Текст книги "Петля инженера. Солянка"

Автор книги: Кирилл Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

У Александра шла кругом голова от масштабов безумия, с которым человек проходит свою историю, от бесшабашности в отношении к окружающему миру. Он хотел бы дать плетей каждому, кто этому потакает, каждому кто участвует в спиливании веток, на которых гнездятся человеческие твари, каждому кто разбрасывается камнями в стеклянном доме природы. Но он чувствовал, что был бессилен. Все его старания были напрасны, а слова растворялись в воздухе. Он лишь мог объявить бойкот человечеству. Ненавидеть его и презирать. В тот момент, когда Георгий Гаврилович, младший брат Александра, один из продолжателей рода Солянка, заявил, что снова устроился на завод, сердце Александра было разбито. Георгий мог бы заниматься с братом одним делом, и разделить с ним вселенскую скорбь по умирающей планете, поруганной и истощенной двуногими тварями, но работал на заводах и был от них в восторге.

Георгий Гаврилович мало радовал старшего брата, и мыслил по его мнению – примитивно и мелко, бесконечно подпрыгивая на зубьях аккуратно уложенных под ногами граблей. Братья Солянка с отверженной одержимостью соперничали в упрямстве, горячо отстаивая право на жизнь для своих идеалов. В каком-то смысле им обоим был присущ губительный идеализм. С молода Георгий был партийным псом, трутнем на службе режима. Его всегда любили фабрикантки, к которым он тайком лазил по ночам в окна общежитий, его всегда хвалило начальство машиностроительного предприятия, за преданность отечеству и самоотверженность к труду. Георгий Гаврилович в свою очередь хвастался этим за семейными обедами воспевая дифирамбы трудящимся и выражая глубочайшее почтение управлению и своему начальству в особенности. По его жизни в советском союзе, можно было снимать пропагандистское кино. Как то, директор предприятия, обратившись к Георгию Гавриловичу сказал:

– Ты не просто инженеришка-чертежник, Жора! Когда-нибудь ты будешь главным конструктором! – заплетающимся языком сказал директор, поднял палец над головой и так сильно икнул, что потерял ориентацию в пространстве, сделав два шага назад и закатив глаза. От него пахло портвейном, а на брюках со стрелками зияла широко распахнутая молния, открывающая просторное оконце для желающих убедиться, что директор никогда не носил нижнее белье.

– Спасибо за доверие! Служу советскому союзу! – гордо ответил Георгий Гаврилович.

В тот же день, хмельной директор, попросил Георгия Гавриловича пустить его за руль тест объекта автомобиля, чтобы лично проверить качество потенциального лидера советского автомобильного рынка. Георгий Гаврилович пожал плечами и уселся рядом на пассажирское сидение. Через несколько минут, машина обняла ближайшее от полигона дерево, а невредимый Георгий Гаврилович повис на суку, выброшенный от удара через тканевый тент, натянутый вместо крыши автомобиля. Ошарашенный инженер выдохнул осознав, что цел и невредим, но через секунду, сук, на котором он висел, треснул и Георгий Гаврилович упал, сломав ногу в двух местах. Оставшаяся на всю жизнь хромота напоминала ему о прочности советских машин, способных устоять даже при прямом столкновении с деревом. Георгий Гаврилович кряхтел при ходьбе, но ощущал не только боль, но и гордость.

Главным конструктором Георгий так и не стал.

Во время перестройки Георгий Гаврилович потерял работу и ударился в политику, перебивался малыми заработками и сломя голову носился с транспарантами пытаясь удержаться когтями за столь любимое им ускользающее прошлое. Но оказавшись на развалинах эпохи, потерянный и разочарованный Георгий вновь упал в объятия промышленности. Это событие поставило точку в отношениях двух братьев Солянка, и заставило Александра окончательно разочароваться. Было совершенно не важно, чем занимается предприятие, на которое устроился работать Георгий Гаврилович, заводы являли собой чистое зло и Георгий снова работал на это зло. Глаза Александра наполнялись слезами от досады, они больше не могли смотреть на этого человека, приходящегося ему кровным братом. Их разделяла мудрость целой жизни. Слово «Завод» было крамольным и звучало как хула на все сущее.

