Текст книги "Усни, красавица"

Автор книги: Кир Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Кир Булычев
Усни, красавица

Глава 1
Стрельба на рассвете

Именно случайности, большей частью невероятные, правят нашей жизнью. Хотя мы и делаем вид, что невероятные случайности происходят крайне редко. События понедельника 14 февраля 1994 года полностью подтвердили этот тезис, который Лидочка не хотела выдвигать, но который выдвинулся сам по себе.

Невероятные события начались примерно в шесть часов утра. Лидочке пришлось встать в эту немыслимую рань, потому что Андрюша улетал в Каир на конференцию по коптскому искусству, а любящая жена была обязана приготовить своему рыцарю в дорогу сытный завтрак, проверить, не забыл ли он подтянуть подпругу, поправить перья на шлеме и вычистить «Пемоксолью» железные рукавицы, а потом, услышав, как к дому подъезжает такси, присесть на дорогу, помолчать ровно тридцать секунд и проводить мужа до выхода, нежно поцеловав его на прощание…

Лидочка подошла к окну, отодвинула занавеску, ожидая, когда Андрей покажется из подъезда. Возле машины он остановился, поглядел на кухонное окно и помахал Лидочке. Потом машина уехала, а Лидочка вернулась к столу допивать кофе. Было семь часов двадцать пять минут.

Допив кофе, Лидочка стала рассуждать, лечь ли ей досыпать или, раз уж поднялась, затеять уборку, которую собиралась устроить уже вторую неделю, но за делами, сборами и суматохой все откладывала. К тому же накопилась стирка, но включать стиральную машину, которая шумит, как самолет с четырьмя моторами, в половине восьмого утра нетактично – соседи решат, что началась война.

Лидочка стояла в неуверенности посреди кухни, когда услышала, что к дому подъехала машина. А так как переулок в такое раннее время обычно тих и транспорт без особой нужды сюда не заезжает, то она предположила, что Андрей таки умудрился забыть дома нечто жизненно необходимое. Она кинулась к окну. Оказалось, что подъехало не такси, а белая «Тойота», откуда вылезла Лариска из шестой квартиры, существо глупое, злое и красивое, а из другой дверцы появился толстощекий молодой человек без головного убора, причесанный на косой пробор, одетый в пальто на пять размеров шире, чем следовало. Толстощекий оперся на крышу машины со своей стороны и давал Лариске какие-то указания, а она кивала и переступала с ноги на ногу – очевидно, торопилась в уборную. Все это было мало похоже на расставание влюбленных, но в любви ведь главное – не манера расставаний и встреч, а то, что происходит между этими событиями.

В тот момент, когда Лидочка поняла, что эта сцена ее не касается, и намеревалась отойти от окна, в переулок ворвалась еще одна машина, вишневая «Нива». Толстощекий обернулся в ее сторону. Вторая машина затормозила, поднимая облачко пухового, выпавшего за ночь снега. Когда она, почти остановившись, поравнялась с белой «Тойотой», стекла с этой стороны опустились и оттуда высунулись руки. При свете уличного фонаря Лидочка успела сообразить, что в руках были пистолеты. Это смахивало на американский боевик, и Лидочка догадалась, что за этим кадром неизбежно последует второй – вспышки желтого огня из пистолетов, падающие фигуры, кровь на снегу…

Так и оказалось. Началась стрельба. Толстощекий что-то кричал и отмахивался от вспышек, как от пчел, завопила Лариска и побежала к подъезду. Вокруг Лидочки гремело и звенело, «Нива» рванулась вперед, и Лидочка кинулась было к двери, но, вспомнив, что она в халате и шлепанцах, побежала обратно к окну. На снегу расплылось темное пятно, но возле пятна никого не было. Лидочка увидела, что Лариска тащит толстощекого к подъезду, а его светлое пальто испачкано, рука безжизненно болтается, а с пальцев льется тонкая струйка крови. Лариска, надрываясь, упорно волокла мужчину, понимая, что оставлять раненого на улице в двадцатиградусный мороз дожидаться «Скорой помощи» было для него убийственно.

