Текст книги "Простуда"

Автор книги: Кир Луковкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Саня попеременно чихал в платок, громко шмыгал, деликатно подтирая сопли. Он ходил и смотрел по сторонам, словно в музее древностей. Каждый проходящий мимо человек вдруг стал в стократ… яснее, подробнее что ли, будто фотография с высоким разрешением, которую можно приблизить и рассматривать в мельчайших деталях. По внешнему виду, по цвету глаз, мимике, морщинкам, коже, изгибу губ, формам черепа, Хохлов упоенно читал все эти проходящие мимо него в городской сутолоке жизни; их прошлое, настоящее и будущее, их мысли, чувства и желания. Их линии судеб.

Смотрел, впитывал в себя и чихал.

– Куда прешь, парень?

– Осторожнее, Господи!

– Извините….

– Телефоны, недорогие телефоны.

– А-а-а, чхи!!!!

– Ой, какая гадость! Отойдите.

– Всего за сто пятьдесят рублей вы можете приобрести эти замечательные магниты на холодильник! А также батарейки и мусорные пакеты!

– Вот ваша сдача…

– Привет! Мы тут с Танюхой к вам собираемся в гости…

– Разрешите пройти.

– Молодой человек, у вас что, глаз нету?!

– Дай тебе бог здоровья, сынок…

– А вы не подскажете, как попасть на площадь Тургенева?

Одновременно в его голове разгорался бурный процесс генерации мыслей. Структуры возникали в мозгу, воздвигали сами себя в хрупкие замки теорий и с хрустальным звоном рушились, не пройдя проверку верификацией. Круговорот мыслей был настолько стремительным, что у Хохлова слегка нарушилась координация, и пришлось присесть на скамью. Саню неотрывно преследовало ощущение, что его голова превратилась в бурлящий котел. Пара особо устойчивых теорий сохранились, и, атакуемые контртеориями, ощетинились абсолютными аргументами. Они были настолько элегантно, красиво выполнены, и так гармонично выглядели в визуальном плане, что Саша решил непременно запечатлеть их на бумаге, как только вернется. Ему понадобится несколько красок и листов десять плотной бумаги, сущие мелочи. Другая структура хорошо бы себя воплотила в звуковой форме, и Саня твердо решил записать ее в нотах. Что-то подсказывало ему, что сделать это надо непременно. Второстепенные он отодвинул на второй план, а одну, очень страшную, решил сейчас же забыть. Воплоти он ее – на любом носителе, в любой форме, – человечество ждет неминуемая гибель.

А затем, наползая, как гигантская улитка, Хохлова медленно одолел парализующий страх. Ему стало жутко – от той силы, которую сейчас воплощал собственный, продолжающий исступленно работать разум, так как он понимал: до предела возможностей еще очень далеко. Все равно что тащиться на спортивном автомобиле со скоростью двадцать километров в час, хотя можно легко разогнаться до двухсот. Мир раскрывался перед ним, как тропический цветок невиданной красоты. Быть может, такое же почувствовал Коперник, когда обнаружил, что Солнце не центр мироздания, что таких солнц миллиарды в пространстве, и вокруг каждого, возможно, крутится похожая на нашу планета?!

Эта мысль тумаком ударила его в висок. Воздвигнув себя на ноги, Хохлов побрел домой. Вся его энергия вдруг куда-то испарилась, словно высосанная черной дырой.

…Спустя три дня он сидел в муниципальной поликлинике перед дверью терапевта и прилежно ждал своей очереди, надеясь, что на этот раз визит – последний. Три дня показались ему тремя долгими десятилетиями заточения в башне посреди мирового океана, и это не смотря на постоянные переговоры с Вовкой, болтовню с Юлькой и наветы матушки. В учреждении шел ремонт, рабочие таскали ведра с известью, белая взвесь стояла в воздухе, отчего Хохлова одолевал предательский кашель. Из разряда тех явлений, которые случаются в самые неподходящие моменты жизни: например, когда ты произносишь речь, и зверски чешется спина, а почесать ее никак нельзя.

Зажав рот платком, он делал вид, что читает газету. А сам подводил итоги.

