Текст книги "Хранительница тайн"

Автор книги: Кейт Мортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Долли взвизгнула.

– Кажется, наша кошечка добралась до сметаны, – заметила Китти. – Ну, что он пишет?

Долли опустила глаза. В письме Джимми не было ничего непристойного, но разве она обязана в этом признаваться? Особенно Китти, не упускавшей случая поделиться с подругами пикантными подробностями своих интрижек.

– Это личное, – наконец произнесла Долли, хитро улыбнувшись.

– Вечно ты так! – Китти надула губки. – Держит своего летчика на коротком поводке. Когда наконец мы его увидим?

– Вот именно, – присоединилась к разговору Луиза: наклон в пояс, руки на бедрах. – Привела бы его как-нибудь вечерком, мы бы оценили, достоин ли он нашей Долл.

Долли смотрела, как поднимается и опускается грудь Луизы, выполнявшей комплекс упражнений. Она уже успела забыть, кто первым высказал предположение, будто ее кавалер служит в военно-воздушных силах. Тогда идея так понравилась Долли, что она не стала разубеждать подруг, а теперь было поздно.

– Простите, девочки, – сказала она, складывая письмо. – Он сейчас на задании, секретная миссия. Я не вправе разглашать подробности, а потом вы же знаете правила…

– Брось! – фыркнула Китти. – Старая перечница не спускалась сюда с тех пор, как из моды вышли кареты! К тому же мы умеем держать язык за зубами.

– Она знает больше, чем вы думаете, – возразила Долли. – И доверяет мне как самому близкому человеку. Леди Гвендолен выставит меня из дома, если узнает, что я привела сюда мужчину.

– Подумаешь! С нами не пропадешь. Одна улыбочка – и, считай, работа у тебя в кармане. Наш начальник довольно скользкий тип, но к нему можно найти подход.

– Точно! – вскрикнули Бетти и Сьюзен, имевшие забавное обыкновение говорить одновременно. – Переходи к нам!

– И отказаться от ежедневной порки? Ни за что!

Китти расхохоталась.

– Ты ненормальная, Долл. Или храбрая. Сама не пойму.

Долли пожала плечами. Она не собиралась откровенничать со сплетницей Китти.

Долли взяла книгу со столика, где оставила ее вчера вечером. Это была ее первая собственная книга (за исключением «Руководства отличной хозяйки» миссис Битон, которую с затаенной надеждой вручила ей мать). В один из выходных Долли специально ходила за новой книжкой на Чаринг-кросс-роуд.

– «Строптивая муза». – Китти наклонилась, чтобы прочесть название на обложке. – Неужели ты это прочла?

– И даже дважды.

– Понравилось?

– Очень.

Китти сморщила хорошенький носик.

– Чтение не для меня.

– Правда?

То же самое Долли могла сказать о себе, но сообщать об этом Китти не стала.

– Генри Дженкинс? Знакомое имя… Постой, не так ли зовут типа из дома напротив?

Долли рассеянно покрутила сигаретой.

– Кажется, он и впрямь живет где-то поблизости.

Именно поэтому Долли и купила книжку. После того как леди Гвендолен упомянула, что Генри Дженкинс не брезгует заимствовать сюжеты своих романов из жизни («Слышали бы вы, как рассвирепел тот мой знакомый, когда Дженкинс вытащил на свет его грязное белье! Грозился подать в суд, но внезапно скончался – бедняге не везло, впрочем, как и его отцу. А Дженкинс вышел сухим из воды»), Долли не находила себе места от любопытства. Заключив из разговора с продавцом, что «Строптивая муза» – история любви писателя и его молодой жены, Долли бестрепетно выложила на прилавок свои сбережения. Следующую неделю она смаковала подробности семейной жизни Дженкинсов, о которых никогда бы не посмела расспросить Вивьен.

– А он чертовски хорош, – сказала Луиза, лежа на животе и выгибая спину, словно змея. – Женат на той брюнетке, которая вечно задирает нос.

– А! – воскликнули Бетти и Сьюзен. – На этой.

– Повезло ей, – заметила Китти. – Ради такого мужа я бы не остановилась перед убийством. Видели, как он на нее смотрит? Словно она невесть какая драгоценность, и он никак не может поверить, что она ему досталась.