В кухне резко дохнуло холодом, и Лидочка поняла, что окно разбито – остались лишь острые ножи стекла, которые стремились к середине, в одном из ножей была круглая дырочка с лучиками: в стекло угодило несколько пуль, хотя Лидочка могла поклясться, что стреляли в толстощекого, а вовсе не по ее кухонному окну на втором этаже.

Одна пуля попала в раму и пропилила в ней ровную полукруглую канавку, а когда Лидочка стала обозревать кухню далее, чтобы определить, что же еще натворили в ее доме участники рассветных боев, то увидела, что ее любимый белый кувшин, который она лет шесть назад купила в Таллине, разбился.

Законопослушный обыватель обязан вызвать милицию, если под окном убивают людей. Лидочка смахнула с телефона осколки и белую фаянсовую пыль, набрала «02» и стала объяснять сердитой девице, что звонит со Средне-Тишинского переулка, но девица оборвала Лидочку, сказав, что сигнал уже прошел и оперативная группа выехала.

Именно в тот момент, обозревая кухню, Лидочка подумала о том, насколько обычны в нашей жизни невероятные совпадения.

Во-первых, маловероятно, что настоящее покушение с участием автомобилей, красавиц и миллионеров, а тем более в семь утра, произойдет точно под окном твоей кухни. Еще менее вероятно, что ты будешь стоять у окна, а случайные и неслучайные пули будут летать вокруг тебя, бить твои стекла и посуду. С другой стороны, можно подумать: «Как мне повезло, что Андрюша успел покинуть поле чужого боя за пять минут до его начала!»

Но невероятные совпадения того дня, из которых складывается наша обыкновенная жизнь, еще только начинались.

И они были скорее грустными, чем забавными. Разумеется, спать совсем расхотелось, и Лидочка стала ходить вокруг телефона и ждать, когда любящий муж позвонит из Шереметьева, чтобы сообщить, как хорошо он доехал до аэропорта, и она на это скажет ему, что только что вышла из-под обстрела. Потом Лидочка решила, что из Шереметьева дозвониться нелегко, но продолжала надеяться, только вынесла телефон в коридор и закрыла дверь на кухню, пока из квартиры не выдуло остатки тепла.

Раз телефон молчал, Лидочку подмывало позвонить кому-нибудь из знакомых и сообщить о том, что она пережила перестрелку. Но тех, кого она любила и кого могли заинтересовать ее приключения, было жалко будить. А тем, кого будить не жалко, было плевать на приключения Лидочки. Так что она накинула пуховик и возвратилась к окну, чтобы сверху наблюдать прибытие «Скорой помощи» и милицейского «жигуленка». Их встречала Ларискина мамаша в лисьей дочкиной шубе внакидку. Эта тупая страхолюдина просто лучилась счастьем, потому что оказалась в центре внимания.

К тому времени уже весь дом проснулся и был в курсе событий. Наверху топали, внизу слышались голоса, и все недостатки массового типового строительства в то незадачливое утро стали особенно очевидны. Можно было слышать, как время от времени хлопала входная дверь, и тогда Лидочка приклеивалась к окну, чтобы не пропустить продолжение этого увлекательного фильма.

Через какое-то время медики вынесли из подъезда носилки с раненым. Лариска бежала рядом. Несмотря на сопротивление врачей, она все же залезла в карету «Скорой помощи» и укатила в больницу со своим капиталистом – пожалуй, она решила полюбить его за муки.

Карета уехала. Стало уже совсем светло. В дверь позвонили, и Лидочка почему-то решила, что принесли почту.

Она подошла к двери и спросила:

– Почта?

Приятный баритон ответил вопросом:

– Ну какая может быть почта, гражданка, в восемь часов утра?

Лидочка внутренне согласилась и отворила дверь.

За дверью стоял милицейский лейтенант лет тридцати, высокого роста и самоуверенной красоты, выдававшей в нем не очень умного человека.

– Извините, – сказал он, не делая попытки войти в квартиру или совершить какое-нибудь иное насильственное действие. – Здесь на площадке холодно и дует, а вы практически босиком. Вернитесь, пожалуйста, в квартиру.

