Текст книги "Искатель. 1967. Выпуск №2"

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Уильям О.Генри,Николай Леонов,Гордон Руперт Диксон,Глеб Голубев,Георгий Садовников,Игорь Подколзин,Ромэн Яров,Сергей Колбасьев,П. Севастьянов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Игорь ПОДКОЛЗИН
ЗАВЕРШАЮЩИЙ КАДР

В годы Великой Отечественной войны моряки-подводники вписали в историю Советского Военно-Морского Флота немало славных страниц. Уходя на боевое задание в районы, расположенные вдали от родных берегов, случается, подводная лодка при трагическом исходе операции исчезает бесследно. Поэтому иногда бывает, что подвиг команды остается навсегда тайной. Рассказ И. Подколзина о беспримерном мужестве и героизме подводников написан на документальной основе и приоткрывает завесу неизвестности над одним из эпизодов боевых будней нашего Северного флота.

И. А. КОЛЫШКИН, Герой Советского Союза, контр-адмирал в отставке.

Рисунки И. БРУНИ

Сквозь маленькое окно еле-еле пробивался тусклый рассвет. Ильмар Нильсен давно уже проснулся и лежал, устремив неподвижный взгляд в бревенчатый потолок, прислушиваясь к доносившемуся с моря шуму прибоя.

Дождь монотонно барабанил по крыше. Спешить было некуда. С тех пор как пришли фашисты, рыбакам было запрещено выходить в море без особого разрешения коменданта. А что понимает он, этот очкастый, прямой и высохший, как скандинавская сосна, немец в ловле сельди? Да и странное это дело – спрашивать разрешения на ловлю рыбы у себя дома, в своих родных водах, где испокон веков рыбачили все Нильсены. Он вспомнил, как вчера в кабачке один пьяный солдат разглагольствовал, что он-де потомок викингов и здесь защищает Норвегию от коммунистов. «Потомок» был плюгав и походил на древнего викинга, как он, Нильсен, на господа бога. Нет, он не пойдет унижаться перед этим долговязым фашистом. Не такой он человек. Да и много ли ему теперь нужно, когда умерла жена, а сын переехал в город? Как-нибудь проживет.

За окном тоскливо шумели сосны. Большой, разжиревший от рыбы дымчатый кот подошел к кровати и прыгнул хозяину на ноги. Старик почесал кота за ухом, встал и начал медленно одеваться. Затем, выпив кофе, вышел из дома.

Дождь перестал. Прямо перед ним серо-белой равниной уходила к горизонту необъятная водяная ширь. Море было спокойно, только у самого берега, в глубине фиорда, лениво перекатывались волны и глухо ворчал прибой. Нильсен набил трубку и сел на крыльцо. Торопиться действительно было некуда. Долго сидел он, нахохлившись, положив на колени загрубевшие и красные от соленой воды руки. Смертельная тоска разъедала душу. И зачем он еще живет, одинокий и никому не нужный старик?

Нильсен выбил о ступеньку трубку и тихо побрел вдоль берега. Он хотел в этот ранний час, когда вражеские патрули спят, пройтись той дорогой, по которой его столько раз провожала жена. А вот здесь, на этом валуне, она обычно стояла, приложив руку к глазам, всматриваясь в даль, туда, откуда он должен был прийти с уловом.

Ветерок ласково шевелил его седые, выгоревшие на солнце волосы. Полной грудью он вдыхал вкус моря, его моря, остро пахнущего водорослями, рыбой и сыростью покрытых мхом скал. Все было тихо. Немцы действительно, очевидно, спали. Вчера у них было много работы, после того как в море взорвали их шедший из Петсамо транспорт. Рыбак хорошо видел неожиданно взметнувшийся над морем столб огня и огромное облако черного дыма. Гул взрыва упругой волной прошел по заливу и, отдаваясь эхом в высоких берегах фиорда, замер вдали. Долго потом море бороздили катера, а по берегу бегали солдаты.

Тяжело переставляя ноги, Ильмар шел вдоль берега. Волны с легким шипением подкатывались и лизали его сапоги, потом нехотя отходили, журча мелкими ручейками в прибрежной гальке.

