Текст книги "И.Н.Ф.Е.Р.Н.О. Ад начинается на Земле (СИ)"

Автор книги: КИРИЛЛ ДЕНИСЕНКО

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Чрезмерно боли причинил мне ты, Аундас. Сладостен мне миг расправы над тобою. Я… Ощущаю… Биение твоего сердца. Ты будешь умирать медленно, и бесконечность приемлет тебя, возобновив мучение, уготовленное тебе. Аундас, отправлюсь я вслед за тобой. Мука постигнет и меня, но ты, ты, Аундас Аундуас Бертшвайн, познаешь цену расплаты, и моя мука, мое проклятие полнейше выместится на тебе, и преисподние мучения ничтожными станутся, как познаешь силу опаляющей, неудержимой ярости. Ты жаждал в лице моем увидеть отражение Тьмы, зла, исполняющего нутро моего тела. Так знай же: заветы разума воплощаются в реальность и, – глаза Скотта Ринтера прожгли рыпающегося Аундаса, – и действительность их ужасна, – и неожиданно Скотт Ринтер сказал, будто самому себе, следующее: – Лицезрел ли ты Господа? Омраченное око, серости порождением являясь, искаженным и Его сознанию представит. Вообрази, мы все, от воли нашей или нет, создания Его, и недуг в нас. Болезнь во мне, как паразит, в душу вонзившись, иссушает, гнетет и воли лишает, и противостоять ей не в силах я, – слезы излились из глаз Скитальца. – Таковым рожден я, и сие не моя воля. Судьба, скажешь ты, но судьба противна существованью; не свободен ли я и не решением ли своим ушел от предначертания судьбы? Гибну я, мертв и бездыханен! Господь, где Он? Смотрит ли на меня? Нет! Сущность мою чернь составляет, и взор, сей светлый взор, обратится, если только обратится на меня, исчезну, не вынеся, погибну, исторгнусь, и поглотит Бездна меня. Устрашаюсь и трепещу взора великого Его, и сам взгляда не поднимаю! Бог столь велик, а я ничтожен и темен, что в страхе непрестанно нахожусь, но и внутренней Тьмы своей принять не желаю и не смогу никогда, душа претит. Ссохлась душа, да и была ли она в сердце, которое не бьется, которое есть вместилище Тьмы язвящей. – Переменившись, Скиталец воззрел в глаза Аундаса, сердце которого было сжимаемо его дланью. – Биение твоего сердца сладостно слуху; властен я творить угодное мне, ибо все мы средоточие великой Тьмы!

Ужасающи были смех и рев, с которыми Скотт Ринтер, устремившись в прыжке ввысь, обрушил тело Аундаса об пол – осколки стекол посыпались из окон храма. Был Аундас поднят, и тело его, стену проломив, кувырком несясь, сбивало плиты и каменные кладбищенские кресты. Отойдя от руин павшего храма, Скотт Ринтер к склепу неспешно продвигался довершить расправу; и вурдалаки, витая над его главой, убоялись ниспасть и сражение в безмолвии лицезрели, ибо сечи исход – смертоносен.

Луны таинственный свет нимбом сиял, потворствуя безраздельной Тьме; и Дух мщения снизошел в утробу Скитальца, исполнив взгляд необузданного гнева, огня, излившегося в карминных глазах Зверя, легендарного, в Мире могущественного и Логосу в противостоянии малого и немощного.

Скиталец, приняв изначальную сущность, переродился в мрачное крылатое создание. Его брутальное тело покрывала короткая шерсть, почерневшая кожа лопалась от неимоверной мускулатуры; когтистые лапищи, длинный хвост и подобие лица, утратившее человеческие черты: мерзкое, с заостренными, огромными ушами и разверзнутой клыкастой пастью; повелительными глазами, с вершины четырехметрового тела беспощадно взирающими на изнуренного Аундаса, у склепа распростертого.

Боль и Тьма поглотили сознание Скотта Ринтера в изничтожающий лабиринт; Путь – Вечный и Безначальный, жестокий, бессмысленный и беспросветный; Тьма и Боль – пространство, едины они и он – запертый и бездыханный; одинокий и беспомощный, бездомный и вечный. Гибель и Жизнь в смерти познавший; из Жизни в Смерть обращенный, проклятый и безумием одержимый; и Тьма, обнимая, в рабства кольцо заключает, Иную сущность созидая, и Вселенная шепчет:

– Имя Ар-Хон тебе! Раб Неутомимый!

