Текст книги "Мой граф"

Автор книги: Киран Крамер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

   – Подъехала с фермером на его телеге. Но он высадил меня, когда доехал до нужного ему места.

   – Ну-ка, – проворчал Грегори, – давай я помогу тебе сесть.

   Она попыталась сама, но он облегчил ей задачу, приподняв под руки. Она была как тряпичная кукла, и он разозлился еще больше.

   – Ты, наверное, сердишься… – слабо проблеяла Пиппа.

   – Ты угадала.

   Они находились в тесном пространстве кареты. И одни. Как двое сбежавших влюбленных. Но они не влюбленные. Отнюдь нет.

   – Вот. – Он вручил Пиппе фляжку. – Выпей. Это поможет тебе больше не упасть в обморок и согреет.

   Пиппа без колебаний взяла у него фляжку, высоко подняла и влила немного себе в рот. И тут же щеки ее надулись, и Пиппа замахала рукой перед лицом.

   – Глотай, – велел он.

   Глаза ее, и без того большие, округлились еще больше.

   – Пиппа.

   Она посмотрела на него так, словно он дал ей яду, громко проглотила и зашипела, прижав руку к горлу. Девчонка – она и есть девчонка. Но он не станет жалеть ее, нипочем не станет.

   – Раз обрядилась в мужчину, то и веди себя как мужчина. – От гнева его акцент усилился.

   – Боже милостивый. – Пиппа шумно втянула воздух через нос и вытерла рот рукой. – Ну и гадость! Как вообще это можно пить?

   Она потянулась к двери, но он схватил ее за запястье.

   – Ну нет. – Грегори направил ее неподатливую руку на колени. Выпрямленная спина и сощуренные глаза Пиппы были красноречивее всяких слов, но ему не было до этого никакого дела. – Ты выпьешь еще. – Его тон не допускал возражений. – Ты дрожишь.

   Она наклонилась вперед, рот сжат в тонкую нитку, глаза сверкают гневом.

   – Да я скорее умру, чем сделаю еще хоть глоток.

   Грегори вплотную приблизил к ней свое лицо.

   – Что вполне вероятно – если не выпьешь.

   Они сверлили друг друга взглядами, и Грегори был рад, что она злится. Злость разгонит кровь по жилам почти так же хорошо, как это сделало бы виски.

   – Что ж, ладно, – пробормотала Пиппа. – Если это будет означать, что ты оставишь меня в покое и я отправлюсь дальше своей дорогой.

   Он постарался не показать своего явного торжества, когда она нетвердой рукой поднесла фляжку ко рту, глотнула и длинно выдохнула.

   – Теперь доволен? – Пиппа поморщилась и сунула фляжку ему в руки.

   – На здоровье. – Если Пиппа ждет дальнейших утешений, то от него она их не дождется. Разумеется, он безумно рад, что она быстро возвращается к жизни, но негодная девчонка не заслуживает того, чтобы знать это, если рушит все его планы. – Я непременно передам маркизу, что ты шлешь ему свои наивысшие комплименты. Он говорит, что это старинный рецепт Брейди, переданный нашему роду гномами.

   – В таком случае. – Она жестом велела дать ей попробовать еще. – Я чувствую себя лучше. Мне кажется. – Пиппа вернула ему серебряную фляжку. – Благодаря твоему отцу. И гномам.

   «Не тебе» – таков был подтекст.

   Он заткнул фляжку пробкой и оставил ее на сиденье.

   – Тебе надо переодеться.

   – Не могу, – тут же возразила Пиппа. – Я сейчас выхожу.

   – Только через мой труп.

   Она раздраженно нахмурилась:

   – Черт побери, Грегори! Сегодня я уже стукнула одного по голове. Не вынуждай меня делать то же самое с тобой.

   – Ха. Как будто… – И тут до него дошел смысл ее слов. – Что ты сказала? – Она, должно быть, пошутила.

   Пиппа отвела глаза.

   – Это долгая история.

   – И ты ее расскажешь. – Он уже строил планы мести тому, кто вынудил ее защищаться, а затем бежать. – Если ты пострадала…

   Он убьет мерзавца. Вот так просто возьмет и убьет.

   – Разумеется, я не пострадала, – презрительно отрезала она.