Вдруг он увидел впереди то появляющийся, то исчезающий среди пены набегающего прибоя какой-то предмет. Бревно или бочонок? Старик ускорил шаг. По пояс в воде на песке лежал человек, одетый в легководолазный костюм. В правой, откинутой в сторону руке он сжимал шланг сорванной с головы маски. Левой прижимал к груди небольшой резиновый мешок. Нильсен опустился на колени. Человек был мертв. Из разорванного ворота костюма выглядывал треугольник матросской тельняшки и кусочек синего воротника с тремя белыми полосками. Русский! Рыбак быстро огляделся по сторонам. Никого. Приподняв под руки отяжелевшее тело моряка, Нильсен оттащил его к подножию скалы. Сняв кислородный прибор, он отнес его в сторону и зарыл в песок. Потом сделал небольшое углубление между камней, положил туда труп, сверху прикрыл его плитками известняка и забросал щебнем. Затем старательно разровнял могилу руками и, отойдя немного в сторону, еще посмотрел, не заметно ли чего. Все было как обычно. В мешке лежали сверток и револьвер. Широко размахнувшись, он забросил оружие в море и, спрятав под полу куртки сверток, быстро пошел к дому…

В 1955 году однажды утром, в час, когда на улицах Осло можно видеть только домашних хозяек, в дверь советского посольства кто-то тихо, но настойчиво постучал. Немного сутулясь, в кабинет вошел человек лет тридцати, с открытым, загорелым, обрамленным курчавой белокурой бородой лицом. Одет он был в обычный костюм рыбаков: грубую куртку, свитер и тяжелые до колен сапоги. Он молча подошел к секретарю и положил на стол круглую жестяную коробку, крест-накрест перетянутую медицинским пластырем.

– Вот отец нашел на берегу.

– А почему вы думаете, что это касается нас? – секретарь вопросительно посмотрел на рыбака.

– Осенью сорок третьего года фашисты нашли у моря закопанный труп вашего моряка, а неподалеку его скафандр. Они поняли, что кто-то опередил их. Наш дом был рядом.

Утром отца арестовали, а вечером расстреляли. – Человек немного помолчал. – Неделю назад я нашел это в сарае, под старыми сетями. Очевидно, немцы искали эту вещь и из-за нее и погиб отец. Там еще были какие-то бумаги, но они обратились в труху, и я их выбросил.

Секретарь взял коробку. На пластыре еле заметно синели буквы: «Не вскрывать, не проявлено».

– Большое спасибо вам, мы разберемся в этом деле.

– Не за что.

– Ваш отец, очевидно, был очень хороший человек?

– Как и все отцы, – рыбак повернулся к выходу. – Прощайте!

– До свидания. А как вас зовут?

– Нильсен. Нильсен-младший.

– Я еще раз благодарю вас, господин Нильсен.

– Не за что, – моряк вышел.

Секретарь позвонил, в комнату вошла девушка.

– Отправьте в Москву, – и протянул ей коробку.

Уже давно перевалило за полночь. Студия опустела, лишь в одном из просмотровых залов сидела группа. Готовили документальный фильм к десятилетию Победы, Режиссер просмотрел десятки километров пленки, но материала все еще не хватало.

Как он устал! Это его первая работа, и что-то не получается! Нет завершающего кадра.

– Выпейте чаю, – ассистентка поставила на стол стакан.

– Не хочу. Есть еще что-нибудь?

– Почти все просмотрели. Может быть, остальные завтра?

– Нет, давайте, что осталось.

– Небольшой отрезок, но он не озвучен и текста нет, – девушка положила на стол коробку.

– Хорошо, запускайте.

Застрекотал аппарат. По экрану побежали цепи береговых сопок. Какие-то причалы. Матросы у торпедных аппаратов. Подводная лодка у пирса. Затем – очевидно, снимали через перископ – сквозь язычки волн транспорт на горизонте и неожиданно огненный столб взрыва. Падающие в воду обломки. Дальше несколько метров темноты. Потом, в каком-то сумраке, наверно при плохом освещении, на экране крупным планом возникло лицо человека…

– Что с вами? – девушка бросилась к режиссеру. – Вам плохо?

