Текст книги "Петля инженера. Солянка"

Автор книги: Кирилл Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Книга первая: Петля инженера

Наследство

Рослый пожилой гражданин, с плевком седых локонов, аккуратно зачёсанных от висков к облысевшей макушке, морщился глядя на прилавок с сосисками. За стеклянной витриной прилавка лежали аппетитные яства, обтянутые пищевой оболочкой и даже у магазинной кошки, грациозно гарцующей вдоль продуктовых рядов, жадно текли слюнки. Она попрошайнически мурлыкала и кокетливо строила глазки владельцам торговых точек. Лицо пожилого человека было угрюмым и напряженным. В отличии от кошки он не рассчитывал столоваться на дармовщинку. При виде цен на товары, его густые брови раздраженно пританцовывали, потрескавшиеся пухлые губы сворачивались в трубочку, а на величественном орлином носу то и дело раздувались ноздри. Он крутил головой из стороны в сторону, бросая взгляд на ценники то одним то другим глазом и раздраженно теребил повисшие на носу очки. Из-за угла соседнего отдела за ним тайком, наблюдал молодой парень, делая вид, будто особо внимательно и кропотливо выбирает для покупки куриную тушку. На деле, он странновато крутил в руках умерщвленную птицу поворачивая ее с боку на бок с видом особого знатока. К нему в руки попало ощипанное тельце птицы внушительных размеров, это был джерсийский гигант, и парень, деловито оценивая качество продукта, взглянув на внутренности через гузно, словно в подзорную трубу, косился на пожилого человека, небрежно пытаясь сохранить конспирацию. Вокруг суетились и толкались люди, слетевшиеся на распродажу в торговые ряды. Торговцы смотрели на них с надменной зевотой. Маленькими перебежками от прилавка к прилавку, в полусогнутом состоянии, люди приценивались к товарам. Кто-то смотрел яйца на свет, кто-то стучал по арбузам, а некий странный покупатель в берете, заговорщически оглянувшись по сторонам, исследовал качество огурца, проведя несчастным овощем под носом, громко и протяжно шмыгнув. Пожилой гражданин, не обращая внимания на переполох вокруг, застыл в немом возмущении. Кошка подозрительно игриво обнюхивала его штанину, издавая кряхтящие звуки, и его желудок, в унисон с кошкой мурчал, ощущая рядом продукты питания. У пожилого человека, как говорится «сосало под ложечкой», но разум выражал протест деспотичным расценкам. Приложив немалое усилие, он тяжело сглотнул, вытянулся по швам и взнервленно потеребил ворот.

– Что за цены у вас, гражданочка? – спросил пожилой человек.

Крупная женщина, работница мясного отдела, надменно взглянула на него из-за прилавка. На ней был белый передник, из-под которого бесстыдно выступали исполинского размера молочные железы, гордо вывешенные на грудь, словно ордена за доблесть, в борьбе с демографическим кризисом и многолетний бойкот контрацепции. На голове продавщицы красовался глубоко сдвинутый на лоб кокошник с надписью «МясТорг», из-под которого грозно выглядывали виртуозно выведенные синим карандашом витиеватые узоры бутафорских бровей. Женщина старательно чавкнула ртом и надула жевательную резинку в пузырь, в нетерпении глядя на покупателя. Приосанившись, она уперла руки в бока и исказилась в брезгливой гримасе?

– Покупать будешь? Или поглазеть пришел?

При слове «поглазеть» глаза мужчины невольно скользнули по откровенному декольте на блузе продавщицы, вызвав резкую вспышку эротической фантазии, в которой он был словно младенец у сосца партизанской мадонны. Пожилой человек покраснел и утерся платком. Женщина сразу же заметила робкий взгляд и спешно начала поправляться.