   Несмотря на раскаленно-ледяной гнев, его восхитила и тронула ее показная бравада.

   – Это кто-то, кого ты встретила в дороге? Или… это был Хоторн, да? Назови мне имя. Быстро.

   – Хоторн, – сказала она. – Но…

   Это было все равно что бросить спичку в сухую солому.

   – Ах ты, паршивый…

   – А Жаба – мистер Трикл – помогал ему. Они хотели выкрасть меня и вынудить выйти замуж за Хоторна.

   Грегори рассвирепел. Проклятые ублюдки! С каким же удовольствием он будет хлестать этого поганца Хоторна, пока тот не убежит из Пламтри, поджав хвост. К несчастью, Трикла придется оставить в уравнении ради леди Хелен, но Грегори позаботится о том, чтобы сделать жизнь ублюдка невыносимой.

   – Ты должна переодеться, – сказал он. – Обещаю, что не буду смотреть. И никто никогда не узнает. А когда закончишь, мы обсудим, что будем делать дальше.

   Он развязал ее прочный холщовый мешок. К счастью, вещи, свободно сложенные в нем – две рубашки, два белых шейных платка, сюртук, жилет, пара панталон, пара мужских башмаков, три пары чулок, – были сухими.

   – Я не могу переодеваться в твоем присутствии, – возразила она.

   – Надеюсь, ты не хочешь, чтобы я в такой ливень ждал снаружи?

   – Но это неприлично.

   Он вздохнул.

   – Есть время для приличий, и есть время для здравого смысла.

   Она с раздражением взглянула в окно.

   – Там льет как из ведра.

   – Да.

   Она все еще колебалась.

   – Я же сказал, что не буду смотреть, – напомнил он ей.

   – Ну…

   – Я бросаю тебе вызов, – сказал он. – Если ты снимешь с себя всю одежду, я…

   – Что ты?

   – В ближайшем трактире куплю тебе пирог с говядиной.

   – Правда? – Ее лицо засветилось, как солнце.

   – Конечно. А потом мы сменим лошадей и повернем назад, чтобы я мог напугать до полусмерти мистера Трикла и как следует поколотить Хоторна.

   – О Хоторне я уже позаботилась. И мы не можем повернуть назад. – Она сложила руки на груди. – Я сниму одежду, только если ты позволишь мне остаться.

   – Нет. – Он поневоле ощутил шевеление в паху, когда она так беспечно заявила о раздевании.

   Зайдя в тупик, они вновь гневно воззрились друг на друга.

   Грегори наклонился вперед, опершись локтями о колени.

   – Послушай меня, упрямая девчонка, – грозно прорычал он. – Или ты раздеваешься, или я сам тебя раздену.

   Ее лицо побелело, подбородок вздернулся.

   – Я сама, – с вызовом отчеканила эта забияка. – И горе тому, кто думает, что сможет подглядывать и после этого останется в живых.

   Виски делало свое дело. Грегори хотелось рассмеяться, но он не осмелился. Он сделал вид, что ее угроза подействовала на него. Пиппа заслуживает того, чтобы сохранить немного достоинства. В конце концов, они собираются пренебречь правилами общества худшим из возможных способов.

   – Вот. – Он развернул перед собой плед, радуясь, что можно больше не держать лицо. – Давай снимай. Я ничего не вижу.

   – Гм… все? – С другой стороны шерстяного барьера ее голос неожиданно прозвучал скорее как голос старого друга, каким она была до того дня в саду. Быть может, ей тоже не удавалось сохранять напряжение, когда предстояло решить практические вопросы. – Мои бриджи не так плохи.

   – Они мокрые насквозь, – отозвался Грегори. – Почему ты не взяла плащ?

   – У меня было мало времени, и я не предполагала, что пойдет дождь. Он приходит с моря так неожиданно. Дальше ты собираешься спросить меня, взяла ли я табакерку?

   – Нет.

   – Ну а я взяла. – В ее голосе слышались отчетливые торжествующие нотки. – И вполне мужскую, со вздыбленными конями на крышке, один копытом наступил на змею.

   – Если потребуется, я буду держать одеяло хоть целый день, пока ты не переоденешься, так что больше никаких задержек. Мы обсудим твой побег, когда ты снова будешь в сухой одежде.

