Текст книги "Существует ли загробная жизнь?"

Автор книги: Кира Воропаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Потеряв веру в загробную жизнь, автор с презрением относится и к заупокойным обрядам, не веря, что они могут обеспечить человеку загробное блаженство, хотя требуют больших расходов. В словах автора звучит уверенность, что смерть сравняет всех, и бедных и богатых, готовя им одинаковую участь – уничтожение под лучами испепеляющего солнца или всепобеждающей силой воды.

В литературных памятниках других народов Древнего Востока также встречаются произведения, скептически относящиеся к вере в загробную жизнь. Таковы, например, древнееврейские притчи, приписываемые царю Соломону. В талмуде, еврейском религиозном сборнике толкований Библии, написанном более двух тысяч лет назад, упоминаются мудрецы, которые доказывали, что нет никакой загробной жизни. Даже в самой Библии, «священной» книге древних евреев, воспринятой затем христианами в качестве Ветхого завета, неоднократно попадаются отдельные наивно-материалистические взгляды, отрицающие загробную жизнь и выражающие мысли о том, что со смертью человека для него все кончено, он уже не воскреснет и даже сам бог не сотворит такого чуда. Так, автор «Книги Екклесиаст» делает вывод, что человек не живет за гробом, «все произошло из праха, и все возвратится в прах» (гл. 3, ст. 20). В «Книге Премудрости Соломона» написано: «Случайно мы рождены, и после будем как небывшие: дыхание в ноздрях наших – дым, и слово – искра в движении нашего сердца. Когда она угаснет, тело обратится в прах, и дух рассеется, как жидкий воздух» (гл. 2, ст. 2-3). Но эти «опасные места» «священных писаний» столь старательно замалчивались и замалчиваются богословами и настолько тонут в море библейских поучений о загробной жизни, что верующие обычно даже не подозревают об их существовании.

В религии древних греков, основанной на обожествлении различных сил природы и преклонении перед памятью и подвигами предков – «богоравных» героев, не оформилось четко выраженного представления о загробной жизни, о рае и аде. В Древней Греции жречество не сложилось в особое сословие, не представляло собой сильной, централизованной организации и не оказывало большого влияния на формировавшиеся взгляды людей и народное творчество. Это было, по выражению Маркса, «детство человеческого общества там, где оно развилось всего прекраснее...»[7]7
  К.Маркс, К критике политической экономии, Госполитиздат, 1953, стр.225—226.


[Закрыть] Свободно развивавшаяся греческая мифология оставила человечеству удивительный и прекрасный мир чудесных сказаний, воплотивших упорную борьбу человека с природой, воспевших подвиги могучих и справедливых героев народа.

Согласно древнегреческим мифам, два брата верховного божества громовержца Зевса (у римлян Юпитера), повелителя неба и земли, разделили с ним мир: Посейдон (Нептун) получил власть над морями, а владыкой загробного мира, или подземного царства (Оркуса), стал Аид (римский Плутон), или Гадес, от имени которого произошло и наше слово «ад».

Древние эллины представляли себе загробную жизнь несчастьем, и всю трагедию людей видели в том, что они смертны. Нет ничего лучше земной жизни для счастливца, но она коротка. За гробом же человека ждут только ужасы подземного мира да унылое странствование бесприютной души. Греки представляли себе Аид населенным бесцельно блуждающими тенеобразными, призрачными существами, лишенными чувства, мысли, сознания. Они носятся, стонут, постоянно дрожат и не могут согреться. Это души умерших проводят в царстве теней свою печальную и однообразную жизнь. Ужасно царство Аида, и ненавистно оно людям.

В героическом эпосе древних греков рассказывается, как однажды Одиссей захотел вызвать души умерших, чтобы узнать от них будущее: он выкопал яму, налил в нее крови жертвенного животного и стал произносить таинственные слова. С жалобными стонами слетелись тени мертвых, жалкие подобия живых людей; они стали тесниться к крови, так как горячая кровь – это жизнь и тепло; только та душа, которая напьется крови, может говорить с живыми. Среди них была и тень богорожденного героя Ахилла. Одиссей спросил: «Каково тебе в подземном царстве?» Ахилл ответил: «Лучше быть последним батраком на земле, чем здесь царствовать над умершими». Столь безнадежно, беспросветно и мрачно было существование душ в царстве теней.

