Текст книги "Клятва (ЛП)"

Автор книги: Кимберли Дертинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Таким образом, в стенах нашей школы – за исключением времени Клятвы – ему не позволено было говорить.

Он просто смотрел вниз, собирая отбросы.

Он уже был старше, чем Анджелина – шесть, может, семь – с непослушными волосами и мозолями на грязных босых ногах.

Голова его была опущена, и цвет глаз я видеть не могла.

Он остановился рядом, ожидая увидеть, нет ли у нас мусора, который он должен подобрать.

Я взяла свой ланч и достала печенье, которое испекла мама.

Осторожно показала печенье мальчику. убедившись что никто другой не заметил.

Я подняла глаза, надеясь, что он он посмотрит на меня. Но нет.

Когда он приблизился, я придвинула печенье к нему. Так же, как отдала бы ему мусор, оставшийся от ланча.

Любой, кто мог видеть, ничего не заподозрил бы.

Мальчик взял печенье, таким же привычным жестом, как он подбирал ежедневно мусор. А я, ожидала увидеть взволнованность или благодарность, но не получила ничего.

Выражение его лица оставалось пустым, глаза отведены в сторону.

Он был осторожен…и умен.

Похоже, умнее меня.

Я заметила, как, уходя, он сунул печенье в карман, и улыбнулась.

Голос Брук привлёк моё внимание.

– Какого рода доказательство они обнаружили? – спросила она Арона напряженным голосом.

Новости о задержании Шайенн всполошила всех.

К сожалению, Шайенн была не единственной.

Слухи о предательстве короны приживались, зарождаясь, как вирус и распространяясь как чума.

Была объявлена награда для тех, кто донесёт на любого подозреваемого в измене. Это поражало и разлагало умы обычных граждан

Люди сдавали друг друга, выискивали информация на друзей, соседей, даже членов семьи, чтоб снискать расположение королевы.

Доверие стало ценностью, которую позволить себе могли лишь немногие.

А настоящее доказательство – то, которое могло быть действительной уликой, а не мелочной сплетней, – было смертельным.

– Они нашли карты в её владении. Карты. принадлежащие сопротивлению.

Губы Брук сжались, голова поникла.

– Черт возьми.

Но меня это не убедило.

– Как они могут быть уверены. что это карты повстанцев? Кто тебе это сказал?

Арон поднял голову, посмотрев на меня грустными золотистыми глазами.

– Её брат мне сказал. А донес на неё её же собственный отец.

Остаток дня я провела, думая о Шайенн Гудвин.

Что же это значит, если отец сдает собственную дочь? Родитель предает своего ребенка?

Но за себя я, конечно, не беспокоилась.

Мои родители были абсолютно непоколебимы, настолько преданные и надежные, насколько только могут быть родители.

Я была уверена в этом, потому всю мою жизнь они хранили мой секрет.

Но как же остальные? Если восстание будет наростать, и королева будет все также чувствовать себя в опасности? Сколько ещё семей будут продолжать свою жизнь за счёт молодых?

КОРОЛЕВА

Королева Сабара подтянула повыше шкуру, накинутую на колени и расправила её скрючеными пальцами.

Она была слишком стара для холода, её кожа слишком тонка – почти как лист бумаги – а её тощая плоть цеплялась за усталые кости.

Две девушки – служанки вошли в комнату, низко пригибаясь и тихонько разговаривая, чтоб не вспугнуть её.

Это смешно, подумала она.

Она была стара, но не пуглива.

Одна из девушек – новенькая – по глупости потянулась к выключателю на стене, от которого загорались электрические лампочки наверху.

Другая девушка остановила ее как раз вовремя, сжав пальцами её запястье прежде, чем та могла сделать ошибку.

Было ясно, что она служила не достаточно долго, чтобы знать, что королева терпеть не могла яркий свет электрических лампочек, что она скорее предпочла свет от свечей.

Сабара внимательно следила за парой своим, как всегда острым, взглядом, пока они подкидывали в огонь дрова и поддерживали пламя.

Через мгновение она повернулась и пристально посмотрела через стеклянную стену, выходящую на зеленые лужайки ее усадьбы.

Ей было много о чем подумать, на сердце было тяжело, на нем лежало бремя страны в смуте…её страны.

Она постоянно размышляла о том, что же будет с престолом, если повстанцы не будут остановлены в ближайшее время.