– Что это за завод? – леденящим тоном спросил Александр.

– Там делают разные оздоровительные препараты. Не фармакология, скорее народная медицина… – промямлил Георгий Гаврилович почесывая затылок и уставившись в пол. Он изо всех сил пытался сгладить углы, хорошо зная своего брата.

– Я знал, что из тебя ни черта не получится, еще когда ты пошел учиться в этот поганый техникум. Что тебе дали эти заводы? Хромаешь как прокаженный, да и только… – отрезал Александр.

– Что ты завелся? Нормальная работа. Я младший инженер, слежу за оборудованием и все такое…Чем тебе не нравится народная медицина? Папаша ей занимался, да и ты же сам врач.

– Я ветеринар. – злобно прошипел Александр.

– А я инженер. Мне нужно зарабатывать на хлеб. Я уже не молод, знаешь ли, чему научился, то и делаю. – разозлился Георгий Гаврилович.

Рассказывая о новом месте работы, Георгий Гаврилович слегка лукавил. Завод, на котором он теперь трудился, носил имя торговой марки «Барсучья струя». На нем изготавливались лекарственные средства из семени умерщвленных барсуков, отдавших содержимое своих парных желез во благо человеческому здоровью и крепкой потенции.

– Я бы мог дать тебе любые деньги, лишь бы ты… – начал Александр, сдерживая слезы.

– Да подавись ты своими деньгами! Я самостоятельный человек! Если бы гнался за деньгами, не пошел бы учиться, а встал бы с молодых лет на конвейер! Тебе вон есть о ком заботиться! – Георгий Гаврилович ткнул пальцев в маленького отрока.

– Я не хочу тебя больше видеть Георгий. – холодно сказал брат и отвернулся спиной, а сидящий на руках у отца Колька издевательски показал язык своему дяде через плечо отца.

Это была последняя встреча двух упрямцев, на которой Георгий Гаврилович так и не решился сказать, что привезенное из регионов семя мертвых зверьков ежедневно перекачивается им лично, из огромных емкостей, зловонно пахнущих смертью и сексом.

Георгий Гаврилович знал, что последние годы жизни, у брата было несколько своих клиник, много недвижимости в том числе и за рубежом, но из всего этого, он решил оставить брату только миллион рублей, а собственному сыну, ничего.

– Хорош братец. – иронично усмехнулся Георгий Гаврилович.

– Что вы сказали? -переспросил Самуил Матвеевич, взглянув из-под очков на погрузившегося в бездну воспоминаний Георгия Гавриловича.

– Ничего, извините, задумался. – ответил бывший советский инженер Солянка.

– И так, все бумаги готовы. Вам лишь нужно поставить несколько подписей, заполнить документы на получение наследства, указать номер банковского счета и «вуаля!», вы уже миллионер, поздравляю.

– А что, звучит неплохо! – на лице Георгия Гавриловича появилась довольная улыбка, он только сейчас осознал, что получит безвозмездно большую денежную сумму.

– Даже не знаю, что с ними делать.

– С кем, с ними? – непонимающе переспросил Самуил Матвеевич.

– С деньгами!

– А, с деньгами. Я уверен разберетесь. Я думаю, вам не сложно будет исполнить пожелание покойного? – подмигивая спросил Самуил Матвеевич.

– Да что же мне жалко, что ли? Если бы сказали поделить, я бы поделил… – засмущавшись начал Георгий Гаврилович.

– Конечно, конечно, уверен в вашей порядочности, гражданин Солянка.