Накануне вечером в НИИ с вымышленного адреса была направлена небольшая статья, в которой Саня изложил некоторые свои соображения по поводу зарождения вещества во Вселенной. Он привел пару новых формул на основе уравнений и один график. Этого было вполне достаточно.

Ребята из одной знакомой психоделической рок-группы получили конверт с общей тетрадкой, в ней были изложены некоторые гаммы и около трех десятков универсальных мелодий, которые можно было сыграть на любом инструменте. Более, чем достаточно.

Один малоизвестный бородатый математик, проверяя электронную почту, получил текстовый файл всего из одного листочка. На листке четырнадцатым шрифтом была расписана теорема, которая заканчивалась лаконичным равенством. Равенство открывало два пути развития алгебраических знаний. Достаточней некуда. Особенно для сорокалетнего мужика, до сих пор живущего с мамой.

Редактор толстого литературного журнала сегодня утром обнаружит под дверью кабинета лист со стихотворением. Четыре строфы. И этого – достаточно.

– Заходите! – крикнула терапевт, и Саня рванул в кабинет, как спринтер со старта. Пора подводить горизонтальную черту.

Терапевт сегодня была в хорошем настроении. И по этому случаю, даже решилась побеседовать с пациентом чуть подольше.

– Как ваше самочувствие в целом?

Саня сглотнул ком, сложил платок и кашлянул в кулак.

– В целом удовлетворительное. Температуры нет. Чувствую себя нормально. Могу работать. Но кашель и чихание мучают до сих пор.

– Как бы в хронический не перешло. Не хватало аллергии… или еще какого-нибудь осложнения, – терапевт методично выводила загогулины в его медицинской карточке, – А знаете, отчего все это? От неправильного образа жизни. Спортом надо заниматься, Александр Иванович. Бросать курить. Пить витамины. Обливаться холодной водичкой. Так говорите, жара нет?

– Разве что творческий, – улыбнулся Саня.

– Острите. Это хорошо. Ну что, выписываю вас?

– Да.

– С завтрашнего дня… нет, с понедельника. А эту неделю все-таки долечитесь.

– Да, само собой. Так это был ОРВИ?

– Совершенно верно.

– Вы уверены?

Самообладанию докторши позавидовал бы любой разведчик.

– Абсолютно. Обычная простуда, – она и бровью не повела.

– Ясно. Спасибо вам, – Саня пошел к двери. Не удержался – и звонко чихнул.

– Будьте здоровы, – приглушенно сказала терапевт, после еле заметной паузы.

– Спасибо. Постараюсь.

Он шел по улице и озадаченно повторял себе под нос: «Простуда». Обычная простуда. Минздрав предупреждает….

Минули сутки. Чихать почему-то расхотелось, да и кашель отступил. Организм постепенно креп, а болезнь уходила туда, куда ей полагалось – прочь. Саня искренне радовался.

Торопливыми движениями он накладывал последние мазки, когда раздался звонок домашнего телефона. Дребезжание старенького аппарата неприятно взрезало тишину, пронизывало воздух квартиры, как колокольный набат. Недовольно ворча, Саня взял трубку:

– Как самочувствие? – первым, без приветствия поинтересовался знакомый голос.

– Спасибо-нормально, – буркнул парень, пытаясь припомнить, кто это.

– Я ваш клиент, вы приходили ко мне во вторник вечером, на прошлой неделе, устанавливать соединение и программы. Извините, что побеспокоил, но дело срочное.

– А! – Саня хлопнул себя ладонью с кисточкой по лбу, причем пара капель краски попала на лицо. – Да-да, здравствуйте, чем я могу вам помочь?

Секунду-другую из трубки на том конце доносилось неразборчивое сопение, как будто собеседник закрыл ее рукой и с кем-то бурно совещался.

– Я… у меня программа-браузер, кажется, полетела. Экран остается темным, загрузочная таблица пропадает все время. Пишет, что соединения нет. Я бы не беспокоил вас, да статью надо отправлять срочно.

– Гм… А вы вызывали нашего ремонтника?

– Да, он сказал, что оборудование в порядке, а второго экземпляра вашей программы у него нет, поэтому и переустановить программу он не может. Предложил другую, но я хочу вашу. Она работает быстро. В офисе мне дал номер ваш программист Владимир, сказал, что можно позвонить.

