обломан ноготь – и мы все докажем!

– Ничего мы не докажем, – пожал плечами Вадька.

– Но она же выпустила бомжей! Чтоб мы не могли их допросить! Наверняка караулила, пока мы с Муркой уйдем…

– Ну и что? Шла, услышала крики, обнаружила, что какие-то хулиганы заперли двух дядечек в шкаф – и выпустила, – пожал плечами Вадька.

– Вот если найдем трупы этих бомжей, тогда другое дело, – вмешалась Катька и с кровожадной ухмылкой уточнила: – Задушенных. И в их посиневшие шеи впились еще штук пять Риткиных обломанных ногтей! А что? Знаешь, как бомжей душить тяжело? – с видом знатока сообщила Катька.

– Все равно, странно это, – пряча обломанный ноготь в свернутый из кусочка газеты пакетик, пробормотал Вадька. – Убивать из-за этой… партии? Глупо. – Он в очередной раз пожал плечами. – Если та Ритка – хорошая балерина, а партию у нее забрали потому, что она с их… как ее… Зоей Павловной поссорилась… то проще пойти и извиниться, а не подъемник подпиливать и бомжей нанимать!

– А может, ей как раз проще бомжей и подъемник – чем извиняться? – вмешалась Катька, и в голосе у нее звучало если не сочувствие, то… некоторое понимание.

– Ты бы точно полгорода перебила, лишь бы не признаваться, что у меня на компе игрушку запорола!

– Я не трогала! – привычно набычиваясь, огрызнулась Катька.

– Кого – комп или полгорода? Кроме тебя никого не было – не мама же лазила, она даже не знает, где включать! – столь же привычно рявкнул на нее Вадька и повернулся к Кисоньке. – Вы с Муркой у этой Насти не спрашивали, может, она парня у кого отбила или наследство от дядюшки из Америки ждет?

– Вот наследство было бы очень кстати. Чтоб гонорар нам заплатить. А то мы даже не знаем – есть у нее деньги или нет? – продолжал гнуть свое Сева.

– Вадим, ты совершенно уверен, что за парня убить можно, а за партию в балете – нельзя? – возразила Кисонька, но в ее голосе не чувствовалось уверенности. Сама бы она за парня убивать не стала – подумаешь, этот отпал, на его место тут же двое найдутся. Хотя… если речь пойдет о Большом Боссе… – Видел бы ты Настю – как она о балете говорит! – с еще меньшей уверенностью продолжила она. – Я не знаю, но, если Ритка такая же фанатичная, может и убить!

– Так сходим, посмотрим? – предложила Катька. – И на ту и на другую… Где тут балерин показывают? – спросила она, оглядываясь по сторонам так требовательно, точно ожидая, что весь наличный состав труппы сейчас прибежит прямо в декораторскую и выстроится перед ней в три шеренги.

– Договор… – снова заикнулся Сева.

– Посмотрим, может, и с договором решим, – прежде чем он успел закончить, торопливо вмешался Вадька. – Мы Саляма в машине оставили, понадобится – вызовем.

Кисонька согласно кивнула – и полезла под балдахин бутафорской кровати, где были припрятаны ее вещи. Разумнее всего тут же переодеться… Но ребята так нетерпеливо переминались, поджидая ее, что она просто сунула блузку и джинсы под мышку и двинулась через декораторскую к двери, в которую ушла Настя под охраной Мурки.

Искать пришлось недолго – издалека снова звучала музыка. Они нырнули в темный коридор – впереди, то появляясь, то пропадая, мелькали пятна света и слышались приглушенные голоса. Навстречу еще сильнее дохнуло холодом, по полу, как путеводная ниточка, потянулся тонкий световой лучик…

– В носу не ковыряй! – вдруг требовательно сказал во мраке громоподобный, непонятно, то ли женский, то ли мужской голос.

– И не ковыряю я вовсе! – испуганно прошептал Вадька, отдергивая палец от носа – они что тут, в театре, в темноте видят как кошки?

– Что встали, побежали быстрее, действие задерживаете! – раздраженно потребовал голос.

– Куда? – пискнула Катька.

– Из правой кулисы в левую, быстро, быстро! – уже окончательно рассвирепев, заорал голос.