Нежданные гости

Солянка вышел на улицу в приподнятом настроении, его мысли кружили где-то в кабаках с пышногрудыми танцовщицами, курящими длинные тонкие сигареты у него на коленях. Он знал, что не станет тратить деньги столь бездумно, но помечтать об этом не мог себе отказать. Пританцовывая и звонко отчеканивая подмётками своих туфлей по мостовой, он насвистывал и подмигивал прохожим. По его лысеющей макушке начинали барабанить крупные капли из медленно наплывающей свинцовой тучи, нависшей над городом, и Георгию Гавриловичу пришлось ускорить шаг. Пройдя через арку дома на своей улице, он заметил, что у подъезда стоит молодой человек. Парень прижался спиной к стене и задумчиво курил сигарету. На его щеках была видна легкая небритость, вьющиеся волосы на голове были слегка растрепаны, а большие карие глаза устремились в даль. На нем была модная кожаная куртка с короткой талией и темные зауженные у щиколоток джинсы. Что-то отдаленно знакомое увидел в нем Георгий Гаврилович. Выразительные волевые черты лица, тяжёлый взгляд, крупный аккуратный нос. Этот парень удивительно напоминал Солянке молодого себя, поджарого подтянутого любимца трудовых женщин с советских плакатов. Ах сколько у него было женщин, студентки вузов, продавщицы, фабрикантки, стюардессы, была даже одна шпалоукладчица, но памятуя о ее сексуальных предпочтениях, инженер вздрогнул. Женщина была недюжинной силы, могла свернуть человека в серп, а сама выступить молотом, чтобы придаться этакой само изобретённой Кама сутре, под красным флагом отечества. Георгий Гаврилович на секунду поддался грусти, он подумал, что уже слишком стар для таких фантазий, но решив отбросить все мысли о бренности бытия, пошел дальше. Приложив ключ к двери домофона, он повернулся, чтобы еще раз взглянуть на парня.

«Это ведь тот самый тип, из магазина!» – промелькнуло в голове Георгия Гавриловича.

Парень взглянул ему в лицо и широко улыбнувшись сказал:

– Не уж что вы меня узнали?

– Нет. – холодно ответил Георгий Гаврилович и потянул дверь на себя.

– Ну как же, я же вижу, что узнали меня! Это же я, Николай, сын вашего покойного брата.

– Вы меня с кем-то спутали… – нервно пробурчал Георгий Гаврилович и еще раз попытался дернуть дверь. В этот момент он заметил, что парень плотно прижал ее ногой и всем своим видом показывает, что никакой ошибки быть не может.

– Вы, Георгий Гаврилович Солянка. А я Николай, сын вашего брата.

– У меня нет брата! – холодно ответил Георгий Гаврилович, он с силой дернул дверь, но ничего не вышло.

– Как же нет? Александр Солянка, вспомнили?

– Смутно помню.

– Может пригласите на чай?

Георгий Гаврилович понял, что ему не отвертеться. Он осознавал, о чем может пойти разговор, но пути отступления не придумал.

– Проходите. – прошипел он, после чего глубоко вздохнул, закатив глаза и парень отпустил ногу.

В коммунальной квартире на одной из центральных улиц города, в которой много лет жил Георгий Гаврилович, пахло сыростью, в коридоре было развешено соседское белье, валялись банные принадлежности, в углу пылился старый самогонный аппарат, рыболовные снасти, и прочий хлам, не поместившийся в скромные комнаты жильцов. Среди прочего мусора на полу было много детских игрушек. Николай наступил на одну из них, и та издала свистящий звук, от которого хромающий Георгий Гаврилович подпрыгнул и выругался.

Детей у самого Георгия Гавриловича не было, последняя женщина, которая у него была, с отвращением заметила, что каждый день от него пахнет звериным сексом. Ее нестерпимо тошнило от этого с трудом смывающегося запаха барсучьего семени и в итоге она ушла. Комната Георгия Гавриловича одиноко пустовала без женских рук, не стенах завернулись обои, на которых были видны высохшие следы потопа, устроенного соседом сверху, элементами декора являлись старые советские плакаты, призывающие к труду и оленьи рога, под которыми грозно висело ружье. Войдя в комнату Георгий Гаврилович скинул пиджак и положил пакет на стол.

Беспардонно плюхнувшись в протертое кресло Николай закинул ноги на чайный столик и спросил:

– Стреляет?

– Кто? – переспросил окончательно поникший Георгий Гаврилович.

– Ружо.

– А, это…ну да, почему бы и нет.