– Нахал! Извращенец! – взвизгнула она, и сутулый охранник, задремавший на посту, выпрямился на стуле и выпучил стеклянные глаза, схватившись за кобуру для фонарика, наполненную карамельными конфетами так, словно внутри должен лежать вороненый наган. Все присутствующие оглянулись. Тайный наблюдатель небрежно отбросил тело убиенного джерсийца и приподнял брови.

– Все нормально, Федя, я разберусь! – сказала продавщица и наклонилась через прилавок.

– Меня зовут Люся. Заканчиваю в восемь. – шаловливо улыбнувшись шепнула она, и ловко засунула что-то в карман, в страхе отшатнувшемуся покупателю.

– Можно мне сосисок, кило… – растерянно сказал гражданин, опешив от неожиданности.

Получив в распоряжение прозрачный пакет с сосисками пожилой человек вышел на улицу. Немного покопавшись в кармане, он достал скомканную бумажку и развернув ее начал нервно поправлять очки. На бумажке был номер телефона. Он тут же смял несчастный клочок бумаги и занёс руку над урной, но на секунду задумавшись, вновь его расправил и аккуратно сложил. Похлопав себя по бокам, человек запустил руку в глубь другого кармана и тщательно исследовав содержимое, извлёк документ. Мелким текстом на нем было напечатано:

«Уважаемый, Георгий Гаврилович, вам необходимо явиться в нотариальную контору, по указанному адресу, по вопросу наследства вашего покойного брата»

– Покойного брата! – в слух повторил Георгий Гаврилович поднимая очки на лоб. Все вопросы касающиеся семьи вызывали у Георгия Гавриловича чувство тревоги и медленно наплывающего чувства недовольства. Он считал себя хозяином своей не самой интересной жизни, но так или иначе, семья всегда пыталась сыграть роковую роль в его судьбе.

На минуту он погрузился в раздумья, но опомнившись горько сплюнул и быстро зашагал по улице, по-солдатски размахивая руками и цокая словно конь, набойками на протертом каблуке. Он немного похрамывал и кряхтел при ходьбе, сказывалась старая трудовая травма, о которой никак не получалось забыть из-за насущно знакомой петербургским курильщикам метеозависимости. На небе бродили тучи, воздух был влажным и тяжелым, все говорило о том, что предвещаются кратковременные изменения в погоде. В Петербурге стояло на редкость жаркое лето, улицы плавились от солнца, а у фонтанов выстраивались очереди из желающих подмыться бомжей, но на Георгии Гавриловиче был старый шерстяной пиджак, в цвет широких брюк со стрелками, из-под которого выглядывала рубаха цвета фламинго. На ногах блестели контрабандные штиблеты, купленные у челночников при Горбачеве, и изрядно истасканные по кабакам на закате эпохи генсеков. Теперь Георгий Гаврилович надевал их только по особым случаям. В прошлом веке считалось, что для представителя рабочего класса, у него был неплохой вкус, как на женщин, так и на одежду. Этому необыкновенному свойству характера он был обязан отцу, который даже на фронте отличался строгой аккуратностью к гардеробу, безупречным обаянием, манерами и как следствие успехом среди медсестер, одна из которых стала матерью Георгия Гавриловича.