Они уже и так наносят слишком большой ущерб, и её просто разрывало изнутри от боли при виде того, что они сделали с её землями и её подданными.

Хотела бы она знать, сколько же ещё сможет выдержать старая женщина.

Но еще раз напомнила себе, что у неё нет выбора.

Если бы на горизонте появилась бы другая, которая могла занять её место, она бы с удовольствием отошла бы в сторону.

Но заменить её неким – такова горькая правда.

Это тело подвело ее, и она проклинала его за то, что дало ей лишь одного наследника, и тот был сыном.

Одного никчемногоо мальчишку.

Тогда она молча прокляла своего единственного сына, чье семя было более плодовитым, чем ее собственное, но все же среди детей не было ни одной девочки.

Дурачьё, все они.

Слабые и не имеющие навыков, требующихся, чтобы управлять страной…неспособные предоставить то, что ей было нужно.

Если бы только слухи из прошлого подтвердились.

Если бы только она могла найти ту Единственную, выжившую, чтобы занять трон, пропавшую наследницу, которая могла стать ее приемницей.

Но даже если бы такая девочка действительно существовала, то королева должна была бы найти ее первой.

Прежде, чем враги смогли бы добраться до нее.

До тех пор, или пока не родился другой подходящий ребенок, она должна остаться у власти.

Должна оставаться в живых.

Она пристально разглядывала слуг, пока те выполняли работу, ни разу не бросив даже взгляда в направлении их королевы.

Они осознавали свое место в этом мире.

Когда ее главный советник ворвался в двери, он лишь на мгновенье привлек их внимание.

Сабара наблюдала, как он бросился вперед и низко поклонился, нетерпеливо ожидая, пока она даст разрешение снова подняться.

Она уставилась на его макушку и тянула время дольше, чем было необходимо, зная, что это доставляет ему неудобства, зная, что возраст причиняет его спине боль.

Наконец, она откашлялась.

– В чем дело, Бакстер? – растягивая слова проговорила она, тем самым подавая ему сигнал, что можно, наконец, выпрямиться.

Он бросил подозрительный взгляд в сторону прислуги, находящейся в комнате. Две пары глаз уставились в ответ.

Но, как только его слова приняли ритм Королевского языка, взгляд этих глаз метнулся вниз, прирос к полу под их ногами.

– Генерал Арноф собрал свои отряды у восточной границы. Если Королева Елена захочет примкнуть к повстанцам, её ожидает борьба. И пролитая кровь будет на её совести.

Он замолчал, но лишь для того, чтоб перевести дыхание, и продолжил.

– Но боюсь, у нас есть неприятности покрупнее.

Под внешней холодностью королева закипала от гнева.

Она не должна заниматься этим!

Она не должна выслушивать рапорты о войне, или решать, чьи отряды пойдут на бойню следующими, или гадать, как скоро повстанческие группировки займут её дворец.

Всеми этими проблемами должна заниматься новая правительница, а не дряхлая старуха.

Она посмотрела на горничную – на новенькую – и вдруг ей захотелось, чтобы девушка подняла глаза. Именно сейчас, когда ведется речь на языке, стоящем над её собственным. Осмелившись нарушить не только правила этикета, но и закон.

Девушка работала в королевской обслуге всего пару недель, но этого хватило, чтоб быть замеченной, и чтобы понять, что королева не из тех, кто прощает.

Так что она и не подумывала поднять взгляд, пристально разглядывая свои ноги.

– Ну, что стряслось? Выкладывай, зачем явился, – потребовала Сабара, зная, что он не потревожил бы её понапрасну.

Её глаза оставались прикованными к девушке.

– Ваша Светлость, – раболепно склонив голову, произнес Бакстер.

Ему было невдомёк, что внимание королевы сосредоточено не на нем.

– Восстание набирает силу. Мы думаем, их количество увеличилось вдвое, а может даже втрое. Прошлой ночью они напали на поезд, следующий между Югом3 и Севером5. Это был последний торговый путь между севером и югом, и это означает, что ещё большее количество крестьян двинется в города в поисках продовольствия. Понадобятся недели для того, чтобы…

Прежде, чем Бакстер успел закончить фразу, Сабара вскочила на ноги и теперь стояла на помосте, сверля его глазами сверху.

– Да эти повстанцы просто-напросто отбросы! Деревенщина! И ты заявляешь мне, что целая армия солдат не в состоянии усмирить их?”