Бог смерти Танат прилетал на громадных черных крыльях к постели умирающего, срезал мечом с его головы прядь волос, вырывал его душу и посылал ее к царю мертвых – Аиду. Через бездонные пропасти, бездны с проводником, крылатым вестником богов Гермесом, спускалась душа – «психе» глубоко под землю, где текут черные, мертвящие реки, среди них все леденящий Стикс, отделяющий подземный мир от действительного. Полно вечного мрака страшное царство неумолимого Аида, куда никогда не доходят ни свет, ни радости земной жизни.

Умершему, по представлениям древних греков, предстояло переправиться через реку печали и слез – Ахеронт, и мрачный старик-перевозчик Харон за плату доставлял его на другую сторону. Для уплаты за переезд греки клали в рот покойнику мелкую медную монету. Ни одну душу умершего этот лодочник не перевез обратно, туда, где ярко светит солнце жизни. Трехглавый адский пес Цербер, на котором извивались змеи, а хвост оканчивался головой дракона, и много других чудовищ сторожили выход, охраняли вечное безрадостное существование умерших.

С того света нет возврата. Только однажды удалось знаменитому певцу Орфею своей сладкозвучной музыкой склонить сурового Аида на милость: отдать ему трагически погибшую молодую жену Эвридику. При этом условие было таково: пока не выйдут они на поверхность земли, нельзя было оборачиваться назад. Орфей не выдержал, взглянул на Эвридику, и тотчас же бог Гермес увел ее опять в преисподнюю.

Одна из рек подземного мира в греческой мифологии – Лета, река забвения, воды которой заставляли души умерших забывать все перенесенные земные страдания. (Отсюда произошло выражение: «кануть в Лету», т.е. быть забытым навсегда, бесследно исчезнуть.) Тут же живут и боги сновидений, радостных и кошмарных, над которыми царит юный бог сна Гипнос; неслышно поднимается он на своих крыльях над землей с головками мака в руках, льет из рога снотворный настой и погружает людей в сон.

На примере древнегреческой религии мы видим, что на ранней ступени общественного развития представление об индивидуальном бессмертии далеко не у всех народов заключало в себе нечто утешительное: грекам оно казалось «неотвратимой судьбой» и даже несчастьем. Можно предположить, что бурное экономическое развитие греческих государств, классовое расслоение общества и борьба классов не успели за сравнительно небольшой исторический период отразиться в религии, и взгляды на «будущую жизнь» у древних греков еще не развились в полной мере. Но жрецы, выражавшие интересы господствовавших классов, использовали и развивали уже имевшиеся представления, извлекая из них доходы и устрашая народные массы. На так называемых елевзинских таинствах показывалось, например, изображение замогильного царства теней, откуда неслись звуки рыданий и слышался звон цепей – это мучились души умерших, терзаемых вечными страданиями и угрызениями совести.

Другие таинства, называвшиеся орфическими, состояли в том, что жрецы сообщали «посвященным» таинственные обряды и учение о загробной жизни, якобы вынесенные из подземного царства самим Орфеем. Жрецы учили, что совершение орфических обрядов обеспечит посвященным в эти таинства блаженную жизнь за гробом.

Таким образом, в Греции только начинали складываться представления о загробной жизни как о воздаянии за земные дела.

Пытливый ум древних греков настойчиво проникал в тайны природы, объяснять которые «потусторонним» миром становилось все труднее. Развитие торговли, ремесел, мореплавания двигало вперед науку, рождало смелых ученых, великих мыслителей и атеистов, которые своим свободомыслием и материалистическим учением разрушали веру в сверхъестественное. Греческий историк и географ Гекатей Милетский, живший в конце VI -начале V в. до н.э., пытался критически пересмотреть старинные верования. Так, он решил исследовать пещеру, о которой в мифах рассказывалось, что она ведет в подземное царство к его страшному повелителю Аиду и что именно отсюда Геракл вытащил из загробного мира на землю адского пса Цербера, с драконом или змеей вместо хвоста. «Я, – записал потом Гекатей, – был сам в этом месте и спускался под землю. Пещера неглубока. Вернее всего дело происходило так: в этой пещере жила змея, и она жалила людей, как все ядовитые змеи. В потемках люди приняли змею за хвост собаки. А так как яд змеи был смертелен, то ее и назвали адской собакой Цербером. Геракл действительно спускался, только не в ад, а в пещеру. Он увидел змею, поймал ее и вынес этого «пса» на свет. Потом сложилась легенда, будто Геракл спускался в ад и вынес оттуда Цербера, у которого вместо хвоста змея».

