Текст книги "Похороны чародея"

Автор книги: Ким Хантер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Тем временем жизнь в Зэмерканде шла своим чередом. После того как ОммуллуммО вырвался на свободу и направился к горам Священной Семерки, в стране наступил всеобщий хаос, и канцлер Гумбольд поспешил воспользоваться им в своих интересах.

В полночный час к маршалу Крашкайту, мирно почивавшему в своих палатах, вошли два наемных убийцы и нанесли ему двенадцать ударов в сердце. Убийцы поднимали и опускали кинжалы одновременно с ударами часов. Маршал был уже мертв, когда пробило полночь. Наемники вернулись к Гумбольду и доложили о содеянном. Он оплатил их услуги и отправил в путешествие на другой берег Лазурного моря. Капитан корабля, на котором плыли убийцы, ничего не знал; он просто получил от Гумбольда распоряжение выкинуть их за борт посреди моря. Капитан решил, что это уличные бандюги, которых нельзя привлечь к ответственности за их злодеяния по закону, и с радостью сыграл роль палача в полной уверенности, что вершит правосудие.

Затем Гумбольд отправился навестить капитана Каффа.

– Крашкайт мертв, – сообщил он капитану. – Убит прошлой ночью.

При этих словах Кафф так и сел на кровати. Птичья лапа его запястья вцепилась в простыни.

– Убит?

– Я хочу, чтобы вы приняли на себя командование армией. Для начала в звании полковника. Позже вас назначат генералом – когда мы получим… э-э… одобрение королевы.

Кафф удивился:

– Вы хотите сказать, что на нынешнее назначение королева согласия не давала?

– Королева безумна, – сказал Гумбольд, прищурив глаза. – Вы разве этого не знали?

Кафф некоторое время молчал.

– Это законно? Я спрашиваю из простого любопытства.

– Законно. – Гумбольд присел на край кровати Каффа – Я могу назначать людей на посты по своему усмотрению – я канцлер. Традиционно принято временами спрашивать согласия королевы, но это лишь требование этикета и не имеет ничего общего с правилами и законами. Все зависит от канцлера, то есть от меня.

– Вам виднее, – сказал Кафф и начал одеваться. – Я присоединюсь к вам очень скоро.

Новости о повышении по службе неплохо бодрят, особенно рано поутру. Вот уж невиданно! Заснул капитаном, проснулся генералом.

Канцлер Гумбольд ушел, и Кафф, полный ликования, принялся старательно натягивать сапоги. Полковник – почти генерал, и на горизонте точно солнце сияет маршальский шлем. Так у него гораздо больше шансов добиться расположения оставленной в одиночестве принцессы, мужем которой недовольна сама королева.

Гумбольд направился прямо к Дворцу Птиц.

– Где королева? – спросил он ее ближайших слуг. – Она уже встала?

– Да, господин канцлер, королева поднялась, но рассудок ее все в том же состоянии.

Это хорошо. С тех пор как взбунтовавшийся чародей оказался на свободе, королеву не покидает безумие. Сегодня она по-прежнему невменяема. Все идет гладко. Пора отправить ее в обитую гусиным пухом камеру в подземелье. Лорд-поимщик воров – один из людей Гумбольда, как, впрочем, и основная масса придворных. Вот только Фринстин – Хранитель башен, да Квидквод – Лорд королевской казны, пока стоят на пути.

Вскоре прибыл Кафф.

– Выдели мне пару гвардейцев, – приказал Гумбольд, – из своих людей. Скоро прибудут люди от Лорда-поимщика воров. Необходимо отправить королеву в местечко побезопаснее.

– Куда именно? Что происходит?

– А ты что, сам не понимаешь? Чародей на свободе. Королева нуждается в защите. В таком состоянии, как сейчас, она очень уязвима. Любой может отнять у нее королевство. Для ее же собственной безопасности необходимо поместить королеву в более надежное место и поставить у дверей стражу.

Гумбольд с непроницаемым лицом наблюдал, как воспримет все вышесказанное полковник Кафф.