Кто-то получит «люлей», уныло заключил Хохлов и стал задавать технические вопросы, чтобы выяснить, насколько серьезно обстоит дело. Так как клиент был полнейшим дубом в компьютерах, выяснить скудную истину ему удалось спустя значительный промежуток времени. Поглядывая на сохнущее полотно, Хохлов с тоской думал о том, что видно придется тащиться по адресу.

– Ладно, ждите, скоро буду, – вздохнул он и дал отбой.

Оставалось сделать еще пару штрихов. Хохлов решил, что сегодня успеет, и пошел одеваться.

Он стоял перед знакомой дверью, и раздраженно думал: вот как чихну на тебя бациллами, будет тебе экспедиция в глубокую Африку. Кентавр недоделанный.

Дверь резко распахнулась, мужик выбросил вперед волосатую лапищу, рванул Саню на себя, и шарахнул замком – так стремительно, что у Хохлова возле ушей аж воздух загудел.

– Что… – раскрыл рот Саня, но мужик приставил к лицу кулак, шипя:

– Тихо!

Хохлов сглотнул, перед глазами пронеслась вся жизнь, нелепые догадки взгромоздились одна на другую, закорки прошиб холодный пот. Что он творит? Что собирается делать? Сумасшедший? Маньяк? Гомосек? Какого лешего?!

– Успокойся, – брякнул мужик, тщательно запирая дверь. – Просто мне нужно тебе объяснить одну вещь. Ты бы не стал слушать.

Саня подобрался, напряг мускулы. Мужик примирительно поднял руки ладонями к парню. Мол, я чист. На большом пальце болталось колечко с ключом. Ага, как же. Так мы тебе и поверили.

– Слышь, мужик, – просипел севшим голоском Хохлов, – не дури, ладно?

Хозяин усмехнулся и пошел на кухню, сунув брелок в карман. Это позволило Сане собраться с мыслями. Когда Хохлов появился на пороге засаленной кухоньки, вместо собутыльников в любых количествах, развратных женщин, обрезов, трупов, оружия, наркотиков и прочих прелестей криминальной жизни, его ожидала на тщательно протертом столе вполне мирная чашка чая. Оранжевая, в белый горошек. И, вероятно, малиновое варенье. Хозяин сидел по ту сторону и деловито мешал ложечкой в своей лоханке.

– Присаживайся, Эйнштейн! – пихнул он ногой из под стола табуретку.

Хохлов сел, разглядывая небогатый диссидентский интерьер.

– Ну что? – хозяин шумно отхлебнул из кружки чаю. – Много насочинял?

– О чем вы?

– Артист… – он ухмыльнулся. – О том самом. Говоришь, самочувствие нормальное? Кашель, сопли есть?

– Нету, – растерянно пробормотал Хохлов.

– В носу не свербит? Чихать не хочется? Голова не болит, температурки нету?

– Нету! – отрезал Хохлов. – Почти.

Мужик рассмеялся.

– Почти. Ну и замечательно.

Хохлов распахнул глаза. С шумом втянул воздух в легкие. Догадка с готовностью бухнула его по голове.

– Откуда ты знаешь? Это ты меня заразил, да?

Мужик весело рассматривал Александра, словно экзотическую зверюшку, внешний вид которой его очень позабавил. В уголках его глаз собрались кривые морщинки.

– Это ты сделал. Специально. Зачем? – продолжал атаковать Саня.

Натуралист как-то потупился, одним глотком опустошил сразу половину чашки и уставился в окно.

– Ничего я не делал. Случайно вышло. Есть такое предположение.

– Погоди-ка… получается, ты тоже переболел этой дрянью?

– А? Какой дрянью? Обычный насморк.

– Ага, так я тебе и поверил. Мне докторша в больнице то же самое сказала. Никакой это не насморк, а вирусная инфекция, возможно даже грипп, свиной или куриный. Насморк таким не бывает! Возможно, это даже биологическое оружие, диверсия, с целью устроить пандемию. Как тебе такой вариант?

– Версия приемлемая. Только вот где массовая эпидемия? Заболевшие?