– Я бы перед ним не устояла, – сказала Луиза. – Интересно, как такого встретить?

Долли знала, как Вивьен встретила Генри – об этом было написано в книге, – но промолчала. Вивьен была ее подругой. Обсуждать ее поведение, гадать о мотивах ее поступков, делить Вивьен с другими!.. Уши Долли запылали от возмущения.

– Говорят, она нездорова, – сказала Луиза. – Поэтому он с ней так носится.

– Тоже мне больная! – хмыкнула Китти. – Я видела, как она шла в благотворительную столовую на Черч-стрит. – Китти понизила голос, и девушки наклонились ближе. – Говорят, у нее рыльце в пушку.

– Ого! – воскликнули Бетти и Сьюзен. – Любовник!

– Разве вы не видите, как она осторожна? Всегда встречает его у порога, одетая с иголочки, со стаканом виски в руке. Кого она хочет обмануть? Попомните мои слова: эта женщина что-то скрывает, известно что.

Чаша терпения Долли переполнилась. Права леди Гвендолен: чем скорее эти невоспитанные девицы покинут дом на Кемпден-гроув, тем лучше.

– Мне пора, – сказала она, захлопнув книгу. – Приму ванну.

Долли дождалась, пока вода дойдет до отметки в пять дюймов, и большим пальцем ноги завернула кран, потом засунула палец внутрь, чтобы из трубы не капало. Давно следовало бы пригласить мастера, но где теперь его найдешь? Сантехники тушат пожары и перекрывают взорванные водопроводы, им не до крошечной струйки. Долли оперлась затылком о холодный край ванны, чтобы бигуди не впивались в кожу, а чтобы кудряшки не развились, перевязала голову шарфом, – напрасный труд, она успела забыть, когда в последний раз от воды поднимался пар.

Долли уставилась в потолок, слушая танцевальную мелодию из радиоприемника снизу. Симпатичная ванная: черно-белые плитки и множество блестящих металлических кранов и поручней. Видел бы Перегрин, ужасный племянник леди Гвендолен, панталоны, лифчики и чулки, которые сушатся на трубах! Эта мысль рассмешила Долли.

Приподнявшись повыше, чтобы не замочить книгу и сигарету (излишняя предосторожность – что такое каких-то пять дюймов), она нашла нужное место. Старый учитель приглашает Хамфри – талантливого писателя, но глубоко несчастного человека, – прочесть лекцию о литературе и отобедать с ним в тишине его скромного жилища. После ужина Хамфри медленно бредет через темнеющий сад к машине, размышляя о превратностях жизни и «жестоком беге времени», доходит до озера, и тут его взгляд привлекает нечто особенное:

«Хамфри погасил фонарик и затаился в тени купальни. Стеклянные светильники свисали с веток, огоньки свечей трепетали в теплом ночном воздухе. Босоногая девушка, совсем дитя, в простеньком летнем платьице до колен, стояла посреди огней. Темные волосы падали на плечи, лунный свет подчеркивал изысканный профиль. Хамфри заметил, что губы девушки движутся, словно она шепчет стихи. Ее лицо отличалось совершенной красотой, но Хамфри очаровало не оно, а руки. Тело оставалось неподвижным, а руки двигались: аккуратными точными и необыкновенно изящными движениями она перебирала пальцами, словно пряла невидимую пряжу.

Хамфри знавал женщин красивых и соблазнительных, но куда им было до этой девушки. Причудливым образом в ней сочетались детская чистота и женская привлекательность. И то, что он увидел ее в естественном окружении, наблюдал свободные движения ее тела, иступленная мечтательность ее лица… это завораживало.

Хамфри вышел из тени. Девушка заметила его, однако не испугалась, а с улыбкой промолвила:

– Какое волшебство – плавать в лунном свете!..»

Здесь глава кончилась, а с ней и сигарета; вода остывала. Тщательно намыливая руки, Долли размышляла, способен ли Джимми на такие чувства, как герой книги.

Долли встала, потянулась за полотенцем, и ее взгляд упал на собственное отражение в зеркале. Интересно, как она выглядит со стороны? Каштановые волосы, карие глаза – слава богу, не слишком близко посаженные, – и дерзкий курносый носик. Отличается ли ее красота от красоты Вивьен? Остановился бы мужчина вроде Генри Дженкинса, словно громом пораженный, при виде Долли, шепчущей стихи в лунном свете?