– Изыди, Тьма! Узри крах основанья, положенного во мне. Иное создала, и око глубин моей души проникнет в твой мир. Изничтожу – и падет Царство Земное! В людей Бога произволением Жизнь положена; ты вносишь искажение, ты – духа разрушительного отражение; ты – ничтожен! Ты – немощен! Твоя суть Ложь, Сила – иллюзорна и, власть твоя измышлена и шатка. Оставь! Оставь меня! Мучаешь меня! Гибну, а Жизнь каплей живительной влаги стекает, как по раскаленной стали в душе, в сердце, которые равно телу подчинить себе полагаешь намерение! Будь проклят! Проклят и я! И Сила истекает из ран оставленной Духом души, принять не могущей Дара сего сокровенного и отнятого от меня с рождения, с зачатия изначально проклятой души! Ненавижу! Уничтожу! Изыди… Изыди! – Скиталец, ребенком представший, Тьмою обымаемый, извивался, мучился, заключенный в Пустоте; одинокий и нагой, на коленях предстоящий в вакууме черни, изливая слезы.

Явь рассеяла Иллюзию размышления, окончив видение, и Скиталец, очнувшись, степенно приблизился к Аундасу. Воззрел в глаза кровного брата и, наклонившись, когтистой десницей впился в голову и поднял Аундаса ввысь; жизни бурное течение, как обрушивающаяся грозная волна, пронеслось мигом и исторгло потаенный гнев и горечь, поразившие сокровенную часть души – воспоминания.

– Прости, брат… – молвил Скиталец, и десница размозжила череп.

Кровь стекала с когтей, впитываясь в снег, Скотт Ринтер, обернувшись, пошел прочь и, постепенно принимая человеческое обличие, приблизился к Ионе. Окровавленное дитя возлежало в белоснежной усыпальнице, холодеющее тело покидало тепло, и Иная жизнь, по жилам распространяясь, перерождала умирающую. Тяжкое, надрывное дыхание вырывалось из уст.

Скиталец, выхватив из земли сверкавший в лунном свете клинок, с воплем страдания, плача, пронзил дитя в сердце, и замер склоненный, опущенный на колено у издавшей вздох смерти. Из последних сил Иона, краем глаза взглянув на поникшего, робко улыбнулась, застыв навечно. Лик Ионы неизгладимо запечатлелся в памяти Скотта Ринтера, и слезы, в сей миг оброненные, иссушили душу, и отныне ничто не вызывало плач Скитальца.

Бархатный, нежный голос ворвался в тишину безмолвного страдания. Луны свет пал на деву в белоснежном плаще; капюшон откинули нежные руки, явив высокий лоб, голубые очи – лик, обрамленный золотыми локонами. Алые губы, чувственно приоткрытые, сладкозвучно молвили:

– Не изменился ты, Антоний…

– Единственный человек ведает истинное имя Скитальца…

– Восстань, Антоний; мертвым сей путь дан. Ты, жизнь от рождения вкусивший, приобрел смертных силу. Отречешься изначальной сущности, и отнимется жизнь, немощен станешь, полнейше сподобившись лику людей.

Вздохнув, Скиталец крепко сжал меч и, выпрямившись, вплотную приблизился к деве. Его взгляд был суров, а голос холоден.

– Из глубин прошлого восстала ты… Аннет… Боль предвозвещая и сражение чувств, из страсти слияния в пепел претворенных? Любовь молотом Судьбы расколота и обессмерченный познает ли земное? Вместит ли мир Любовь того, кто ни жив, ни мертв, – плотяннен… бездыханен и, однако же, как пыль песка скрывает потаенную жизнь…

Дева шагнула вперед, скинула плащ, явив обнаженное тело. Золотой кулон ниспадал до груди, отчетливо выдавался округлый живот.

