Текст книги "Всего лишь похороны (СИ)"

Автор книги: Ким Сатарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Ким Сатарин
Всего лишь похороны

– Институт. Следующая остановка конечная, Николаевское шоссе. – Объявление водителя несколько отвлекло меня от дорожного бездумья и я осмотрел опустевший троллейбус. Пассажиры покидали салон, выходя на пронизывающий зимний ветер. Институт Огнеупорных Материалов – так он назывался в социалистическом прошлом – располагался на окраине города. За ним начиналось уже чистое поле. Сейчас Институт прекратил свое существование, а в его трех корпусах расположились многочисленные организации, от ритуальных услуг до бюро знакомств. Впрочем, одна из лабораторий в подвале по-прежнему занималась огнеупорными материалами с результативностью не меньшей, чем некогда весь институт.

Несколько пенсионеров обоего пола с рюкзаками неодобрительно рассматривали мой костюм и лыжи. В их взглядах явственно читалось презрение к взрослому мужику, направляющемуся с утра рабочего дня на лыжную прогулку. Кроме них в салоне оставался лишь молодой парень в легкой курточке и без шапки. Юнец промерз настолько, что его уже совершенно не интересовало окружающее. Кондуктор на переднем сидении пересчитывала выручку. Троллейбус повернул возле автозаправочной станции на кольцо и остановился. Юнец выскочил и побежал в сторону заправки, где находился магазин и еще несколько ремонтных боксов. Пенсионеры выстроились в цепочку и зашагали вдоль уходящего к горизонту Николаевского шоссе. Я с лыжами на плече пристроился за ними.

Шоссе, обрамленное двумя узкими полосами посадок, в этот час пустовало. Пенсионеры держались левой стороны, потому что слева километра на два тянулись Николаевские дачи. А справа, за металлической оградой, располагались Николаевские сады. Название, конечно, народное. Официально это были земли совхоза имени чего-то там – сразу и не вспомнишь.

Прошагав за пенсионерами метров сто, я пересек шоссе и через открытые по зимнему времени ворота вошел на огороженную территорию. Здесь любители зимнего спорта проложили затейливо извивающуюся лыжню. Квадраты яблонь, груш, ягодных кустарников разделялись между собой лесополосами. Вот по этим полосам и тянулась лыжня, образуя петли разного размера. Желающий мог пробежать и два, и пять, и все десять километров, не покидая садов.

Встав на лыжи, я неспешным шагом пошел вдоль ограды. Лыжами я занимаюсь для себя. Потому мне нет необходимости отмерять дистанцию и фиксировать время ее прохождения. В то же время я с детства привык передвигаться по лыжне спортивным, а не прогулочным шагом. Сейчас разогреюсь немного, сниму из-под лыжной куртки свитер, положу его в рюкзак – и тогда уже пойду настоящим, размашистым и скользящим ходом.

Низкие тучи наползали с севера, вскоре надежно закрыв солнце. В воздухе порхали одиночные снежинки. Здесь, в лесополосе, ветер не был сильным. Но его хватало, чтобы относить в сторону звуки проезжающих по шоссе машин. Меня окутала тишина, в которой шум собственного дыхания внезапно показался оглушительным.

Я обогнал его возле северных ворот. Костюм, как у меня, а вот рюкзак – в три раза больше. Лыжник он, сразу видно, аховый. Не скользит на лыжах за счет согласованного толчка ногами и палками, а просто переставляет ноги. Энергии тратит много, а скорости нет. Оглянувшись, он сразу остановился, поджидая меня. Круглое потное лицо раскраснелось, перчатки он снял.

– Простите, не подскажете, как мне добраться до Александровки?

Вопрос, скажу честно, поставил меня в тупик. Через северные ворота многие лыжники, и я в их числе, выезжали к Слепому оврагу, покататься на его склонах. Ниже по оврагу, у верхних прудов, находился дом отдыха. Зимой его отдыхающие главным образом катались на лыжах, прокладывая в лесу за Слепым оврагом трассы, ведомые только им. Я, во всяком случае, никогда там не катался. А за лесом и располагались поля ныне сгинувшей Александровки.

Деревня обезлюдела еще в начале восьмидесятых, а к двухтысячному году от домов остались только заросшие бурьяном холмики. Известна же она была широко, как место появления НЛО. Летающие тарелки видели там за последние пятнадцать лет трижды. Причем наблюдали их подолгу и сразу множество людей. Местные уфологи утверждали, что на самом деле инопланетяне посещали Александровку намного чаще, только свидетели оказывались либо пьяны в стельку, либо не обращали на летающие по небу светящиеся предметы внимания.