Величайший материалист древности Демокрит (460– 370 гг. до н.э.) в сочинении «О загробной жизни» высмеял веру в загробный мир как «лживые басни о том, что будет после смерти», доказывая, что «душа смертна, она уничтожается вместе с телом». «Многие люди не знают, что человеческое тело распадается на атомы, – учил Демокрит, – но эти люди помнят за собой дурные дела, а поэтому проводят всю жизнь в беспокойстве, страхе и мучении, веря лживым сказкам о загробной жизни».

Сохранилось предание, что когда Демокрит находился на кладбище, где он любил проводить время, некие шутники решили напугать его, закутавшись в темные плащи и изображая собою вышедших из могил мертвецов. «Перестаньте дурачиться, – сказал Демокрит. – Вы не испугаете того, кто твердо знает, что если кто-нибудь умер, то мертв и, значит, не может встать».

С разделением общества на антагонистические классы появляются другие причины религиозной веры в загробную жизнь. В эксплуататорском обществе, помимо стихийных сил природы, над людьми господствуют еще и силы данного общественного строя, они испытывают экономический и социальный гнет. Подавляющее большинство общества находится в угнетенном положении. Чувство беспомощности и бессилия перед природой хотя и сохраняется, но отступает теперь на второй план; возникает страх перед непонятными законами стихийно сложившихся общественных отношений, о которых создаются неправильные, фантастические представления. Угнетенные трудящиеся массы чувствуют себя беззащитными перед слепой, неотвратимой и как бы установленной свыше силой общественного развития, которая, действуя неумолимо и беспощадно, одних делает рабами, других – рабовладельцами, одних – нищими тружениками, других – богатыми тунеядцами. Главным корнем религии в классовом обществе и основной причиной веры в загробную, причем лучшую, чем земную, жизнь на «том свете» становится социальное угнетение, невыносимое, безысходное положение трудящихся классов, их кажущаяся беспомощность в борьбе с эксплуататорами, голод, нищета, бесправие, неуверенность в завтрашнем дне.

Забитые и подневольные труженики, будучи не в силах сбросить с плеч гнет эксплуататоров и перестроить общественные порядки, отчаявшись найти действительный путь к спасению, искали призрачного забвения и утешения в ожидании будущей загробной жизни, надеясь хоть на «том свете» получить награду за свои страдания.

«Бессилие эксплуатируемых классов в борьбе с эксплуататорами так же неизбежно порождает веру в лучшую загробную жизнь, как бессилие дикаря в борьбе с природой порождает веру в богов, чертей, в чудеса и т.п.»[8]8
  В.И.Ленин, Соч., т.10, стр. 65.


[Закрыть]

В этих ленинских строках из замечательной статьи «Социализм и религия» вскрыты социальные корни мечты трудящихся о посмертном блаженстве и небесной награде.

Развивавшийся рабовладельческий строй, поддерживая религиозные взгляды на «потусторонний» мир, стал использовать их как утешение порабощенных и страдающих людей, что особенно ярко видно на примере Египта. В эксплуататорском обществе начинает складываться вера в загробное воздаяние и возмездие за земные дела, вырабатываются понятия о загробной награде и наказании, совершенно чуждые людям доклассового общества. Угнетатели стремились не только подавлять раба, но и «утешать» его верой в загробное счастье, отвлекая от тяжелых раздумий о своей участи на земле и попыток классовой борьбы. Обманутым и ограбленным трудящимся массам навязывалась дешевая надежда на «вечную жизнь» и «небесное блаженство» в раю, ради которых они должны были мириться со своей долей эксплуатируемых, терпеть и ожидать вознаграждения за покорность и послушание. Реакционную веру в загробную жизнь рьяно насаждала и развивала церковь, помогавшая господствующим классам угнетать народ и одурманивать его сознание.