Этими словами он растрогал Лидочку, и та сказала:

– Заходите, заходите, вы, наверное, по поводу стрельбы?

Лейтенант вошел и остановился в прихожей.

За его спиной обнаружился ранее не замеченный комендант Каликин в старой боевой шинели с нашитыми на нее орденскими планками. Такие же комплекты были прикреплены к его кителю, пиджаку и спортивной куртке. Лидочка подозревала, что и к халату, но в халате ей видеть коменданта не приходилось.

– Я могу разуться, – сказал лейтенант.

– Не надо, я вас прямо на кухню поведу, – сказала Лидочка. – Они вели стрельбу по окнам.

– Старший лейтенант Шустов, – сообщил милиционер, – Андрей Львович. Из восемьдесят восьмого отделения милиции. Провожу дознание по поводу стрельбы, которая имела место у вашего дома.

Он говорил так, словно заранее составлял протокол. Отрепетирует и перепишет на бумажку.

– Смотрите, – сказала Лидочка и почувствовала, как в ней постепенно растет праведный гнев. – Вы только посмотрите, во что они превратили мою кухню. Вы не боитесь мороза?

Она открыла дверь на кухню. Там стоял жгучий мороз.

Комендант Каликин отпрянул, но лейтенанта холод не пугал.

– Оставайтесь в помещении, – приказал лейтенант Андрей Львович Шустов. – Или наденьте какие-нибудь валенки – на вас смотреть страшно. Верное воспаление легких.

Он прошел к окну и стал разглядывать его разбитую створку.

– Надеюсь, вас рядом не было? – спросил он.

– Вот именно, – ответила Лидочка. – Я тут и стояла.

– Ясно, – сказал Андрей Львович. – На шум побежала. Как мотылек на свет фонаря. Я точно выразился…

– Лидия Кирилловна.

– Вот именно, Лидия Кирилловна. Сотни людей, не менее достойных, чем вы, находили свою смерть по причине любопытства.

– Я больше не буду, – сказала Лидочка. Ей стало спокойно, потому что при таком человеке ничего плохого произойти не могло. Она пошла в спальню и крикнула ему оттуда: – Андрей Львович, вы пока изучайте, а я оденусь. В самом деле, неудобно.

– В самом деле, – согласился Андрей Львович. – И на ноги что-нибудь потеплее. А потом принесите мне плед, пожалуйста.

– Плед?!

– Или одеяло! – закричал комендант. – Мы пока прикроем окно.

Лидочка быстро оделась. Она слышала, как старший лейтенант прошел по прихожей, выглянул на лестницу и кому-то крикнул:

– Ты зайди сюда, Смирнов, ты посмотри, как общественность страдает!

Сразу же по прихожей затопали сапоги, и голос тонкий, вовсе не начальственный, подтвердил из кухни:

– Черт знает что делают.

Второй милиционер оказался капитаном, низеньким, животастым, ему было зябко и не очень интересно. Лидочке показалось, что он больше всего хочет возвратиться в их теплое тесное восемьдесят восьмое отделение, которое было ей известно по всевозможным паспортным делам. В прошлом году она как раз теряла паспорт и восстанавливала его, ожидая своей очереди в узком коридоре, по которому очень деловито проходили парни в штатском – видно, спешили ловить опасных бандитов, а те милиционеры, что в форме, курили на крылечке, рассуждая о ремонте машин.

– Вы сюда не заходите, Лидия Кирилловна, – сказал Андрей Львович. – Обязательно схватите воспаление легких.

«Наверное, у него с этой болезнью связаны какие-то жуткие воспоминания, – подумала Лидочка. – Может быть, она унесла всю его семью».

Лидочка послушно закрыла дверь на кухню. Все равно квартира выстудилась. Даже хотелось надеть пальто и сапоги, но как-то неловко было ходить в таком виде по собственному дому, когда воспитанный Андрей Львович свою шинель снял и теперь терпел на кухне жгучий мороз. Из кухни выскочил комендант Каликин, воротник шинели был поднят, шапка нависла над костяным носиком, нижняя губа отвисла и дрожала от холода.

– Ремонт надо делать, – сообщил он, прикрывая дверь. – Срочно нужен стекольщик, а где его найдешь?