– Пойдете вот по этой лыжне через поле. Пересечете Слепой овраг и лес за ним. От опушки увидите место, где раньше была деревня. Сам я там не был, поэтому лучше объяснить не смогу.

Я стоял возле встреченного лыжника, прекрасно понимая, что мои объяснения мало чем ему помогут. Судя по всему, снег и лыжи равно были для него в диковинку. Я представил себе, как этот тюлень попытается спуститься по склону оврага и мне стало не по себе.

– Простите, а Вам зачем туда? – спросил я, в душе проклиная свое желание помочь.

Я уже чувствовал, что намеченная прогулка с катанием в Слепом овраге становится несколько менее вероятной.

– Женя, – протянул руку без перчатки тюлень.

Пришлось снять перчатку и протянуть свою руку:

– Федор.

– Простите, Федор, у Вас какое образование?

– Провинциальный пединститут, физмат. Но я уже много лет обслуживаю медицинскую аппаратуру.

Тюлень Женя обрадовался:

– Прекрасно. Тогда я скажу, что собираюсь замерять потенциал градиента электрических полей границы наст-воздух возле Александровки. У меня все оборудование с собой. – Он похлопал рукой по рюкзаку. – Федор, а Вы просто так катаетесь? Не проводите меня? Вы на лыжах хорошо ходите…

– Я на севере вырос, – машинально ответил я, прикидывая, как добраться до Александровки, – на Урале. Там зимы длинные.

– А я в Краснодарском крае. На лыжах катался только у тетки под Ленинградом, в детстве.

Женя перевел дух и вопросительно посмотрел на меня.

Так я и согласился. Собственно, что мне? Покататься в овраге я мог в любой день – я, как-никак в отпуске, а в лес за оврагом я не заходил ни разу. Судя по карте, он тянулся всего километра на три. Только прямых дорог там быть не могло.

Сначала я шел впереди. Не быстро. В основном, чтобы продемонстрировать Жене технику лыжного хода. Лучше потерять час времени на обучение, чем дождаться, что твой спутник совершенно выбьется из сил. Но к оврагу я все же подошел раньше и успел скатиться со своей обычной горки. Внизу встретил еще крепкого пенсионера, который тоже предпочитал активный отдых, но и он не знал кратчайшей дороги через лес.

Против всех ожиданий, Женя довольно уверенно спустился в овраг со склона. А вот на подъеме попросил передышки.

– Снег есть не надо, даже если горло пересохло, – произнес я назидательно. – Легко можно простудиться.

Тюлень покорно кивнул. Мы стояли под кронами сосен. Здесь ветра не было и я не стал читать нравоучений, когда мой спутник снял шапку.

– Федор, а Вы верите в НЛО? Тарелки, маленькие зеленые человечки, похищения землян?

– Глупости, – сердито отрезал я.

Разговор на эту тему меня совершенно не устраивал. Хочет Женя мерить потенциалы – пусть меряет, это наука. А уфологические бредни меня не интересовали.

– А Вы не задумывались, как можно иначе объяснить светящиеся огни, прекращение работы приборов, геопатогенные зоны? Это – в воздухе. А в воде акустические образования – квакеры, светящиеся полосы, ромбы и колеса. Сейсмологи тоже предполагают наличие в земной коре неких образований, способных передвигаться с огромной скоростью и подавать акустические сигналы. Это все не рассказы праздных прохожих. Зафиксированы достоверные показания приборов, а свидетели, как правило, люди трезвые и наблюдательные.

– Я никак это не объясняю. А Вы?

Отдышавшийся Евгений поведал мне целую гипотезу. Он считал, что неведомые существа, имеющие электромагнитную природу, обитают на границах сред. Границ таких довольно много. Воздух-земля, воздух-вода, воздух-лед, воздух-пламя. И соответственно: вода-земля, вода-лед, вода-пламя, пламя-лед, лед-земля. На границах сред, это я знал и без его разъяснений, всегда возникают микроскопические зоны переноса энергии. А где есть перенос, должно быть и рассеяние, и эту энергию, по крайней мере теоретически, можно использовать для существования устойчивых систем.

