Текст книги "Байки про балет"

Автор книги: Кирилл Бузанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Кирилл Бузанов
Байки про балет

Buzanov К. V. Tales about ballet ⁄ К. V. Buzanov. – 4th edition, ster. – Saint Petersburg: Lan: THE PLANET OF MUSIC, 2021. – 200 pages: ill. – Text: direct.

The book contains one hundred and twenty-three tales, which are written down according to words of the Cabriolev’s ghost. All of them are about the ballet and close to it, to some extent, but Woldemar Albertovich never reveals the names, although many are clear. The chronology is absent, but there are some hints on specific events. And everything is tied to one particular place, where the ghost of the balletomane now dwells – to the Bolshoi Theater.

Иллюстрации Полины Валерьевны Бузиновой

© Издательство «ПЛАНЕТА МУЗЫКИ», 2021

© К. В. Бузанов, 2021

© Издательство «ПЛАНЕТА МУЗЫКИ», художественное оформление, 2021

Странная встреча

Призраки есть не только в опере. Там их, кстати, в разы меньше, чем в балете, водится. А я это точно знаю, так как пару лет назад, в театре на балете будучи, с одним балетоманским призраком знакомство свёл – милейшим созданием оказался! Как это произошло – я и сам до конца не понимаю. Вроде как помню, что представил нас кто-то друг другу, хотя… Но случилось потустороннее знакомство совершенно естественно, и никоим образом меня не смутило: как будто всю жизнь с представителями загробного мира общался!

Разговорились мы тогда с призраком, обменялись мнениями про балет, который в тот вечер шёл, очень во многом сошлись, почти друзьями расстались. А в следующий раз, когда опять на балете встретились, он мне про себя немного поведал. Про жизнь свою на этом свете, намертво с балетом связанную. Потом парочку баек рассказал, про себя и балет. Потом ещё и ещё… Утверждает, что у него таких не перечесть. И как-то верится!

Те, что он мне уже поведал, – к разным этапам его балетоманской карьеры относятся и хронологии не поддаются (тем более что призрак сознательно не упоминает дат и имён). Я эти байки по памяти записал, немного отредактировал и дал им названия. За полную достоверность фактов ручаться не буду, но многое специально проверил – было!

Начало, конец и ещё раз начало

Вольдемар Альбертович Кабриолев балет полюбил не с пелёнок. Попала в него стрела Амурчика, когда он уже был мужчиной с усами. Ухаживал он тогда за одной барышней и, дабы впечатление произвести, решил её на «Лебединое озеро» в Большой театр сводить. С девицей, в итоге, романтическая линия короткой случилась, но любовь на всю жизнь он себе нашёл – балетом бредить стал, ночами не спал, места себе без него не находил.

Симптомы этой зависимости известны и весьма приятны. Хотя они и немало хлопот доставляют: надо везде успеть, надо на всё попасть. Но за десятилетия балетоманского подвижничества Вольдемар Альбертович жизненный ритм свой под репертуар театров, фестивалей и гастролей подстроил. Правда, пришлось пожертвовать и карьерой, и семьёй. Но и на закате лет он про это не жалел нисколечко – у него в жизни имелось большее, чем лесть подчинённых и семейные дрязги. Он был в балете! Он знал там всех, и его знали все.

А когда он умер, то на надгробном постаменте высекли такую надпись: «Здесь покоится Друг артистов балета. Вечной тебе премьеры и: Браво!». Кабриолев от надписи в восторге, даже, как сам мне рассказывал, всплакнул, когда увидел. Ну, не сам, конечно, «гражданин Кабриолев», а его дух, призрак балетомана Кабриолева. Который отказался этот мир покидать, узнав, что в том, якобы «лучшем из миров», нет балета!!! Так и остался при театре. Судя по всему – навсегда…

Квадрига

Кабриолев, понятное дело, не «от сохи». Москвич в энном поколении, он окончил приличный вуз, неплохо устроился и даже начал строить карьеру «по-советски». Но быстро со светлого пути строителя коммунизма сошёл, предпочтя протирать штаны в НИИ, куда являться он мог факультативно, ибо директором там работал его родной дядя. А свободный график ему был нужен для полной отдачи любимому балету во всех его, даже очень странных, проявлениях. И такое случалось, хотя в балетоманских кругах Вольдемар Альбертович слыл человеком здравомыслящим и без глупостей.