Кафф немного растерялся. Теперь он начал понимать, что же происходит на самом деле. А происходил самый обыкновенный государственный переворот. Гумбольд убрал с трона монарха и освободил дорогу себе. Сумасшедшую королеву нужно защищать только от нее самой. Все королевство знало о недуге повелительницы – от крестьянина до последнего лакея, и Гумбольду оставалось лишь сказать, что из-за побега колдуна, который когда-то навлек на королеву ужасный недуг, королеве стало хуже. Можно держать ее взаперти сколько угодно долго, приставив к двери верных Гумбольду людей, – и все ради собственного блага больной. Мало кто попытается помешать воплотить Гумбольду его замысел. Ну, разве что Фринстин да, пожалуй, Квидквод.

– Но как же королева? Я хотел сказать, как только ее величество придет в себя, она сразу же…

– Когда она придет в себя, – зарычал Гумбольд, – рядом будут только крысы и пауки. Соберитесь, полковник. Власть сама просится вам в руки. Мне нужны гвардейцы. А я тем временем встречу тюремщиков. Запрячем Ванду подальше, пока она своим завыванием весь город не перебудила.

Кафф кивнул:

– Вы правы. Королева действительно нуждается в присмотре…

Кафф вышел и вернулся уже не один. С ним были его самые верные люди.

Едва ли королева отдавала себе отчет в происходящем. Ей накинули на голову пустой холщовый мешок и силой выволокли из покоев. Королева кусалась, царапалась, кричала, звала на помощь… Ее криков никто не услышал. Ванду быстро стащили вниз по лестнице, запихнули в карету, что стояла наготове во дворе, и доставили в камеру.

Слуги хотели помешать тюремщикам забрать королеву, кричали, кое-кто бросился в бой. Особо ретивых заступников пронзали мечами. После отделались и от тел.

Уцелевшие слуги и рабы, молча созерцавшие участь своих собратьев, быстро смекнули, что на их глазах происходит смена власти. Большая их часть тут же переметнулась на сторону врага. Другие бежали. Вскоре тех, кто хотел противиться заключению королевы, не осталось. Во всяком случае, из числа дворцовой обслуги.

Очень скоро в собственных апартаментах арестовали Квидквода. Фринстина зарезали на улице «неизвестные убийцы», когда он направлялся в одну из башен, чтобы убедиться, что с королевой все в порядке. Его тело сбросили в канал.

Еще до наступления полудня все было кончено. Ни слуха не просочилось на улицы города. В полдень на перекрестки вышли глашатаи и зычными голосами объявили новости. Королева серьезно больна. Канцлер Гумбольд взял на себя полномочия регента и будет временно исполнять обязанности царствующего монарха до тех пор, пока королева Ванда не придет в доброе здравие. Маршал Крашкайт мертв; по слухам, его убил бежавший чародей. Полковник Кафф, который вскоре будет назначен генералом, занимает сопряженную с немалым риском должность верховного главнокомандующего Гутрума.

Когда Джаканда, военачальник карфаганской армии, услышал эти новости, он решился нарушить многовековые устои и ввел войска в защищаемый город.

Затем предстал перед Гумбольдом и потребовал встречи с королевой.

– Это тебя не касается, карфаганец. Ваши полномочия ограничиваются городскими стенами.

Джаканда выслушал Гумбольда, а потом высказал свою точку зрения:

– Трон не передается людям некоролевского происхождения. Если королева и впрямь так занемогла, как следует из ваших слов, у нее есть сестра, которая вполне способна заместить ее до тех пор, пока королеве не станет легче.

– Вы говорите о принцессе Лайане? – спросил Кафф, который стоял за спиной Гумбольда. – Да она так же больна, как и сама королева. ОммуллуммО наслал проклятие на всю королевскую семью. Канцлер Гумбольд милостиво согласился взять на себя заботу о королевстве, и имперская гвардия его полностью в этом поддерживает. Королева, как и ее сестра, бездетны. Кроме того, у них нет ни племянников, ни племянниц. Все прочие родственники связаны с ними столь дальним родством, что практически не имеют права на трон. Править будет Гумбольд.