И в этот момент горничная совершила роковую ошибку.

Она шевельнула головой. Всего на какой-то миллиметр.

Её движение было едва уловимо, но глаза…её взгляд метнулся вверх при словах королевы.

Словах, которые она не могла осмыслить, и которые запрещено было знать.

Королева наблюдала за ней.

Губы Сабары вытянулись в жесткую линию, дыхание стало прерывистым.

Она буквально задрожала от волнения, которое едва сдерживала.

Она ждала этого.

Бакстер, должно быть, сообразил, что что-то происходит. Застыл, наблюдая, как его королева медленно подняла руку вверх, подавая сигнал стражникам, стоящим у дверей.

Девушка казалась слишком ошеломленной, чтоб предпринять что-либо, и лишь смотрела, как зверь, попавшийся на глаза охотнику.

Сабара загнала её в угол.

Она подумывала собственноручно разделаться с девчонкой, и кончики пальцев начало пощипывать по мере того как её рука сворачивалась в многозначительный кулак.

Будь она более молодой – более сильной – это далось бы ей без труда, простое сжатие кулака.

Девушка умерла бы в считанные секунды.

Но, будучи такой, как сейчас, она знала, что не может позволить себе тратить энергию, это дорого ей обойдется. Поэтому она разжала пальцы и, щелкнув ими, указала на обреченную горничную.

– На виселицу её! – скомандовала она, переключаясь на Англайский, чтоб все присутствующие смогли понять.

Плечи королевы были напряжены, голова высоко поднята.

Стражники прошагали к девушке, которая даже не подумала сопротивляться им, или, хотя бы, просить о помиловании.

Она понимала, какой проступок совершила.

Она знала о наказании.

Королева смотрела, как мужчины конвоируют девушку из комнаты.

Настолько живой она не чувствовала себя целую вечность.

Она только что открыла для себя новое развлечение.

2

Я нагнулась поднять вилку, создавшую небольшой грохот с тихим лязгом падая на пол, и застенчиво улыбнулась мужчине, одиноко сидящему за столом.

– Я принесу вам чистую, – сказала я, поднимая с пола вилку вместо него.

Он ответил улыбкой, которая, к удивлению, тронула и его глаза.

Искренность была редким явлением, когда речь шла о ком-нибудь из класса Консулов.

Полагаю, меня это обрадовало.

По крайней мере, не придется облизывать его вилку, подумала я, ухмыляясь Бруклинн, мимо которой как раз проходила.

Брук тащила из кухни корзину, наполненную свежеиспеченным хлебом.

– Видела парней за шестым столиком? – подмигнула она мне.

– Надеюсь, получиться заработать приличные чаевые.

Брук всем говорила, что единственная причина, по которой она работает на моих родителей в нашем ресторане, а не в мясной лавке своего отца, – это чаевые, но я-то знала истинную причину.

С тех пор, как её мать умерла, Брук использовала любой повод, лишь бы при любой возможности подальше держаться от своего дома и семейного бизнеса.

Работая сверхурочно, она нашла простой и удобный способ, избегать болезненных воспоминаний и отца, которому было всё равно есть она на свете или нет.

Вне зависимости от причин, мне нравилась, что она была рядом.

Я глянула через плечо на трех мужчин, которые сгрудились в угловой кабинки.

Двое из них – им явно было тесно за столом, за которым сидели – пожирали Бруклинн голодными глазами.

На неё так смотрело большинство мужчин.

Я приподняла брови.

– Думаю, тебе не составит труда заполучить от них чаевые, Брук.

В ответ она нахмурилась.

– Да, вот только, кажется, я не могу привлечь внимание самого симпатичного.

Я поняла, кого она имеет в виду.

Третий мужчина был помоложе остальных и несколько меньше. Ему, казалось, надоели его сотоварищи и всё окружение в целом.

Брук не нравилось, когда на неё не обращали внимания и она не собиралась вот так просто сдаваться.

В глазах появился озорной блеск.

– Думаю, мне придется вернуться к их столику и очаровать его.

Я покачала головой, хватая чистую вилку для человека, сидевшего за моим столиком.

У меня не было никаких сомнений, что к концу смены карманы Брук будут полны.

Вернувшись с чистым столовым прибором, я почувствовала, как сердце забилось быстрее, а щеки вспыхнули.