Но одна хулиганская мечта не давала покоя этому эстету от балета: он хотел оседлать квадригу! Причём всю, справа налево, да и в тележке постоять, скакунов погоняя. Даже признаться кому-то в таком было невозможно, не то чтобы уж просить кого-то с этим помочь. Но желание это не угасало уже много лет, и каждый раз подходя к главному портику страны, он смотрел туда, наверх, где кони мчат…

И вот один раз, будучи на сцене после спектакля, он ненароком познакомился с «главным пожарником» театра. Разговорились. Кабриолев проявил интерес к его нелёгкой службе, и тот рассказал, промежду прочим, что раз в месяц он поднимается наверх, выходит и осматривает квадригу на предмет потенциальной пожароопасности, да и в целом – крепко ли стоит легендарная четвёрка.

Вольдемар Альбертович чуть с ума от этой новости не сошёл и начал пожарника обхаживать: то в баню пригласит, то в музей. На майские даже ездил к нему на дачу – помогал картошку сажать. Развёл, в конце концов, он брандмейстера, и мечта свершилась. Одел Кабриолев, ради конспирации, пожарный костюм, блестящую каску, долго по лестницам шёл и вышел к квадриге! Уговорил он даже на ФЭД его сфотографировать, в разных позах постановочных.

И это было фатальной ошибкой пожарного. Кабриолев, добрая душа, фоток нашлёпал порядочно и роздал многим с дарственной надписью. Дошло до руководства театра. Вольдемару Альбертовичу это с рук сошло, а вот пожарный получил строгий выговор по партийной линии, и больше с Кабриолевым не здоровался…

Своё «Браво»!

Этот вопрос, в итоге, дамокловым мечом повисает над каждым, кто кричит артистам. Твой кумир на сцене должен узнать тебя по твоему «Браво»! из зала. Угадать по голосу, кто там так надрывается, его бравируя. И это очень важный момент – узнаваемость, а некоторым балетоманам сильно повезло – у них характерный бас, хрипотца или фальцет. И тут как именно не кричи эти пять букв – кто надо узнает и оценит. Но не всем так повезло…

А Вольдемар Альбертович, к своему сожалению, голосом узнаваемым не обладал. От этого конфузился и переживал, что его кумиры не поймут, что это именно Он так сегодня заходился в голосовом выражении восторга. И это становилось всё большей проблемой, по мере продвижения Кабриолева вверх по иерархической лестнице общества любителей балета, но решение у неё имелось: те, кто, как и он, не могли взять тембром, использовали разные «фирменные» штучки. Один – раскатисто рокотал «Рррррррррррр». Другой – делил крик на две части «Бра-во»! Третий – делал ударение на «А». Остальные ещё как-то изгалялись, каждый по-своему. И ничего похожего использовать было никак нельзя, такой плагиат строго осуждался всем балетоманским сообществом, надо искать своё собственное, уникальное «Браво!». Кабриолев пробовал и так, и этак, но выходило смешно и несерьёзно. Матереющий балетоман по этому поводу сильно напрягался…

И тут на помощь пришёл случай: будучи приглашённым к приятелю на дачу «по грибы», которые он и собирать-то особо не умел, Вольдемар Альбертович задумался, куда-то ушёл и заблудился. Осознав это, не очень-то испугался: ближайшее Подмосковье – далеко не Сибирь. Но решил, для порядка, покричать «Ау!». Никто не отвечал, кроме эха, и тут Кабриолева осенило – вот оно лучшее место и время найти своё «Браво»! Отличная природная акустика и никого вокруг!