Важно упомянуть о семье Георгия Гавриловича, которая всегда играла важную роль в судьбе нашего героя, вне зависимости от его желания. Мать была молодой художницей из хорошей семьи, практически не тронутой репрессиями, и великолепно играла на пианино. На войне оказалась, как и все, потому что война началась. Отец Георгия Гавриловича обольстил ее с легкостью актера Ленфильма. Он был фронтовым врачом, героем войны, и конечно же любимцем женщин. Жили не богато, но война закончилась и постепенно жизнь встала на рельсы. После войны отец работал в НИИ, давал лекции и занимался научной медициной, он даже придумал мазь от герпеса на основе пчелиного мёда, за что получил много наград и похвалы от разных министерств и секретарей. Чудесное средство необходимо было обильно наносить на пострадавшую часть тела в течении трех недель и использовать в купе с другими препаратами внутреннего применения. Мазь как выяснилось, изготавливалась по народному рецепту, что не помешало отцу Георгия Гавриловича получить патент и обзавестись полезными знакомствами, неплохим жильем и другими подарками от благодарных людей в слипшихся штанах. Судьба сложилась так, что однажды его мазь попала не в те портки и глава семейства исчез. Кто-то свыше, пострадал от амурного недуга и проходив с недельку с липким пахом, счел лекарственное средство обычным шарлатанским плацебо. Отец семейства просто испарился, будто и не было человека. Мать семьи конечно же пыталась навести справки, но система отрицала его существование, награды и регалии. Человек перестал существовать на бумаге, на словах и во плоти. Более того, люди, которые знали его, делали вид будто ничего не слышали о таком гражданине и никогда его не видели. Человек исчез формально, вербально и физически. Ввиду столь абсурдных обстоятельств, члены семейства уже и сами начали сомневаться, в существовании такого человека. Но Георгий Гаврилович запомнил отца вечно улыбающимся, сморщившимся стариком с большим носом и николаевскими усами из-под которых всегда дымила трубка. Отец всегда был безупречно одет, от него пахло табаком и парфюмом. Он никогда не говорил о войне и сопутствующих ей ужасах, тайком от матери он всегда говорил о женщинах, а в присутствии матери о медицине и успехе его мазей. Сам Георгий Гаврилович не обладал способностями к медицине и коммерческому авантюризму. Но женщин он любил не меньше отца. Не мало женских сердец было растоптано лоснящимися на солнце, «фраерскими» туфлями, подобно тем, что сейчас были на нем. Не мало было нимфеток готовых сорвать с молодого инженера пеструю рубаху и брюки со стрелками. Но теперь он был не молод, и на скончании века совсем перестал понимать во вкусах и модных веяниях. На дворе заканчивался второй десяток, второго тысячелетия, и Георгий Гаврилович с грустью понимал, что остался где-то там, на обломках давно потонувшего корабля ушедшей эпохи на границе тысячелетий. Открыв скрипящий шкаф, он просто надел на себя все, в чем когда-то блистал, и чувствовал себя в этом вновь молодым и привлекательным. Сам того не подозревая, он с точностью игрока в дартс, попал в самое яблочко винтажной моды, вызывающей глубокое почтение у современной молодёжи. И даже самый отпетый хипарь, помешанный на барахолках, снял бы широкополую федору, при виде этого пожилого пижона.

Георгий Гаврилович хотел устроить себе маленький праздник. Настроение было приподнятым и торжественным. Сегодня у него был день рождения, но словно папуас из лесов амазонки, Георгий Гаврилович знал лишь свой примерный возраст, небрежно сосчитанный по знаменательным событиям, каких было не много. Как и любому человеку, ему не хотелось стареть, и он нарочно отказался от напоминаний об этом неминуемом процессе. Но праздник есть праздник, от этого отказываться нельзя, по-этому, размахивая пакетом с сосисками, кряхтя и прихрамывая, он направлялся уладить дела и затем немного побаловать себя ужином, на который, по мимо сосисок, собирался приобрести бутылку водки объемом не более ноль три, чтобы не забалдеть.

По проспекту шли демонстранты с плакатами, призывающими неравнодушных восстать против диктатуры режима. По всюду слышались политические лозунги и Георгий Гаврилович свернул за угол чтобы не быть случайно схваченным службами обеспечения порядка. Он перестал интересоваться политикой два, а то и три десятка лет назад, на рубеже тысячелетий, когда и сам боролся за целостность привычного ему мира, но одержав сокрушительное поражение, оставил в сердце теплый уголок для приятной ностальгии по мороженому за одиннадцать копеек и похожему, по словам очевидцев, на ослиную мочу, пиву из автомата за двадцать две копейки.

– Удивительно… – пробормотал он, смотря как молодые люди раскачиваются на фонарях с оскорбительными криками в сторону власть имущих.