Оказалось, что мужчина из класса Консулов все-таки обедал не один, и в мое отсутствие к нему присоединилась его семья.

Я сразу же узнала девушку, сидящую рядом с ним. Полагаю это была его дочь.

Девушка из Академии, с которой я сталкивалась почти каждое утро.

Та девушка, которая получала какое-то извращенное удовольствие, издеваясь надо мной и моими друзьями, когда мы проходили мимо: Сидни.

И вот она, все еще в своей униформе, напоминая мне, что её жизнь полна привилегий, и ей не нужно после школы мчаться в ресторан её родителей, чтоб целый вечер там пахать.

Внезапно я пожалела, что не поплевала на все вилки.

У меня было огромное желание развернуться и найти повод отвертеться от работы сегодня вечером, сказать отцу, что я больна, чтоб уйти домой.

Вместо этого я выдавила из себя мою лучшую фальшивую улыбку – ту, которая точно не тронула моих глаз – и сосредоточилась на том, что бы не споткнуться о собственные ноги в то время пока шествовала оставшуюся часть пути к столику.

Я заменила вилку и окинула взглядом всю Консульскую семью, сидевшую передо мной во всем её великолепии: мать, выглядевшая манерно и профессионально; любящий отец; и дочь, прихотям которой безмерно потакали.

Я старалась не задерживаться на каждом из них слишком долго.

Я не предоставила Сидни удовольствия понять, что узнала её, хотя была уверенна, что она меня узнала.

– Могу я предложить вам чего-нибудь выпить? – спросила я, с облегчением осознавая, что дрожь, которую чувствовала, не коснулась голоса.

Это был хороший знак.

Я не хотела нервничать.

Как раз наоборот.

Я сталкивалась с этими надменными детьми каждый день в течение двенадцати последних лет, и устала притворяться, что не слышу презрения в их голосах.

Или не понимаю их слов.

Сидни не потрудилось ответить мне напрямую, и от этого кожа моя стала зудеть прям до костей, в местах, где я куда я никогда не смогла добраться.

Она посмотрела на мать, одетую в костюм безукоризненно белого цвета – цвета, который редко увидишь на людях класса Торговцев.

Он был такой непрактичный, такой маркий.

Она, наверняка, была доктором, или адвокатом, а может даже и политиком.

В тот момент как Сидни открыла рот, чтобы передать слова своей матери, все вокруг меня завибрировало. Это знакомое предупреждение о том, что я не должна понимать о чем они говорят.

– Скажи ей, что я буду только воду.

Я почувствовала, как взгляд Сидни упал на меня.

– Нет, постой! Сначала узнай, чистая ли у них вода.

Мягкий диалект чужого языка скользил с её языка и приторно касался моих ушей.

Пока они говорили между собой, мой взгляд был устремлен вниз.

– Спасибо, – ответила женщина, её голос утратил елейное звучание как только она переключилась вновь на Англайский, обращаясь ко мне.

– Мы будем пить только воду.

Я подняла голову как только услышала общепринятый язык.

– Я дам вам несколько минут ознакомиться с меню, – ответила я так безучасно, как только смогла, стараясь скопировать дипломатический тон матери.

Сто процентов политик, подумала я.

– Я вернусь с вашими напитками.

Я пряталась за барной стойкой, нарочно растягивала время, медленно разливая воду по трем стаканам.

Мне так сильно хотелось добавить в их напитки какой-нибудь гадости, но я знала, что у отца остановится сердце в груди, если он застукает меня за этим занятием, а я не хотела быть ответственной за вдовство матери, или сделать сестру безотцовщиной.

Я рассматривала силу противиться этому как знак огромнейшей силы воли, и была более чем горда собой.

Несколько раз вздохнула, пока окидывала взглядом ресторан.

Я подумывала попросить Брук поменяться столиками, всего разочек, но знала, что это будет расценено как оскорбление для Консульской семьи за моим столиком.

И Брук была крайне довольна своим столиком – мужчины, с которыми можно пофлиртовать и которым можно польстить в надежде получения чаевых.

Кроме того, она ненавидела Консульских детей так же, как я.

Она бы ненавидела их ещё больше, если бы понимала, о чем те говорят.

Когда поняла, что выбора нет, я собрала стаканы и направилась к столику.

– Вы уже решили, что желаете заказать? – спросила я на ровном Англайском.