Джаканда понял, что спорить бессмысленно. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что при желании сможет взять город силой. Имперская гвардия и в подметки не годилась карфаганцам. Однако прежде чем приступать к конкретным действиям, он решил в последний раз попросить о встрече с королевой. На этот раз Джаканда получил согласие, и его проводили в подвальные этажи и впустили в камеру королевы. Безумная Ванда набросилась на военачальника карфаганцев и попыталась выцарапать ему глаза. Джаканда никогда еще не видел королеву такой – во время приступов она никого не принимала – и потому представления не имел, что такое состояние для нее вполне нормально, случается ежемесячно и длится по два-три дня.

– Да, королева и впрямь больна, – признался он ожидающему у дверей Каффу. – Я и представления не имел, что ей так плохо. Я возвращаюсь в Шатры к выполнению своих повседневных задач. – Он кивнул в сторону камеры. – Мне искренне жаль. Надеюсь, ей удастся освободиться от безумия. Я слышал, демоны иногда овладевают ею, а затем выходят по своему усмотрению. У вас есть основания полагать, что в этот раз они вселились в нее надолго?

– Думаем, что так, – ответил Кафф и состроил исполненную сочувствия мину. – Попробуй разбери, что на уме у этих темных существ. Похоже, они особенно предпочитают королевские мозги. Думаю, когда духи отпустят королеву, ее разум будет начисто испорчен.

Военачальник Джаканда ушел, предоставив верховного главнокомандующего Гутрума самому себе, и вернулся к стоящим за городскими стенами Красным Шатрам.

Далее состоялся суд над стариком Квидкводом.

– Вас обвиняют, – начал Гумбольд, восседающий на королевском троне в мантии регента, – в прикарманивании королевской казны. Вы признаете свою вину?

– Я невиновен, – громогласно заявил старик. – Будьте вы прокляты! На этом свете или на том!

Его, разумеется, признали виновным и приговорили к повешению, чем канцлер остался очень доволен. Гумбольд не стал избавляться от старика тотчас же. Пока население слишком неспокойно. Людей надо одурманивать постепенно, если начать казнить придворных на столь ранней стадии узурпации, можно все испортить. А вот что касается принцев-близнецов Сандо и Гидо, так они вообще не граждане Гутрума, не говоря уже о том, что не принадлежат к знати столицы. Гумбольд приговорил их к повешению.

– Бросить тела за городские стены, – приказал Гумбольд, – ни к чему нам в городе мусорить. И своих трупов хватает.

– Вы уверены, что это стоит делать? – прошептал Кафф. – Что скажет Бхантан?

– А что Бхантан? – спросил Гумбольд и добавил, тщательно проговаривая каждое слово, точно смакуя: – Принцев изгнали.

– Да, но это их личное дело. Можно как угодно ругать свою собственную семью, поносить домочадцев на чем свет стоит, однако пусть только попробует кто-нибудь другой так себя вести. Как вы отреагируете? Сейчас необходимо держаться за любого союзника. Даже за такую мелочь, как Бхантан. Всякое может случиться. Ни к чему их злить. Я предлагаю запрятать мальчишек подальше вместе с Квидкводом.

– Хорошая мысль. Они своей болтовней старика с ума сведут. В кандалы их – и на стену. За все ответят. Отправьте агентов в Бхантан, пусть слушок пустят, что близнецы находятся под домашним арестом по подозрению в подстрекательстве к бунту против законного правителя Зэмерканда. Пошлите подарки кому надо. Ну, что-нибудь вроде договора об уважении прав Бхантана и возобновлении мирных договоренностей.

– Мудрое решение, – вкрадчиво проговорил Кафф.

Вот так Гумбольд занял трон. И хотя никаких кардинальных мер наподобие массовых казней вельмож не предпринималось, для простых жителей страны началась совсем другая жизнь. Времена правления королевы Ванды были довольно тихими и спокойными, что вполне в духе абсолютной монархии. А вот Гумбольд оказался совсем другим правителем. Воров приказано было вешать без суда, коль скоро на месте происшествия присутствует хотя бы один представитель имперской гвардии; он же и приводит приговор в исполнение. Тем, кто совершил супружескую измену, отрезали средние пальцы обеих рук. Это входило в обязанности мясника ближайшей к дому рогоносца лавки. Убийц живьем сжигали на кострах – на потеху толпе.