– Спокойно вам не живется. Палкой бы по голове надавать, чтоб не повадно было. – буркнул он, считая, что самые важные события в жизни страны произошли почти-что три десятка лет назад, а все что было после, лишь движение по инерции, которое не стоит пытаться прервать, подставляя хрупкую ногу под колеса неспешно ползущего поезда.

Георгий Гаврилович редко смотрел телевизор, но о жизни знал ровно столько, сколько позволяли знать телепередачи государственных каналов. Опасаясь быть причисленным к хулиганам, он развернулся и быстрыми шагами скрылся в переулке. Его путь лежал в злополучную нотариальную контору, принёсшую дурную весть и что того хуже, заставившую Георгия Гавриловича вновь включить фонарик в бездне нежеланных воспоминаний.

У нотариуса

– Солянка! Закричала молодая секретарша, высунувшись из-за двери кабинета в который уперто пытался пробиться Георгий Гаврилович, но быстро был осажен коллективом собравшейся очереди.

– Солянка! Уже с сомнением повторила она и недоумевающе уставилась в свой список.

– Это я! – отозвался задремавший Георгий Гаврилович и поднял пакет с сосисками над головой, чтобы его заметили.

– Вы? – с сомнением спросила секретарша.

– Я! – Убедительно ответил ей Георгий Гаврилович.

– Это у вас фамилия странная такая? – издевательски повторила девушка.

– Так точно. Фамилия. Георгий Гаврилович Солянка.

– Тогда проходите. Самуил Матвеевич вас ожидает. – девушка говорила тонким кукольным голоском и игриво раскачивалась на каблучках. Глядя на ее аккуратную стройную фигурку и аппетитные формы, облаченные в строгий костюм плотно облегающий к телу, можно было простить ей легкое хамство. Мало вероятно, что эта девушка могла похвалится профессиональными навыками, но скорее всего она доставляла своему непосредственному начальнику немалое эстетическое удовольствие, как экзотическое растение, которые ставят в офисах или аквариум с тропическими рыбками. Одетая в узкую блузку и коротенькую чёрную юбку, она вызывала большое желания созерцать и смотрелась лучше любого морского окуня и кактусов. Однажды, девушка с удивлением спросила, почему выданная ей униформа с логотипом компании, на размер меньше чем нужно для содержания ее пышного бюста, и почему, ей, как простому офисному работнику, воспрещается носить свою, приличествующую должностному положению, одежду. Сделав безразличный вид, руководитель лишь развел руками, в знак того, что есть некий непоколебимый регламент, обязывающий себя соблюдать, а с размером вышла какая-то ошибка. Самуилу Матвеевичу не хотелось оправдываться перед подчинённой из-за каких-то глупостей, поэтому он постарался вложить в свое лаконичное объяснение достаточное количество сухой информации выставляющей собеседника невеждой в вопросах организационных. Бедной девушке пришлось смирится и втиснуться в униформу. Она конечно же попросила заказать другой комплект одежды, но Самуил Матвеевич строго объяснил, что в соответствии с трудовым кодексом спец комплект выдается раз в квартал. Наблюдая за тем как его подчиненная, стесненная тугой одеждой, гарцует по кабинету, он довольно причмокивал. Дела последнее время шли не важно, как по части рабочей, так и личной. По-настоящему денежных клиентов Самуил Матвеевич уже давно не принимал и последнее время пытался выжать прибыль из всего что попадало под руку, спасая свой когда-то процветающий бизнес. Он уже не помнил, когда последний раз по душам, без упреков разговаривал со своей единственной дочерью, это заставляло его взгрустнуть. Но каждый раз, глубоко погрузившись в намозолившую оба глаза волокиту, или поймав состояние меланхолии, он просил подчиненную приоткрыть окно, и наслаждался тем, как она медленно и грациозно проплывает перед глазами.