Режиссер резко выпрямился, напряженно вглядываясь в экран, пальцы судорожно, до побеления суставов, вцепились в ручку кресла, с треском переломился зажатый в руке карандаш. Фосфорным пятном выделялось в темноте побледневшее лицо. Он, словно подавившись, глотнул воздух и сполз в кресло. Голова безжизненно упала на грудь.

– Свет! Свет скорее! – ассистентка бросилась к графину с водой.

Режиссер открыл глаза. Медленно мутным взглядом обвел потухший экран. Поднялся и, шатаясь на непослушных ногах, пошел к телефону. Срывающимися с диска пальцами набрал номер и хриплым голосом произнес:

– Мама… Сейчас я видел отца…

Подводная лодка уходила в поход. На пирсе, дожидаясь последних распоряжений, стояли командир и старший помощник. Холодный ветер с моря нес мелкую водяную пыль. Казалось, что вместе с ней надвигается серая северная ночь. К стоящим на причале подошел человек и молча протянул какую-то бумажку.

– «Командиру, – прочел старпом, – предлагаю взять на борт оператора кинохроники. Комбриг».

– Это вы оператор? – командир посмотрел на подошедшего.

– Да, я. Мне разрешили идти с вами. Вот документы.

Перед моряками стоял небольшого роста худощавый человек. Из-под стекол очков спокойно смотрели умные темные глаза.

– А вы знаете? – начал старпом.

– Я все знаю, – перебил его оператор, – куда прикажете пройти? – он прикурил новую папиросу от окурка и затянулся.

– Вы, наверно, много курите? А на лодке нельзя.

– Ничего, потерплю.

– Ну что ж, пойдемте. Старпом, играйте аврал.

Они молча прошли на лодку, и через несколько минут она мягко отошла от пирса и растаяла в пасмурной пелене…

Третьи сутки лодка находилась на позиции, поджидая идущие из Норвегии в Германию транспорты. В полдень на горизонте показались дымки каравана.

– Боевая тревога! Приготовиться к атаке!

Лодка развернулась и, выставив из воды кончик перископа, пошла на сближение.

Командир, не отрываясь, прильнул к окулярам.

– Хотите посмотреть на фашистов? – он повернулся к оператору.

– Я на них насмотрелся под Киевом. Дайте лучше пока сниму, а уж посмотрю после залпа.

– Хорошо, снимайте.

Оператор приставил к перископу аппарат.

– Ну, хватит, теперь будем действовать, – командир опять прильнул к окулярам.

– Аппараты товьсь!.. Пли!

Лодку встряхнуло, со скользящим свистом две торпеды понеслись к самому большому транспорту.

– Теперь смотрите, да быстрее, – командир отстранился, уступая место. Оператор прильнул к линзам. В ту же секунду раздался сильный грохот. Командиру показалось, что оператор что-то сказал в это время.

– Погружение! Вперед полный! Право на борт!

Через несколько минут лодка легла на грунт. Последовала команда.

– В отсеках молчать!

Где-то наверху жужжали винты катеров, ухали взрывы глубинных бомб. А здесь, в лодке, тихо сидели, напряженно прислушиваясь, люди, отсчитывая по ударам сердца медленно текущее время.

Шесть часов спустя, когда над водой уже нависли сумерки, лодка осторожно всплыла под перископ. Безбрежная гладь моря была пустынна.

Через сутки, когда подводная лодка находилась уже в другом квадрате, на горизонте снова показались дымки. Лодка пошла на сближение.

Вокруг большого транспорта суетились катера-охотники.

– Сильная охрана, очевидно, важный груз, – посмотрел помощник.

– Да, конвой солидный.

– Ничего, попытаемся прорваться внутрь, – командир отдал команду, и лодка плавно пошла вперед. Несколько раз стопорили ход и прислушивались. Два раза прямо над головой прошелестели винты катеров.

– Мы в середине конвоя. Извини, оператор, сейчас смотреть некогда.

Снова ударил, отдаваясь в отсеках, сильный взрыв.

– Ну вот и еще одного нет, – командир опустил перископ. – Погружение! Вперед средний!

Лодка легла на грунт.