Вадька невольно шарахнулся назад – где правая кулиса, где левая, куда бежать, и главное, зачем? Налетел на Севу, они вцепились друг в друга, окончательно перестав соображать, где они и что от них требуется. В кромешной тьме прямо перед Вадькой медленно расцвела ажурная, словно вырисованная тончайшим карандашом ветка, мерцающая сине-серебристым мертвенным огнем – и съездила его по физиономии. С сосредоточенным топотом мимо стремительно пронеслась толпа призраков. Последний походя проехался такой же светящейся веткой по Евлампию Харлампиевичу. Гусь грозно расправил крылья и гневно зашипел. Призрак испуганно взвизгнул – и умчался.

«Раз гусей боится – значит, не живой! – панически подумал Вадька. – Тьфу, не настоящий!»

Загадочные светящиеся ветви одна за другой замерцали впереди, выхватывая из темноты… то покосившийся крест, то тяжелую могильную плиту. Белые призрачные фигуры беззвучно скользили меж заброшенных могил.

Раздраженный голос заорал:

– Как бежите! Диагонали проваливаете! Подравнялись все – линию даем!

– А что, призракам положено строем летать? – все еще подрагивающим голосом спросила Катька… и тут глазами дракона наверху вспыхнули огни.

Столбы света рухнули на сцену, одну за другой выхватывая из темноты замерших меж бутафорских могилок балерин.

– Не просто так стоим – в образе стоим, призраками стоим! – продолжал выступать голос. – Я сказала – призраками, а не лужами эктоплазмы! Спины держим! Коровы, – закончил раздраженный голос с таким глубоким убеждением, что Вадька на миг усомнился – а может, и правда? Ничего, что выглядят как девчонки в длинных прозрачных юбках, а на самом деле… – Стопы плохие! И вот с такими стопами вы собрались в Китай!

В голосе продолжала звучать вся та же уверенность в своей правоте. Кисонька даже подумала – а вдруг китайцы новый закон приняли и пускают к себе только с ножками средневековых китаянок, крохотными-крохотными, как у младенца?

– И колени равняйте! – продолжал голос.

Глаза привыкли к падающему со сцены неверному свету, и детективы «Белого гуся» наконец обнаружили, что голос исходит из прячущейся за шторкой крохотной железной будочки – и забившейся в нее маленькой кудрявой женщины, вооруженной хриплым микрофоном.

– Это что – и есть кулисы? – шепотом поинтересовалась Катька, оглядывая свисающие из-под высоченного потолка полотнища, отделяющие их пыльный и захламленный закуток от собственно сцены. Позади сцены обнаружился зал – в четвертом ряду восседали двое. Судя по Настиному описанию – балетмейстер Александр Арнольдович и его жена Зоя Павловна, хореограф театра и руководитель балетной школы. Кисонька невольно попятилась назад. «Со сцены кулис не видно, не видно!» – как заклинание прошептала она. Наверняка эта самая Зоя Павловна своих девчонок знает. Что будет, если вдруг засечет незнакомку в пачке из «Лебединого озера»? Кисонька и так знала, что – скандал. Надо срочно переодеться. Она судорожно заозиралась – у стен громоздились штабеля досок, наверх, к висящим над сценой круглым софитам, уходили маслянисто поблескивающие металлические лестницы, сколоченные из досок длинные помосты нависали над головой. Интересно, никто не прицепится, если она тут где-нибудь в уголке, быстренько? Кисонька свалила свои вещи на приткнувшиеся в углу пыльные козлы.

– И вот после этого па-де-бурре[От франц. «набивать». Мелкие танцевальные шаги.] ты входишь, Кумаров! – подаваясь вперед, громко сказал из зала балетмейстер. – Так, прогоняем сцену на кладбище – Альбер, Мирта и Жизель! Настя! Ритка!