– Не получится, – возразил я, – обязательно должен быть материальный носитель хотя бы для части функций такого существа.

Тюлень согласился.

– Потому границы газовых и плазменных фаз не подходят. Вода может нести твердые микрочастицы, а твердые фазы полностью состоят из них. Наши предполагаемые существа, я называю их плоскуны, преимущественно используют землю или лед в качестве твердой фазы. Они не обмениваются твердыми частицами с внешней средой, как это делают белковые системы. Плоскуны изменяют энергетические и информационные характеристики молекул, а сами молекулы при этом пространственного положения не меняют.

Мне показалось, я его понял. Мне в голову пришла следующая аналогия: по городской улице ночью ползет луч прожектора. На свету появляются фонарные столбы, стены домов, помойки, люки колодцев, даже люди. И все они на некоторое время приобретают видимость, а затем вновь тают во тьме. Ни дома, ни люди не теряют при этом своих молекул. Их внешние атомы на некоторое время становятся чуть более энергичными – и только. Со стороны же пятно прожекторного луча кажется живым существом, способным передвигаться.

Если учесть, что попавшие в луч люди отворачиваются и закрывают руками глаза, можно сделать вывод, что луч взаимодействует с людьми. Попавшие в луч предметы, в свою очередь, меняют очертания светового пятна. Прямо двухстороннее взаимодействие получается.

Следующий час мы не разговаривали. Окружавший нас лес прямо-таки давил своей тишиной. Женя, по моему настоянию, шел первым, держа посильную скорость. Я выбирал дорогу, хотя, прямо скажем, особого выбора не было. На уходящей в лес лыжне нам встретились всего две развилки. И в обоих случаях выбор оказался достаточно очевиден.

Возле опушки мы остановились.

– Почему Александровка? – переспросил Женя, вытаскивая из рюкзака странный прибор, – Да потому что там с давних пор отмечалась активность плоскунов. Я даже хроники девятнадцатого века просматривал. Тогда народ здесь жил кучно, свидетельских показаний – море. Только в те времена все оптические явления не на инопланетян списывали, а на нечистую силу.

– А плоскуны, они что, чистая сила? – спросил я рассматривая прибор в руках у тюленя.

Посмотреть было на что. Ящик размером с сигаретный блок, снизу ручка. По одной длинной стороне располагалось два окуляра, как у бинокля. С противоположной стороны окуляров было не менее десятка – и все разные. Со стеклами, с перфорированной пластмассовой пластиной, закрытые открывающейся и закрывающейся диафрагмой, сплошь закрытые медью, вообще не закрытые… На ручке виднелся рычажок, который Женя передвигал указательным пальцем, глядя в окуляры на расстилающееся перед нами снежное поле.

– Плоскуны, пожалуй, сила чистая. Не по морали своей, а по физике. Они не любят присутствия живых существ, особенно теплокровных. Наши биополя буквально рвут их энергоинформационную матрицу. По плоскуну что слон пройдет, что мышь пробежит – ему равно плохо придется. Большой еще переживет, а малому конец.

Он протянул прибор мне:

– Посмотрите, я уже настроился. Зеленое – это их лежбище.

В окулярах прибора снег выглядел кроваво-красным, стволы деревьев – синими, а возле горизонта зеленел небольшой ромбик.

– Километра два будет, – прикинул я расстояние, – лучше идти не напрямик, а по лесополосе слева. Там ветра нет. А Вы не боитесь, что мы разорвем искомых плоскунов?

Евгений, убирая прибор в рюкзак, помотал головой.

– В этом месте их не потопчешь. Есть на Земле места, где местные электромагнитные поля не сочетаются с биополями млекопитающих. Они их гасят. Не полностью, конечно, но в таких местах мы для плоскунов не опасны. Зато они опасны для нас. Не смертельны, но длительное взаимодействие с их полями в таких местах вредно сказывается на здоровье. Психика реагирует первой: тревога, стремление уйти. Люди там не селятся.

Я хотел было спросить, как же Александровка, но потом сообразил, что до бывшей деревни от лежбища больше километра, а между ними – кладбище и небольшой овражек.

– А НЛО к плоскунам какое отношение имеет? Оно же летает, а плоскуны привязаны к твердой фазе.

Евгений что-то ответил, но я слов не разобрал. Он вновь отстал, хотя я шел по снежной целине первым, прокладывая лыжню. Пришлось подождать его и повторить вопрос.