Вернулся на дачу он уже затемно, без грибов, даже лукошко потеряв, но «Браво!» своё найдя! Теперь его всегда узнавали…

День премьеры

Кабриолев, как он сам честно признаётся, премьеры не очень-то и любил, а особенно на начальном этапе своего балетоманского подвижничества, когда «с ноги» в театр он ещё не входил, – они всегда сулили дополнительные сложности с проходом. Есть и ещё одна другая, но главная причина его нелюбви – премьерный нервяк у артистов. Подавляющее их большинство, в день премьеры на взводе сами по себе, да и времени на репетиции никогда не хватает. И, в силу этого, больше они допускают грязи и неточностей, часто танцуют немузыкально, с синхронностью, обычно, не очень… А это всегда как нож по сердцу для Вольдемара Альбертовича – любой огрех любимого артиста его «убивал», от этого он сам сильно нервничал, бледнел, краснел и покрывался испариной. В общем – и балетоман, и артисты много здоровья на первом показе оставляли, физически и морально сложным выходило это время!

Но совсем не ходить на премьеры нельзя: позор, тусовка балетоманская этого не поймёт, да и самому интересно. В день премьеры выносится на суд разнонастроенной публики результат кропотливого труда очень многих, и отказать себе в просмотре этих результатов Кабриолев никак не мог, а тогда получалось: «И хочется, и колется!». И с этим надо было что-то делать…

А лучше всего переживать этот дополнительный стресс получалось с помощью шампанского. Осушив несколько фужеров ещё до начала спектакля, Вольдемар Альбертович становился добрее и снисходительнее. Не так его уже коробил топот корды невпопад, несогласованность в парах и ляпы дирижёра. А на «своих» артистов вообще удавалось глаза закрывать, или, правильнее сказать, заливать. После антракта же всё уже и нравиться могло начаться, тем более на эту сцену абы что априори не выпускали.

Так что имелся у Кабриолева эффективный способ «переживать» премьеры, но имелась у этого способа и обратная сторона – утро после премьеры. Меры в игристом Вольдемар Альбертович не знал, тем более, после окончания спектакля, он всегда обильно отмечался. Выпивалось слишком много, отчего болела у балетомана ужасно назавтра голова и вялость во всех членах ощущалась. Так что не любил Кабриолев премьеры – страдал он от них! А особенно – на следующий день…

Толстый критик

Балетные критики и балетоманы – это совершенно разные социальные группы, которые друг друга, в душе, на дух не переносят. Впрочем, это не мешает им всегда мило общаться, тем более для обеих групп театр – ареал обитания. Но каждый делает это исключительно по своим внутренним соображениям, а личная приязнь исключается как повод – только бизнес!

Так сложилось исторически, и Кабриолев этой линии придерживался искренне, тем паче один из когорты критиков отбил в своё время у него балерину, с которой Вольдемар Альбертович несколько раз имел свидания, потратившись немало на цветы и рестораны. Да и в целом: как можно с симпатией относиться к людям, которым дают лучшие места, а потом ещё и платят за то, что они пишут про спектакль, из ближнего партера просмотренный???

Так что это классовая неприязнь, причём многолетней давности, и во многом обусловленная тем, что критики сами себя считают повыше обычных, даже самых заслуженных, балетоманов. Причём в большинстве случаев сами они все вышли именно из этого народца, вышли за счёт своего пера, чем и кичатся… А балетоманы всегда это чувствовали, и, хуже того, чувствовали некоторую «справедливость» такого положения – очень многие и сами пробовали пописывать, и очень мало у кого получалось. К таким «неудачникам» относился и Кабриолев: все его рецензии единодушно отвергали во всех советских изданиях, гипотетически могущих написать про балет. И это также наложило отпечаток на отношение Вольдемара Альбертовича к критикам, на заведомо негативное отношение!