– Да-да, вот чрезвычайно хотелось бы знать, что собой представляет эта Ритка? Рита… – появляясь в проходе, недовольно пробурчал мужчина в длинном пальто – недавний спутник балерины Таси. – Здравствуйте, здравствуйте, Александр Арнольдович! – обеими руками он потряс руку балетмейстера. – Ездил, знаете ли, вчера в Донецк – пять часов за рулем, но очень уж хотелось сравнить их постановку «Щелкунчика» и нашу. Ну, ваша хореография, конечно, не в пример лучше – гораздо, гораздо интереснее, дорогой Александр Арнольдович! – И он снова затряс балетмейстеру руку. – У них все простенько, примитивно…

– Спасибо, Михал Артурыч, – вымученно улыбнулся в ответ балетмейстер. Похоже, похвала его не радовала, а больше всего хотелось, чтоб элегантный любитель балета убрался куда подальше.

– Говорят, нас ждет новая гениальная находка? – с видом заговорщика подталкивая балетмейстера локтем, поинтересовался страстный фан.

– К-какая находка? – настороженно шарахнулся от него балетмейстер, а лицо Зои Павловны стало вдруг напряженным.

– Ну как же, как же, – с лукавой укоризной протянул Михаил Артурович. – Что за секреты между нами, своими людьми… Весь театр уже гудит, думали, я не узнаю! Гуси в «Лебедином»! Какой гениальный ход! Настоящий французский модерн! Настоящий, не побоюсь этого слова, немецкий натурализм и итальянский неореализм! Блестяще, блестяще!

Из-за кулис послышалось короткое всхлипывание – будто кто-то в голос заржал, но ему быстро зажали рот, а потом… балетмейстер мог поклясться, что он отчетливо расслышал шорох больших птичьих крыльев и… гусиный гогот! И все стихло.

– К-какие еще гуси? – тряся головой, точно пытаясь вытрясти непонятные звуки из ушей, пробормотал вконец перепуганный балетмейстер. Зато Зоя Павловна заметно расслабилась.

– Живые, живые, Александр Арнольдович, гуси и утки! – рассмеялся фан. – Как всегда – гениально! Что там Донецк – ни Киев, ни даже, совершенно уверен, московский балет до живых гусей бы не додумались!

– Я тоже… в этом совершенно уверен, – пробормотал балетмейстер.

– Но вот реализация – реализовывать ваши гениальные замыслы кто будет? Видел в Донецке нашего бывшего солиста… – Любитель балета покачал головой. – Великолепен! Как же вы его тогда упустили? – И он с укором поглядел сперва на балетмейстера, потом на Зою Павловну.

– Донецкий оперный хорошим солистам сразу квартиры дает. А я что могу предложить – койку в общежитии? – злобно буркнул в ответ балетмейстер.

– Ну да, ну да… – горестно покивал фан. – А теперь еще это новое несчастье… – он понизил голос, точно говорил о покойнике.

– Какое несчастье, Михал Артурович? – приподнимая брови, поинтересовалась Зоя Павловна.

– Ну как же, Леночка… ребенок… – укоризненно глядя на балетмейстера, покачал головой страстный фан балета. – Может, удастся еще что-то сделать? – понижая голос, поинтересовался он. – Как-то… не допустить?

– Сейчас она его стукнет! – злорадно прошептала подглядывающая из-за кулисы Катька. Выражение лица Зои Павловны – будущей бабушки будущего ребенка – стало откровенно неприятным.

– Леночка – звезда! – с проникновенным благоговением выдохнул Михаил Артурович. – А эта Рита еще неизвестно как с ее партиями справится… очевидно же, что никак!

В противоположной кулисе мелькнуло белое платье – и раздалось злобное шипение, точно там буйствовала кошка с отдавленным хвостом.

– Ленины партии танцует Настя, а не Рита! – подчеркнуто не глядя в кулису, отчеканила Зоя Павловна.

– Настя? – воскликнул один женский голос.

– Настя? – столь же изумленно подхватил другой.

– Что за Настя? – закончил Михаил Артурович.

Не выдержав, Кисонька прекратила натягивать джинсы и тоже тихонько выглянула из кулисы.

Позади Михаил Артуровича в проходе стояли две девушки – две балерины. Прима Лена Матвейчук – и Тася из третьего состава. И обе одинаково вопросительно-удивленно глядели на Зою Павловну.

– Ах да, вас же обеих вчера не было, – вспомнив, пробормотала та. – Да, отдали все главные партии Насте Могилевой – пусть девочка учится.