– Я ответа не знаю, – признался ученый, вытирая потное лицо лыжной шапкой. – Родилась тут у меня одна версия, но все коллеги сочли ее совершенно сумасшедшей. Мне представляется, что плоскуны способны проецировать электромагнитные и акустические образы в объемное пространство. В небо, в глубь воды, в толщу земли. Туда, куда им самим не добраться. Можете считать это поминальным салютом или театральным представлением – как больше нравится. В общем, для появления наблюдаемого эффекта НЛО потребуется скопление изрядного числа плоскунов.

Я немного задумался, прикидывая энергетические параметры процесса. Даже если предположить что плоскун с невероятной эффективностью собирает энергию на границе фаз, и способен ее запасать, получалось, что для создания образа летающей тарелки требуется участие плоскунов, занимающих целые гектары поверхности. А как же световые полосы и квакеры в море? Там твердая поверхность находится в километрах внизу.

Женя имел свою точку зрения и на этот случай. Он полагал, что в морях, богатых жизнью, на поверхности воды собирается столько живых организмов, что плоскуны способны использовать их, как твердую фазу. Биополя водорослей и планктона, с его точки зрения, плоскунам не вредили. А может быть, и в морях имелись особые зоны, подавляющие биополя, и плоскуны обитали преимущественно в этих зонах.

Мы уже прошли необходимое расстояние вдоль лесополосы и Женя вновь глянул в свой прибор. Пощелкал рычажком, настраиваясь, и протянул его мне. Отсюда лежбище выглядело неровным зеленым пятном, отдаленно напоминающим ромб. Никаких деталей разглядеть не удавалось.

– А где плоскуны?

– Их ни один преобразователь не показывает. Сейчас можно видеть уровень электростатики на поверхности. На лежбище другая структура снега, там всегда наст.

– Тогда там может и не быть плоскунов? – предположил я, – Кстати, а какого они размера?

– Плоскуны на лежбище обязательно будут, – заявил Евгений, – увидеть их мы пока не в состоянии, а услышать сможем.

Он похлопал по рюкзаку, намекая, что нужные приборы находятся там. О размерах же плоскунов исследователь ничего определенного не знал. Расчеты давали цифры от пяти метров в поперечнике для снежно-ледяного покрова до двух сотен метров для песчаных пустынь. Для морских плоскунов ученый допускал размерность до полукилометра.

Теперь я прокладывал лыжню, поминутно поглядывая в окуляры. На обычный взгляд лежбище ничем не отличалось от обычной заснеженной равнины. Подойдя на расстояние трех метров, я убедился, что исследователь прав. Структура снега впереди явно отличалась: гладкая, блестящая, отливающая желтизной поверхность выглядела неприятно. Евгений аккуратно опустил рюкзак в снег и извлек из него маленькую палатку. Он быстро поставил ее, откинул полог и принялся выкладывать на пол палатки свои приборы.

– Спасибо Вам, Федор. Дальше я сам справлюсь. Если Вам интересно, посидите в палатке.

Конечно, бросить все и уйти я не мог. Кто бы смог на моем месте? Я предложил исследователю свою помощь и некоторое время мы разматывали вдоль границ лежбища провода, втыкали в снег шесты с микрофонами, различными датчиками. Евгений использовал арбалет, чтобы забросить на середину лежбища – метров за сто – несколько датчиков с проводами. Подсоединяя провода к размещенному в палатке пульту, он озабоченно сказал:

– Если датчики застрянут, придется идти на лежбище. Это всегда нежелательно, а если плоскунов слишком много, то и опасно.

– Вы же говорили, что только длительное пребывание в таких лежбищах с плоскунами способно повредить?

Евгений признался, что на лежбищах иногда погибали от остановки сердца и вполне здоровые до того люди. Погибали сразу, без чувства тревоги и предварительных неприятных ощущений.

– Плоскун, если верны мои предположения, иногда бывает переполнен энергией. В обычных условиях он растет, пока затраты на рост не компенсируют избыток энергии. Но на лежбище их может собраться столько, что расти становится некуда. Они ведь двухмерные, растут, растекаясь по плоскости. А тут вся плоскость занята. Если их индивидуальность схожа с индивидуальностью белковых систем, объединяться они не могут. Тогда – война. Вот мы сейчас и послушаем, как они себя на лежбище ведут.