Современные религии о «том свете»

Все главнейшие современные религии, сложившиеся в условиях классового общества, основаны на обязательной вере в загробную жизнь, но ни одна из них не отводит этой вере такого места, как христианство во всех своих разновидностях (католицизм, православие, лютеранство и др.). Наряду с исламом, буддизмом, иудаизмом христианство относится к числу мировых религий. Эта религия зародилась около двух тысяч лет тому назад на территории древней Римской империи– огромного рабовладельческого государства. До христианства древние римляне заимствовали многие религиозные представления у других народов, с которыми они общались. Наибольшее влияние оказали на римлян религиозные представления древних греков. Римляне вводили греческих богов, сохраняя их имена, или же отождествляли их с определенными римскими божествами, рассказывали о них те же мифы. Греческие представления о загробном мире также получили официальное признание у римлян.

К I в. н.э. в результате беспощадного подавления народных движений усилились религиозные настроения среди эксплуатируемых масс Римской империи, и тогда, в обстановке крайнего упадка, разочарования и бессилия, зарождается христианство, возникшее как своеобразное движение масс, мечтавших о чудесном избавлении от рабства, как «религия рабов и вольноотпущенных, бедняков и бесправных, покоренных или рассеянных Римом народов»[9]9
  К.Маркс и Ф.Энгельс, Соч., т. XVI,.ч. II, 1936, стр.409.


[Закрыть].

Впоследствии приток зажиточных слоев населения в христианские общины изменил содержание христианства. Находя себе поддержку в господствующем классе, христианская церковь стала богатой и сильной и в IV в. была признана государством. Антирабовладельческие настроения первых христиан, их надежды на осуществление богом на земле царства справедливости, равенства и братства всех людей были полностью утеряны, вытеснены духом примирения и покорности. Из религии угнетенных, каким было христианство в период своего зарождения, оно превратилось в религию угнетателей, открыто встало на защиту эксплуататорских классов, оправдало рабство и осудило всякие мечты о борьбе за свободу на земле. Христианство учило трудящихся переносить свои надежды на лучшую жизнь из действительного, реально существующего мира в вымышленный, потусторонний мир, в загробную жизнь, на несуществующее небо.

Угнетенные классы Римской империи не хотели безгранично терпеть и страдать как в действительной, так и в загробной жизни, особенно после того, как все их надежды избавиться от классового гнета на земле были разбиты. И христианство пошло на уступку: оно пообещало и беднякам право на райское блаженство. В отличие от всех предшествующих религий христианство обращалось не только к свободным, но и к рабам. Оно убеждало рабов, что в ожидающей их вечной жизни за гробом им уготовано даже более высокое место, чем господам. Если это и была революция, то во всяком случае совершенно безобидная. Энгельс с ядовитой иронией замечал, что христианство осуществило социализм для бедных, но в самой безопасной его форме: социализм на несуществующем небе. Он писал: «Но вот явилось христианство, отнеслось по-серьезному к наградам и карам в потустороннем мире, создало небо и ад, и был найден выход, который вел страждущих и обремененных из нашей земной юдоли прямо в вечный рай. И в самом деле, только надеждой на награду в том мире возможно было... увлечь угнетенные народные массы»[10]10
  К.Маркс и Ф.Энгельс, Соч., т. XVI, ч. II, стр.423.


[Закрыть]. Так из подземного царства рай был перенесен на небо.

Примечательно, что христианство предоставило рай бедным, позволив им надеяться на лучшую загробную жизнь как раз в тот момент, когда господствующие классы римского общества, пресыщенные жизнью и ее наслаждениями, не особенно дорожили раем. Богатые и культурные римляне, воспитанные на греческой философии материалиста Эпикура, отрицавшего загробную жизнь и страх смерти, потеряли вкус даже к своей земной жизни, смотря на нее скорей как на бремя, чем как на удовольствие. Сохранилось сообщение одного римского писателя о том, что в его время только малые дети, которых не пускают в баню без провожатых, продолжают верить в загробный мир. И просвещенный римлянин совершенно спокойно смотрел на то, что христианство лишает его рая, охотно предоставляя презренным рабам увлекаться верой в райское блаженство на небе, вреда от которой не было, а польза была очевидна, ибо, чтобы душа попала в рай, христианство учило мириться с тяготами земной жизни.

И раннее христианство буквально перевернуло вверх ногами языческие представления о рае и аде. Бедняки и богачи поменялись ролями в загробной жизни: первые были выведены из подземного ада и направлены в небесный рай, а вторые были помещены в ад.