   – Это был не побег, – пропыхтела она. Грегори предположил, что она стаскивает сюртук, который, он заметил, был особенно тесным. – Дома мне нечего было бояться, кроме Жабы и его козней, но я могла бы сразиться с ним и победить. Нет, то, что произошло этой ночью, просто вдохновило меня приступить к осуществлению своего плана по поездке в Париж значительно быстрее, чем я ожидала.

   – Точно, – сухо отозвался Грегори. – И ты поделишься со мной подробностями этого плана. Я настаиваю.

   – Может, и поделюсь, но только когда сама этого захочу. Не веди себя со мной снисходительно, Грегори. Ты что-нибудь знаешь о судьбе?

   – Я знаю, что она непостоянна. Как женщины. – Он услышал еще более натужное пыхтение. – Проблемы с сюртуком?

   – Да, черт бы его побрал. И женщины непостоянны с тобой только потому, что ты сам непостоянен. Ты этого еще не понял? На днях была карикатура в лондонских газетах. Ты видел ее?

   – Нет. Я не читаю светские сплетни.

   – В общем, на ней ты спускаешься по сходням корабля, без рубашки, слегка навеселе, под руку с двумя влюбленными светскими барышнями, взгляд сладострастный, в руке клочок бумаги с черновым наброском разбитого сердца, и плакат над головой, гласящий: «Главный Зодчий Разбитых Надежд возвращается». Смысл ясен: респектабельным юным леди лучше не отдавать тебе свои сердца.

   – Что-то ты слишком суешь нос в мои дела. – Он откинул одеяло. – Давай я.

   Она протянула руку.

   – Только рукава, милорд. И я не сую нос. Разве я виновата, что, куда ни повернись, наткнешься на очередную скандальную историю о тебе?

   Он хорошенько дернул за натянувшийся манжет.

   – Стало быть, я теперь опять распутник, а? Которого тебе надо остерегаться?

   – Нет дыма без огня, – весело заявила она, – что ты доказал в саду Элизы…

   – И ты тоже там была, отвечала на мой поцелуй прямо под носом у подруги. – Резкое движение ее тела вперед-назад, к Грегори и от него, когда он потянул, никак не помогло ему отвлечься от осознания, что под всей этой мужской одеждой – Пиппа.

   – Да, это так, – сказала она, – но я просто была не в себе, к тому же ты застиг меня врасплох. Теперь я сожалею об этом – ужасно сожалею, уверяю тебя.

   – А я – нет. – Ему доставило удовольствие услышать ее притворный возглас удивления. Она прекрасно знает, что он не жалеет. – Но я думал, что оставил этот восхитительно греховный эпизод в прошлом.

   – Он не был восхитительным! – возмутилась она.

   – Ты в этом уверена? – Грегори не сводил с нее горячего, пристального взгляда, пока она не отвела глаза. – Так вот… я полагал, что оставил это в прошлом, однако вот ты, переодетая мужчиной, в моей карете, а я еду на загородный прием, на который тебя не приглашали.

   – Если б я знала, что это ты…

   – Только не говори, что не села бы в карету. Мы оба знаем, что инстинкт выживания перевешивает твою гордость.

   – Да, перевешивает, вот потому-то я и кинулась бы в противоположную сторону, если б знала, что это карета Брейди. Стог сена послужил бы мне вполне надежным укрытием от дождя.

   – Хотел бы я швырнуть тебя в стог сена прямо сейчас и оставить там вместе с твоими любимыми полевыми мышами. Поделом тебе было бы.

   Она как будто и не слышала его.

   – Черт бы побрал мою женскую чувствительность. Это все из-за нее. При виде тебя мое сердце провалилось в пятки. От ужаса, конечно. И как в дурном сне, ноги подкосились и перестали слушаться. Иначе я убежала бы.

   Вот чертовка.

   – Значит, я вроде Франкенштейна?

   – Почти, – заявила она с воодушевлением и с примесью возбуждения.

   И то и другое приятно было видеть. Они разгоняли кровь по жилам до самых кончиков пальцев. Грегори резко дернул рукав, который, казалось, становился тем уже, чем дольше он с ним возился, и не стал комментировать ее ответ на вопрос про Франкенштейна.

   Посмотрим, что еще она себе навыдумывала.

   – Ну, ты же, мягко говоря, человек без сердца, – сказала она, нарушая молчание. Не чувство ли вины сделало ее тон неуверенным?