Георгий Гаврилович вскочил со стула и зашагал по паркетному полу, громко отбивая чечетку своими лакированными штиблетами. В кабинете сидел полный мужчина в белоснежной рубахе плотно натянутой в области живота и тяжело дыша смотрел на хаотично разбросанные на столе папки с документами. Время от времени он подергивал воротник и кричал:

– Катенька!

– Да, да, да, Самуил Матвеевич! – отвечала Катенька, голосом канарейки.

– Катенька! Почему так жарко?

– Так жара на улице! – с наивным недоумением отвечала Катенька.

– Так ведь у нас висит кондиционер!

– Он ведь уже неделю как не работает. Ждет ремонтников.

– Черт бы их побрал! Так и помереть не долго. – бранился Самуил Матвеевич злобно треплющий ворот своей рубахи. Несмотря на то, что он испытывал серьезный дискомфорт в связи с поломкой, в сложившейся ситуации был ряд положительных моментов. Работа в душном помещении заставляла его подчиненную расстегивать плотную блузку ниже границы приличий.

– Присаживайтесь! – сказал он, указывая рукой на стул, переминающемуся с ноги на ногу Георгию Гавриловичу.

– Вы Кулебяка? – спросил он прищурившись.

– Солянка! – с нескрываемым недовольством ответил Георгий Гаврилович.

– Ах, гражданин Солянка, простите великодушно! Совсем заработался. Меня зовут Самуил Матвеевич Мендель. Вы знаете, по какому делу мы вас вызвали? – жеманно произнес он, открывая папку с документами.

– Не имею ни малейшего понятия. – соврал Георгий Гаврилович.

– Ну как же вы не знаете? Мы вас уже несколько дней ждем! Речь пойдет о наследстве вашего покойного брата…

– Ничего об этом не знаю, мы с братом не были близки и мне ничего от него не нужно!

– Однако, он оставил вам в наследство приличную сумму. Но если вы отказываетесь…

Эти слова волшебным образом подействовали на Георгия Гавриловича, растопив его напускное равнодушие.

– Нет, нет! О какой сумме речь? – встрепенулся Георгий Гаврилович.

– Один миллион рублей.

Георгий Гаврилович поднял брови и с недоумением спросил:

– Почему такая ровная сумма? Почему не триста тысяч, или не миллион пятьсот?

– Эту сумму определил покойный. Все остальное имущество, он пожертвовал в благотворительные фонды, в основном в фонд защиты животных. Большая часть, конечно ушла на покрытие семейных долгов, но и зверушкам перепало. А вам вот, миллион деревянных! – разводя руками ответил Самуил Матвеевич, растянув на лице учтивую улыбку.

Георгий Гаврилович потер руки и взмахнул карманным гребнем по редким волосам.

– Он конечно был не самым лучшим родственничком, но деньги мне не помешают! Говорите, что я должен делать?

– Ничего сложного, расписаться вот здесь и выполнить небольшое условие, установленное покойным.

– Что это еще за условия у вас?

– Не у нас…условия получения наследства диктовал ныне покойный, ваш брат. Он всего лишь хотел, чтобы вы ни копейки не давали его сыну, который по словам покойного вел неподобающий образ жизни.

– Какой, какой? – переспросил Георгий Гаврилович подозрительно прищурившись.

– В народе про таких говорят «вертопрах». – с учтивой улыбкой архаично выразился Самуил Матвеевич, он испытывал симпатию к устаревшим выражениям и получал громадное удовольствие от их употребления, особенно, если собеседник сумел его понять.

– Похоже на моего брата, всех учил жить. Последние годы наверно совсем из ума выжил. – бормотал себе под нос Георгий Гаврилович.

– Сенильный возраст, впрочем, это совсем не мое дело… – Самуил Матвеевич откашлялся, поправил очки и снова уставился на лист бумаги.

– Делить ли деньги, это дело ваше, я лишь соблюдаю формальности и по закону вынужден ознакомить вас со всеми имеющимися документами и их содержанием.

– Он совсем ничего не оставил сыну?