Николай обратил внимание на лежащий рядом пакет и аккуратно приоткрыв его, указательным пальцем спросил:

– Что сегодня за праздник?

– Не ваше дело. – ответил Георгий Гаврилович и поставил пакет на подоконник.

– Водка и сосиски! Да вы аристократ! – рассмеялся парень.

Николай закурил сигарету.

– Я попросил бы вас не курить. – грозно начал Георгий Гаврилович.

– Не беспокойтесь, папаша! Это легкие.

– Я не о вашем здоровье беспокоюсь! У меня в комнате не курят!

– Позвольте мне такую вольность, все же мы с вами на так часто видимся, хотелось бы полностью насладится моментом воссоединения последних представителей семьи. Не нарушайте идиллию этого дивного момента. – с театральной выразительностью произнес молодой человек издевательски улыбаясь и хитро прищурив глаза.

– Какой семьи? Бросьте вы эту сигарету…и обувь снимите, черт вас дери, вы находитесь в чужом доме. – раздраженно ответил Георгий Гаврилович.

– Я к вам по какому делу! – перебил Николай, продолжая раскуривать сигарету.

– По какому же? – прошипел как змея Георгий Гаврилович, чувствуя подвох.

– Может быть поставите чайник, выпьем по кружечке, а потом поговорим? – спокойно спросил Николай.

– Послушайте юноша, я не намерен терпеть у себя дома подобного хамства. Говорите зачем пришли, и перестаньте стряхивать пепел на ковер! – разгневанно зарычал Георгий Гаврилович.

– Полегче, Георгий, Жорж, дядя Жорж! Могу я вас так называть? Дядя Жорж? – примиряюще начал Николай.

– Нет, я против!

– Все же, я бы настоял. Звучит красиво. – парень мечтательно глядел в потолок и пускал кольца дыма изо рта.

– Я бы не хотел, чтобы меня называли на французский манер, да еще так…по-щегальски! – Георгий Гаврилович с гордой обидой задрал нос.

– Ну мы же с вами не чужие люди, прошу вас, к тому же, вы сейчас выглядите как настоящий Жорж. Этот ваш винтажный наряд, но думаю вы как раз по моде. – молодой человек с издевательской улыбкой окинул взглядом Георгия Гавриловича.

– Колька, щенок, ну ка хватит играть со мной в эти игры! Говори зачем пришел! – разъяренно закричал Георгий Гаврилович, ужасно смутившийся столь наглому замечанию в адрес своего парадного костюма.

– Ах, вы все-таки меня помните, дядя Жорж! Что же вы тогда дурачка из себя корчите?

– Ну ка выметайся отседова! – заорал Георгий Гаврилович, вскинув по-фашистски руку от сердца к двери.

– На улице дождь! Не гоже выпроваживать гостя, дядюшка. – спокойно ответил Николай.

– А мне плевать!

– Значит вы, папенькины денежки решили себе оставить? Так? – не обращая внимания на агрессивный выпад, продолжил Николай, разглядывая свои ногти на руке.

– Так вот ты зачем пришел, оборванец? Нет у меня никаких денег, мы с твоим отцом не общались с тех пор, как ты на горшок ходил, а папка за тобой по квартире бегал, чтобы задницу подтереть. Решил теперь мне на шею сесть? А вот тебе! – в разгоряченном состоянии Георгий Гаврилович сунул дулю прямо под нос Николаю. Николай в свою очередь, не обратил на него никакого внимания.

– Думаю, вам нужно со мной поделиться, нет, я в этом просто уверен! Вам это необходимо! Кстати, чем у вас воняет? Как будто…или… – Николай задумался, резко встал и одним шагом подскочил к Георгию Гавриловичу. Ошарашенный инженер замер в ожидании, что его будут бить, но Николай взял его за руку и понюхал рукав.

– Тфу ты, дядя Жорж, чем от вас так воняет? Вас что, пыталась изнасиловать стая бродячих псов? По каким канавам вы ползали? Когда вы отдадите мне, полагающиеся мне восемьдесят процентов наследства, я обещаю подарить вам парфюм из последней коллекции какой-нибудь именитой парфюмерной компании. Мой хороший друг, продает контрабанду из Италии…

– Ни черта ты не получишь, твой покойный отец захотел оставить тебя без гроша! – вновь закричал Георгий Гаврилович.