Такие понятия сохранились отчасти и в признанной впоследствии церковью христианской литературе, вошедшей в так называемый Новый завет. Таково евангельское изречение: «...удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие» (от Матфея, гл. 19, ст. 24), иначе говоря, пусть бедняки страдают на земле, зато им будет легче, чем богачам, попасть после смерти в рай. Подобные мысли содержатся и в «нагорной проповеди» Христа, обещающей всем нищим, алчущим и плачущим царство небесное и, наоборот, горе всем богатым, пресыщенным и смеющимся ныне (от Луки, гл. 6).

Такое представление содержится также и в известной евангельской притче о нищем Лазаре (от Луки, гл. 16, ст. 19-26). В этой притче рассказывается следующее. Жили однажды богач, который пировал каждый день, и нищий, по имени Лазарь, питавшийся крошками с его стола (отсюда «лазаря петь»), но безропотно переносивший все невзгоды и горести. Умер нищий, умер и богач. Душу Лазаря ангелы унесли в рай только за то, что на земле он был беден. Богач же очутился в аду и был осужден на страшные муки за то, что он был богат. А когда богач, мучаясь в пламени, стал умолять «праотца» Авраама послать к нему Лазаря, чтоб тот «прохладил его пересохший язык»., Авраам сказал: «... Чадо! вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей, а Лазарь злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь». Легко заметить, что эта притча усыпляла сознание бедняков, успокаивала их и примиряла со своей участью. Впоследствии церковь любила повторять ее, обещая верующим, которые страдают на земле, награду на том свете.

Следует отметить, что в дальнейшем христианство отказалось от своей первоначальной безобидной уступки угнетенным классам и столь прямое, определение местопребывания душ умерших («бедняк – в рай, богач – в ад») было заменено несколько иным принципом... Дело в том, что христианская церковь, ставшая незаменимым духовным орудием обуздания недовольных трудящихся масс, далеко не всякого бедняка собиралась пускать в рай. К тому же невежественные и суеверные средневековые феодалы вовсе не желали отказываться от райского блаженства. И христианство установило весьма двусмысленное и сомнительное распределение судеб умерших: в рай попадают за добрые дела, в ад – за грехи.

С этого времени начинается удивительное видоизменение религиозных представлений об аде. Древним религиям ад, сопровождаемый лютыми пытками и всяческими муками, совершенно неизвестен. Иногда в греческих мифах встречаются рассказы о мучениях, которым были подвергнуты отдельные люди, преследуемые богами; безрадостное, мрачное подземное царство Аида казалось ужасным жизнерадостному народу Эллады, но о каких-либо страшных пытках и физических муках в загробном мире не было речи. Эти муки и кары явились изобретением христианской религии, которая в лице своих священников, поэтов, ученых, художников и других представителей в течение многих столетий изощрялась в написании адских картин, изображая самые дикие ужасы и самых невероятных злых демонов. Христианская фантазия дошла здесь до таких вещей, как море огня, раскаленные сковороды, на которых поджаривают грешников, прокалывают их вилами, обливают кипящей смолой и серой и совершают множество других жестокостей, придумать которые способно только очень испорченное воображение, а также ненависть к людям. Нельзя спокойно читать «Ад» Данте, где великий поэт средневековья рассказал только о немногих изобретениях христианского воображения.

Христианство оказалось исключительно изобретательным по части адских пыток и мучений, для которых использовались все орудия, до каких могло только додуматься средневековое судопроизводство. И чем больше стремились господствующие классы подчинить себе народные массы, тем ярче церковные писания рисовали картины адских мучений для запугивания и застращивания верующих учением о загробном возмездии за грехи.

Господствующие классы и церковь оказались очень изобретательны в отношении пыток ада, считая более важным вопрос о наказании за грехи, чем о награде праведникам. Поэтому райские блаженства выглядят значительно бледнее адских мук. В отношении рая вообще труднее было придумать что-нибудь сильно действующее. Языческие представления о рае были ярки, просты, отчетливы и красочны. Языческий рай для господствующих классов изображался как место продолжения земных удовольствий, как вечное безделье в райских чертогах, разврат и обжорство. Образованные люди из первых христиан начали конфузиться этих представлений. Христианство постаралось уничтожить слишком яркие краски чувственных наслаждений, после чего христианский рай принял весьма туманный и неопределенный вид: в ослепительном свете, среди белоснежных крылатых ангелов, херувимов и серафимов праведники вечно прославляют бога, не пьют и не едят, не болеют и не стареют, не мечтают и не женятся, но и не делают ничего! Во всяком случае, установленное церковью официальное представление о рае в высшей степени облагородилось, но вместе с тем и совершенно обесцветилось. В христианстве учение о загробной жизни, о посмертном воздаянии получило особую разработку. В чем же суть этого учения?