   – Без сердца, вот как? – Грегори дернул как следует, и рукав подался вперед на добрых четыре дюйма. Потом перестал тянуть и приложил все усилия, чтобы выглядеть как самый угрожающий и опасный ловелас на свете, который безжалостно растопчет ее сердце, имей она глупость вновь влюбиться в него.

   Изобразить это оказалось совсем не трудно, потому что это была истинная правда.

   Зрачки Пиппы расширились, но Грегори быстро вернулся к рукавам, притворившись, что не заметил облачка беспокойства, набежавшего на ее чело.

   – Ну вот, – сказал он, когда наконец освободил ее из плена рукавов.

   – Спасибо. – Она слегка поежилась. И неудивительно. Под кожаными подтяжками, удерживающими панталоны, на ней была широченная рубашка, которая тоже насквозь промокла и прилипла к телу. Под ней просвечивала белая полоска ткани, которая туго стягивала грудь.

   Слишком туго, поневоле пришла ему в голову мысль, и он поморщился.

   Пиппа обхватила себя руками.

   – Пожалуйста, закройся одеялом.

   – Слушаюсь, мадам. – Он растянул между ними самодельную ширму. – Давай поскорее покончим с этим.

   – В сундуках дяди Берти полно костюмов, – сказала Пиппа, и голос ее прозвучал слегка приглушенно. – Я столько играла с ними. – Ее руки собирали в кучу складки рубашки над головой, потом она, должно быть, стянула рубашку, потому что следующие слова были ясными: – Так что опыта в этом деле мне не занимать, – гордо добавила Пиппа и повесила мокрую рубашку на ширму из одеяла, откуда она свалилась на пол.

   Поскольку обе его руки были заняты, он не мог пока засунуть эту чертову штуку под сиденье, так что с этим приходилось подождать. И открывать дверцу, чтобы выжать ее, тоже было бесполезно – дождь по-прежнему лил сплошным потоком.

   – И развяжи повязку, – сказал Грегори. – Нам надо будет высушить ее.

   Пиппа помолчала.

   – Не стоит.

   – Ты же будешь в рубашке и сюртуке, не забывай.

   – Правда, – с надеждой проговорила она. – К тому же я не такая уж… – Она не закончила.

   – Давай снимай ее, – велел он, оставив без внимания то, что она имела в виду. Может, она и не вываливается из корсажа, как многие светские дамы, но сложена, как греческая богиня, и крайне соблазнительна именно такая, какая есть. В сущности, ее скромные платья сводят его с ума, потому что он жаждет увидеть больше, почувствовать больше, как сделал только однажды и лишь чуть-чуть, прежде чем поцелуй резко прервался. – Уверен, тебе неудобно.

   – Да. – Она вздохнула и приступила к процессу окончательного оголения своей верхней половины.

   Звук разматываемой ткани был едва слышным, но все же различимым, и на Грегори накатило почти непреодолимое желание подглядеть. Один только быстрый взгляд украдкой поверх края. Если ее глаза опущены, она даже и не заметит, так ведь?

   Но разумеется, Грегори не мог поддаться искушению. «Ты – джентльмен», – упрекнула его совесть.

   Черт бы побрал эту его проклятую совесть.

   Спустя несколько мучительных секунд Пиппа подняла над одеялом скомканную полоску ткани.

   – Бросай ее, – сказал он.

   Комок с чавкающим звуком шлепнулся ему на сапог.

   – Мне нужна сухая рубашка. – Ее слова пронизала паника. – И сюртук. Пожалуйста, поскорее.

   Ох, в какую же кашу могут превратиться мужские мозги в присутствии полуголой женщины! Но она полуголая замерзшая леди, и обязанность Грегори – помочь ей.

   – Тогда ты должна подержать этот край одеяла. – Он потряс левый угол.

   Когда она взяла его, Грегори вытащил у себя из-за спины сухую рубашку и свободной рукой подал Пиппе поверх одеяла. Угол одеяла вновь сменил владельца, и она быстро облачилась в сухую рубашку.

   Тот же маневр был проделан и с сюртуком. Прямо цирковой трюк какой-то. Грегори – лев, а Пиппа – слабая, беззащитная девушка.