– То есть существование денег, вы не отрицаете?

Георгий Гаврилович растерялся, ему показалось, что если бы он вел себя более спокойно и сдержанно, то возможно отвел бы от себя подозрения. Но он явно где-то просчитался и теперь уже сам не помнил, упомянул ли про существование денег.

– Ну как, дядя Жорж? Готовы поговорить спокойно? – снова плюхнувшись в кресло, спросил Николай.

– Пшол вон, щенок. – прошипел Георгий Гаврилович, разгневанный дерзким поведением племянника и собственной невежественностью в вопросах полемики.

– Постыдились бы, дядя Жорж. Вы же из солидной петербургской семьи, а разговариваете так, будто всю жизнь танцевали камаринского в трактирах. Ну ничего, я вас прощаю. Мы с вами нормально побеседуем, вот только чаю бы… – Николай забегал глазами в поисках чайника для кипячения воды.

– На подоконнике… – сказал Георгий Гаврилович, понимая, что просто так не отвертеться, и пора брать себя в руки.

– Вот и славненько. – Николай потер руки и улыбаясь направился к чайнику.

Георгий Гаврилович молча присел на стул и сгорбившись уставился в пол. Он был сильно раздражен внезапным визитом, и его мысли беспорядочно двигались с нарастающей скоростью, словно молекулы кипящей воды, порождая только брань и недовольство. Собственно, он так и представлял свою голову, в виде трясущегося чайника, из которого вот-вот повалит пар. Но сейчас от него требовалось взять себя в руки и тактично выпроводить ретивого юнца. Николай присвистывая наливал воду, а Георгий Гаврилович злобно наблюдал.

– Ну так что, готовы говорить? – спросил Николай.

– Какого черта ты хочешь? Говори и проваливай! Я занятой человек!

– Ой как грубо, дядя Жорж, ой как грубо, хватит вам уже чертыхаться! К вам пришел единственный живой родственник, а вы так нехорошо себя ведете. Я вижу, что вы крайне занятой человек. – сказал Николай, вытащив водку из стоящего на окне пакета, и с интересом уставившись на этикетку.

– Убери свои руки от моих вещей! Ты хотел со мной говорить? Так вот, я тебя слушаю, что ты хочешь мне сказать?

– Я хочу знать, дядя Жорж, что вы делали сегодня в двенадцать часов дня в нотариальной конторе? – хитро прищурившись начал Николай.

– Какое тебе дело? Я писал завещание или консультировался, или еще что-нибудь делал. И вообще, это тебя не касается! Ты что за мной следил? – возмущенно выдавил из себя разгневанный инженер.

– Я вам отвечу сам. Вы справлялись о финансовых делах моего покойного батюшки. А точнее, получали свою часть наследства. – будто, не замечая острых реплик своего дяди сказал Николай.

– Хочу подчеркнуть! Свою! – холодно прошипел Георгий Гаврилович, твердо убедившийся, что отвертеться здесь не получится и пора переходить в наступление.

– Подчеркивать ничего не нужно, и мне и вам, прекрасно известно, что мы с вами являемся ближайшими родственниками покойного батюшки и имеем одинаковые права на наследство.

– Вон от сюда. – спокойно сказал Георгий Гаврилович. Он сидел, упираясь локтями в колени и устало прикрывал лицо ладонями.

– Мы не договорили… – начал Николай.

– Вон! – значительно громче произнес Георгий Гаврилович, не поднимая головы.

– Но… – начал Николай.

– Вон я сказал! – заорал Георгий Гаврилович.

– Ну знаете…сейчас я уйду…но…а, впрочем, сами увидите. – Николай потушил очередную сигарету в кипящий чайник и гордо вышел, хлопнув дверью.

– Да что ты можешь сделать, сосунок! Ты только вчера спрыгнул с отцовских коленей, а уже строишь из себя взрослого! Пришел, и строит из себя сыщика, да мне плевать что ты там задумал! – заорал ему вслед Георгий Гаврилович, но быстро опомнился и почувствовал, что ведет себя совсем неприлично.