Бесчувственное, мертвое тело зарыли в землю. Человек умер, кончилась его жизнь, говорят материалисты. Нет, возражает религия, жизнь кончилась только здесь, на земле, а после смерти начинается новая, другая жизнь, не похожая на здешнюю. А где же эта новая, иная жизнь проходит? На «том свете». А что такое «тот свет»? Рай или ад – в зависимости от деяний человека.

Перед нами обширный трехтомный «труд», выдержавший в Петербурге несколько изданий и принадлежащий перу некоего «ученого» монаха Митрофана. Он озаглавлен «Как живут наши умершие и как будем жить и мы по смерти». На стр. 211 первого тома этого сочинения (изд. 1885 г.) мы читаем следующее: «На земле люди называются одни – живыми, а другие – мертвыми. Но кто же мертвый? Это не человек, а часть человека – тело... За гробом все мы живы». Человек представляется в книге лишь «временным жильцом» на земле, а здешняя жизнь, которой скоро придет конец, кратковременным этапом на пути к вечной жизни в потустороннем мире, жизни сознательной, нравственной. Смерти подвержено лишь бренное, тленное, немощное тело. Бессмертна душа, которая живет в теле и со смертью уходит из него. Евангельский миф о Христе так объясняет происхождение этого бессмертия: «сын божий» воплотился в человеке, страдал и принял смерть на кресте ради того, чтобы искупить «первородный грех» людей и открыть им возможность спасения (первородный грех – это грех, совершенный Адамом и Евой, вкусившими от запрещенного древа познания, за что бог изгнал их из рая, лишил бессмертия и проклял весь человеческий род). Своим воскресением Христос дал каждому человеку надежду на загробное воздаяние и личное бессмертие.

Чтобы сильнее влиять на воображение народных масс, христианская церковь сочиняла подложные жития «святых», описывала их видения, в которых до мельчайших подробностей повествовалось о странствиях мертвецов и жизни души в загробном мире.

По учению православной церкви, каждому умершему предстоят два суда: один частный, для каждого в отдельности, на 40-й день со дня смерти. На этом суде душа получает только предварительное, временное назначение в рай или ад, и ее блаженство или муки еще не будут так полны, как после «страшного» суда. Этот всеобщий страшный суд настанет якобы после второго пришествия Христа на землю и «кончины мира», когда будут судиться все без исключения, и мертвые и живые. Мертвые специально получат для этой цели свои тела, которые воскреснут и навеки соединятся с бессмертными душами. Причем воскресшие тела будут уже «нетленны», не будут подвергаться разрушению; если такое тело будет гореть в аду, оно вовек не сгорит, т.е. муки-то будут, а конца им не будет. Таким образом, после страшного суда еще лютее и ужаснее будут муки грешников, они станут и телесными и духовными и будут уже вечны, ибо страшный суд – есть суд окончательный и бесповоротный. С другой стороны, сильнее и полнее станут вечные наслаждения праведников, для которых начнется новая, блаженная жизнь. До второго пришествия мертвые телами не обладают. В раю и аду наслаждаются или мучаются только их души.

Первые два дня после смерти душе умершего в сопровождении находящихся при ней ангелов разрешается пребывать на земле, где она хочет, иногда и около гроба с телом. На третий же день (раньше и хоронить нельзя) в подражание воскресению Христову всякой христианской душе повелевается вознестись на небеса для поклонения богу.

На всем пути от земли до неба душе приходится преодолеть 20 препятствий, или мытарств, своего рода застав, или судилищ, на каждом из которых душа обличается демонами, взимающими «мыт» путем обвинения души в различных грехах с тем, чтобы ее заполучить, а охраняющие душу ангелы вступают в споры и даже столкновения с бесами, стремящимися отбить добычу. После шествия по мытарствам душа является на поклонение к богу. Затем в течение шести дней душе показываются различные приятные обители «святых» и красоты рая. На 9-й день душа опять возносится ангелами на поклонение богу. После вторичного поклонения душу 30 дней водят по аду, показывая муки грешников, которые беспрестанно рыдают и скрежещут зубами. Как указывалось выше, церковь в своем учении о загробном мире большее значение придавала аду, и на осмотр последнего душами умерших отводился гораздо больший срок. В 40-й день душа опять возносится к богу, уже на «частный суд», где и определяется; «всевышним», смотря по заслугам, ее дальнейшее местопребывание. В память этих событий церковью и установлено поминовение умерших на 3-й, 9 и 40-й день после смерти.