– Если танцевать некому… Может, тогда… я? – тихо спросила Тася.

Ей не ответили. Только молча поглядели. Лена Матвейчук – с сочувствием, Зоя Павловна – как на убогую, главный балетмейстер – с равнодушным раздражением занятого человека, услышавшего неимоверную глупость, на которую надо что-то отвечать!

– Наверняка Михал Артурычу интересно было бы посмотреть тебя в главной партии! – буркнул балетмейстер и тут же получил тычок в бок от жены.

Тася отчаянно смутилась – до слез на глазах. Бросила торопливый взгляд на Михаила Артуровича и забормотала:

– Нет-нет, я, в общем-то, не претендую, я просто думала, Ритка заболела, раз Настя вместо нее… Ритка ведь так мечтала…

– Мечтать – недостаточно, – отрезала Зоя Павловна. – К тому же Ритку никто из спектаклей не убирал – станцует вторые партии. Мирту в «Жизели», испанский танец в «Лебедином»…

– Да, – вдруг тихо прошептала Тася. – Мечтать – недостаточно, – и опять смутилась, потому что ее шепот неожиданно отчетливо прозвучал на весь зал. – Михал Артурович! А пойдемте… вы… вы мне поможете… – Похоже, она лихорадочно соображала, с чем он должен ей помочь. – Разобраться! С… С моими ведомостями по зарплате! А я пока… переоденусь! – И она подхватила его под руку.

Балетмейстер и Зоя Павловна дружно устремили на Тасю благодарные взгляды.

– Я хотел бы посмотреть новеньких девочек, – упираясь и стряхивая Тасину руку с локтя, объявил Михаил Артурович.

– Пойдемте, Михал Артурыч, – взяла его с другой стороны под руку Лена. – Девочки сейчас волнуются, дергаются – вы их после, на спектакле посмотрите!

– Так, может, на них и ходить-то не стоит после вашего таланта, Леночка, – жалобно вздохнул любитель балета и, даже не глянув на бедную Тасю, потащился за Леной. – А вы переодеваться будете?

– В ближайшее время мне не понадобится, – выводя его за дверь, ответила Лена. Позади, как собачка за увлекшимися хозяевами, печально трусила Тася. Их шаги стихли – по залу и сцене прокатился дружный вздох облегчения.

– Скорее бы он уже, что ли, на Таське женился. Может, успокоится, – глядя в захлопнувшуюся дверь, пробормотал Александр Арнольдович. – Заодно и девочка в жизни устроится.

– Не женится он, – выглядывая, как белка из дупла, пискнула в свой микрофон кудрявая женщина в железной будке.

Зоя Павловна кивнула.

– Правильно Милочка говорит. Этому придурку не женщина нужна, а балерина! Звезда! – подражая благоговейному тону Михаил Артуровича, повторила она. – Чтоб она ему батманы[От франц. «биение». Группа движений работающей ноги, один из базовых элементов классического танца.] с борщом крутила! А Тася на его стандарты не тянет, разве что никого другого не подвернется… А тут ты еще, со своими замечаниями дурацкими! – окрысилась она на мужа.

– Да плевать мне на ваши личные дела! – немедленно разозлился балетмейстер. – Моду взяли – одна поклонников охмуряет, вторая детей рожает, третья с четвертой – вообще детский сад! Что стали, уши развесили? – заорал он. – Сплетни вам нужны? Работать вам надо! Ритка! Настя! Сколько можно ждать!

Из кулисы заполошно вылетели две девчонки, тоже в прозрачных белых платьях.

Наконец-то хоть можно поглядеть на загадочную Ритку! Все сыщики «Белого гуся», включая гуся, уставились на вторую девчонку… Кисонька разочарованно хмыкнула – после Настиных обвинений и испуганных воплей она ожидала увидеть кого-то… даже не красивей, а… значительнее, что ли. Настя изящная, стройная, как куколка, а эта… На Настю она походила разве что темным цветом волос, в остальном права Тася из третьего состава – никакая! Слишком длинные, мосластые, как у страуса, ноги, тощие ручонки, точно у кузнечика, и лисье злое личико с тонкими губами маленькой, но уже полноценной стервы. А выглядит еще младше Насти!