– Будет рожден сын твой…

Легкая рука неуверенно коснулась лица Скитальца; персты ласкали чело, нисходили к ланитам. Его могучая десница накрыла ее руку; смежились веки Скотта Ринтера и, отверзшись, глаза впились в дражайшие черты; длань соскользнула на подбородок Аннет, большой палец нежно провел от края до края чувственных губ.

Вознесся меч, острие вошло в утробу, кровь хлынула из уст, и Аннет пала, как сорванный дуновением ветра листок.

– Я изменился…

Вернувшись за плащом, Скотт Ринтер удалялся, и склоненный лилово-белоснежный подснежник взирал вслед статной фигуре.

Звездная россыпь освещала человека в черном одеянии, стоявшего у края мрачных гор Тандрода; величественное лицо с густою бородой, перебираемые опущенной рукой горошины четок, черная ряса – анахорет Клим следил за Скитальцем и, вздохнув, тихо произнес:

– Sui cuique mores fingunt fortunam hominibus…11
  Судьба каждого человека созидаема его характером…


[Закрыть]

Глава 2

Воссиявший из тьмы

Русь.

354 год от Великого Разъединения.

Вторая Эпоха.

Эпоха модерна грянула в былое. Зачаток неоистории был положен крахом старого мира – катаклизмами земли и раздорами противостоящих держав, породив единый мир, созидаемый природой и социально-политическим течением, умами людей, полагавших основой создания мира присовокупление накопленного опыта прошлого, адаптируемого к абсолютно иным условиям нынешнего существования. Отчет история взяла от Великого Разъединения былого устоя во всеобъемлющее объединение держав, наций, материков. Людей отныне не рознили ни язык, ни «корни» предков. Возникла Единая Нация, и новый мир был провозглашен Родиной Уцелевших Существ, получив название из древности земли, централизовавшей сплоченные катаклизмом континенты держав в Государство Русь.

Девять людей было избрано, которые возглавили Великий Совет. Чрез сто восемьдесят восемь лет – в 257 год от Великого Разъединения – был избран Десятый, возвышенный миром, приявшим его Властителем Мира. И возникла ответная оппозиционная систематизация общества, осознавшая грядущий шаг тоталитарного мира. Диссиденты изыскивались и осуждались на смертную казнь, мир процветал. Царило благополучие и стабильность. Иллюзорность вселенского счастья опровергала повсеместная недостаточность и прискорбно низкий уровень жизни, сталкиваясь с локальностью правосудия и порядка, воссозданного в сознании человечества.

Тьма застала солнце и Царство Снов заволокло умы людей. В сознании одного человека созидался ночной кошмар.

Возник белый нескончаемый коридор, в котором возник Абрис женщины с подносом, удерживаемым двумя руками. Громкий отзвук ее шагов, распространяясь, достигал слуха человека, скованного в смирительную рубашку. Ближе… Ближе… Столкновение неминуемо. Глаза, обуреваемые страхом, мечутся и не в силах остановить взор. Пространство поглощается призрачной однотонностью, притесняющей сознание в вакуум безумия. Шаги все ближе и громче. Умопомешательство постигает естество, уничтожая личность. Взгляд, исполненный дрожи, беспорядочно рыщет. Теплится надежда снискать выход, но отрезан путь отступничества, только столкновение… невозможно стерпеть… Грохот шагов прокрался в мозг. Мысль обречена к подчинению. Нечто иное скрываемо в происходящем… Иллюзия неотличима от Реальности, ибо прекращено существование естественного порядка вещей. Человек. Он мечется! Кровь, пульсируя, отдает в виски, трепет сковывает нутро. Подкатывает вопль. Рвется наружу, но страх изничтожает человеческую сущность, становясь несведущим зверьем. Личность трансформируется из «кто» во «что», претворяясь в субстанцию, отдельную от самовольного разумения. Преображаясь в частицу, ведомую силой, исходящей из замкнутой реалии макрокосма – составной отличительной функции жизнедеятельного принципа совокупного слияния вещественного с невещественным в неразделимом симбиозе, воссоздающим сущность, определяемую в основном как человек.

Извне воздействующее ужасно и омерзительно, и суть Зло и есть ум, занедуживший и разъярившийся в колоссальной силе разума всемогущего.

Шум прекратился.