За благие дела души попадают в рай. Где же находится это место блаженства, в котором живут, праведники за гробом, пожиная плоды своих добродетелей, и которое именуется еще царствием небесным (от Матфея, гл. 5, ст. 3, 10), царствием божиим (от Луки, гл. 13, ст. 28, 29), домом отца небесного (от Иоанна, гл. 14, 2) и т.д.

Первоначально христианский рай был земным садом, находящимся где-то на востоке. «И насадил Господь Бог рай... на востоке», – указывает Библия (Бытие, гл. 2, ст. 8). Так называемые отцы церкви, т.е. люди, почитаемые церковью в качестве своих учителей, разъясняли, что это приблизительно там, где лежит Месопотамия. Но когда человеческое население слишком выросло, рай был переброшен в горные высоты, за облака, на небо. Но небо велико. «Рай – первое небо, ближайшая к земле горная страна, за которой следуют другие небеса», – читаем мы в религиозных книгах. Но от этих уточнений картина не проясняется.

В результате церковные писатели признали, что они на этот вопрос ответить не могут. «Само Слово Божие оставляет сей вопрос не решенным и ответ на оный прикровенным...» (Митрофан, ук. соч., т. I, стр. 292).

В чем же заключается счастье райского жития? Христианский рай, как указывалось выше, принял несколько странный и обесцвеченный вид, превратившись в место собрания избранных, так как по учению церкви, все-таки большей части человечества, греховного и порочного по своей природе, его не достичь. Хотя описания «отцами церкви» и «святыми праведниками» загробной жизни весьма отличны друг от друга, но в отношении рая они сходятся на том, что основное блаженство состоит в том, что души умерших будут около господа бога и смогут наслаждаться близостью к нему, лицезрением его во всей его славе, будут воспринимать бога умом и сердцем, познавать и прославлять его. Жить и непрестанно созерцать бога, поучает верующих монах Митрофан, есть такое состояние, при котором все наши желания делаются удовлетворенными, так что человеку уже нечего более и желать. Вторым наслаждением будет общение праведников между собою и с ангелами и восприятие тех уз любви, которые соединят их. Помимо этих внутренних, духовно-нравственных наслаждений, в раю будут испытывать еще и внешние, телесные блаженства, заключающиеся в созерцании красот рая. В зависимости от добродетелей и заслуг праведники помещаются в разные места райского блаженства, отличные по степени своей близости к богу.

Что же такое ад? Обиталище душ грешников и место их загробных мук, уготованное богом наряду с раем еще до «сотворения мира». Слово «ад» греческое по своему происхождению; ему соответствуют еврейское «шеол», славяно-русское – «преисподняя». Оно означает глубокое, в земле находящееся темное место, где определено вечно страдать нераскаявшимся грешникам. Подобно тому как праведники занимают разные места в раю в зависимости от содеянных добрых дел, так и ад имеет ряд степеней мучений, соответствующих прегрешениям грешников, ибо бог «воздаст каждому по делам его» (Посл. к Римлянам, гл. 2, стр.6). Эти адские отделения, или затворы, называются геенна огненная (от Матфея, гл. 5, ст.,22), в которой червь не умирает и огонь не угасает (от Марка, гл. 9, ст. 48), преисподняя (Филип., гл. 2, стр. 10), бездна (от Луки, гл. 8, ст. 31), печь огненная, где плач и скрежет зубов (от Матфея, гл. 3, ст. 50), тьма кромешная и, наконец, дно адово как самое мучительное место.

Но если мы захотим поточнее узнать, где именно расположена эта область скорби, плача и мук, то церковь ответит, что «место ада никогда не было с точностью определено» (Митрофан, ук. соч., т. I, стр. 346), Так что и сей вопрос остается «нерешенным и ответ на оный прикровенным относительно местности во вселенной ада и геенны» (Митрофан, ук. соч., т. I, стр. 338).