– Они… Они… возможно они на стадии инкубации. И беда случится очень скоро. Или их прячут от граждан, чтобы паники не было… – на ходу соображал Хохлов.

– А тебя решили отпустить погулять, так выходит? – скептически сказал биолог. – Чепуха. Это насморк, возможно, необычный, но всего лишь насморк, временный недуг с кучей различных странных последствий.

– Замечательные последствия, я смотрю! – фыркнул Хохлов.

– Могли быть хуже, – ледяным тоном произнес биолог. – Ты угощайся, угощайся. Чай с бергамотом. Я вот по какому поводу поговорить с тобой хочу, – он умолк и выжидающе побарабанил пальцами по кружке.

Хохлов все прекрасно понял, но помогать хозяину не стал.

– В общем, я про эти самые последствия и хотел потолковать, – он увлеченно исследовал дно кружки, – Готов спорить, что после обострения болезни у тебя прорезались некоторые таланты. Оперное пение, например.

Хохлов едва не поперхнулся чаем.

– Извини, – сказал биолог. – Возможно, у тебя есть другая страсть. Не знаю. Но факт – талант появился, а старые твои увлечения проснулись, и получили новый импульс. Я угадал?

– Предположим, – осторожно обронил Хохлов.

– Ты думал над этим? – в лоб спросил биолог.

– Да, – ответил взаимностью Хохлов.

– И каков твой вывод о происхождении новых способностей?

Хохлов помедлил с ответом. Очень не хотелось пороть горячку, тем более ситуация к тому располагала. Удобная возможность сойти с ума.

– Есть вероятность, что моя простуда и эти новые увлечения как-то связаны.

Биолог поигрывал желваками, в его глазах горел огонек сдержанного интереса.

– Полагаю, болезнь как-то повлияла на мой метаболизм, на внутренние процессы, на мозговые клетки… я не знаю. В общем, инфекция подстегнула мыслительную деятельность. И я стал шпарить теории, сочинять музыку, стихи, видеть какие-то картины, а потом воспроизводить их. Почти ничего не ел за эти две недели. Хорошо еще, аппетит появился. Сейчас мне уже полегче, голова так не гудит. Я хоть спать могу спокойно.

– Ясно, – биолог сочувственно кивнул. – В целом совпадает. И что ты делал?

Саня в самых общих чертах рассказал хозяину о том, чем занимался последние десять дней.

– А вы? – невольно перешел на уважительный тон Саня, – И у вас такое было?

– Да. Лет двадцать назад. Именно поэтому я стал биологом. До сих пор развиваю идеи, которые пришли ко мне тогда. Ничего нового почти не создал. А после твоего прихода я окончательно заглох. Даже статью не дописал. Из меня словно что-то ушло – те немногие остатки.

– И вы думаете, что…

– Могу только предполагать. Слишком дико это звучит. Но, если немного поразмышлять, так называемая гениальность вполне объясняется концепцией болезни. Все мало-мальски выдающиеся люди были чем-то больны. Кафка – туберкулезник, Ницше – на склоне лет шизофреник. Хемингуэй – потомственный алкоголик. И так далее, по списку. Получается, что их творения были побочным продуктом заболевания, от которого ни один не излечился до самой смерти. Некоторые, – не такие известные, – излечивались. И становились нормальными, обычными людьми. И, если посудить, нет ничего удивительного в том, что такой человек охладевает к своему творению. Прилив его творческой силы подобен заболеванию, от которого он рано или поздно вылечивается. И произведение уже не воспринимается им как нечто личное. Выздоровление в этом случае – неизбежно и логично.

Биолог посмотрел прямо в глаза Хохлову. Саня протолкнул по пищеводу шершавый ком.

– То есть инфекция одна, а форм ее проявления много?

– Думаю, что это так. Сколько людей, столько и условий развития болезни. Одного она может убить, другого – нет. Но сделает калекой. У третьего вообще может быть такой иммунитет, что она его не заденет. Понимаешь?

– Да.

– Я решил, что ты наиболее вероятный кандидат на заражение. К дураку вирус гениев не прилипнет, а ты явно не дурак, уж слишком физиономия у тебя интеллектом, как говорится, искажена. А теперь главное. Что ты сделал с продуктами своего, хм, творчества?