Евгений воткнул в пульт две пары наушников и одну пару протянул мне. После короткой настройки я услышал хриплый заунывный голос, однообразно выводящий: рэу-рэу-рэу. Прислушавшись, я начал различать взвизги, шорохи и тонкое, серебряное треньканье. Сделав мне знак, чтобы я снял наушники, Евгений объяснил:

– Это "рэу" – признак бодрствования плоскуна, их основной звук. А звук колокольчика – схватка. Ее должно быть даже видно. Сейчас попробуем.

Он щелкал рычажком многоокулярника, пока не установил нужные параметры преобразования. Глянув на лежбище, я вначале увидел лишь снежную равнину. Но затем стало видно, как на насте местами вспыхивает и гаснет радуга. Кольцами, полукольцами, – а чаще дугами. Повернув прибор в сторону, я обнаружил, что радуги вспыхивали и за пределами лежбища. Только вокруг нашей палатки их не было. Зато прямо под нашими ногами снег выглядел не белым, а серым.

– Это погибшие плоскуны. Мы растоптали нескольких и остальные сердятся. Слышите, какой шорох в наушниках?

– Растоптали?

– Это я образно. Убили своим биополем. Плоскуны воспринимают нас без приборов, самой своей сущностью.

Я спросил, в какой степени плоскуны разумны. Похожи ли на амеб, что лишь жрут да делятся, или же они ближе к стае ворон – с иерархией, индивидуальными особенностями, способностью к обучению. Ответа Евгений не знал. Невозможно было понять, делятся ли они, спариваются ли или вообще возникают непредставимым для нас способом. Из общих соображений было понятно, что плоскуны смертны. Тогда как они восстанавливали свою численность?

Ответов на эти, и многие другие вопросы Евгений не имел.

– Знаете, Федор, нас не признают ни уфологи, ни официальная наука. Первым не требуется истина, они ищут подтверждение своих заблуждений. Вторые стремятся подтвердить точку зрения научного авторитета. Так что мы все приборы делаем сами. Кое-что для нас создал флот, еще в восьмидесятые годы, а потом и им не до нас стало. Вот Вы видели столкновение плоскунов, – сменил тему Евгений, – как оцениваете их размеры?

– Круги, от трех до пятнадцати метров в диаметре.

– Вот то-то, – приуныл исследователь, – теория запрещает и столь малые и столь большие размеры. Значит, теория неверна или наши допущения ошибочны. И так – на каждом шагу. Теперь понимаете, что нам нечего пока предъявить серьезной науке? Электростатику на любых поверхностях давно и без нас признали.

Щелкая переключателями, Евгений производил замеры, в суть которых я уже не в состоянии был вникнуть. Все же пединститут дает не то образование, чтобы с лету разобраться в серьезных научных исследованиях. А затем мы сматывали провода, складывали в рюкзак аппаратуру. Последними ученый вытаскивал датчики, заброшенные в середину лежбища. Два из них легко вытащили к палатке, а третий застрял. Евгений чертыхнулся и сунул провод мне в руки:

– Я выдерну стрелу, а Вы сразу тяните провод.

Он двинулся к середине лежбища своим неуклюжим шагом, а мне в какой-то момент показалось, что с лежбища донесся шорох. Хотя какой шорох на продуваемом ветром снежном поле? Когда Женя выдернул датчик, он пошатнулся. Внимательно глядя на него, я сматывал шнур. Ученый возвращался своим обычным шагом, старательно переставляя ноги, как будто на его ногах лыж и вовсе не было.

Он упал, не дойдя десяти шагов до края лежбища. Просто осел в снег боком с лицом, лишенным всякого выражения. Голова его нырнула в снег, и Евгений застыл, нелепо вывернув ноги. То, что он мертв, я понял, едва вытащив его голову из снега. Неожиданно побелевшее лицо, незрячие открытые глаза…

Отстегнув лыжи, я втащил тело в палатку. Минут пять пытался делать массаж и искусственное дыхание. Затем остановился и закрыл ученому глаза. Оставив тело и рюкзак с аппаратурой в палатке, я направился по проложенной нами лыжне назад. В доме отдыха, как я помнил, имелись снегоходы. На них можно успеть вывезти тело ученого еще до наступления сумерек. Возле лесополосы я обернулся.

Посредине бескрайнего поля точкой темнела палатка, а над нею в небе висел светящийся лимонно-желтый предмет сигарообразной формы.