   – Лучше? – поинтересовался он, прислушиваясь к шороху и сопению – одеяло ходило ходуном от ее усилий.

   – Лучше. – Наконец она потянула импровизированную ширму вниз.

   В глазах и складке губ таилось легкое беспокойство, но в сухой рубашке и пиджаке Пиппа уже выглядела намного лучше: бодрой, здоровой, даже соблазнительной – как будто приняла холодный душ под водопадом, насухо вытерлась полотенцем и постояла перед огнем. Как же это невозможно очаровательно, что она выглядит так хорошо, когда сидит на сыром сиденье во все еще мокрых насквозь панталонах.

   – Ох, как здорово снова почувствовать свою верхнюю половину в тепле, – проговорила она, но при этом зубы ее стучали как молоточки.

   Грегори спрятал свою озабоченность за твердым взглядом.

   – Давай сделаем то же самое и с нижней половиной. Я сниму с тебя сапоги.

   – Я могу сама.

   – Позволь мне, – сказал Грегори. – А пока я буду их стаскивать, почему бы тебе не укутаться в плед?

   – Ладно, – отозвалась она немного нервозно.

   Он взялся за одну тонкую икру, стараясь не думать о том, какая она изящная, и сапог стащился с громким чавкающим звуком, за которым последовала длинная струйка воды.

   – Прямо целое наводнение, – пробормотала Пиппа.

   Когда их взгляды встретились, Грегори обрадовался, что ее глаза весело поблескивают. Это послало приток тепла куда-то в область сердца – весьма нежелательный приток.

   – Вторую, – напомнил Грегори, как будто Пиппа была ослушавшимся солдатом, и искорки погасли.

   Это хорошо. Ни к чему им это дружеское общение, когда он держит ее ногу. Если Грегори пойдет по этому пути, тот приведет его в такое запретное место, о котором он даже думать не должен. По существу, Грегори был так раздражен на себя, когда взялся за ее сапог, что дернул слишком резко, и ее пальцы зацепились за его ногу.

   – Извини, – прошептала Пиппа.

   Грегори бросил на нее взгляд, полный неодобрения, и попробовал удовлетвориться тем, что из второго сапога не вытекло воды.

   – Остальное я сама сделаю, – предложила Пиппа.

   – Давай я стащу чулки, – сказал Грегори. – А ты откинься назад – желательно подальше – и грейся.

   В этот раз она не возражала, и ее щеки вспыхнули, когда он начал стаскивать с нее мокрый чулок. Грегори приходилось стараться изо всех сил, чтобы выполнять свою задачу совершенно бесстрастно, без малейшего намека на интимность. Лодыжка ее была великолепна, здорового бледно-розоватого цвета, но вот стопы, когда обнажились, оказались слегка посиневшими.

   Он стал энергично растирать их руками, и Пиппа захихикала.

   Он приостановился.

   – Щекотно?

   Она прижала ко рту кончик ногтя большого пальца.

   – Да.

   Пальцы ног все еще не были такого цвета, как им полагается, поэтому Грегори поднял обе ее ноги и приложил ступнями к своей рубашке, а сверху обернул полами сюртука.

   – Что ты делаешь? – пискнула она.

   Грегори дернул плечом.

   – Просто согреваю их. – Он поднял глаза на крышу кареты, немного посвистел, потом секунд тридцать поглазел в окно.

   – Тебе, должно быть, неудобно, – пробормотала Пиппа все еще с легким беспокойством в голосе.

   – Да, это как два куска льда у меня на груди, но они мало-помалу согреваются, так ведь?

   – Да, – прошептала она. – Но тебе не обязательно это делать, правда, совсем не обязательно…

   С каждой минутой такое положение становилось все приятнее, все уютнее, особенно когда она поглубже зарылась пальцами в ткань рубашки, непроизвольно массируя его соски. Проказница. Пиппа даже не представляла себе, как эти два куска льда быстро превращаются в орудия пытки совсем иного рода.

   – Я выдержу, – ответил Грегори, не сводя глаз с одинокого скалистого утеса на дальнем краю вересковой пустоши.

   – Мне бы следовало пожалеть тебя, я знаю, но это такой рай, – воскликнула Пиппа. – Гораздо лучше, чем теплый кирпич.