– Ничего.

– А квартира, он ведь жил в родительской квартире? – возмущенно спросил Георгий Гаврилович.

– Ушла с молотка. Даже не пытайтесь вернуть, я все проверил. – холодно ответил нотариус.

Самуил Матвеевич отлично знал, что стало с квартирой, ведь он лично участвовал в фальсификации документов для продажи, с чего получил свои дивиденды. Любые денежные махинации заставляли его ладони нервно потеть, но что-то внутри приятно клокотало, заставляя беспокойно крутить в руках предметы канцелярии. Каждый раз, когда внутри Самуила Матвеевича возникало теплое шкодливое чувство, он сам того не понимая, оценивающе взглядывал на собеседника, опасаясь, что тот услышит его мысли и лихорадочно вытирал пот со лба.

Последняя встреча. Битва упрямцев

Георгий Гаврилович задумался. Он видел сына своего брата еще совсем маленьким. Это был поздний ребенок и отец его очень любил. Мальчика звали Николай и теперь ему было уже двадцать шесть. Еще тогда, в своем малом возрасте, маленький Колька, все время сидел на руках у отца, не желая ходить своими ногами. Георгий Гаврилович хорошо запомнил счастливую улыбку своего брата Александра, держащего на руках маленького плачущего Кольку в трехлетнем возрасте. Запомнил он и уставшее, покрывшееся глубокомысленными морщинами лицо брата, все так же держащего десятилетнего Кольку на руках, во время их последней встречи, много лет назад.

– Наверно этот кобыленок так и ездил на отце, до конца его дней… – сказал в слух Георгий Гаврилович.

– Что, простите? – переспросил Самуил Матвеевич.

– Ничего, извините, задумался.

Георгий Гаврилович уже долгое время не видел родного брата Александра. Им всегда было тяжело понимать друг друга. Лучший период в отношениях пришелся на момент угнетающей безработицы в жизни инженера. Но в тот момент, когда потасканный временем Георгий Гаврилович, вновь вернулся к привычному и горячо любимому ремеслу, натянутые за многие годы жизни, отношения, с треском лопнули, как резинка от застиранных кальсон. После последней ссоры прошло уже много лет, но за это время, не один из участников конфликта не изъявил желания встретиться, не звонил, и не писал писем. Упрямство было ярко выраженной отличительной чертой представителей их семьи. Причиной конфликта, как и полагается, стала разность взглядов. Александр был затворником. Он любил вечера на даче, природу в ее девственной первозданной форме, нетронутой сальной рукой своих соплеменников. Любил растения и животных, шныряющих в лесах по воле инстинктов. Что Александр не любил, так это людей, с их религиями идеологиями и деньгами. Для гражданина коммунистической страны, он был истинным вольнодумцем, настоящим юродивым среди истовых адептов культа, старательно возводящих город солнца. Он считал всех этих красных фигляров в мундирах шарлатанами, хитрыми ловцами наживы, готовыми устроить вокруг себя пепелище, сидя верхом на горе пиратски завоеванных сокровищ. Ему было наплевать кто сейчас сидит на главном троне и мнит себя владыкой сущего. Скорее всего этот человек был очередной сволочью, потирающей маленькие ручки словно енот полоскун, затевая новую войну или политический конфликт. Только живой ум Александра, отсутствие интереса к политике и незаурядные таланты в профессии уберегли его от гибели в советские годы.