– Чертов щенок… – пробурчал себе под нос Георгий Гаврилович и закинул в закипающий чайник принесенные сосиски.

Николай вышел из подъезда громко хлопнув дверью и снова закурил сигарету.

– Значит, не хочешь по-хорошему, дядя Жорж? – рассерженно произнес он себе под нос.

Георгий Гаврилович сидел на скрипучем табурете посреди своей комнаты и раскачиваясь рассуждал вслух.

– Что этот наглец себе позволяет!? Вламывается в чужой дом, ведет себя как скотина, требует деньги! Деньги! У меня ведь теперь есть деньги!

Георгий Гаврилович задумался. Миллион все же был не той суммой, с которой остатки жизни можно провести в объятиях роскоши, но сам факт наличия такой суммы в кармане не мог не радовать простого инженера. Разыгравшаяся фантазия, рождала самые причудливые картины. Георгий Гаврилович представлял себя лежащим под Кубинским солнцем в разноцветной панаме. На Кубе Георгий Гаврилович никогда не был, поэтому она представлялась ему подобной курортам черного моря, с многочисленными шалманами и пивными. Когда он не стесняясь сбрасывал плавки на пляже в Симеизе. Но в новой фантазии был уже другой «он», богатый и статный. Вокруг ходили девушки в купальниках разной степени откровенности и ему не нужно было прятать похоть под солнцезащитными очками, ведь теперь он был не просто инженером, отвечающим за насосную станцию, перекачивающую сотни литров грешного сока побежденных техническим прогрессом зверьков, он был новоиспеченным обладателем крупной суммы денег. Девушки кокетливо улыбались и шёпотом спрашивали у подружек: «Кто этот импозантный мужчина в панаме?»

«Это советский инженер, новый рублевый миллионер» – отвечали им те кто знал.

«Ого, ничего себе!» – восхищались окружающие.

– Может быть имя Джордж мне действительно подойдет? – с довольной улыбкой произнес Георгий Гаврилович, окончательно провалившийся в фантазийный мир своего богатства. Полуголые женщины со смуглой кожей танцевали вокруг него трепака, когда за дверью раздался громкий голос:

– Жора!

– Жора, блядь. – проревел еще громче голос и в дверь сильно постучали три раза.

Георгий Гаврилович встрепенулся будто воробушек и на цыпочках подошел к двери.

– Жора, я знаю, что ты там, Жора. А ну открывай!

Внезапно, у Георгия Гавриловича запершило в горле. Он слегка откашлялся, прикрыв рот, но осознав, что выдал себя, прикусил рукав. Человек за дверью затих и прислонился ухом к замочной скважине.

– Я слышу тебя Жора, слышу твое дыхание. – проговорил шёпотом человек за дверью.

Георгий Гаврилович, решив, что дальнейшая конспирация не имеет никакого смысла отошел на цыпочках к окну и притворным голосом, ответил гостю из дальнего конца комнаты:

– Кто там? Я сплю.

– Ты не спишь, Жора. Я тебя вижу в замочную скважину! Открывай, Жора!

Распахнув дверь, Георгий Гаврилович увидел покачивающегося на ногах соседа Володю. Тот в свою очередь смотрел на инженера мутными стеклянными глазами.

– Дай полтинник! – сказал Володя, не здороваясь.

– Что? – переспросил Георгий Гаврилович, подавляя притворную зевоту.

– Полтинник! – повторил Володя.

– Я не дам вам денег, к тому же вы пьяны… – возмутился инженер, но не успел договорить.

– Ты мне должен! – заревел Володя, воинственно упершись руками в косяки дверного проема.

– Позвольте, ничего я вам не должен. – удивился Георгий Гаврилович.

– Может и не должен. – спокойно подтвердил Володя и громко икнул.

– Так что же вы пришли?

– Давай полтинник.

– Ничего я вам не дам.

– Как это получается? Миллионэром значит стал, а полтинник жалко? – обидчиво вскрикнул Володя.