– Вы мне поможете? – спросила Лидочка и обрадовала этим вопросом коменданта.

– Нелегко, – сказал он, – но для вас как пострадавшей я обязан, слово ветерана!

Серые глазки ветерана слезились от холода.

На кухне шел спор и проникал сквозь дверь.

– А я что могу поделать? Он вчера обещал камеру починить. Обещал? – это был голос толстенького капитана.

– Ну почему у вас все ломается именно тогда, когда нужно срочно? – сердился лейтенант Шустов.

– Знаете, у вас, оперативников, все просто – догнал, поймал, пристукнул, – гневался толстенький капитан, отступая из кухни под напором лейтенанта Шустова. Он открыл дверь и вместе с волной мороза выкатился в коридор.

– Ну почему ты ее не задержал? – спросил лейтенант.

– А как ты ее задержишь, если она не в свою смену вышла и ей ребенка в детский садик вести?

Они надвигались на Лидочку и совсем было притерли ее к стенке, но на помощь пришел комендант.

– Товарищи милиция, – сказал он. – Вы мне жиличку совсем замордовали. Она человек случайный, но жертва. У нас как бывает – стреляют, наводят беспорядок, а в результате наблюдаются жертвы из мирного населения.

Лидочке порой казалось, что костеносый комендант начитался рассказов Зощенко и старательно подражает их персонажам.

– А Кацнельсон где? Разве у него камеры нет?

– Кацнельсона я поднимать не буду, он сутки отдежурил, – ответил капитан.

– Но нельзя же, в самом деле, зимой человека с разбитым окном оставлять, – заметил лейтенант Шустов.

– Пускай гражданка часа три потерпит, я в райотделе кого-нибудь попрошу.

– Как так потерпит? – возмутился комендант. – Чего она потерпит?

– Пока придет фотограф, – ответил толстенький капитан. – Мы должны снять следы на кухне.

– А где раньше были? – строго спросил комендант. – Ведь на улице тетка снимала – и в подъезде. Я сам видел.

– Тетка уехала, – ответил лейтенант. Он чуть улыбнулся. Почему-то сравнение фотографа с теткой его развеселило.

– А вы пока и пригрейте вашу соседку, – буркнул толстый капитан.

– Соседку? – комендант вдруг обиделся. – Я здесь работаю, а проживаю в другом районе.

– Так пригрейте в другом районе, – сказал капитан, проталкиваясь к двери.

– Во-первых, – рассудительно ответил комендант, – каждый знает, что у меня третий месяц сестра из Чечни, бежавшая с тремя детьми, живет. Во-вторых, как, простите, гражданка Берестова будет оставлять квартиру без присмотра, да еще с открытым окном?

– Ну, сюда не залезут, – сказал с лестницы капитан.

– На второй-то этаж? – комендант даже обиделся. – На второй этаж запрыгнуть можно. Позову Бубку, он и прыгнет.

«Нет, наверное, он успел с утра выпить, – подумала Лидочка. – Уж очень образно мыслит».

– Да обойдетесь вы без этих фотографий! – рассердился комендант. – Пишите протокол. Пожалейте интеллигентного человека!

Никогда раньше Лидочка не ощущала такой теплоты и заботы со стороны Каликина.

– У нас, – сказал заботливый комендант, – пока что нужного размера стекла есть, а завтра уже не будет.

– Нет, – прогудел баритон Андрея Львовича. – Мы тогда оставим все как есть, а в десять я лично подниму Осипа Давыдовича, и мы его пошлем сюда сделать фотографии.

– Так, – сказала Лидочка. – Мне надоело мучиться. Какой вам нужен фотограф?

– Понимаете, – красивый Андрей Львович попытался донести до ее сознания, что дважды два четыре. – Мы имеем дело с вещественными доказательствами серьезного преступления. Характер повреждений вкупе с баллистической экспертизой могут помочь нам определить преступников.

– И что же вас останавливает? – спросила Лидочка, словно не догадываясь о милицейских проблемах.

– Как всегда, – развел руками лейтенант. – Техника подводит.