От отца Александр унаследовал тягу к медицине, холодный интеллект врача, ну и конечно же коммерческую жилку. В школе он предпочитал естественные науки, в особенности биологию, что подвигло его изучать медицину. За нескромную плату, без лишних терзаний совести, он с легкостью выполнял контрольные работы для других учащихся, обделенных талантами к учебе. Однажды ночью, сидя за книгами, в изучении биосинтеза белка и гуморальной регуляции, уставший Александр, перевернул стакан компота на подстеленную для поздней трапезы газету, заляпанную жирными пятнами колбасы. Быстро пробежав глазами по содержанию крупной статьи о вырубке леса, Александр узнал, что где-то в Сибири, преисполненные необузданной прыти, лесорубы, выполнили тройную норму. Наблюдая затем, как картина превращается в расплывчатую кляксу, Александр думал о бедных лесных жителях, оставшихся без дома, и с ненавистью поглядывал на остатки колбасы. В этот момент он возненавидел человека и осознал, что судьба человечества ему абсолютно безразлична. Проведя небольшой самоанализ и расставив приоритеты не в пользу человечества, Александр решил, целиком и полностью, посвятить себя ветеринарии, и на этом поприще, в процессе своей жизни, добился выдающихся успехов. Не было в союзном государстве колхоза, где бы не побывал Александр Солянка со своим кожаным ридикюлем, наполненным блестящими инструментами. Добрый доктор, герой союза и человеконенавистник, лечил все, от конъюнктивита у кошек до запоров и желудочных колик у медведей. В годы перестройки он стал частным предпринимателем, уверенно отстоявшим свое дело перед липкими щупальцами криминального мира. Под его началом работали приюты для животных и клиники. Человеком он был далеко не бедным, содержал фонды, учувствовал в благотворительности и не жалел собственных средств на благо всего, что не имело отношения к человеку.

Александр всем сердцем любил зверушек. Ненавидел он только одно прямоходящее, винил его во всех грехах и искренне желал исчезновения вида. Да он был одним из представителей того самого вида хомо, что по роду и наследию, делало его причастным ко всем преступлениям против природы, но это обстоятельство еще больше ожесточало Александра. Сидя за рулем автомобиля, он ненавидел автомобиль, читая книгу, он проклинал целлюлозные комбинаты, полиграфические фабрики и вместе с ними всех лесорубов, и тех, кто дал им в руки топоры и пилы. Но книги ему все же нравились, они помогали Александру в изучении супостата и делали из него изощрённого мизантропа, отъявленного врага рода человеческого.

Во время семейных встреч, Александр непременно переходил к своей любимой теме разговора. Пригубив коньяка, он ударял кулаком по столу и объявлял, что человек, как существо, лишь паразит, против которого у природы не нашлось пилюли. Его протест основывался на том, что человек является инородным телом в организме природы, катастрофически бесполезным издевающимся над другими живыми существами, гадким приматом. Этот хитрый примат стойко справлялся со всеми катаклизмами болезнями и войнами. Во всеуслышание Александр утверждал, что человек есть инфернальное создание, не признающее никаких законов, кроме своих собственных. Случайно возникшая в природе белковая субстанция, облако кварков и электронов, белковый гомункул взобравшееся по трупам на вершину пищевой цепочки и от безделья и эгоизма стремящийся к саморазрушению и уничтожению всего вокруг. Александр мог бы с наслаждением, часами подбирать ядовитые эпитеты в адрес своего вида, но не найдя в брате единомышленника, совсем зачах, стал угрюм и нелюдим.