– Я… в смысле?

– В прямом.

– Э, ну я кое-что пристроил. Анонимно. Кое-что осталось…

– Какой у тебя психологический тип?

– Э-э, флегматик. А это имеет значение?

– Да! Не отвлекайся, – продолжал биолог, – Среди родственников преступники были? Лица с отклонениями?

– Нет, вроде…

– Семья полная? Сверстники лупили в школе?

– Нет, отец ушел, когда мне пять лет было… Послушайте, к чему весь этот допрос???

– А к тому, дятел, что все твои опусы несут на себе печать твоей личности, твои комплексы, страхи и отрицательные эмоции! Твою возможную агрессию и разрушительную энергию! Все, что прячется в твоей башке! – он ткнул деревянным пальцем прямо в лоб парню. – Зачем ты их отправил?! Кто тебя просил? Имеешь ли ты право выпускать своих демонов наружу?!

– Остынь, папаша! – огрызнулся Хохлов, отбросив палец. – Можно подумать, остальные – ангелы! И кто тебе дал право решать, что плохо, а что – хорошо? Ты инквизитор что ли?

– А такое право! Возможно, я не уполномочен, но уж слишком хорошо знаю всю мощь человеческого разума и последствия, когда эта мощь сосредоточивается не в тех руках. Один придурок уже развязал Вторую мировую, а другие – Глобальный кризис! Хватит.

Хохлов встал:

– Давай без достоевщины, ага? Я весьма тебе благодарен за то, что открыл глаза, показал свет в конце тоннеля и все такое. Но мне нужно уходить. Открывай калитку.

Биолог тоже поднялся, медленно и грозно.

– Ты должен уничтожить все, что осталось. Все наработки. Ты слишком зеленый, чтобы создать безвредное произведение.

– С какого перепугу? – ехидно спросил Саня. – А вы-то свои перлы уничтожили? Или что вы там сочиняли?

– Я – да. Сжег их. Оставлять было слишком опасно.

– А как же наука?

– Это мизер. Самое невинное.

– Ха-ха! Грош тебе цена, моралист кухонный. Ты смотришь на меня так, будто я новый тип бомбы изобрел. А сам? Решил что зло определяется размерами. Может ты там зверюгу какую-нибудь выводишь? Или новые параметры отбора! Новую tabula rasa придумал?

Кажется, Саня попал в цель: мужик сгорбился, оперся руками о стол. Потемнел.

В какой-то момент Хохлову показалось, что этот небритый человек набросится на него и просто зарежет как свинью. Он чувствовал, что вероятность есть и вполне внушительная. А потом Саня пришел к логическому выводу, почему это так. Зависть.

Мужик, как под наркозом, вынул из штанов ключ и положил их на стол.

– Нижний, повернуть два раза направо, – глухо сказал он.

Благодарный, Хохлов быстро схватил железку и ринулся в прихожую. Все совпало, он провернул ключ и распахнул входную дверь в квартиру. Выпрыгнув наружу, он облегченно вытер лицо от пота. На верхней площадке курили школьники, все как один, дружно впали в транс и в полном молчании уставились на Хохлова. Саня глотнул, и, чтобы не пугать детей, громко крикнул в недра квартиры:

– И не забывайте вирусную диагностику проводить!

Успокоившись, он потопал к выходу. Щебетание наверху возобновилось.

Где-то через час Хохлов закончил картину и теперь критически рассматривал полотно в поисках дефектов. Таковые отсутствовали, что Хохлова напрягало. И куда это сдать? Плюс наветы кухонного благожелателя. При всем их экстремизме, зерно истины имело место быть. Хохлов крепко задумался, блуждая глазами по ало-розовому полотну, изображавшему широкую равнину с целым оркестром различных вещей. Каждый элемент занимал строго предначертанное место. Предметы различных форм, очертаний, оттенков причудливо выстроились в неком скрытом порядке, как бы водя друг с другом и с долиной, на которой находились, фантастический хоровод. Тени и отсветы органично переплетались между собой, образуя многомерный узор, чем-то напоминающий фракталы. Саня чуть расфокусировал зрение, чтобы детали смазались, и довольно ухмыльнулся – эффект работал на всех уровнях четкости. Изображение трансформировалось. И близорукий, и дальнозоркий, даже полуслепой человек поймет, что картина жива. Конечно, до Сальвадора ему далеко, но кое-что намазюкать удалось. Неужели эта невинная картинка способна изменить мир? Саня недоверчиво покачал головой.