– Пока мы все не умерли, – сказала Лидочка, – я вам сделаю нужные фотографии. А вы за это оставите меня в покое.

– Лидия Кирилловна, – вежливо произнес Андрей Львович. – Вы меня не так поняли. Мне нужны не любительские фотографии, а профессиональные. Это нелегкая и специфическая работа. Поэтому я советую вам поехать куда-нибудь к родственникам, погреться…

– А я не советую оставлять квартиру без присмотра, – резко возразил рыцарь Каликин. – Мало ли кто теперь под видом проникает?

– Пожалуйста, выслушайте меня, – произнесла Лидочка, стараясь не стучать зубами. – Я работаю в музее, фотографирую всевозможные специальные объекты, например, насекомых или растения. Для научных изданий. Мои фотографии печатались во многих странах – это не любительские фотографии. Я могу точно воспроизвести на пленке любой предмет, в нужном вам масштабе. А для того чтобы вы поскорее ушли и позволили товарищу Каликину вставить мне стекла, я готова потратить на ваши цели «Кодак» и доставить фотографии по назначению через два часа.

– Нет, спасибо, – ответил твердо Андрей Львович. – В любом деле должен быть профессионал. Одни фотографируют бабочек, а другие – трупы.

– Какое счастье, – не выдержала Лидочка, – что вам сегодня не досталось ни одного трупа, а то пришлось бы их зарисовывать.

– Слушайте, Лидия Кирилловна, – решил помочь ей Каликин, – вы им покажите какие-нибудь журналы. Может, проникнутся?

Лидочка отрицательно покачала головой.

Она взяла с подоконника мокрого Ваню – как-то привезенное с юга и безумно разросшееся растение, о котором в суматохе забыла. Вернее всего, на таком морозе мокрый Ваня погиб.

– Не смейте! – закричал Андрей Львович.

– Оставьте меня в покое, – совсем уж рассердилась Лидочка. – Мы не можем с вами до бесконечности стоять в моей кухне и губить растения только потому, что вы не умеете работать.

– Это мы еще посмотрим! – воскликнул Андрей Львович. Но толстый капитан, вернувшийся от двери, потянул лейтенанта за рукав. Ему не терпелось уйти.

– А пускай она снимет, Андрюша, – сказал он. – А то в самом деле только время теряем.

Андрей Львович изобразил грозный взор. Он никак не мог придумать достойного пути отступления.

Тогда Лидочка, обняв холодный глиняный горшок с поникшими ветвями, ушла к себе в комнату. Ей показалось, что там тепло, как на июльском пляже. Хотя она понимала, что это тепло – лишь видимость и даже здесь температура приближается к нулю, что плохо отразится и на других цветах, стоявших на окне.

Открыв шкаф, Лидочка вытащила «Минолту», в которую как раз был заряжен «Кодаколор» и оставалось еще полпленки. Вспышка на «Минолте» была хорошая, кольцевая.

Ей хотелось произвести впечатление на этого упрямого красавца.

Когда она возвратилась на кухню, Андрей Львович вел телефонный разговор со своим отделением. Капитан исчез, комендант подпрыгивал от холода, и полы шинели ритмично взлетали.

– Что снимать? – спросила Лидочка.

Андрей Львович сдался и доступно объяснил Лидочке ее простую задачу: сфотографировать разбитое стекло, канавку в раме, а потом найденную возле дальней стены пулю и выщерблину на стене. Лидочка спросила, стоит ли сфотографировать осколки белого кувшина, но Шустов ответил, что кувшин его не интересует.

Лидочка приложила к раме прозрачную полуметровую линейку с делениями для масштаба. Никто ее не похвалил за такой научный подход к делу, но никто и не помешал приложить линейку. Когда Лидочка сфотографировала щербину на дальней стене и пулю на полу, Андрей Львович оторвал в туалете от рулона кусок бумаги и, завернув в нее пулю, положил в карман.

Во время работы Лидочка чуть согрелась – но эта иллюзия исчезла через минуту после того, как закончила снимать. Она поспешила к себе в комнату и там стала дышать на пальцы, чтобы их отогреть.

Вскоре заглянул лейтенант.