– Глупости какие-то… – растерянно начал инженер Солянка.

– Я все слышал, стоял вот здесь и все слышал… – зашипел Володя.

– Какое вы имели право? Это не ваше дело, и вообще, вы все неправильно поняли. – Растерянно пытался оправдаться Георгий Гаврилович.

– Значит так. Если прямо сейчас я не получу сотню, то прямиком пойду по соседям с историей о подпольном миллионэре, живущем с ними на одной жилплощади.

Георгий Гаврилович не хотел сплетен и машинально полез в карман за деньгами. Все что он смог ответить обидчику:

– Был же полтинник?

– А теперь двести. – подытожил заплетающимся языком, еле удерживающийся на ногах Володя.

Получив деньги, шантажист направился прямо по коридору, держась рукой за стену, будто слепой.

Георгий Гаврилович почувствовал, что устал. Сняв с ноги башмак, он лениво швырнул его в угол, следом за ним отправился второй. Уставший от дневных потрясений инженер Солянка, сел на диван и тут же и открыл бутылку водки.

Николай и Валя

Быстрыми шагами по проспекту шел молодой человек незаурядной внешности. Густые вьющиеся волосы скульптурный греческий нос, большие карие глаза и легкая небритость. Встречные девушки кокетливо улыбались ему, и поймав взгляд, смущенно отворачивались. Парень был красив собой, и неплохо одет. Нахмурив брови, он шагал по центральному проспекту засунув руки в карманы куртки. Его лицо выражало крайнюю степень озабоченности. Наконец он остановился и закурил сигарету. Ему некогда было думать о девушках и их игривых улыбках. Необходимо было взять себя в руки и на холодную голову придумать план дальнейших действий. Реакция дяди на визит племянника крайне рассердила Николая. Немного успокоившись и осмыслив происходящее, он даже ехидно улыбнулся.

– Ну ладно, дядя Жорж, посмотрим кто кого! – сказал он сам себе. На небе вновь появилось солнце и беспощадно выжигало поднимающиеся паром над землей лужи прошедшего дождя. Он уже немного отошел от горячки, в которую впал, после скандальной встречи, и теперь в его голове снова воцарились спокойствие и порядок. Выбросив окурок, Николай взглянул на себя в витрину магазина напротив. Он увидел молодого парня, глаза которого горели пламенем свободы, пламенем борьбы за идеалы молодости. Это пламя могло бы изменить мир, сдвинуть горы, заставить время пойти вспять, но сразу после того, как нога Николая брезгливо перешагнет через оплёванное эго упрямого дяди. Улыбнувшись своему отражению, он поправил челку, гордо выпрямил осанку и направился дальше по проспекту. Теперь он уже замечал проходящих мимо молодых нимф и горделиво задрав нос отвечал на их улыбки лукавым загадочным прищуром.