Ибо Виола, героиня книги, несомненно, была списана с Вивьен. На это указывали не только сходство биографии, но и резко очерченные губы героини, кошачий разрез глаз, манера застывать, вглядываясь в то, что видела только она. Именно такой наблюдала ее Долли из окна особняка леди Гвендолен.

Долли придвинулась ближе к зеркалу. В тишине ванной раздавалось ее дыхание. Что Вивьен почувствовала, когда поняла, что очаровала такого мужчину, как Генри Дженкинс? Мужчину старше и опытнее, мужчину, вхожего в мир литературы и высший свет? Когда он предложил ей руку и сердце, вырвал из серых будней и увез в Лондон, где из юной дикарки она превратилась в изысканную даму в жемчужном ожерелье, благоухающую духами «Шанель номер пять»?

Тук-тук.

– Есть кто живой?

Голос Китти из-за двери застал Долли врасплох.

– Минутку, – отозвалась она.

– Слава богу, а то я решила, что ты утонула.

– Нет, не утонула.

– Закончила?

– Да, выхожу.

– Уже почти полдесятого, Долл, а у меня встреча с очень симпатичным летчиком в клубе «Карибы». Не хочешь потанцевать? Он обещал привести приятелей. Один из них о тебе спрашивал.

– Не сегодня.

– Ты меня слышишь, Долл? Летчики! Бравые герои!

– Если помнишь, у меня уже есть один. К тому же сегодня я дежурю в благотворительной столовой.

– Неужели вдовы и старые девы разок без тебя не обойдутся?

Долли не ответила.

– Ладно, как знаешь, – сказала Китти после паузы. – Луиза рвется занять твое место.

Куда ей, подумала Долли.

– Повеселитесь там хорошенько, – пожелала она Китти и дождалась, пока та ушла.

Только когда шаги девушек стихли, Долли стянула с головы шарф и начала распутывать кудряшки, оттягивая волосы вниз, чтобы они легли гладкими волнами.

Так-то лучше. Она удовлетворенно вздохнула и принялась нашептывать что-то поэтическое (стихов Долли не знала, но слова «Чаттануга-чуча» оказались отличной заменой). Затем подняла руки и стала перебирать в воздухе пальцами, словно пряла невидимую пряжу. То, что она увидела в зеркале, вызвало на губах Долли легкую улыбку. Ну чем не Виола из книжки?

12

На следующей неделе, декабрь 1940 года

Наконец наступил вечер субботы. Стоя перед зеркалом, Джимми тщетно пытался укротить особенно непослушные темные пряди. Без бриолина пустая трата времени, однако позволить себе лишнюю баночку в этом месяце он не мог. При помощи воды и уговоров ему удалось достигнуть кое-каких результатов, впрочем, весьма скромных. Лампочка мигнула. Только бы не погасла. Он уже вывернул одну в гостиной, на очереди ванная. Чего доброго скоро придется мыться в темноте. Джимми стоял в полумраке, слушая обрывки музыки, долетавшие из радиоприемника снизу. Лампочка снова вспыхнула, Джимми воспрянул духом и принялся насвистывать «В настроении» Гленна Миллера.

Смокинг принадлежал отцу, остался со времен «У. Г. Меткаф и сыновья» и был самой парадной одеждой, какую он когда-либо носил. Откровенно говоря, Джимми ощущал себя в нем по-дурацки: идет война, мало того что ты не в форме, так еще вырядился, словно хлыщ. Однако Долли велела одеться как можно лучше: «Как джентльмен, Джимми!» – написала она в записке, а в его гардеробе было не так уж много вещей, отвечавших этому определению. Костюм они взяли с собой из Ковентри: у Джимми не поднялась рука его выбросить. К тому же, если Долли что взбредет в голову, лучше ей не перечить.

В последнее время – с тех пор, как погибла ее семья, – они отдалились друг от друга: Долли избегала проявлений его сочувствия, замыкалась в себе и ежилась, когда он пытался ее обнять. Она ни разу не заговорила с ним о том, что случилось, неизменно переводя разговор на свою хозяйку, о которой отзывалась с необычной теплотой. Джимми радовался, что кто-то сумел утешить Долли, но предпочел бы, чтобы она пришла за утешением к нему.