– Мне надо с вами поговорить, – сказал он.

– Фотографии я вам сделаю к вечеру. Время терпит?

Она знала, что время терпит, и лейтенант знал, что время терпит.

– Не спешите, – сказал он. – У нас бы они раньше чем послезавтра не отдали. То бумаги нет, то фиксаж кончился. Обеднели, стыдно признаться. С этим надо кончать!

С чем надо кончать, Лидочка не поняла.

– Если вам удобнее, – совсем уж миролюбиво закончил лейтенант, – то давайте поговорим в отделении. А потом уж следователь в прокуратуре с вами встретится. Тут пахнет организованной преступностью, а такие дела ведутся там.

Старший лейтенант показал пальцем на потолок, где положено заниматься организованной преступностью.

– А когда вы хотите меня видеть? – спросила Лидочка.

Они стояли в прихожей. Дверь на кухню была закрыта, но из-под нее тянуло холодом.

– Вот комендант вам стекла вставит, вы к нам и заходите. Я еще по улицам пройду – но вряд ли кто-то что-нибудь видел. Может, вы и будете наш единственный свидетель.

– К счастью, я ничего особенного не видела, – поспешила ответить Лидочка. – И интереса для преступников не представляю.

– Не шутите этим, – сказал старший лейтенант. Он был катастрофически лишен чувства юмора.

– Так я пошел за стеклом? – спросил комендант.

– Идите, идите, – велел лейтенант.

– А кто оплатит материал и работу? – спросил комендант у Андрея Львовича.

Тот пожал плечами. И Лидочке был ясен этот жест – «я эти окна не бил, почему меня нужно спрашивать?».

Комендант ушел за милиционером. Он поклялся, что тут же будет обратно – одна нога здесь, другая там. Не успеешь замерзнуть. По крайней мере, до смерти не замерзнешь.

Теперь, когда все убрались из дома, можно либо спрятаться в спальне, либо пойти на лестницу – там теплее. Но там можно встретить кого-нибудь из любопытных соседей. Сейчас бабушки и домохозяйки пошли гулять с собаками, а прогулки с собаками заменяют давнишние прогулки по главной деревенской улице – к середине улицы все новости уже известны.

Придерживая воротник пуховика, Лидочка подошла к окну. Уже совсем рассвело, снег был куда светлее сизого неба. Несколько ворон расселись на ветвях тополей в детском садике на другой стороне переулка. По очереди они слетали вниз, на мостовую, на снег, ходили возле кровавых пятен, разглядывая, но не трогая их. Собака, из непородистых, что развелись за последнее время в доме, – таких дешевле кормить, – потащила Рыжову из второго подъезда к красному пятну, а хозяйка стала оттаскивать собаку и тут же натолкнулась на председателя кооператива Добровольского, в вышедшей из моды пыжиковой шапке пирожком и с толстой тростью, – тот уже, конечно, все знал и занял пост возле кровавых пятен, чтобы популярно разъяснить обитателям дома суть ночных событий.

Лидочка оторвалась от окна, под которым собрались уже человек шесть, не считая собак, и кто-то уже кинул взгляд наверх, на разбитое стекло ее кухни.

Вскоре пришел комендант. Он вел себя как заговорщик, посвященный в страшную тайну. Сразу прошел на кухню, поставил стекла к стенке и выглянул в окно. Потом стал вытаскивать из затвердевшей и замерзшей замазки зубы стекол и притом покрикивал на зевак, чтобы шли по своим делам, нарочно привлекая этим к себе внимание.

Лидочке казалось, что с приходом коменданта сразу стало теплее, и она даже вознамерилась пойти к нему на кухню, чтобы поставить чайник и согреть отважного мастера, но тут зазвонил телефон.

Этот звонок относился к области совпадений, потому что Татьяна Иосифовна Флотская не смогла бы застать Лидочку дома – не будь рассветной перестрелки, она бы уже ехала на работу. Так что пуля, неточно выпущенная из автомата в Средне-Тишинском переулке, послужила толчком к дальнейшим невероятным событиям.

Лидочка прошла с телефоном в туалет, куда не так громко доносились удары коменданта, который отбивал замазку, и спросила, кто звонит.