Взгляд судорожно устремлен в пустоту. Время замерло окончательно. Тихо… до безумия тихо. Все внимание сконцентрировано на двери. Нечто должно возникнуть за пределами внутренних страхов; невозможно существовать вечным беглецом. Страх ждет окончательной неспособности разумения, дабы сразить, повергнув на смертный одр. Биение сердца – ту-дух, ту-дух, ту-дух – приглушенно отдастся в мозгу. Проклятое сердце не умолкает; легкие судорожно втягивают воздух. Одышка. Дверь. Ту-дух, ту-дух, ту-дух. Пустота. Беспорядочное дыхание, словно он преодолел невероятную дистанцию. Судорожный страх невыносимо сковал естество. Страх воплощается. Противостоять не удастся. Страх дерзок, особенно облекшийся в обличье сталкера, идущего против внутреннего «я». Дверь отворяется. Сердце вот-вот лопнет, прежде чем он успеет узреть, каков сей мучитель, узурпирующий его сознанье, но в проеме появляется… девушка в медицинском халате. Она вошла, постукивая черными каблуками, и, пройдя к стене, выдвинула прозрачную плоскость и поставила на нее поднос.

…Он, в смирительной рубашке, в изнеможеньи прислонившись спиной к тверди стены, сполз обессиленным на пол. Его взгляд пристально следил за приготовлением металлически-стеклянного шприца. К нему приблизились, присели на корточки, взяли руку и вонзили иглу в освобожденную от рукава вену.

Такое ощущение, будто проделывали все с ним, безропотно повинующимся, «они», а не эта внешне красивая девушка, но оледеневшая внутри столь сильно, что мерзлость нечувствия вызволялась наружу.

Безмолвный, уставший, но по-прежнему содержательный взгляд заметил, как старые друзья – стены – вновь враждебно обступили его в кромешном одиночестве. Пустота испепелила веру. Непрестанно время, мелькая, ускользает, минуя его; жить невыносимо в водовороте сия русла. Болезненность руки не проходит, хотя он усиленно держит ее согнутой у локтя, остерегаясь кровотечения. Возможно, резкая боль вследствие извлечения иглы из вены, отпечатавшись в памяти, мучает теперь. Властвует иное Создание над безжизненным телом. Слух начинает улавливать тревожное движенье пространственной Силы. Он встрепенулся от невнятного отзвука; рядом с ним алела капля свежей крови. Его ли кровь? Новый звук и следующий след.

Неуклюже встав, он следит за выявившейся мутной одноцветностью.

Из малой щели под дверью невидимо в однообразии цвета растеклась пугающим контрастом багряная кровь. Стены зардели в проступающих кровавых пятнах; с потолка по каплям засочилась горячая кровь.

Сумасшествие настигает, невообразимо противиться ему.

«Я человек, еще человек… живой… пока что живой», – проносится в мозгу. Смирительная рубашка сдавливает тело, перекрывая воздух, падение… Кровь преследует отползающее, отталкиваясь ногами, тело. Кровь достигает, заключая в кольцевидное обрамление… Тупик. Воздуха не хватает в груди, дыхание отрывисто и спешно, глаза зерцалом отражают отчаяние и смятение духа. Невообразимо… Душно… Дверь. Взгляд в сумасшествии страха устремлен на дверь… Нечто ужасающее достигнет его. Что он? Действительно личность порабощена неведомой мощнейшей силой, отличной от его. Кто он? Рассудок приемлет пред ужасом целостность себя, отрекаясь от понимания, представляющего соотношение предметности, невоодушевленности, привитой извне к себе.

Вязкая жижа стекает с потолка в середину комнаты, претворяясь в силуэт, созерцаемый с безмолвным страхом. Вызволяется наружу порождение кровищи, ступающее босыми пятами в направлении несчастного человека, жмущегося к углу стены.

Призрачное порождение приближается в запятнанных кровью джинсах, протягивает тонкие, оголенные по локоть руки, с дланями, орошенными стекающей алой жидкостью. Розовая майка изодрана, девичьи груди обозреваемы чрез дыры. Шея испачкана кровью. Миловидный узкий подбородок и стянутые черными нитями над ним тускнеющие губы, равно как и веки глаз. Она стремится оповестить его о чем-то; но уста сомкнуты на века.