   Грегори повернулся и увидел, что у нее на лице отражается истинное блаженство. Если она считает это раем, то как же мало знает она о мужчинах и женщинах и о том, что происходит между ними.

   Откинувшаяся на сиденье, совершенно расслабленная, с обрамляющими лицо мокрыми кудряшками, может, она и говорила с чистой и искренней непосредственностью ангела, но начинала выглядеть слишком женственно и соблазнительно.

   – Ну что ж. Вот они и согрелись. – Грегори распахнул полы сюртука по совершенно эгоистичным причинам. Ему необходимо избавиться от нее, и чем скорее, тем лучше. Леди Пиппа Харрингтон и не подозревает, насколько она опасна. Куда опаснее, чем он.

   И словно в доказательство этого она убрала ноги с его груди только с большущей неохотой и долгим женским вздохом.

   – А теперь, – Грегори снова полез под сиденье и сделал большой глоток отцовского виски, чтобы притушить огонь, бушующий в паху, – ты переоденешь панталоны.

Глава 5

   – Нет, – твердо заявила Пиппа. Всему есть предел, и эту грань она переходить не намерена.

   – Но ты должна.

   Никогда прежде она не видела Грегори таким. Что с ним? Может, его лихорадит? Или что-то болит? На сонного он определенно не похож. Он выглядит так, словно кто-то дал ему ведьминого зелья, от которого он либо уснет, либо сделается очень нехорошим. Порочным.

   – Даже не думай об этом, – предупредила она, хоть при воспоминании об их поцелуе в саду сердце и забилось быстрее.

   – О чем? – Грегори внезапно вновь стал выглядеть совершенно нормальным.

   – Мы закончили с переодеванием. – Пиппа произнесла это четко и ясно, чтобы напомнить себе, что она решительная, волевая и никто не помешает ей поехать в Париж, особенно Грегори.

   Он покачал головой:

   – Тебе надо переодеться полностью.

   – Я не могу. Я… я правда не могу снять эти панталоны, так что, пожалуйста, не проси.

   Он довольно долго смотрел на нее, потом на его лице промелькнуло понимание, которое исчезло так быстро, что могло просто показаться Пиппе.

   – Понимаю, – пробормотал он. – Если мы обернем твои ноги одеялом, это должно помочь тебе согреться.

   И тут до нее дошло. Он подумал… он подумал, что у нее месячные! Откуда ему вообще о них известно? Да, наверное, неженатые мужчины знают, но как они узнают? Ей никто ничего не рассказывал, даже мама. Она сказала Пиппе, что, когда она станет старше, ее каждый месяц будет навещать особая фея, и было ужасным разочарованием узнать, что это за фея.

   – Это не то, что ты думаешь, – выпалила Пиппа.

   – Я ничего не думаю. – Лицо его было безмятежным. Лицо истинного джентльмена.

   – Нет, думаешь! Но ты ошибаешься. На самом деле… – Она жаждала признаться; все лучше, чем то ужасно смущающее предположение, которое он сделал. – На мне нет подштанников. Мы в деревне не носим их. Вы, городские, возможно… я слышала, они в моде, но к чему лишняя стирка?

   – Поэтому ты отказываешься переодевать панталоны?

   Она с несчастным видом кивнула:

   – Я подумала, ты придешь в ужас.

   – Но я тоже не ношу подштанники, – сказал он с легкой улыбкой, играющей в уголках губ – весьма привлекательной улыбкой. – Так что пусть тебя это не смущает.

   – Т-ты тоже?

   – Ну да. – Он усмехнулся. – Только отъявленные педанты носят их.

   О Боже. Это в высшей степени интимный разговор.

   – Я думала, что ты как раз и есть отъявленный педант. – Пиппа посмотрела на пуговицы его сюртука.

   – Только когда я при дворе. Ты, похоже, забываешь – я по большей части рос в Бэллибруке, в Ирландии, в деревне. – Грегори снова подался вперед. – Так что никаких отговорок. Снимай панталоны. – Он полез в сумку, вытащил другую пару и бросил на спинку ее сиденья.

   В этот раз, когда он развернул между ними одеяло, ей в голову лезли всякие крайне неподобающие образы. Она не должна была представлять Грегори без подштанников, однако представляла. Она воображала, как он натягивал панталоны этим утром. Интересно, он спал совсем голый или в ночной рубашке?