– Простите, – произнес капризный женский голос, за которым Лидочке почудилась средних лет аристократка в китайском атласном халате. – Правда ли, что я говорю с Лидией Кирилловной Берестовой?

– Это вы? – почти догадалась Лидочка. – Это вы, Татьяна Иосифовна?

– Только не надо утверждать, что ты со мной знакома, – отозвалась аристократка. – Если я тебя и видела младенцем или качала на коленке, то совершенно запамятовала этот исторический момент. Но я рада, что ты меня все же отыскала. Честное слово, рада. И чтобы услышать твой голосок, я прошла больше километра до телефона-автомата – единственного средства связи нашего поселка с городом. И если у нас случится беда, надо будет вызвать «Скорую», то я со всей ответственностью утверждаю, что машина приедет через неделю после смерти больного!

– Но где вы, Татьяна Иосифовна?

– Разве я тебе не сказала?

– Нет еще.

– Я получила зимнюю дачу, от «Мемориала». Слышала о такой организации?

– Разумеется.

– Ты можешь называть меня тетей Таней, правда, если сочтешь это возможным.

– Спасибо.

– Поняла. Я привыкла к обертонам в чужих интонациях. Следовательно, пока я для тебя – Татьяна Иосифовна. Кто там у тебя стучит?

– Окно разбилось, – сказала Лидочка. – Сейчас вставляют новое.

– Ты на каком этаже?

– На втором.

– И, конечно же, без решеток. Одинокая женщина без решеток на окнах второго этажа – верная кандидатка на изнасилование. Тебе кто-нибудь об этом говорил?

– К сожалению, пока что нет. К тому же я замужем, только мой муж в командировке.

– Считай, что ты получила бесплатный совет и поторопишься его исполнить. Или подвергнешься нападению. Ты что молчишь? Ты подверглась?

– Простите, Татьяна Иосифовна, – произнесла Лидочка. – А нельзя ли мне все рассказать вам при встрече?

– Ты хочешь меня повидать?

– Да.

– У тебя ко мне дело или сентиментальные переживания?

– Простите, дело.

– Замечательно! Ненавижу лицемерок. И дело требует личной встречи?

– Да.

– Странно, я не думала, что у нас с тобой могут быть дела. Честно говоря, я вспоминала о твоем существовании раза три в жизни, когда листала семейный альбом и видела фотографию твоей бабушки. Она умерла?

– Да, – ответила Лида. – Она умерла.

Из кухни донесся пронзительный скрип, затем частые удары и треск. Лидочка догадалась, что комендант надрезал алмазом полосу стекла, а затем, постучав по краю ручкой резака, отломил ее.

– Разумеется, Лидочка, я рада, что ты меня отыскала. Так тяжело терять близких… Но я думаю, что ты искала меня не из-за родственных чувств.

Когда-то Маргошка Потапова жаловалась на свою дочку, что растет она – исчадием советской эпохи. Это были слова Маргошки. Маргошка имела все основания так рассуждать, проведя лучшие годы рядом с вершиной власти, и, какие там выводятся исчадия, знала отлично. Таня училась в сто десятой школе, с младенчества знала, что такое персональная машина и почему ей не надо готовить домашних уроков – все равно похвалят и переведут. За это, за маму и папу, арестованных в начале войны, она была жестоко и несправедливо наказана. Ее выслали из Москвы в сорок шестом году, в день, когда она получила серпастый и молоткастый паспорт. Страна успешно завершила борьбу с бесчеловечным нацизмом, комсомольцы совершали все новые подвиги, а девочка Таня Флотская ехала по этапу на восток, потому что на нее давно, уже несколько лет, лежала убийственная разнарядка – как подрастет и изготовится мстить за родителей – тут же изолировать. В последующие годы избалованную пухлую, добрую, хорошенькую девушку Таню Флотскую били, насиловали, морили голодом и холодом. Она под гнетом этой немыслимой жизни коренным образом изменилась и выросла бабой наглой, хитрой, жадной и лживой, она стала тусклым исчадием советской эпохи и научилась в ней безбедно существовать. Но не более того – существовал некий мистический барьер, который вставал на ее пути, как только судьба подводила ее к богатству или к счастью. Миновать этот барьер она так и не смогла.