Демонический облик принял Георгий Гаврилович в глазах брата, когда устроился инженером, на завод. Все превратности жизни Георгия, гулянки, алкоголь, женщины, политические убеждения, все это меркло по сравнению с его профессией. Конечно же Александр пытался переубедить брата, и был дьявольски красноречив, но все оказалось тщетно. Георгий никогда не проявлял интереса к семейным делам, и не разделял взглядов брата, ему нравился дух времени, утопический брутализм и советская идея как громадная машина, неумолимо движущаяся по пути прогресса. В школе он отдавал предпочтения техническим наукам, ему нравились технологии и советские люди со своим трудолюбивым интеллектом и причудливой верой в равенство. Он считал советского человека вполне логичной и математически выверенной формулой. Не идеально, но очень удачно сложенным конструктором, сотворенным для того чтобы стать шестеренкой в огромном механизме. Не редко, семейные встречи превращались в ссоры, когда уставший от долгих нудных речей Георгий, решал высказать триумфальную речь в защиту отечества и населяющих его советских приматов. Он заявлял, что советский человек победил природу. Что природа всегда желала его уничтожить, но человек придумал машины и орудия, доказав тем самым, кто главный и кто в праве устанавливать свои законы. И если был когда-то бог, то человек победил и его, и сам стал богом. Его брат Александр верил в бога, он не был религиозен, но верил во что-то высшее, мудрое и глубоко опечаленное неудачным экспериментом по разведению двуногих существ в своих плохо простерилизованных пробирках. Тем не менее, Александр считал необходимым, выбивать из брата дурь по средствам дуэли и неоднократно, взяв из тарелки комок слипшегося салата с селедкой под майонезом, размазывал по лицу Георгия густую субстанцию. Георгий не верил не во что кроме вождей. По своей профессии и натуре он был заурядным инженером и вообще не задавался глубокими жизненными вопросами кроме партийных, а если бы задумался, то решил бы, что победил природу и бога Маркс, человека создал Ленин, как кочерыжку, а обтесал и облагородил Сталин, взяв в Ленинском сарае топорик и шкурку. Драки завершались в ничью. Георгий в очередной раз уходил из дома брата чертыхаясь и громко хлопнув дверью.

Георгий любил заводы, как результат прогресса, достижение советского человека. Он с большим удовольствием пошел работать после техникума. Александр ненавидел заводы, разговоры о них приводили его в ярость. Заводы уничтожали экосистему и им не было оправдания в сердце Александра. Он считал их тотемом культуры безмерного потребления. Заводы загрязняли землю и давали рабочие места балбесам, плюющим в колодец, для того что бы получить возможность из него пить и распиливающим деревья, за то чтобы на них посидеть. Эти дьявольские машины и их рабы, словно золотые лани выбивали копытцем сказочные богатства для тех, кто не сможет потратить за свою жизнь и половины, так и уснув мертвым сном на горе золота, как дракон из сказки. Александра приводила в бешенство желание людей поддерживать работу того, что делает мир отвратительным и непригодным для жизни.

Схватив в руки кочергу для камина, так словно это пехотная винтовка и покраснев от нахлынувших чувств, он рассказывал зевающему от скуки Георгию об оружейных заводах, коптящих небо и создающих тонны бесполезных железяк, заменивших приматам копья и дубинки. Подняв над собой бутылку коньяка, он обрушивался на алкогольные фабрики, производящие отраву, которая делала слабовольных приматов более смиренными и податливыми для совершения подлостей над природой. Огнем горели в его фантазии полиграфические заводы, на которых гигантские машины, потребляя безумное количество электроэнергии, без устали, днем и ночью, печатали тонны этикеток для продуктов, обреченных оказаться под ногами зевак, не помышляющих о том, что безобидные на первый взгляд фантики, раскрашенные пестрыми рисунками, не способны стать частью жизненного цикла. Александр срывал этикетку с бутылки и тыкал в лицо Георгия.

– Ты что не понимаешь?! Глупцы приходят в магазины и кидаются на блестящее словно сороки, а затем бросают все себе под ноги. Словно раковые клетки, землю покрывают несъедобные для червей полимеры и тонны отработанных жидкостей, подло вылитых на провинциальных свалках, спущенных в болота и реки! Ты пьешь эту воду, ты дышишь этим воздухом! Мы живем так, словно после нас больше ничего не будет! – кричал он.

– Ты, Саша не любишь никого. А самое главное не любишь Родину, хотя всем ей обязан. – обиженно отвечал Георгий Гаврилович.

– Я обязан? Да что я должен этой стране, этой утопии перед которой ты падаешь на колени? Или этим двуногим существам, пожирающим других существ своими челюстями травоядных? Будь природа еще менее благосклонна к устройству жевательного аппарата этих поганцев, они бы делали из животных смузи и выпивали бы этот мир через трубочку на зло всему.