   Медленно, ударяясь коленками об одеяло, Пиппа отстегнула подтяжки, стащила с себя панталоны и подтолкнула их босой ногой в сторону Грегори.

   Боже милостивый, какой же незащищенной она себя чувствовала, даже несмотря на одеяло, длинную рубашку и полы сюртука.

   – А волосы? – бодро проговорил Грегори, продолжая держать одеяло. – Как ты с ними справилась?

   Пиппа поневоле улыбнулась. Он, как может, старается отвлечь ее. Наполовину сидя, наполовину стоя она натянула другие панталоны и прицепила их к подтяжкам – в них и в самом деле было просто чудесно, он оказался прав: ей необходима сухая одежда.

   Она заглянула поверх края своей маленькой крепости.

   – Благодарение Богу, у меня есть несколько париков. Тот, которым я воспользовалась сегодня, надо будет высушить. – Пиппа тихо засмеялась. – Кстати, нам больше не нужно одеяло.

   Его глаза засветились.

   – Вот и отлично. – Он отложил одеяло в сторону. – Оно официально ушло в отставку, достойно послужив во имя хорошего дела.

   – А пенсион оно получит? – Пиппа снова села.

   – Нет. Боюсь, подобная льгота на него не расстилается. – Он выгнул бровь.

   – Это была ужасная шутка. Но спасибо за помощь и за пирог с говядиной, который ты мне скоро купишь. Долго еще?

   – Уже нет. – Он вручил Пиппе сухие чулки и запасные башмаки. – Около получаса. Ты останешься в карете, пока мы будем менять лошадей.

   – Я же сказала, что не поеду домой. – Она натянула чулки, обулась, потом протянула руку и забрала свою холщевую сумку с его сиденья. Порывшись в ней, достала еще один парик, щетку и маленькую баночку с помадой для волос. А потом стала вытаскивать из волос оставшиеся шпильки. Будет заново подкалывать свои локоны. И для этого ей не требуется зеркало.

   Грегори ухмыльнулся:

   – Не думаешь же ты, что тебе удастся провести кого-нибудь этим маскарадом дольше минуты-другой? У тебя слишком тонкие черты, чтобы сойти за мужские. Я сразу же заметил, что ты выглядишь женоподобно.

   – Очки немного помогут, – возразила Пиппа. – И у меня довольно высокие воротнички. Плюс я, – хорошая актриса. Я умею ходить и разговаривать как мужчина. Тут главное – держаться достаточно уверенно, тогда люди будут просто испытывать ко мне жалость, что я не такого крепкого сложения, как ты. Я уже сочинила историю о том, как в детстве несколько лет провел в кровати с некой изнурительной болезнью, которая чудесным образом прошла, когда я начал есть, скажем, морковку. Или, может, пить козье молоко. Я еще не решила.

   – Это смешно.

   – Если я буду вести себя так, словно верю в это, то и все остальные поверят. То же самое относится и к тому, что я мужчина. – Она поежилась, складывая шпильки на сиденье рядом с собой. Да, она чувствовала себя несравненно лучше, чем полчаса назад, но так ужасно устала и проголодалась. Сейчас ей хотелось только одного: свернуться клубочком на кровати под толстым одеялом и уснуть.

   – Оставь ты свои чертовы волосы. – Грегори похлопал по сиденью возле себя. – Садись сюда и вздремни немножко у меня на плече. Виски я тебе больше дать не могу, но у нас есть одеяло.

   Она заколебалась, теребя в пальцах локон волос.

   – Это прекрасный шанс как следует согреться, – настаивал Грегори.

   А это как раз то, что ей совершенно необходимо. Поэтому она без единого слова пересела, и он укрыл одеялом их обоих.

   – Держись за меня, – предложил он.

   Осмелится ли она? Единственное, чего ей хотелось в эту минуту, это зарыться в какое-нибудь теплое местечко и ни о чем не думать. Она нерешительно обхватила его руками, и он сделал то же самое – обнял ее и положил подбородок ей на голову. И в тот же миг между ними растеклось чудесное, божественное тепло – именно то, что ей и было нужно.