И вновь Сидни не позаботилась о том, чтоб прикрыть свой язвительный тон, и моя собраность стала улетучиваться.

– Я хотела бы поесть где-нибудь в другом месте. Не понимаю, почему мы не можем где-нибудь поесть еще…

Она подняла глаза, прежде чем я успела отвести взгляд и мы какое-то мгновение смотрели друг другу в глаза.

– …Как подло.

Мои щеки пылали и пыталась заставить себя отвести взгляд, но не могла.

Так полагалось.

Это называлось почтением.

И таков был закон.

Она обращалась не ко мне, мне даже не полагалось понять, о чем она говорит.

Но я поняла.

Мои руки тряслись, когда я ставила стаканы на стол.

Вода выплеснулась через края, брызги попали на пламя свечи, заставив её зашипеть.

Сидни театрально взвизгнула и вскочила со стула, словноо я выплеснула всю воду ей в лицо.

Она уставилась на меня, открыв рот от изумления. Переведя взгляд ниже я увидела маленькие капли воды на её белоснежной блузке.

– Идиотка! – взвизгнула она, и на этот раз я её прекрасно поняла.

Все поняли.

– Она посмотрела на меня, – обвинительным тоном произнесла она, делая свое заявление не мне, а обо мне таким громким голосом, что весь ресторан мог слышать.

– Вы видели? Она посмотрела на меня в тот момент, когда я говорила на Термани!

Её отец – мужчина с улыбающимися глазами – пытался успокоить её, перейдя для этого на Консульский язык Термани.

– Сидни, успокойся…

– Не успокаивай меня, эта кретинка чуть не набросилась на меня! Необходимо что-то предпринять.

Она нарушила закон.

Я не могу поверить, что ты не взбешен.

Не могу поверить, что ты до сих пор не потребовал повешанья.

Она промокнула практически незаметные следы брызг салфеткой.

– Мама, сделай же что-нибудь! Скажи им, что эта. эта дебилка должна быть арестована!

На этот раз, я действительно уставилась вниз, притворяясь, что не слышу всего того, что она наговорила об мне. Многое из этого вообще никогда не должно быть произнесено вслух ни на одном языке.

Меня буквально парализовало от паники, горло сжалось.

Не поднимая головы, одними глазами я бросила быстрый взгляд вокруг.

Уставившись на меня, оцепенев стояла Бруклинн, а за её спиной все три мужчины наблюдали за мной.

На мгновенье я встретилась взглядом с третьим мужчиной – с тем самым, внимание которого намеревалась добиться Брук.

Его глаза были темными и настойчивыми, сосредоточенными исключительно на мне. Он поддался вперед и выглядел теперь крайне заинтересованным.

Я поморщилась, когда услышала, как сквозь кухонные двери, чтоб увидеть, из-за чего весь шум, вбегает отец.

Посмотрела в его сторону, и отшатнулась, встретившись с ним взглядом. Знаю, я допустила ошибку.

Смертельную.

– Извините, – вслух сказала я, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Что там произошло? – Спросила Брук, подбегая ко мне и сжимая мою руку так крепко, что кровь в пальцах перестала циркулировать.

– О чем она говорила? Ты ведь не посмотрела, правда же? – Я смотрела на неё, не в силах ни сказать, ни вздохнуть.

Застывшая.

Я слышала как внутри ресторана говорит мать девушки, её голос спокойный и ровный – очень дипломатично.

Мой отец хранил молчание и остальные звуки в ресторане стихли.

Я хотела услышать, о чем она говорит, но закрытые двери – и кровь, шумящая в ушах – делали это невозможным.

Глядя на меня широко распахнутыми глазами, ища ответы на моем лице, Брук сжала руку еще сильнее

Внезапно женщина замолчала, и мы обе выжидательно повернулись в сторону дверей.

Молчание затянулась, и мне стало казаться, что сердце вот-вот разорвется.

Каждый удар приносил боль, а я пыталась убедить себя, что этого не происходит, что я не совершила только-что роковой промашки.

Я ни в коем случае не должна была забывать..

Мои родители так упорно старались научить меня, намертво вложить в мою голову важность никогда и ни за что не путать один язык с другим.

И никогда, ни при каких условиях не нарушать правил.

И вот она я.

Жду, умру или нет.