– Глубина двадцать метров, плохо, если у них есть авиация, – старпом подошел к лежащей на столике карте.

С поверхности моря послышался приближающийся шум винтов. И тут же один за другим последовали несколько мощных ударов. Казалось, что прямо над головой рвутся глубинные бомбы. Лодку сильно тряхнуло. Погас свет. В кормовых и носовых отсеках раздался скрежет. Грохнуло еще, как будто с треском развалился корпус. Лодку швырнуло в сторону. Сбитые с ног люди покатились по стальному настилу…

Сколько прошло времени, никто не знал. Мертвая холодная тишина растворилась в кромешной тьме, только где-то зловеще журчала вода. Раздался чей-то стон. Потом голос командира произнес:

– Осмотреться в отсеках! Наладить аварийное освещение!

В темноте послышалась возня, мутным желтым пятном вспыхнул аварийный фонарь.

В центральном посту было девять человек. Десятый, гидроакустик, лежал на спине, лужа крови широким кругом расплывалась у его головы.

– Что с ним, боцман? – Мертв, ударился головой о тумбу.

– Вызывайте остальные отсеки. Старпом, обстановку?

Все отсеки молчали. Через несколько часов, когда уже сомнений не было, что в живых остались только эти девять, командир обратился к морякам:

– Мне нечего скрывать от вас, положение безнадежное, – он обвел взглядом сидящих вокруг людей. – Выйти наверх могут только двое. Берег недалеко, глубина небольшая. Пойдет оператор и еще кто-нибудь из оставшихся шести. Мы со старпомом не в счет. Так, помощник?

– Так точно, командир, мы не в счет.

– Воздуха очень мало, поэтому следует поторопиться, решайте сами, кто пойдет еще.

– Я тоже не в счет, – голос оператора прозвучал глухо, – я старше всех по возрасту, да и плакать обо мне некому. Все мои родные погибли, расстреляны фашистами. Да и, кроме того, я не только не умею обращаться с этой вашей штукой, – он кивнул в сторону водолазного костюма, – но и плавать-то толком не умею.

– Дорогой мой, вы гражданский человек, а мы моряки, это наша служба, – командир положил руку на плечо оператора.

– У всех сейчас одна служба. Вот и будем делать вы свое дело, а я свое. У меня еще осталась пленка. Дайте только побольше света. Весь, какой есть.

Дышать становилось все труднее. Кровь горячими волнами стучала в висках. В глазах начали рябить мелкие розовые искорки. Люди слабели. Неизвестно откуда в лодку просачивалась вода. Решили: наверх пойдут два самых молодых матроса. Начали готовить все для выхода.

– Теперь я сниму вас, каждого в отдельности, – аппарат застрекотал, – жаль, мало света. Ну, да что-нибудь получится.

Когда все было готово, документы и пленку уложили в резиновый мешок и отдали уходящим.

– Попрощаемся, – моряки обнялись. – Ну, счастливо, прощайте, братцы.

Матросов подняли в камеру, завинтили люк. Только прерывистое свистящее дыхание людей нарушало тишину. Дали воду. Через несколько минут на поверхности моря черными шарами показались две головы. Холодный и чужой берег был близко, но еще ближе и холоднее была морская вода.

В просмотровом зале сидело всего несколько человек.

– Можно начинать? – спросила ассистентка.

– Начинайте, – режиссер закурил и молча взял за локоть сидевшую рядом пожилую женщину.

На вспыхнувшем экране показались чуть запорошенные снегом сопки, подводная лодка, матросы, транспорт. Затемнение…

Прямо в зал с экрана смотрел молодой офицер. Ворот его кителя был расстегнут, капельки пота бусинками блестели на потемневшем лице, тонкая черная струйка крови ниточкой вилась от носа к подбородку. Ему было трудно дышать. Немного помолчав, словно всматриваясь в зал, он начал говорить. И сейчас же из репродуктора раздался голос сидящего в углу с микрофоном преподавателя школы глухонемых… – …Родные мои, все, кто доживет до победы… Мы выполнили свой долг, – моряк перевел дыхание. – …Сын мой, я не знаю, хорошим ли я был отцом, за семь лет я, может быть, просто еще не научился им стать… Но я знаю, что был хорошим сыном… сыном своей Родины… Тебе не в чем упрекнуть меня, ведь я не виноват, что ты остаешься только с мамой… Прощай…