– Да что он творит! – кричал негодующий Спэгг, услышав последнее постановление. – Кто ж станет покупать амулеты славы, если они сожжены? Никто не станет!.. Прощай, моя торговля!.. А все Гумбольд.

После таких речей Спэггу немедленно пришлось податься в бега, потому что четвертый указ гласил следующее: любой человек, который будет поминать канцлера недобрым словом, оскорблять его или выказывать неуважение к новому правителю страны словом либо жестом, будет ослеплен посредством иглы, а его печень вынут через пупок с помощью вязального крючка. Если на тот момент он все еще будет жив, его привяжут за руки и ноги к четырем скаковым лошадям и подвергнут четвертованию.

В суд вызвали принцессу Лайану. Она стояла, непокорно и горделиво вздернув подбородок. Глаза ее горели ненавистью и презрением.

– Я присоединюсь к сестре, – спросила она, – или меня казнят сразу?

– Ни то, ни другое, – устало ответил Гумбольд. – Мне здесь не нужен Солдат во главе какой-нибудь иностранной армии, разметающий все в пух и прах. А ведь так он непременно и сделает, если только прослышит, что с его женой что-нибудь стряслось. Я с ним позже разберусь. А пока пусть чуток в своем собственном соку поварится. Я посылаю тебя в путешествие по Лазурному морю. Наш герой, несомненно, отправится за тобой. А я тем временем все подготовлю для его торжественной встречи.

– А ты не дурак, Гумбольд.

– Согласен.

От вновь испеченного регента не ускользнуло, каким взглядом смотрел на Лайану Кафф.

– Она будет твоей, когда покончим с Солдатом. Просто потерпи чуть-чуть и делай, что скажут.

Кафф кивнул и отвел глаза от принцессы.

– Подлец, – еле слышно произнесла она. – Я считала тебя своим другом.

– Я никогда не был тебе другом, – ответил Кафф. – Я любил тебя.

– Так знай: я не способна полюбить труса и предателя.

– Я не трус. А что касается предательства, так еще вопрос, кто здесь предатель. Твой родной дед отобрал королевство у другого правителя, и притом между ними не было никакого родства. Разве это не измена? Как по-твоему? Кто сильнее, тот и прав. Так было и будет всегда.

– Ты мне гадок.

Лайана наградила Каффа звонкой пощечиной. На глазах у него выступили слезы, а лицо онемело от удара. Он был потрясен до глубины души и лишь сейчас осознал, как далеко зашел. Если раньше перед ним и брезжила хоть какая-то слабая надежда быть с принцессой Лайаной, теперь он ее лишился. Лайана испытывает к нему не просто ненависть: она его презирает. Невыносимая боль пронзила грудь Каффа, точно ему в сердце вбили кол. Из горла вырвался стон, и он поспешил убраться восвояси.

Принцессу вывели из дворца и отвезли к докам. Своему личному колдуну Гумбольд отдал секретное распоряжение: поместить Лайану в место под названием Город Песков. Все, кто туда попадал – по воле случая или по злому умыслу недоброжелателя, – навсегда забывали свое имя. Иногда город обращался в камень, который тонул в песках пустыни и лежал там неограниченное время; тогда его обитатели становились мраморными статуями. Порой страшный город внезапно поднимался из песка и представал на солнечный свет, его пленники вновь становились людьми и пускались в нескончаемый поиск самих себя. Несчастные блуждали по улицам и пытались выяснить у других жителей этого гиблого места свои имена. Выйти из него мог лишь тот, кто вспоминал, как его зовут, но такого никогда не происходило.

Пири – хозяева Города Песков – продавали узников работорговцам, если те предлагали достойную цену. Одним словом, лучшего места для изгнанной принцессы не придумать.