А ведь способна.

Она может стать таким же катализатором для какого-то зрителя, как для тебя стал катализатором злополучный насморк. Который, кстати, уже прошел. Она может вызывать разные чувства. Эмоции. Может кардинально повлиять на восприятие – не только одного, – миллионов людей. Повернуть ход истории. Сменить вектор развития. Саня вздрогнул, даже дышать перестал на полминуты. Тишина окутала пустую квартиру, за стенами которой вертелся этот суетный человеческий мирок. Хорошо, что мама сегодня у сестры. Хохлов знал, что все эти догадки правда. Но больше всего его пугало не то, что это так, а вопрос: откуда это пришло в его голову? Вместе с болезнью? Вполне вероятно. Или это – сама воплощенная болезнь? Но в таком случае материализованная инфекция принесет человечеству вред, разве это не логично? Заблуждение. Несомненно, инфекция всего лишь ключ к Чему-то. К тому же она может вовсе не болезнь? Может она – это особое состояние материи, в котором разум разворачивается на полную катушку…

Нащупав рукой стул, не глядя, Саня ткнулся задом в мягкое. Эзотерика какая-то. Муть. Получается, от меня зависит, каким станет этот мир. Но разве каждый из нас не может его изменить? Штука в том, что может. И меняет, ежесекундно. Только вот в рамках своих способностей. А он рамки эти раздвинул, до самого горизонта. Санкционированное волшебство!

И теперь пожинает плоды. Александр Хохлов сидел в полутемной комнате, на обочине реальности, где-то на грани между двенадцатью и часом ночи, в строении, расположенном на одном из материков планетки, затерянный среди безбрежного космического пространства, девяносто восемь процентов которого составляла темная материя, а перед ним было открыто окно в иной мир.

– Mein Gott, – прошептал он, наблюдая, как картина самым натуральным образом оживает. Как вещи двигаются, приобретая объем.

Достаточно протянуть руку – и он окажется по ту сторону. Да, такое периодически случается: одна из крыс находит выход из этого гигантского многоуровневого лабиринта.

Рисованный, и теперь оживший пейзаж был прекрасен, исполнен счастья и умиротворения, гармонии и порядка. Тот мир манил к себе, затягивал. Саня скрипнул зубами и не без труда прекратил реакцию. Секрет восприятия полотна знал пока исключительно он. Но если предположить, что кому-то удастся разгадать головоломку, человек этот все же не сможет найти его личный мир. Возможно, обнаружит какой-то свой мирок или вселенную, но уж точно не его. Наши миры остаются с нами, от начала и до самого конца.

Переведя дух, он снял трубку и набрал номер государственной галереи.

Итак, еще одно дело улажено. Затем, вспомнив, что на рабочем столе остались какие-то заметки, сделанные бессонными ночами на прошлой неделе, Саня отправился их уничтожать. Плотно исписанные быстрым, торопливым почерком листы серой бумаги лежали неряшливой кипой по всей поверхности стола. Саня сгреб их в кучу, чтобы можно было выкинуть все сразу, за один заход. На глаза невольно попались строчки:

«Вот предположительный аргумент неисчерпаемости нового. Поскольку информация – это определенным образом упорядоченная материя, то упорядочение материи может иметь биллионы различных вариантов на биллионах различных уровней, и каждый из вариантов будет уникален, или как минимум, неповторим с высокой степенью вероятности – поскольку вариантов комбинации связей между элементами тьма. Единственное, чем ограничена информация, производимая человеком, это его физические, а точнее умственные возможности. В человеческом мозгу содержится 16 миллиардов нейронов. Вот потолок, выше которого виду Homo Sapiens Sapiens не прыгнуть. Мы ограничены собственными видовыми рамками, алгоритмом нашего существования. Более узкие цепи – это язык, его знаки, а точнее алфавит и числа, абстрактно-логические системы. Кстати, у племени майя существовала принципиально иная система исчисления, чем арабская система цифр….»