Пальцы Брук переплелись с моими, когда с размахом открылась и появился отец. Он сурово посмотрел на нас, потом его глаза скользнули вниз на наши руки.

Моя мать забрала Анджелину наружу до вынесения приговора, каким бы он ни был.

Она не хотела слушать обсуждение.

– Ну.

выдохнув, сжатым голосом проговорила Брук.

– Что она сказала? Что они решили? – Её ногти впились в мою ладонь.

Отец не отрываясь смотрел на меня, и я могла практически услышать его осуждающие мысли и почувствовать его разочарование.

Но его взгляд точно не был тем взглядом, которым смотрят на кого-то идущего на виселицу. Узел в моей груди ослаб.

– Они не донесут на тебя, – сказал он голосом, лишенным всяких эмоций, и мне подумалось, осознавал ли он, что все ещё говорит на Англайском.

– Они полагают, что девушка могла ошибиться, что она просто расстроилась из-за того, что ты пролила воду —

– Но я не —

Его взгляд остановил мои попытки защитить себя.

Его взгляд как бы говорил: не смей мне лгать.

И он был прав.

Я затихла, ожидая, что же будет дальше.

– Чарлина, тебе повезло.

В этот раз никто не догадался… – Тут он взглянул на Бруклинн и теперь настал его черед резко замолчать.

Бруклинн ничего не знала о моих способностях.

Наконец он вздохнул, и когда заговорил снова, на этот раз на Парсонском, его голос смягчился.

– Вы должны быть осторожны, девочки.

И, хотя он обращался к нам обеим, я знала, что его слова были адресованы мне.

– Всегда будьте осторожны.

– Ну же, это первый клуб о котором мы услышали за недели.

Думаю, не стоит упускать шанса сходить туда.

Я только закончила убирать последний из столиков и была порядком измотана, но знала, что жаловаться не стоит.

Я работала тяжело, но родителям доставалось ещё больше – от рассвета до захода солнца – никогда не жалуясь на усталость, хотя я видела, как она отпечатывается в новых морщинах на лице матери, и на том, каким обеспокоенным выглядел каждый день отец.

– Я не знаю, Брук, клуб-последнее место, куда бы мне хотелось сегодня пойти.

И потом, где ты услышала об этом месте? -

– От тех парней.

С шестого столика.

Они дали мне адрес и сказали, чтоб взяла тебя с собой. -

Она приподняла брови.

– Они спрашивали о тебе, или, по крайней мере, один из них.

По-моему, ты ему вроде как понравилась. -

– Или, может, ему просто стало жаль меня, после того, как меня чуть было не вздернули.

По тому как Брук напряглась я поняла, что ещё, наверное, рановато шутить о случившемся.

Было очевидно, что ей абсолютно не смешно.

– Думаю, будет лучше, если я просто пойду домой, – сказала я, меняя тему разговора.

– Мой отец серьезно зол на меня.

Но Брук была настроена решительно.

– Ещё рано, и потом, сегодня ты можешь заночевать у меня.

Так он не узнает, что ты куда-то ходила.

И ещё, это даст ему шанс остыть.

Глядя на меня, она широко распахнула глаза. Подобный фокус Брук проделывала с сотнями мужчин.

– Мы побудем там какое-то время и, если ты не захочешь оставаться, сразу же уйдем.

Я бросила свое занятие и, положив руки на бедра, практически вынудила её посмотреть мне в глаза и так нагло соврать.

– Так я тебе и поверила.

– Мы сразу же уйдем. Клянусь тебе.

Я сжала губы, хоть уже и чувствовала, что уступлю и спросила:

– А как насчет Арона? Он идет? – и, конечно же, ответ тоже уже знала.

Бруклинн никогда не звала Арона с нами.

Она тут же закатила глаза, будто я спросила какую-то глупость.

– Знаешь, Чарли, в клубах и без него полно парней.

Кроме того, Коротышка там становится каким-то дерганым и всё время норовит защитить нас от кого бы то ни было.

Пока мы убирались, дверь между кухней и обеденным залом была открыта.

В дверном проеме появился отец и я поймала на себе его тяжелый взгляд.

Он как-будто прижимал меня к земле, напоминая одним только взглядом, что я облажалась.

Когда он опять вышел, исчезая в глубине кухни, я посмотрела на Брук.

– Ладно, – проворчала я, решив, что может Брук и права и отцу действительно нужно время чтоб остыть.

– Я пойду.