К тому времени как Солдат и его друзья прослышали о деяниях Гумбольда, тот уже укрепил свое положение. По его заказу началось строительство нового дворца, который он собирался назвать Дворцом Львов. Это роскошное сооружение воздвигалось в парке, вот уже двадцать лет с легкой руки Квидквода находившемся в общественном ведении. Теперь он стал частным садом Гумбольда, и любой горожанин, который случайно заходил в эти прежде общественные владения, предавался немедленной казни. Статуи королевы и ее сторонников стали исчезать с пьедесталов по всему Зэмерканду, а на их месте возникали огромные бронзовые фигуры строгого, но справедливого регента Гумбольда, восседающего на гигантской, раздувающей ноздри кобыле.

До сих пор в государстве не существовало символов королевской власти. Гумбольд быстро смекнул, что введение их несравнимо упрочит его позицию. И заказал знаменитому мастеру Кульпернику украшенный драгоценными камнями меч. Вышел декрет: с этих самых пор любой правитель Гутрума должен осуществлять правление посредством сего меча. Клинок знатного оружия вспыхивал как огонь, когда его вынимали из выложенных самоцветами ножен. Гумбольд носил меч только по особым случаям, в обычные же дни символ королевской власти покоился на красной бархатной подушке у ног владельца. Обладатель этого меча становился правомочным правителем переживающей не лучшие времена империи.

Солдат оставил Голгата в лагере, а сам повез Утеллену с ИксонноскИ в пещеры к горам на востоке, где селились только орлы и драконы. Эти горы были родимым домом гигантского желтого дракона, длинного, как военный корабль, но доброго и безобидного – если, конечно, его не трогать. Желтые драконы почти вымерли – не без помощи охотников-ханнаков, – и теперь чуть ли не единственным местом их обитания стало предгорье длинного хребта на северной границе Гутрума с Фальюмом.

– Я направлю к вам для защиты кого-нибудь из Красных Шатров, – сказал Солдат матери с мальчиком.

ИксонноскИ покачал головой:

– Нет. Пусть лучше никто не знает о том, где мы прячемся. А пара воинов все равно отца не остановят. Если он только обнаружит меня, то найдет способ со мной разделаться, и тут уж любая охрана окажется бессильна. Я прошу тебя никому не рассказывать об этом месте.

– Тебе виднее.

С этими словами Солдат оставил своих подопечных и вернулся к Голгату, который ожидал его в лагере в двух днях пути верхом.

Они с Голгатом, не медля ни минуты, направились в Зэмерканд. Страна кишела людьми-зверьми. По пути встречались отряды воинов-псов, лошадиного народца и людей-лис. Солдат еще не привык к этим странным существам и при виде их всякий раз испытывал отвращение – так странно на человеческом теле смотрелась звериная голова. Солдат то и дело задавался вопросом, как мыслят люди-звери. Похож ли их разум на разум человека, или по образу своих мыслей они ближе к животным. А может, они – отдельно стоящая раса, раса полулюдей-полуживотных, обладающая своим собственным складом ума?

Друзья передвигались главным образом по ночам. На небе не было звезд, дорогу освещал лишь тусклый свет зловещей луны. На тропах извивались клубки змей. От куста к кусту незаметно перебегали огромные пауки, чьи движения были так невесомы и быстры, что заметить их удавалось лишь боковым зрением. Крысы дюжинами собирались в круги и неуклюже шествовали за многоглавыми крысиными королями. Они-то ничего не боялись, без страха двигались прямо по открытому пространству. Круг был неуязвим – сплошное колесо зубастых злобных голов.

Мир стал страшным местом, где ни человеку, ни зверю, ни птице больше не было спокойно. Живые существа пугались собственной тени.

Ворон принес вести о последних событиях в стране.

– Гумбольд пришел, Ванда ушла.

– Что? Говори понятнее, – попросил Солдат.

– Канцлер пришел, королева ушла.

– Птица, я тебя сейчас придушу!

– Что тут непонятного? Государственный переворот! Королева Ванда сослана в обитую пухом темницу. Квидквод и бхантанские близнецы там же. Крашкайт и Фринстин мертвы. Гумбольд захватил власть и прирос задницей к трону…

Птица рассказала все, что произошло с тех пор, как Солдат ушел из Зэмерканда.