Николай жил у своего товарища, бывшего однокурсника Вали. Это была просторная комната в коммуналке с видом на центральный проспект. Валентин по праву владел комнатой, оставшейся ему от бабки и брал со своего близкого друга скромную плату за жилье. Ребята отлично уживались, так как личная жизнь у Вали отсутствовала. Все его время занимала работа. К тому же, Валя был убежденным гомосексуалистом, не из тех людей что пробуют что-то новое и не из тех что поехали крышей и хотят поделиться с миром своим безумием, а из тех что тихо и мирно любят хуй. Валя трудился на художественном поприще, целыми днями, он бегал по центру и продавал свои картины заезжему люду. Часами Валя мог просиживать за мольбертом на дворцовой калякая портреты желающих за отдельную плату, увековечить себя на бумаге. Паренек был выдающихся талантов в живописи и по желанию мог исполнить любой идиотский каприз иностранного туриста, будь то смешной шарж с огромными головами и гипертрофированными улыбками или точный портрет налепленный на тело атлета или фигуру ушедших эпох с приличествующим тому костюмом или мундиром. Валя мастерски копировал любые стили, от чего постоянно пребывал в печали в поисках своего. Однажды, по заказу одного престарелого французика, он так виртуозно нарисовал заказчика в стиле Поля Гогена, что единовременно получил немалый гонорар от довольного покупателя. Восторженный француз, заявил, что Валя современный гений импрессионизма. Но в действительности, для Вали, подобная работа была сущим пустяком, небрежным наброском мазков и баловской игрой с цветами. Посчитав что искусство это не подражание великим с издевательским коллажированием лиц туристов, Валя обещал себе пропить в тот же вечер, все до копейки. Так он и поступил. Но сумма гонорара была столь велика для желудка, что Вале пришлось напропалую угощать всех посетителей излюбленного Валей кабака, но и тогда деньги остались. Следующую неделю Валя провел в реанимации под капельницей с сильной интоксикацией организма. Бывало и такое, что он просто часами лежал на полу, весь измазанный красками в поисках так редко появляющейся музы. Чтобы не умереть в одиночестве в творческих стенаниях, Валентин подселил к себе своего студенческого товарища Николая, который служил хорошим собеседником и проявлял себя как очень прилежный сожитель. Коля мог дать хороший совет и вообще неплохо разбирался в искусстве, не осилив и половины академических часов злополучной альма-матер. Николай не был доволен своим нынешним положением дел и стесненными обстоятельствами в которых вынужден был пребывать. Он был человеком широкой души и расставался с деньгами легко, именно по этому их никогда и не было. Он не считал себя частью творческой интеллигенции, но повадки имел те же. Молодая творческая богема Петербурга жила пошленько, но с полагающейся ей надменностью и дешевым аристократизмом. Вечера за ларёчным вином, разговоры о парадигмах искусства, и чванливое пренебрежение к непосвященным, становились основными целями существования. Каждый год художественные вузы выплевывали в мир новую пачку снобов, готовых рассказать миру о своей уникальности, за стойкой бара каждую пятницу вечером, после смены на кассе в магазине «Все для художника». Обреченные на скитания с бесполезным дипломом искусствоведа, эти люди как правило заканчивали свои творческие проекты не начав, а искусству посвящали лишь беседы о нем. Бесконечный разговоры о высоком смогли утомить Николая еще во время учебы в академии, но иногда ему все же нравились посиделки с тем самым дешевым винишком и философией. Он не хотел закончить свои дни пытаясь построить карьеру в гардеробе краеведческого музея, поэтому работал где придется, как правило не слишком долго, чтобы не воспринимать это как свою профессию. Ну и конечно, постоянно думал об искусстве и жертве, которую нужно принести, чтобы создать какой-то необыкновенный проект. Настоящим, как считал Николай, людям искусства, необходимо пребывать в нужде, как в старой поговорке. Это позволяет разуму работать на пределе, и открывать перед человеком неожиданные грани его собственного сознания. Словно путник пересекающий пустыню и вдруг осознавший, что способен совершить подвиг на грани жизни и смерти, творец должен проходить испытания, чтобы через них познать себя. Своим испытанием Николай считал пребывание в этой самой комнате, на полу которой были разбросаны принадлежности для живописи, наброски и прочий хлам, а по стене бродили громадные тараканы, размером с ладонь ребенка и хищно поглядывали на крошки, застрявшие в бороде, заснувшего на полу Вали. Когда Николай вошел в комнату Валя испуганно приоткрыл глаза и ловко сел по-турецки пытаясь сфокусировать зрение.

– С пробуждением тебя. Ты что, снова заснул на полу? – спросил Николай, пытаясь стащить с ноги башмак.

– Выходит, что так, лежал знаешь ли размышлял о жизни. – ответил растирающий глаза ладонями Валя.

– Смотри, однажды так заснешь с крошками на бороде, а эти твари утащат тебя в подвал и придадутся пиршеству. Не все же им использовать тебя как предмет мебели. Они уже как по расписанию не тебе столуются.

Николай схватил ботинок и со всей силы метнул в убегающего на всех своих огромных лапах таракана, ухватившего таки кусок булки и спешащего схоронить его под полом.

– Все мы божьи твари, Кэл. Пусть едят доходяги, кто я такой чтобы их судить? – с философской ноткой ответил Валя.