На экране, сменяя друг друга, говорили уже другие. На белом полотне появился совсем молодой матрос. На щеке его чернело масляное пятно. Он тоже что-то говорил и вдруг… улыбнулся. Детской, открытой и немного застенчивой улыбкой…

Режиссер сидел, откинувшись в кресле, обнимая вздрагивающие плечи матери. Все его тело как в лихорадке трясла дрожь. Но теперь он знал, что фильм будет.

Завершающий кадр великого подвига и мужества был найден.

Николай ЛЕОНОВ, Георгий САДОВНИКОВ
МАСТЕР[2]2
  Окончание. Начало в предыдущем выпуске.


[Закрыть]

Рисунки Ю. МАКАРОВА

Глава X. ЕЩЕ О МАРГАСОВЕ

Свои симпатии Леонид сразу отдал Маркову. Тот был энергичным детективом, и на него было любо-дорого посмотреть. Но Михеев был кое в чем прав. Леонид это понял с полуслова.

– Я отправляюсь сейчас же, – сказал он деловито.

– Ни пуха ни пера, сынок, – благословил Михеев.

Это было настолько сентиментально, что Леонид даже не нашелся, что сказать в ответ.

– Спасибо, – на это только его и хватило.

Он взял рабочий адрес Маргасова и сел в маршрутный автобус.

Он вылез на Дорогомиловской и вошел в ворота торговой базы, где работал грузчиком Маргасов.

– Из милиции? – спросил директор базы.

Леонид изобразил на лице крайнюю степень удивления – почему именно из милиции?

– Из милиции потому, что он канул. Нет его, прогульщика, третий день, а то и поболее, – объяснил директор.

– Может, он болен?

– Куда там. Пьет, бездельник. Вся зарплата на дне бутылки, а семья пропадай от голода. Недаром жинка сбежала с дитем в охапке. Если он пьет, кому еще нужна его характеристика? Единственно милиции. Ей он разве и интересен.

– Все-таки я из жилуправления. Он на учете у нас. На квартиру. И тут подходит очередь. Вот мы и смотрим – достоин Маргасов квартиры? – начал было Леонид.

– А как же: достоин вполне. Трудится, понимаете. Такой серьезный мужик, – сказал директор, поднимаясь.

– Маша, ты отстукай товарищу из управления, а я пошел, – сказал директор машинистке.

– А то, что он слабоват на водку… Тут уж все мы грешны, – сказал директор фамильярно, уже находясь в дверях.

– Я сейчас, посидите. У меня почти готово. Только простукать фамилию, и все, – подбодрила машинистка заскучавшего Леонида и достала заготовленный бланк.

Леонид скис – стоило стараться. Заряд изобретательности пропал впустую. Он пошарил по карманам.

– Покурю во дворе.

– Можно и здесь. Я люблю табачный дым. Это очень приятно, – сказала машинистка.

– Надо беречь здоровье. Дышите воздухом почище по возможности, – пожурил Леонид и вышел в коридор.

Бухгалтер находился в самом конце. Здесь можно узнать и кое-что посущественнее, если строго ведется учет. Но прежде он почитал пожелтевшую стенгазету и выбрал еще пару фамилий.

– Из горкома профсоюза, – представился Леонид старшему бухгалтеру.

Тот возился с просторным, как скатерть, разграфленным листом и кивнул не глядя.

– Нас интересует сдельный заработок ваших рабочих. Мы выборочно взяли троих: Иванова, Маргасова и Петрова, – сказал, усаживаясь.

Бухгалтер, так же не глядя, взял свободной рукой на ощупь вначале одну пухлую папку, затем вторую и вручил их посетителю.

Леонид пробежал глазами по нарядам и сверил числа со своим карманным календарем, где дни преступления находились в кружочках Из них четыре совпадали с нарядами, когда Маргасов грузил в поте лица своего, но пятый, день убийства, в нарядах отсутствовал.