Но Кабриолев не шёл на конфликты с этим сословием, даже после инцидента с балериной не стал шум поднимать, и тут надо же такому случиться, что в фойе в антракте вышел у него громкий спор с одним толстым критиком. Начал, как призрак рассказывает, понятное дело, тот, но Вольдемар Альбертович не смолчал. Слово за слово, аргумент за аргумент, цитата на цитату, и спор стал перерастать в жаркий, они уже раскраснелись, сходиться начали, запахло жареным…

Их разняли, а Кабриолев и говорит: «Давайте попросим уважаемых критиков и балетоманов, здесь присутствующих, сочинить по пять вопросов про историю балета. А мы с вами за три минуты каждый свои ответы напишем. И сверим потом с правильными, а?» Все согласились, что это справедливо. Вопросы сочинили, озвучили, время пошло. Кабриолев утверждает, что счёт правильных ответов был пять-два в его пользу…

Ключ к успеху

Балетные – одна из самых суеверных прослоек общества. Практически у каждого артиста есть свой ритуал выхода на сцену, счастливый бандаж, удачный тюбик с гримом и тому подобное, а многие суеверия являются историческим наследием театра. Это существовало всегда, и никакая смена правящего режима не в силах была поколебать веру в действия и предметы, приносящие удачу. Артисты в это верили, верят и будут верить!

Балетоманы же, по уровню уверывания в эту магию, от них не отстают и имеют собственные ритуалы, которым следуют. Кабриолев же был, скорее, материалистом, но и у него имелись некоторые обязательные для успеха пунктики: надо правильно войти в театр, открыв дверь двумя пальцами левой руки, вещи стоит сдавать крайнему слева гарберобщику, а вот подниматься в фойе необходимо по правой лестнице. С чего это он так решил, Вольдемар Альбертович уже и не помнит, но всегда старался поступать именно так, в душе немного сам над собой посмеиваясь.

Большинство же представителей балетоманского движения – оголтелые приверженцы совершенно идиотских действий, якобы удачу приносящих: одни смачно плевали на третью ступеньку входа и ногой до блеска плевок растирали, другие надевали на премьеру правую туфлю на левую ногу, третьи – втыкали «волшебную булавку» в обивку тринадцатого кресла в тринадцатом ряду.

Имелись и ещё более изощрённые приметы на удачу, но всё перебивала байка про «Ключ к успеху». Это – «Священный Грааль» балетоманов, и даже высокопоставленные партийные работники робели, рассказывая про «Ключ к успеху». Который, по преданию, был выкован из подковы лошади, привезшей реквизит на первый в мире балет. Кабриолев, до поры до времени, усмехался в усы, слыша такие рассказы. Но – оказалось не так всё просто…

По возрасту скончался самый старый балетоман в тусовке, и в дверь Вольдемара Альбертовича позвонили. Безутешная вдова принесла ему свёрток, на котором размашистым почерком стояло: «После моей смерти отдать это Кабриолеву». Он утешил её словами соболезнования и свёрток принял, но от ситуации немного остолбенел – приветик такой, своеобразный, с того света…

Отдав должное усопшему парой рюмок коньяка, он сломал сургучные печати, острыми ножницами перерезал вощёную бечеву и вскрыл несколько слоёв пергаментовой бумаги. Внутри лежал изящный футляр красного дерева, на крышке которого был искусно вырезан ключ. Дрожащими руками Кабриолев футляр открыл, но увидел там лишь листок бумаги, с написанным, судя по всему, гусиным пером, текстом: «Ключа к успеху НЕ СУЩЕСТВУЕТ!!! Это я его выдумал, в чём и раскаиваюсь. Но теперь ТЫ будешь этот миф поддерживать. Надеюсь, что ТЫ будешь достоин. А ключ к успеху – это ТРУД!!!».