Хохлов попытался отвести глаза, но вязь букв упрямо лезла в голову:

«….В конечном счете, все вопросы будущего человека упираются в его плоть. А все вопросы сущего – в материю. Особенности которой, кстати, так до сих пор и не разгаданы. Как впрочем, и самого человека. Вопрос лишь в том, что познавать первым – вселенную (в не материалистическом смысле, а в онтологическом), или человека как разумную скажем так субстанцию. И вопрос в том, познавать ли это вообще».

И чуть ниже, многократно обведенное ручкой:

«Смотритесь не в зеркала, а в людей».

Верхний лист на этом заканчивался. Хохлов буквально почувствовал ноющую боль на кончиках пальцев и, торопливо сложив кипу вдвое, отправился прямиком к мусоропроводу, ради чего не поленился выйти в подъезд, спугнуть сонного бомжа, воющую от весенней тоски кошку и соседку по квартире, которая возвращалась домой, по-видимому, с вечеринки. Проводив истерично хихикающую женщину («Саша, я дико извиняюсь перед вами, не признала») до двери ее собственной квартиры, убедившись в том, что она без последствий припарковалась в прихожей, он с чистой совестью нырнул обратно, упал в постель и отключился.

Так закончилась неделя. И вот разразилось Утро понедельника.

Хохлов пришел в офис раньше всех. За две недели его отсутствия что-то в организации едва уловимо изменялось. Словно сменили освежитель воздуха. Или стали регулярно мыть полы. Может, окна протерли, наконец? Нет, такой радости от компаньонов не дождешься, решил он, водя по стеклу пальцами и пробуя с этих же пальцев снять грязь. Банальное время, оно меняет привычные вещи.

Погода взяла курс на явное потепление, солнца заметно прибавилось, и даже сейчас из-за тучек робко выглядывали первые апрельские лучи. Солнечные копья падали на технику и столы, приглушая офисные светильники. Саша улыбался: хорошо, когда у человека есть работа. Сев за свое место, он запустил компьютер. И тут начались странности. Во-первых, сменилась заставка на экране. Во-вторых, половина его рабочих «иконок» исчезла. Хохлов открыл базу. Список клиентов похудел почти вдвое. Прошептав нечто нецензурное, Саня стал тщательнейшим образом обследовать свой жесткий диск.

И в этот момент в офис явился человек. Человек по-хозяйски кинул портфель на кресло и снял шапку. Затем увидел Хохлова и надменное выражение умиротворения на его холеном лице сменилось сначала недоумением, затем явной претензией.

– Вы кто? – похитил он у Хохлова вопрос.

Саня опешил от подобной наглости:

– Я? Это вы кто?

– Я здесь работаю! – заявил костюмированный человек, раздеваясь. Навскидку ему можно было дать лет тридцать. – А вы занимаете мой стол!

У Хохлова отвисла челюсть.

– Как вы сказали? Ваш стол? – Саня хохотнул. – Неплохо, однако. Что ж, да будет вам известно, что этот стол – мой, и я здесь работаю. Юристом, менеджером и главным «разводилой».

Парень моргнул. Было видно, как его мозг пытается переработать усвоенную информацию в максимально короткий срок.

– Я тоже здесь работаю менеджером. По работе с клиентами.

Дверь вторично открылась, и в офис впорхнул Вова. Если бы Хохлов мог уронить челюсть до пола, как это показывают в западных мультиках, так бы непременно и произошло, обладай он подобной способностью – причина была веская. Владимир сверкал, Саня даже глаза сощурил от блеска. Программист сменил свои большущие ботанические очки с телескопическими линзами на элегантно затемненные в тонкой оправе. Его неизменные джинсы и футболка куда-то исчезли или магическим образом преобразились в дакроновый костюм приятного светло-серого цвета, а розовая рубашка была перевязана бордовым галстуком! Оказывается, у Вовки имелись прямые волосы, которые он зачесал на бок. И самое шокирующее долетело до носа Хохлова спустя пару секунд: Вовка был с ног до головы надушен каким-то попсовым одеколоном, которым от него несло за километр.

– О, Александр вернулся! – провозгласил Вовка, улыбаясь в тридцать два зуба. – Здравствуй, дружище! Как самочувствие?