Леонид спрятал календарь и занялся зарплатой Маргасова. Денежные дела клиента шли неважно.

– Простите, кто-нибудь из троих должен в кассу взаимопомощи? Ну, скажем, Маргасов, – деликатно спросил Леонид, смиренно давая понять, что он совершает тяжелый поступок, отнимая у бухгалтера бесценное время, и осознает это со стыдом.

– Маргасов? Вот где у нас этот Маргасов, – пробурчал бухгалтер, не поднимая головы, и похлопал себя по шее.

– До свидания, – сказал Леонид.

– Ага, – ответил бухгалтер. – Заходите.

Потом Леонид потолкался во дворе среди грузчиков.

– Может, придет ваш Маргасов. Хочу получить скромный должок, – сказал он им доверительно.

Грузчики сочли его слова за хорошую, но грустную шутку.

– Плакали ваши денежки. Летом туда-сюда, у него что-то водилось, а теперь распростись навсегда. Он тут одолжился у каждого. Не вы один пострадавший. Но поди возьми у запойного, – сказал один из грузчиков, годами постарше.

Леонид еще походил для виду и отправился вон со двора.

– Гражданин, а гражданин! Вы забыли характеристику! – в форточку высунулась машинистка, размахивая листком.

– Спасибо! Я поверил на слово! – крикнул Леонид.

Отсюда он двумя троллейбусами и автобусом добрался до жилья Маргасова и там, во дворе, три часа забивал «козла» в домино с компанией жильцов пенсионеров.

Его партнером был хитрющий дворник. Он уже многое перевидел на своем веку и догадался сразу, что нужно Леониду во дворе, хотя тот изображал из себя случайно забредшего гуляку. Крохотные глазки дворника лукаво сощурились – с намеком, а в остальном он не показывал вида. Только дал слегка понять – а я немного знаю, кто ты такой и что тебе нужно. А Леонид, понимая, что он разоблачен, в свою очередь, делал вид, будто не чувствует этого, и так же упрямо маскировался под праздного парня. И так у них с дворником продолжалась эта скрытая игра.

– Маргасов тут у вас живет… Двоюродный братец моего дружка. Дружок из Сахалина и пишет: как там мой брательник, сходи узнай. Вот оно, письмо. Куда же задевалось? Не пойму, – положив на стол костяшки, Леонид рылся в карманах, активно недоумевая.

А дворник ухмылялся и переспрашивал:

– А ты, значит, дружок его братца?

– Вот-вот, дружок. Старый приятель, еще учились вместе в школе, – твердил Леонид свое, добросовестно придерживаясь формы.

– А он, значит, двоюродный братец дружка? – прикидывался дворник, а сам мигал: не бойся, не выдам. И кивал на двух пенсионеров: ловко мы их водим за нос.

Дворник был его партнером, и они раз за разом делали пенсионеров «козлами». Леониду это надоело давно, но дворник цедил в час по чайной ложке – ему нравилось прикидываться непонимающим.

Наконец Леонид выяснил все, что можно было здесь узнать. Это, в сущности, было подтверждением уже полученных сведений. Маргасов много пьет, в долгах как в шелках с головы до пят, вынес из дому все, что можно было пропить. Летом купил телевизор, но потом и его спустил на барахолке. А где он был в интересующий Леонида день, дворник толком не ведал. Возможно, в вытрезвителе, там у него словно дом родной. Вот это его и беда, а остального такого предосудительного за жильцом пока не замечали. С того времени, как тот вернулся из лагеря.

Сделав «рыбу», Леонид бросил костяшки на стол, сказал:

– Всего доброго, я пошел писать приятелю.

В районном вытрезвителе стоял специфический запах – смесь больницы и пивной. У входа прохаживался молодой капитан.

– У нас тут строгий учет, – сказал он Леониду, – и если ваш Маргасов здесь побывал, то это записано точно.

Леонид уселся за книгу и начал листать. Нашел нужное число и побежал по строчкам глазами. Маргасов был тут как тут. В то самое утро, когда погиб актер, он покоился на жесткой постели.

– Напишите справку, – сказал Леонид, испытывая спортивное волнение.

– Это мы быстренько, – ответил капитан.