Джимми помотал головой. Надо же быть таким самовлюбленным болваном, чтобы жалеть себя, а Долли, между тем, замкнулась в своем горе!

Подобная сдержанность была несвойственна Долли, и это задевало Джимми больше всего. Словно небо затянули низкие облака. Оставалось гадать, как долго продлится ее отчуждение. Именно поэтому нынешний вечер так важен. Ее записка, желание, чтобы он вырядился, словно франт… Впервые после той бомбежки в Долли проснулся старый энтузиазм, и он просто не имел права ее подвести.

Джимми снова занялся костюмом. Его удивило, что смокинг сидел будто влитой: отец в нем всегда казался ему великаном. А теперь и он стал таким, как отец.

Джимми сел на старое одеяло и занялся носками. В одном зияла дыра, которую он давно собирался зашить; впрочем, если сдвинуть носок набок, дыры словно и нет. Джимми пошевелил пальцами ног и посмотрел на сияющие ботинки рядом с кроватью. Затем перевел взгляд на часы. Целый час до условленного времени. Слишком рано он собрался. Впрочем, ничего удивительного: от волнения Джимми не находил себе места.

Закурив, он лег на кровать, заложив руку под голову. Под подушкой что-то топорщилось. Библиотечная книжка, «О мышах и людях». Он так дорожил ею, что предпочел заплатить за потерянный экземпляр, вместо того чтобы вернуть. Джимми понравилась повесть, но хранил он ее не поэтому. Книжка была с ним в тот памятный день на побережье, и один взгляд на обложку рождал в душе сладкие воспоминания. К тому же внутри хранилось его главное сокровище: фотография Долли. Джимми вытащил снимок, затянулся, выдохнул дым и обвел пальцем очертания ее волос, плеч, груди…

– Джимми?

Судя по звуку, отец за стеной возился со столовыми приборами. Джимми понимал, что должен встать и помочь ему, однако медлил. По опыту он знал, что для отца любое занятие лучше, чем безделье.

Он снова перевел взгляд на снимок, который знал наизусть: прядка волос, которую Долли наматывает на палец, очертания ее подбородка, ее показная храбрость («Значит, хочешь меня запомнить?»). Джимми почти ощущал соленый запах моря, солнечные лучи на коже, жар ее тела, когда он прижал Долли к себе и поцеловал…

– Джимми, мальчик мой, не знаешь, куда подевалась эта штуковина?

Джимми вздохнул.

– Иду, пап.

С сожалением бросив последний взгляд на снимок – неловко разглядывать обнаженную девичью грудь, когда твой отец возится за стеной, – он сунул фотографию в книгу и встал с кровати.

Завязав шнурки на ботинках, Джимми вытащил сигарету изо рта и огляделся: с начала войны он работал не покладая рук, и теперь выцветшие зеленоватые обои были покрыты лучшими из его снимков. Те, что он сделал в Дюнкерке: группа солдат, еле бредущих от усталости, один закинул руки на плечи товарищей, у другого забинтована голова; босой солдат, заснувший на пляже, сжимая фляжку с грязной водой; устрашающее скопление лодок и самолеты, солдаты, пытающиеся вырваться из этого ада и убитые прямо в воде.

А еще он снимал в Лондоне. Джимми подошел к дальней стене. Вот семья из Ист-Энда катит на тележке жалкие пожитки, оставшиеся после бомбежки; женщина развешивает белье на кухне у всех на виду – стену снесло взрывом; в бомбоубежище мать читает шестерым детям сказку на ночь; игрушечная панда с оторванной взрывом лапой; женщина в кресле на фоне пламени, которое бушует там, где был ее дом; старик ищет среди развалин собаку.

Эти снимки не отпускали Джимми. Несчастные люди смотрели на него со стены, и он чувствовал, что теперь перед ними в долгу и обязан сохранить истории их жизни. Джимми слушал мрачные сообщения по Би-би-си: «Погибли трое пожарных, пятеро полицейских и сто пятьдесят три гражданских жителя» (простые, сдержанные слова не передавали того ужаса, который он пережил ночью), читал те же гладкие слова в газетах. Ни цветов, ни эпитафий, ибо следующей ночью все повторялось. Повторялось снова и снова. Война не оставила места для скорби, которую Джимми наблюдал мальчишкой в доме отца-гробовщика, но ему хотелось верить, что фотографии сохранят память о том, чему он стал свидетелем. Когда-нибудь война закончится, и люди будут разглядывать его фотографии и восклицать: «Так вот как все было!»