Кабриолев не спал всю ночь, а с восходом солнца решил, что надо делать. С утра сходил он на почту, добыл там сургуч и современную бечёвку вкупе с шуршащей бумагой. Футляр трижды в бумагу завернул, наглухо бечевой обмотал, сургуч растопил, накапал и кольцом фамильным приложил. С полгода он думал, кого в завещании написать. Решил. Написал. Прожил ещё почти двадцать лет, миф активно поддерживая. Восемь раз имя на свёртке переписывал. У кого теперь этот футляр – даже интересно! Я не знаю, а Кабриолев не колется…

Лучший состав

По просмотру премьерного блока любого спектакля главной темой балетоманских дебатов становится определение лучшего состава, и это не всегда оказывается первый… А первым же делом каждая балетоманская фракция определяется со своим выбором, что нелегко – в одном составе могут быть и их фавориты, и кумиры враждебных группировок. Но, возможно и с оговорками, в итоге ранжирование осуществляется, и начинается отстаивание и аргументирование позиций. Причём это делается не для того, чтобы оппонентов убедить, – что невозможно в принципе, а исключительно для повышения собственной самооценки.

Побившись на этой гладиаторской арене, балетоманы переходят ко второму акту Мерлезонского балета – составлению гипотетического «лучшего состава». Из всех исполнителей значимых ролей в этом блоке берётся лучший, на взгляд фракции, артист и формируется состав, до которого хореограф сам не додумался. Ведь, понятное дело, балетоманы гораздо лучше и худрука, и балетмейстера и педагогов, знают все сильные и слабые стороны артистов, и то, какие роли им удаются особенно хорошо, – ну кто как не они! А в этом раунде знатные деятели околобалетного движения могут блеснуть памятью и вспомнить прошлые роли артистов, схожие по амплуа с теми, на которые они их прочат в этом спектакле.

Но сверкнуть уже ископаемой глубиной знаний можно в третьем действии: когда составляется «dream team» для этого балета из звёзд минувших дней. А в этот состав могут попасть только мировые знаменитости, уже не танцующие и, желательно, давно нас покинувшие. И в этот раунд допускаются уже только старожилы балетоманского сообщества. А чтобы не лез кто попало в серьёзный разговор, Кабриолев, когда уже сам остарожилился, предложил ввести ценз: участвовать в оставлении состава мечты могут только те, у кого хотя бы один кумир, с училища ведомый, уже на пенсию ушёл. Балетоманское Партбюро инициативу поддержало, и, пока Вольдемар Альбертович жив был, это правило строго соблюдалось. Но вот сейчас, как призрак балетомана мне жалуется частенько, нет уже той субординации, и лезут умничать совсем уж сопляки, по «верхам набравшиеся». Кабриолев на эту тему сильно сокрушается!

Дресс-код

Проживая в стране, где приоритеты общества потребления отрицались категорически, самой большой проблемой Кабриолева, до поры до времени, было создание видимости разнообразия нарядов. Часто появляясь в приличном обществе, он почитал своим долгом соответствовать принятому там дресс-коду, да и сам не считал для себя возможным ходить в храм искусства в чём попало. А в СССР, даже довольно обеспеченному москвичу, иметь столько парадно-выходных луков было проблематично…

И тут было два сложных момента: во-первых, надо иметь приличный запас нарядных вещей, преимущественно «фирменных». А во-вторых, нельзя часто повторяться. Второй вопрос Вольдемар Альбертович решил быстро и несложным способом: стал отмечать в настенном календаре, в чём он в театр ходит. И, собираясь в следующий раз, проверял наряд по записям. Но вот с хорошими вещами дело обстояло гораздо сложнее, и скрепя сердце, миксовал Кабриолев пяток своих рубашек и три пары брюк с двумя пиджаками, одним блейзером и несколькими галстуками. Переживая страшно от скромности этого гардероба, но не имея особой возможности его разнообразить – в магазинах только такое и продавалось, а альтернативные каналы покупки импортных шмоток он значительно позже наладил.