– А жену твою…

– Что?! Что с ней?! – закричал Солдат. Его сердце неистово заколотилось.

– Ее отправили в Уан-Мухуггиаг. Никто не знает, куда именно. Изгнали. Возможно, в какой-нибудь иноземной тюрьме – там, насколько мне известно, вовсю процветают всевозможные грибки и инфекции – валяется с гниющими ногтями.

– Типун тебе на язык, Ворон!

Голгат сказал:

– Что намереваешься предпринять, дружище?

Солдат встряхнул головой, чтобы отогнать неукротимую злобу, которая начала закипать где-то глубоко внутри.

– Я… Разумеется, я должен поехать за море. Сначала надо отыскать жену. А когда буду уверен, что она в безопасности, можно заняться и Гумбольдом.

Он ехал и молчал, безвольно осев в седле и предаваясь нелегким мыслям. Огромная мощная лошадь не привыкла возить расслабленное отяжелевшее тело и время от времени оступалась в полутьме. Однажды из земляной норы выскочил гном-попрыгун и напугал верную и надежную кобылу. Она встала на дыбы, и Солдат упал. Он молча поднялся и снова сел на лошадь. Гном – неутомимый проказник, как и все члены его клана, – стал плеваться огнем. Солдат попросту не обратил внимания на его выходки и поехал дальше, снедаемый тяжкими думами.

Добравшись до Зэмерканда, Солдат поскакал к карфаганскому лагерю, чтобы встретится со своим генералом.

– За твою голову назначена награда, – сказал Джаканда. – Несмотря на мой протест, ты объявлен вне закона.

– Я не удивлен. Только почему ты поддерживаешь этого деспота? Вы же верны королеве.

Джаканда покачал головой.

– Я верен тому, кто мне платит – правителю Гутрума и не имею права вмешиваться во внутренние дела.

Ты же знаешь, мы наемники. Нельзя мне поддерживать ту или иную сторону, я ведь генерал иностранной державы. Ни один карфаганский военачальник, находящийся на службе Гутрума, не входил в Зэмерканд во главе своей армии, и не важно, какая политика или дворцовые игры происходили за стенами. Тебе лучше отсидеться где-нибудь в глуши, спрятаться в горах, а когда положение изменится – вернешься.

– Можно и так, – сказал Солдат, – а можно и по-другому.

Солдат был разочарован этой встречей. Избавившись от лошадей – их отдали лейтенанту Велион из Шатра Орла, – друзья переоделись в лохмотья и под видом паломников прошли в ворота Зэмерканда. Солдат решил переправиться на барже по крытому каналу и выйти в Лазурное море, а там уже пересесть на судно, направляющееся в Гвендоленд. Однако по пути к докам он наткнулся на какого-то дородного человека.

– Смотри, куда идешь! – прорычал человек и склонился над сточной канавой, откуда извлек кочерыжку. – Чуть на мой ужин не наступил!

Затем незнакомец поднял голову и воскликнул:

– Клянусь богами! Солдат, ты?!

Солдат зажал рот Спэгга ладонью и пригрозил кулаком.

– Молчи. Выдашь меня, шею сверну. Ночью уходим из Зэмерканда, и если за мной будет погоня…

Спэгг схватился за поношенную рясу, в которую был облачен Солдат, и повис на вороте.

– Куда ты идешь? Возьми меня с собой! Я больше не могу. С тех пор как Гумбольд пришел к власти, я умираю с голоду. Видишь, до чего дошел: еду по помойкам собираю.

От этой дряни у меня живот пучит, будто я червей наглотался, и с задницей просто беда. Гляди. – Он открыл рот, и Солдата обдало несвежим духом. – У меня недавно еще два зуба выпало. Вот невезуха. Один просто вывалился, а другой я во сне проглотил. Можно мне с тобой? Я знаю, тебе нужен слуга. Ты сам и латы толком не наденешь. А я еще и готовить умею. – Спэгг пошуршал подушечками своих грязных пальцев, будто тесто замешивал. – Я буду за тобой одежду стирать, твои грязные сапоги языком вылизывать, волосами натирать. Я всех вшей на тебе переловлю своими собственными зубами. Я блох на твоем пальто передавлю. Я буду самым лучшим на свете слугой, только забери меня отсюда.