Тело сотрясает дрожь, кровь бешено пульсирует по жилам. Плоть терзает животный страх, воздействующий парализацией инстинктов здравого смысла. Рассудок меркнет, мысль умерщвлена, и только глаза и мимика лица выражают отчаяние и ужас, присовокупленные мучительным переживанием, терзанием безысходности, неподвластным разумению.

Зловещий и одновременно безвинный силуэт продвигается к корчащемуся на полу человеку, пытающемуся вырваться и спастись из нестерпимо сдавливающей проклятой рубашки.

Ее пятки прилипают к липкому полу и, отрываясь, тянут за собой сгустки сворачивающейся крови. Из замкнутых уст доносится мычание; она пытается предупредить.

Он валяется в оцепенении страха на полу. От нахлынувших чувств и сложившихся обстоятельств по лицу начинают стекать скупые слезы в лужу крови.

И с духом, обретшим вещественное состояние, происходит нечто сходное, но слезы его не чисты и не прозрачны как хрусталь. Он страдает и приближается, протягивая длинные пальцы к лицу беспомощного человека; невероятное усилие воли вызволяет истошный крик.

***

Тихая ночь. Звезды мерцают над неспящим городом. Мрак застилает холодную комнату. Отсвет полнолуния, краешком задевая, освещает полулежащего, опирающегося руками о кровать, молодого мужчину, беспорядочно глотающего воздух. Он, проведя ладонями обеих рук по потному лицу, постепенно переходит в массирование лба левой рукой, устремив изможденный взгляд на окутанную чернью спальню. Осознав абсолютное исчезновение сна, протяжно вздохнул и, прилегши снова, закрыл глаза.

В уме продолжала рисоваться ужасная картина. Навеянный сном страх не рассеивался.

По стенам и потолку извивались спиралевидные трубы; ртутные ребра-пластины, вздымаемые друг на друга, отсвечивали алмазным блеском в случае попадания света на них, являя собой основание кровати.

Квартира не излучала ни домашнего тепла, ни человеческого уюта. Стиль постройки и декора был неординapeн. Квартира проектировалась в соответствии с замыслами и чертежами, производимыми в новой ветви изобразительного и абстрактного искусства, тесно связанного с футуристическим мировоззрением, касающимся технологической революции.

Модернизация и техническое обустройство, выполненное на поразительно высоком уровне, впечатляло, в особенности искушенных в сей области натур.

Он снова поднялся, опустив ноги на выложенный прозрачными стеклянными плитами пол. Наклонившись, опер локти о колени и, немного посидев в раздумье, поднялся. Обойдя кровать, подошел к окну. На дороге царило свойственное большому городу движенье, в основном из торопящихся неведомо куда машин.

Извлекая из взятой в руки белой пачки ртом дорогую сигарету, вскоре зажженную пламенем бензиновой раритетной зажигалки, он задумался, но впал в отнюдь не радостные размышления. Внезапно запиликал компьютер, уведомляя о сообщении. Он устало посмотрел на закругленный слева от него проем в стене и увидел светящийся снежным цветом монитор с высвеченным на нем желто-коричневым конвертом.

Вдыхая дым сигареты, навалившись на окно и проведя правой рукой по голове, словно заглаживая волосы назад, он хрипловато сказал, повернув на мгновенье голову в сторону компьютера: «Читай», – и тут же устремил взгляд на не успевший еще выйти из оцепенения бунта ночи город.

– Читаю оповещение! – донеся от компьютера приятный женский голос, и через секунду на экране «закрасовался» белый листок с текстом: «Артуру Джорджуа Кингу от министерства коммунального предприятия оружейного снабжения, должностных лиц главного учредительного участка правоохранительных органов. Обязуется повсеместное внедрение новых образцов оружия согласно постановлению военного совета «КДЦ», всем должностным лицам, пребывающим на службе в армии и/или федеральных округов полицейских управлений. В связи со спонсированием правительством вооружения и снабжения соответствующей техникой в зависимости затрагиваемых задач специфики службы в возводимых», – и прочая мишура, встречаемая в стандартных отчетах.

– Спи, дорогая… – хрипловато приказал Артур, и огромный монитор компьютера погас.