И надо ещё отметить, что Вольдемар Альбертович был человеком рослым, но худощавым, и от этого возможность выбора новых вещей ещё сужалась. Это обстоятельство его страшно угнетало, и решения он никак не находил, пока случай один не помог…

Был он однажды приглашён на юбилей к дальнему родственнику. И надо же такому случиться, что там Кабриолев познакомился с заядлым любителем оперы похожего телосложения. В другой раз они, может быть, и сцепились: балетоман оперу откровенно недолюбливал, а оперный фанат принципиально не ходил на балет. Но, по стечению обстоятельств, они заговорили про одежду. И, разговорившись, поняли, что оба от одного страдают. И оба свою проблему решили – договорились меняться, и каждый удвоил свой гардероб!

Американский шпион

Отзвенел главный сигнал для балетомана – третий звонок, свет притушили, капельдинеры закрыли двери, занавесили проходы бархатными шторами, и тут Кабриолев увидел, что в партере есть одно свободное место, да какое! Сам-то он сидел наверху угла амфитеатра, а пустое кресло призывно манило из пятого ряда у центрального прохода. Прямо подарок судьбы, ибо после третьего звонка, согласно неписанным правилам театра, можно занимать оставшиеся свободные места.

Молниеносно приняв решение, Вольдемар Альбертович снялся со своего курятника, пригнувшись, проскользнул вдоль первого ряда, свернул в проход и – плюх! Страшно довольный, он горделиво окинул взглядом ближайших соседей, а совсем рядом с ним сидел весьма импозантный мужчина, по виду – похож на иностранца, хотя, может, и завмаг из Марьиной Рощи. Кабриолев ему вежливо улыбнулся, гражданин же на него вытаращился, изумлённый внезапным его появлением. Впрочем, это нимало не смутило Вольдемара Альбертовича, но вскоре тревожить начало то, что не начинали – дирижёр всё не выходил…

Пауза явно затянулась, и тут он почувствовал, что кто-то трясёт его за плечо. Вздрогнув и обернувшись, он увидел не знакомого ему мужчину, почему-то требующего, чтобы Кабриолев покинул это место. Балетоман ответил наглецу как подобает – потребовав уже от него предъявить билет именно на это место. Тот ретировался, но не насовсем, а начал что-то на ухо рассказывать главной капельдинерше. В какой-то момент она поменялась в лице и двинулась вниз по проходу – явно к нему… И тут Вольдемар Альбертович почувствовал, что завмаг-иностранец что-то подсовывает ему в руку. Скосив глаза, он увидел, что тот даёт ему билет. Причём именно на это место! Не дожидаясь вопросов, Кабриолев гордо билет предъявил, и от него отстали.

Насладившись первым актом, Вольдемар Альбертович шёл на антракт, раздумывая, что он будет говорить на публике. Но на выходе из зала его творческие планы кардинально пресекли: наглец и его брат-близнец взяли Кабриолева под белы ручки, предварительно маякнув перед глазами красными корочками и произнеся страшную аббревиатуру: «КГБ». Чёрная «Волга» с синим ведёрком домчала его до ближайшей круглой площади за пару минут, и начался кошмар…

Шпионаж и измена Родине – эти две подрасстрельные статьи инкриминировали Вольдемару Альбертовичу. Ибо «завмаг», оказался-таки иностранцем, хуже того, американским шпионом! Кабриолев отрицал всё, но его балетоманское алиби высмеивали. Пару часов он «не кололся», и тогда пришёл целый генерал. Он же оказался и спасителем, так как его жена оказалась заядлой любительницей балета. Генерал по телефону справился у неё про правило, разрешающее занимать пустые места после третьего звонка, и про личность Кабриолева. Та подтвердила и правило, и предельную лояльность Вольдемара Альбертовича существующему строю. Его даже отвезли домой на всё той же чёрной «Волге»!