В лагерях она пробыла недолго, зато несколько лет съела ссылка в Муйнаке, притулившемся с юга к Аральскому морю. Была она кастеляншей, библиотекаршей, санитаркой и даже поварихой в рыболовецкой артели и твердо усвоила, что за пайку надо платить.

Несмотря на тяготы юности, выросла она знойной красавицей, такой, что никогда не догадаешься, что она прошла через гнилые вертепы, а казалось, что это сытое, отмытое и умасленное благовониями балованное дитя гарема.

В Нукусе она окончила пединститут, ей пришлось выйти там замуж за преподавателя марксизма-ленинизма, тоже из бывших, потом ее понесло от мужика к мужику, все они попадались умельцы получать свое и не дать Татьяне заслуженной доли. В путешествиях по стране она сменила несколько мужей и любовников, прижила с одним из них дочку Аленку, сама все толстела от романа к роману. Наконец осела в Москве, подкинула дочь Маргарите, бросила мужа-профессора взамен на деловитого, уставшего от московских интриг корреспондента «Юманите». Это была перспектива заграницы и настоящих денег. Но счастье лишь поманило. В душный день на экскурсии в Сухуми Мишель умер от инфаркта. Бывший муж не принял обратно раскаявшуюся Татьяну.

Бежали годы, и даже косметические вмешательства не могли удержать расползающееся лицо и мягкое тело Татьяны. Каинова печать неудачного брака с иностранцем зарубила маленькую карьеру. Пришлось заниматься переводами по журналам и даже кое-какой распродажей подарков, за каждым из которых скрывалась романтическая страсть прошлых лет. Обнаружилось, что жизнь пролетела слишком быстро и виноваты в том большевики. Когда же большевики начали терять власть, Татьяна догадалась, как можно использовать их падение, чтобы извлечь шерсти клок из губителей ее молодости. Она быстро и крепко прижалась к «Мемориалу», организации бывших политических заключенных и иных жертв сталинского режима. И там, использовав опыт лагерной и ссыльной жизни да многолетних интриг, вскоре достигла определенных высот. По крайней мере, ей досталось почти постоянное место в писательском Доме творчества «Переделкино», достойная пенсия, возможность давать интервью и дважды в год ездить за рубеж в качестве писательницы, так как Татьяна писала беллетризированные мемуары, и первый том уже увидел свет. Ее книга раскупалась потому, что в девяносто первом году откровенные признания дочери Марго Потаповой, любовницы Сталина и жены генерала НКВД, прошедшей лагеря и тюрьмы, утоляли читательскую страсть к темным тайнам прошлого. Со второй книгой дело застопорилось, и Татьяна не могла отыскать издателя – за три года сменилась мода: о лагерях, Сталине и генералах читать не хотели. Но сам факт причастности к разоблачительному процессу и надежда на итальянскую литературную премию для узников тоталитаризма обеспечивали Татьяне Иосифовне некую нишу в мире бывших мучеников. А в то же время Татьяне не хватало именно советской эпохи. В ней она выросла, в ней страдала и в ней прожила все свои взлеты и падения. В новую демократию она не верила, и торгаши ее искренне раздражали, хотя по избранной за нее историей роли ей приходилось избегать дружбы с коммунистами. Когда-то давным-давно она подкинула свою маленькую, прижитую в неудачном союзе дочку Маргошке и умчалась строить личное счастье. Маргошка и Алена не простили ей этого предательства, но и они не были Татьяне нужны. Когда Марго умерла, Татьяна даже не появилась на ее похоронах, а на следующий день уехала к далекой родственнице во Францию читать там перед узким кругом интеллектуалов лекции о Сталине, о тиране, который любил качать ее на коленке и шутя пускать сладкий удушающий трубочный дым ей в носик…

Лидочка Берестова, давно забытая, сразу попала в категорию ненужных родственников, но Татьяна понимала, что отделаться от нее всегда успеет, сначала надо выяснить, зачем та ее разыскивает.