Его лицо отражалось в стекле окна, сохраняя четкость линий и цвет бледного лица. Он, прижимаясь лбом к водруженной на раму руке, сщурившись, взглянул на свое отражение. На него сурово, не отрываясь, смотрели глаза, устроенные в своем расположении превосходно правильно. Так же, как и лишенная изъянов конституция лица: широкий и высокий лоб, величавый нос, мужественный подбородок; дерзко выступающие скулы, огромные выразительные карие глаза. Лицо обрамляли вьющиеся густые волосы. В его чертах явно просматривались доблесть, честь и мужество, как у благородных мужей древности.

Артур выпустил изо рта клубок дыма, как вдруг услышал шорох в отдаленной комнате. Ни единый мускул не дрогнул в его теле. Он медленно повернул голову. Смотря вскользь, зашел в расположенную рядом комнату с огромным, оснащенным по последнему слову техники, компьютером. Спокойно подойдя к стенке, увешанной всевозможным оружием, извлек из кобуры серебристый пистолет с широким и удлиненным резным дулом. Проверив его заряженность, обернулся и, минуя свисающие с потолка провода (которые, кстати, были частью декора), вошел снова в спальню.

Его выверенные шаги и полицейская стойка, заключающаяся в особой постановке левой руки на правую, гарантировала устойчивое прицеливание в случае ситуации, которая потребовала бы открытия огня в обостренной обстановке. Но, разумеется, сейчас действия Артура происходили от заложенных в академии навыков в проведении операций по захвату деятелей преступного мира. Ему с одинаковой легкостью ничего не стоило отстреливаться и перезаряжаться левой и правой рукой.

Он прошел мимо кровати, минул округленный проход и, оказавшись в темном коридоре, бросил взгляд влево, но осторожно ступил в правую сторону.

Послышался снова шорох… Теперь действительно эти действия совершаются оправданно.

Ноги озябли от стеклянных плит пола. Сердце начинало биться от шага к шагу с невероятной стремительностью, отдавая болью в висках.

«Что со мной… Спокойно, Артур, спокойно».

Необъяснимый страх возвращался.

Артур успел пройти две полупрозрачные двери. Тени от хромированных труб нависали в различных местах, будь то стены, потолок или пол, представляясь причудливыми и перекореженными силуэтами, таящими в себе скрытую действительность, перерастающую в невежественные фобии, присущие пошатнувшемуся человеческому сознанью.

Шорох, столь необъяснимый и неожиданный, раздался слева от него. Артур, остановившись, закрыл глаза и, согнув руки в локтях, приблизил дуло пистолета к лицу. Капли пота проступили на лбу, знаменуя чрезвычайную бурю разлившегося повсеместно переживания.

– Ту-дух… ту-дух… ту-дух, – сквозь зубы проговорил он звук, отпечатавшийся в памяти из сна.

Шея покрылась испариной, две капли пота пали на стеклянные плиты пола, отчетливо прозвучав на всю протяженность коридора. Голову сдавливало железными тисками, тело пылало от бурлящей в венах крови. «Решайся… Ты или оно…» Артур, раскрыв глаза, не шелохнувшись, устремил взгляд на дверь. Морщины проступили на лице. Усилием воли искусно развернувшись влево, он ворвался с криком чрез легко распахнувшуюся дверь в осветившуюся комнату… Ванная пустовала, переливаясь ртутным цветом, таила сплетение толстых труб… Шуршание исходило из примыкающей к туалету тонкой пластиковой трубки.

– Черт подери! – вскрикнул Артур, переменившись в лице.

Учащенно дыша, он медленно развернулся назад и, завидев рогатую образину, принялся палить, откинувшись с криком назад. Мгновение – и указательный палец левой руки по инерции жал на курок пистолета, который просто щелкал затвором, будучи уже с опустошенной обоймой.

Вытерев пот со лба, Артур встал и направился к двери. Чудовищем оказалась просто упавшая на стену тень от поставленных рядом на тумбочке с металлической вазочкой двух пузырьков ароматических масел с красными и синими веточками икебаны. Место «дьявольской головы» было испещрено следами пуль.

Из спальни прозвучал сигнал нового сообщения. Ссутулившись, Артур тоскливо направился в спальню. Дыхание выровнялось, сердцебиение вошло в норму, но щемящая боль, безжалостно точившая душу, не прекратилась.