К тому времени, как Джимми добрался до кухни, отец успел забыть, что за таинственный столовый прибор он искал, и теперь сидел за столом в пижаме и майке и крошил канарейке купленное по дешевке печенье.

– Кушай, Финчи, – приговаривал он, просовывая кусочки сквозь прутья, – вот так, хорошая птичка.

Услышав шаги, отец повернул голову.

– А ты приоделся, сынок.

– Да ладно, пап.

Однако отец продолжал пристально его разглядывать. Только бы не вспомнил, откуда взялся костюм! Отец отдал бы ему все, что имел, но Джимми боялся, что костюм вызовет воспоминания, которые расстроят старика.

Закончив осмотр, отец довольно кивнул.

– Отлично выглядишь, Джимми, – заявил он, и его нижняя губа затряслась. – Я тобой горжусь.

– Спасибо, пап, – сказал Джимми мягко. – Ты поосторожнее с комплиментами, зазнаюсь, и со мной не станет сладу.

Отец, все еще кивая, слабо улыбнулся.

– А где твоя рубашка, пап? В спальне? Не хватало еще, чтобы ты простудился. Постой, сейчас принесу.

Отец зашаркал за ним по коридору, но на полпути остановился. Когда Джимми вышел из спальни, он по-прежнему стоял посреди коридора. На лице застыло изумление, словно он силился вспомнить, куда шел. Взяв отца под локоть, Джимми отвел его обратно на кухню, помог застегнуть рубашку и усадил на привычный стул – старик не любил перемен.

Чайник успел остыть, и Джимми поставил его на плиту. К счастью, снова дали газ. Несколько ночей назад бомба повредила газопровод, и отец лишился любимого чая с молоком. Джимми засыпал в заварочный чайник неполную ложку. Запасы были на исходе, приходилось экономить.

– Останешься ужинать, Джимми?

– Нет, пап. Помнишь, я говорил, что уйду? Сосиски оставлю на плите.

– Хорошо.

– Кроличьи, ты уж извини, зато на десерт кое-что особенное. Никогда не догадаешься. Целый апельсин!

– Апельсин? – Лицо старика оживилось. – Однажды на Рождество мне подарили апельсин.

– Да что ты говоришь!

– Я был тогда мальчишкой, батрачил на ферме. Красавец апельсин. Арчи съел его, когда я отвернулся.

Чайник зашумел, и Джимми залил заварку кипятком. Отец тихо плакал, как всегда при упоминании брата Арчи, погибшего в окопах лет двадцать пять тому назад, но Джимми делал вид, будто не замечает его слез. По опыту он знал, что отцовские слезы высохнут так же быстро, как пролились.

– Не волнуйся, пап, никто не тронет твой апельсин.

Он плеснул в отцовскую чашку добрую порцию молока. Отец обожал чай с молоком, за которое они не уставали благодарить мистера Эванса и двух коров, которых тот держал в сарае рядом с магазином. С сахаром дела обстояли не так радужно, и вместо него Джимми влил в чай капельку сгущенки. Размешав чай, он поставил на стол чашку и блюдце.

– А теперь слушай меня внимательно, пап. Сосиски в кастрюльке, они не успеют остыть, поэтому газ не зажигай.

Отец молча сметал со стола крошки от печенья.

– Ты меня понял, пап?

– Что?

– Я сварил сосиски, поэтому тебе не нужно зажигать газ.

– Хорошо. – Отец отхлебнул чай из чашки.

– Ты понял, пап? Не трогай конфорки.

Отец тревожно взглянул на него, затем промолвил:

– Ты отлично выглядишь, мальчик мой. Куда-то собрался?

– Собрался, пап, – вздохнул Джимми.

– Решил развлечься?

– У меня назначена встреча.

– Свидание?

Джимми не удержался от улыбки.

– Свидание, пап.

– Она хорошенькая?

– Красавица.