Голгат пробормотал:

– Что это за мерзкий карлик?

– Одно время я на него работал, – ответил Солдат, – когда еще не был гражданином. Ладно, Спэгг, пошли с нами. Но знай, как только я заподозрю, что ты хитришь, будешь болтаться вверх ногами на копье Голгата. Ясно?

– Ясно, – с готовностью выпалил Спэгг.

– Да мне на этого омерзительного гнома даже копья жалко, – вставил свое слово Голгат. – Я просто разотру его ногой.

– Милый у тебя дружок, – пробормотал Спэгг, покосившись на Голгата. – Не очень-то церемонится с обещаниями.

Все трое дошли до доков и сговорились с владельцем одной посудины довезти их до побережья за пять золотых монет. Только в пути, когда баржа тихо покачивалась на волнах направленной в канал реки, Солдату удалось успокоиться. Он откинулся на мягкие ватные тюфяки и, задрав голову, разглядывал каменную кладку тоннеля. Наверху было множество зарешеченных отверстий, сквозь которые виднелось ночное беззвездное небо. Мир без звезд кажется таким странным… То, есть, конечно, понятно, что от звезд толку не много – это просто бусины, вплетенные в черный окутывающий землю плащ, – но без них небо мертво, пустынно, будто лицо, с которого смыли все черты – нос, глаза, брови, – оставив пустую невыразительную плоть.

К Солдату приблизился Голгат, и он рассказал другу, о чем думал.

– По-твоему, звезды бесполезны? – воскликнул Голгат, – Ничего подобного. Я постоянно пользуюсь звездами.

– Когда путешествуешь по морю?

– Не только. Звезды образуют магические рисунки, по которым я предсказываю судьбу. Это то же, что навигация, только передвигаюсь я не по морю, а по времени. Я волшебник-астроном.

– Понятно. И что говорят звезды?

Голгат вскинул руки:

– У нас нет будущего.

Вдруг Спэгг разразился потоком красноречия:

– Я всегда хотел схватить звезду зубами. Они такие холодные и хрустящие на вид, правда? Готов поспорить, они вкусные, по крайней мере, были. Пища богов. Так и просятся в руки: мол, сорви нас поскорее с черных ветвей! Я пытался, ой как пытался. В некоторые ночи кажется, что они совсем близко. Только не дотянуться до них, как ни старайся. Я уж и на деревья залезать пробовал, и на башни, и на шпили. Но так легко они не даются. С другой стороны, они вроде бы сами должны упасть, когда созреют. Ан нет! Попробуй-ка отыскать на земле упавшую звезду. Не знаю, может быть, они лопаются, как каштаны, и от них остается только ядро? Я об этом не думал. Да, пожалуй, когда снова обрету почву под ногами, послежу, как лопаются звездные орешки.

Голгат изумленно покачал головой и сказал Солдату:

– Ты уверен, что из этого дурака получится слуга?

Спэгг нахмурился.

– Эй!

– Получится, – кивнул Солдат. – Главное – хорошенько за ним присматривать.

– Как обидно! Я спас тебе жизнь, и не раз.

Баржа скользила по водной глади извивающейся змеи-реки, чей долгий путь лежал к морю, и уносила путешественников все дальше и дальше от города. Стояла тишина, изредка прерываемая тупыми ударами шеста барочника о стены, к которым баржу порой прибивало течением. На каменном потолке тоннеля взад-вперед раскачивались лампы, и желтый свет играл на скользкой каменной кладке. На редких выступах сидели какие-то животные, которых выдавал лишь свет, отраженный от их блестящих глаз, – в основном ящеры, которые питались вездесущими крысами. Под водой – сбоку, а то и перед самым носом суденышка – скользили серебристые очертания рыб. В тоннеле, что шел от сердца столицы к самому морю, кипела своя жизнь. Солдат не раз задавал себе вопрос: не проезжала ли по этому самому водяному пути его жена всего несколькими часами раньше.

Порой он готов был поклясться, что в воздухе витает легкий аромат ее духов.