– Сообщение от Тьерри Зэмэкиса, – начал елейным голоском компьютер. – «Детектив, выезжайте на участок, у нас задержан субъект с ярко выраженной фотоауглиафобией». Прочтение закончено. Сообщений больше нет.

– Черт! Мир с ума сошел, и меня в воронку безумия втянув; я нового строя не выдержу. Нет, я этого не вынесу! Слышишь, не вынесу! – прокричал он по слогам, повернувшись к потухшему монитору компьютера.

Часы, расположенные на тумбочке справа от кровати, высветили цифры, свидетельствующие о наступивших двух часах ночи; Артур, взяв пульт, включил миниатюрный музыкальный центр. Заиграла мелодия с примесью нежных и бодрящих нот рок-баллады; композиция обеспечивала плавное пробуждение.

Вспыхнули лампочки, усеивающие пересеченный переливающимися неровностями потолок. Артур, опять прошедши в ванную комнату, включил прилегающий к массивной округленной ванне кран, настроил температуру воды и, сняв плавки, подставил тело горячему потоку воды.

По прошествии семи минут он сидел на стеклянном стуле за таким же столом. Стол удерживался одной ножкой, состоящей из двух извивающихся и загнутых на полу труб.

Артур ел из прозрачной углубленной квадратной тарелки приготовленного на электрическом гриле, приправленного гарниром из коричневого риса и изюма цыпленка, запивая чистой водой. Позавтракав, он сложил посуду в раковину и, минув кухонный проем двери, оказался в спальне. Дверцы встроенного в стену металлического шкафа разъехались, и оттуда сверкнул кожаным блеском плащ.

Город неистовствовал в кипящей ночной жизни. Луна переливалась всеми оттенками синих тонов, то переходящими в алеющую желтизну, то исполняющиеся багровым свечением. Молчаливое кладбище купалось в тусклом свете, и тишина – повсеместная и обыденная – нарушалась голосами своры молодых людей в черных одеждах. Люди – ожидающие преображения подростки-готы, существа – просвещенные волкодлаки.

Темные могильные плиты, зажженные костры и предстоящая оргия с самкой стаи волкодлаков – ведьмой; пленники, прикованные колючей проволокой к покинутым, заросшим вьюнами распятиям; как упоительно. Зазвучал хрипучий голос:

– Сумрака воцарение узрите в эту ночь и преобразитесь. Тьма объемлет души и кровь омоет вас, исторгнув из связи… ха… и станете частью новой жизни, что обретет вас.

Из тиши ночи вырывался рев мотоцикла; хромированные турбины извергали пламя.

– Ты, Суини подойди. Клинок сей возьми из рук моих и вонзи в сердце. Да, Суини, в твое сердце. Ты, Бэла, долой одежды, предстань пред Ваалом; к жертвеннику ее! Вяжите… – говоривший запнулся и пал от раздробившей голову пули.

Громоздкий мотоцикл, взметнувшийся с покатой крыши склепа, приземлился на кладбищенскую землю и, выбрасывая из-под заднего широченного колеса землю, круто развернулся, дав интенсивно ход вперед. Водитель в черном развевающемся плаще с разверзнутыми руками, сжимающими серебристый и черный пистолеты, опустошал обоймы. Ускользающие молниеносно волкодлаки избегали ранений. Вдруг волкодлак схватил бампер и опрокинул «стального коня», нагрянувшего из ниоткуда.

– Так, секта, дерьмово, гляжу, дела обстоят…

Бледный волкодлак в замшевом плаще поднялся. Верхняя часть его головы, отколовшись, обнажила мозг.

– О, черт!

– Да. Да! – посмеиваясь, говорил обезображенный. – Вовремя явился ты, уготовив жертвою себя.

– Ты, твою мать! У Артура Кинга есть две малышки, и им нравится погорячей!!! – он выхватил два ствола; волкодлаки стремительно разбегались. – A-а-а!!! Исчадия, сдохните!!!