– Замечательное, – промямлил Хохлов. – Ты женился?

Вовка, двигавшийся в направлении компаньона для рукопожатия, будто ледокол мимо столов, на секунду обрел свое истинное выражение лица:

– С ума сошел! Чур меня. Нет, просто я нашел себя!

– Не думал, что продажа двадцати компьютеров может так кардинально изменить твою личность, – бормотал Хохлов, тряся Вовкину руку.

– Хо-хо, нет, конечно, просто это помогло мне взглянуть на себя с иной стороны, – лучился тот самодовольством, – И я понял, что могу изменить мир, свою жизнь и жизни других людей, причем все в моих руках.

Саня, как ошпаренный, отдернул руку.

– Ясен пень. Восхищаюсь тобой. Кстати, может, познакомишь нас?

– Ах да! Это Леонид, наш новый менеджер… Это Александр, наш юрист, менеджер, в общем один из главных людей в фирме…

– Владимир много о вас рассказывал! – Леонид коренным образом преобразился, видимо, получив новую поведенческую установку, и теперь совал ручищу прямо под нос Сане. – Вы двигали организацию к новым вершинам развития, искали пути реализации продукции, занимались маркетингом и менеджментом….

Пока парень напыщенно перебирал свой профессиональный лексикон, Хохлов, тряся его руку, тихо спросил Вовку:

– Что здесь происходит?

– Расширение штата! – просиял программист. – Ты же сам настаивал!

– И то верно. Пошли-ка покурим. Вы, Лёня, присаживайтесь, присаживайтесь, я себе другое место найду.

Хохлов практически выволок Вовку в коридор и, стоя на лестничной площадке, учинил ему обстоятельный допрос.

– Сколько ты платишь этому типу? – шипел он, приперев программиста к стенке, – Что с закупками комплектующих? Ты обзванивал «трудных» клиентов? Продлевал контракт на рекламное обслуживание площадок? Обновления по прейскурантам смотрел? Платежи от корпоративных заказчиков поступали?

– Эм-м, погоди, послушай, может быть по порядку? Это не тип, а суперпрофи, он родную бабулю продаст в рассрочку с процентами, если увидит в этом выгоду. И потом, он пользуется новой методикой…

– Сколько?! – зарычал Саня.

– Сорок, – пискнул Вовка.

Хохлов разразился бранью.

– И вообще! – Вовка вдруг отскочил на шаг, вздернул подбородок, оправил костюмчик, приосанился. – Я тоже, между прочим, участник организации. И имею право самостоятельно принимать решения. Захочу – приму на работу, захочу – уволю.

Хохлов вытаращил глаза, пощупал окрашенную зеленкой стену – не фикция ли все происходящее. Стена оказалась вполне реальной.

– Ты случаем, себя директором не назначил? – подозрительно поинтересовался он.

Вовка набычился:

– Аполлон Михайлович как учредитель нашего скромного предприятия не возражал….

– В анус твоего Аполлона Михайловича! Я уже не хочу спрашивать, какую ты себе зарплату нарисовал…. Вовкин, ты что, развалить фирму хочешь что ли? У нас реализация за последние месяцы и так с натягом идет, а ты тут каких-то киллеров нанимаешь. Да ты… да ты…

Саня замер с поднятым в районе груди пальцем, не находя слов.

– Просто ты консерватор, Саня, – улыбнулся Владимир и похлопал компаньона по плечу. – Я же не идиот, корпоративные средства транжирить. Дело в том, что нам удалось продать ту программку-эмулятор институту по двойной цене и заполучить преимущественное право поставки компьютерного оборудования на год вперед. Они перечислили на наш счет внушительный аванс. Пока тебя не было, я решил пересмотреть экономическую политику, найти слабые места, так сказать. Специально не говорил тебе все, хотел себя проверить, ну как я самостоятельно справлюсь, понимаешь? Сперва было трудно, а потом как-то пошло-поехало. Кроме Леонида в фирму еще одного приняли, водителем. А Антон теперь исключительно логист-экспедитор. Вот, хочу секретаршу взять, чтобы на телефоне висела, а то постоянно от железа отвлекают звонки.