   – Я ужасно сердит, Пиппа. – Голос Грегори отдавался где-то возле ее виска, и веки медленно опустились. – Ты должна была прийти ко мне, когда оказалась в том положении, в каком оказалась, а не опрометчиво убегать. Как только придешь в себя, мы должны будем вернуть тебя домой. А с той неприятностью я разберусь, обещаю.

   «Ах, мне сейчас и так хорошо, как дома», – подумала Пиппа и, не успев встревожиться из-за осложнений, которые это сулит, провалилась в сон.

Глава 6

   Пиппа была укутана в восхитительный кокон тепла. Она не хотела просыпаться. Она прильнула теснее и почувствовала, что это Грегори. Ей уже снилось, что она с ним вот так же наедине, в его надежных руках. Что они вместе всегда, все время, а не один-единственный раз в году.

   Это лучше, чем делать сахарные скульптуры. Лучше, чем рождественское утро. Лучше, чем…

   Постойте-ка… неужели она и в самом деле с тем человеком, которого ей сейчас совсем не желательно видеть?

   Ее обуяла паника, глаза резко открылись. Взгляд уперся прямо в его сюртук. А если слегка повернуть голову, то Пиппа увидит сиденье кареты. Его кареты.

   Все это нахлынуло на нее одним ужасающим – пусть и чуточку завораживающим, и местами приятным – потоком.

   Грегори спас ее от непогоды. Ее не тревожили нависшие тучи, но холодный, проливной дождь, который все хлестал и хлестал без остановки, отобрал у нее гораздо больше сил, чем она могла ожидать.

   А когда она забралась в карету и увидела, кто это…

   Чувств Пиппа лишилась больше от потрясения, чем от холода, дождя или неимоверной усталости.

   Она выпуталась из затягивающих, соблазнительных сетей тепла и умиротворения, оттолкнувшись от его груди, потом села и заморгала. Реальность так ужасна. Пиппе хотелось вернуться в тот чудесный мир грез…

   – Мы прибыли на постоялый двор, – объявил Грегори. – Я дал тебе еще несколько минут поспать, пока Оскар пошел распорядиться, чтобы нам все приготовили.

   – Спасибо. – Ей не хотелось смотреть на него. Она стеснялась, зная, что они тесно обнимались, как любовники.

   – Тебе надо надеть свежий шейный платок, – сказал он, вытаскивая оный из ее сумки. – Хочешь, чтобы я завязал?

   – Ни в коем случае, – фыркнула Пиппа. – Я прекрасно справлюсь с узлом сама. Я постоянно завязываю шейные платки дядюшке Берти.

   – Прекрасно. – Он вручил ей платок. – Тогда натягивай сухой парик, надевай поверх свою, к несчастью, мокрую шляпу, держи над головой одеяло, чтобы не вымокнуть, – и бегом в общий зал обедать. Там, похоже, не слишком много народу, так что должно обойтись. Мы пробудем тут меньше часа и поедем обратно.

   – Грегори, я же сказала, что домой не поеду. Будет опять все то же самое – дядюшка Берти станет строить планы моего замужества. Ни о чем другом он, похоже, и слышать не желает. – Она приподняла уголки губ в дразнящей улыбке. – Но ты же знаешь, что в любую минуту можешь избавить меня от страданий.

   Грегори покачал головой:

   – Тебе не понравится быть замужем за мной.

   – Мне ни за кем не понравится быть замужем, – возразила Пиппа.

   – Но… – Грегори поневоле наклонился ближе к ней. – За мной тебе особенно не понравится.

   Он говорил с такой непоколебимой убежденностью. Их взгляды встретились во взаимном узнавании серьезности момента. Пиппа могла сказать, что Грегори думает о том же, о чем и она: о детском рисунке, который она нарисовала в тот злополучный день, тот, что с сердцем. До той поры Грегори и не догадывался, что она влюблена в него.

   – Держитесь от меня подальше, миледи, – сказал он, наклонившись еще ближе, чтобы донести свою мысль. – Если вам требуется напоминание, что ж, просто вспомните ту карикатуру.

   – Хороший совет, – отозвалась Пиппа. – По словам дядюшкиных друзей в Лондоне, никто толком не знает, что ты делал в Америке, и все бурно обсуждают это, пока ты пускаешь пыль в глаза. Слухов полным-полно. Жил ли ты с индейцами? Якшался с преступным элементом? Оставил за собой след из мужей-рогоносцев во всех бывших колониях?