Гот, представ позади, воткнул раскладной нож меж ребер. Взвывший Артур метнул подростка через голову и выхватил пистолет. Пули пролетали вскользь перемещавшихся волкодлаков. Волосы, ниспадая на взмокшее лицо, застилали обзор. Вознесся меч, и детектив, уклоняясь от обнаженного лезвия катаны, скрылся за разлетевшейся колонной с херувимом и, передвигаясь в поднявшейся пыли, извлек из штанины короткий клинок с перевитой материалом рукояткой. Единый взмах – и снесенная наземь голова волкодлака; катана сраженного в его руках, и завет, вложенный мастером, излился в речи:

– Долг души глубже морей и выше гор. Мои враги – вы. Счастье эфемерно, когда сердце недруга отбивает дрожь жизни, и клокотание Зла пресечет волевой удар всепобеждающего характера. Устрашил, сучьи дети?! Изливаюсь кровью, – он безумно засмеялся, – не радуйтесь! Умру с вами, здесь и сейчас! Страх, вызволенный из моей души, снизойдет в вас! – и, маневрируя рассекающим пространство лезвием, Артур стремительно приближался к волкодлакам, распарывая и измельчая устремляющихся в бегство готов. Его меч образовал вертящийся круг, являя совершенное овладение рэндзюку-вадза – сложной комбинацией серии ударов. Его взгляд исполнился холоднокровной решительности и чрезвычайного спокойствия. Второй волкодлак пал, испытав мощь иайдзюцу; третий, оказавшись за спиной Артура, заключил его в объятия и вонзил выступившие когти в плоть, нашептывая на ухо:

– Ты умрешь долгой мучительной смертью. Пусты твои слова. Страх в тебе, ибо ты безнадежен; неисцелимы раны. Кровью чернеющей истекаешь. Героем возомнил себя? Чушь! – когти сильнее погрузились в область печени. – Кто теперь ты? Или чем станешь? Ты – ничто. А знаешь почему? Потому что ты – человек. И равно Нэко-мата стану с бездыханным телом твоим забавляться. Устрашен грядущей кончиной?

– Учитель говорил мне – с первого дня посвящения помнить о смерти. Когда отхожу я ко сну, когда просыпаюсь, когда ем или голодаю, бодрствую или размышляю, когда лицезрею прощальные лучи и восход светила, помню непрестанно о смерти. Так узри немощного человека, меня – Артура Джорджуа Кинга!!! Человека, которому срать на смерть, срать на вас, уродов! Потому что Бог надо мной, а вы – подо мною! – он залился безумным смехом, топнул – из подошвы ботинка выскользнуло лезвие – удар ногой в пах; волкодлак отпрянул назад, а Артур, молниеносно развернувшись, поднял упавший меч и отсек голову волкодлака занесенным клинком. – Кому хвост, кому черепок, а? Нэко-мата, твою мать!

Тяжело вздохнув, он вытер кровь, вытекающую из носа, и, стиснув окровавленные зубы, с криком ринулся, от плеча к поясу поразив восставшего на пути гота. Юноша пал на колени, захлебываясь хлеставшей изо рта кровью, черная челка пала на бледный лоб, глаза с красными линзами взглянули снизу вверх. Артур с болью воззрел на погубленную душу, жертву, павшую не от его рук; дуло пистолета врезалось ему в затылок и раздался женский голос:

– Ты все испортил! Я убью тебя! Ты убил их, раскромсал, будто младенцев! Будь проклят! Кто ты, черт подери?

– Услышать желаешь ответ… А кто ты сама и кто они? Убить? Убивай! Я достаточно лицезрел ужас и гибель! Эти О-яма и Бехериты – разрозненные в языках и единые в сущностях, те, кто клеветники и противники, Шайтаны и Сеты, влившиеся в новый устой мира и заполонившие сознание людей, как паразиты, впившиеся в тебя, в меня, осточертели, ибо исполнен ими весь мир! Мир, убеждаемый и убежденный ими, что нет, нет, нет, к черту, ни Зла, ни Добра! Потому что мы – Зло, мы и – Добро. Да! Мы – люди, жалкие человечишки, и то, и другое. Тогда, значит, мы – Боги, едино мы и ничто больше! – он развернулся, и дуло пистолета уперлось Артуру в лоб. – Так, сучка, хочешь знать ответ? – он закричал. – Так хочешь знать ответ или нет?!