– Ты должен привести ее к нам.

В глазах отца загорелось прежнее озорство, и у Джимми защемило сердце. Каким когда-то был отец!.. Впрочем, Джимми сразу одернул себя: бога ради, ему уже двадцать два, сколько можно горевать о старых временах!

Джимми стало совсем нехорошо, когда отец радостно, хоть и немного неуверенно улыбнулся и сказал:

– Приведешь ее к нам, Джимми? Мы с твоей матерью должны решить, подходит ли она нашему мальчику.

Джимми наклонился, чтобы поцеловать отца в макушку. Он не собирался в который раз объяснять ему, что мать ушла больше десяти лет назад, оставила их ради человека с красивой машиной и большим домом. Зачем? Пусть думает, будто она отоваривает карточки в бакалейной лавке. Кто он такой, чтобы открыть старику глаза на горькую правду? Жизнь и так не балует…

– Ну, я пошел, пап. Запру за собой дверь, но у миссис Хэмблин из соседней квартиры есть ключ, и если начнется налет, она отведет тебя в убежище.

– Вряд ли. Скоро шесть, а фрицев не видать. Может, решили устроить передышку?

– Сомневаюсь. Луна сегодня что фонарь грабителя. Миссис Хэмблин придет за тобой, когда завоют сирены.

Отец теребил прутья клетки.

– Все хорошо, пап?

– Да, да, все хорошо, Джимми. Развлекайся, не думай обо мне. Никуда твой старик не денется. Пережили последний налет – и новый переживем.

Джимми улыбнулся, проглатывая комок в горле. Любовь и грусть сплелись в одно, грусть, которую он не мог выразить словами, грусть сильнее и глубже, чем простая тревога за больного отца.

– Так держать, пап. Пей чай, слушай радио. И оглянуться не успеешь, как я вернусь.

Долли спешила по залитым лунным светом улицам Бейсуотера. Два дня назад на картинную галерею с чердаком, забитым красками и лаками, упала бомба. Владелец отсутствовал, и место до сих пор пребывало в запустении: развороченные кирпичи и почерневшее дерево, сорванные с петель окна и двери, груды битого стекла. Долли видела пожар с крыши особняка на Кемпден-гроув: взрыв, ревущее пламя и клубы дыма в ночном небе.

Направив фонарик вниз, она обогнула мешки с песком, едва не оставив каблук в яме, а после ей пришлось убегать от бдительного охранника, который засвистел и прокричал ей вслед, что негоже разумной девушке выходить на улицу в такой вечер – разве она не видит, какая яркая сегодня луна?

Когда-то Долли, как и остальные лондонцы, боялась выходить во время налетов, но затем полюбила гулять под бомбами. Когда она рассказала об этом Джимми, он испугался, решив, что после гибели семьи Долли ищет смерти. Однако Джимми ошибался. Во время налетов Долли испытывала странное воодушевление. Бомбежки заставляли ее ощущать себя особенно живой. Того, что происходило сейчас в Лондоне, не случалось нигде и никогда и, вероятно, больше не повторится. Долли ни капельки не боялась – откуда-то она знала, что ей не суждено погибнуть под бомбами.

Смотреть опасности в лицо, упиваться своим бесстрашием было восхитительно. Долли испытывала необычайное возбуждение, да и не только она. Город охватило странное безумие; порой казалось, что все лондонцы влюблены.

Сегодня к ее обычному воодушевлению добавилось нечто иное. Она могла бы не спешить – Долли вышла из дома заблаговременно, проследив, чтобы леди Гвендолен проглотила свои три глотка хереса, после которых ей был нипочем любой налет (гордая старая леди и мысли не допускала о том, чтобы спуститься в бомбоубежище), но ее захлестывали чувства. Долли казалось, что она способна пробежать сотню миль и даже не запыхаться.

Хотя нет, а как же чулки? Ее последняя целая пара. Одно неверное движение – и придется рисовать стрелки на ногах карандашом для глаз, как простушке Китти. Ну уж нет, ни за что.

Чтобы не искушать судьбу, Долли вошла в автобус возле Мраморной арки и устроилась на задней площадке, где какой-то самоуверенный тип с несвежим дыханием вещал о способах жарки печенки. Вот сам и ешь свою требуху, едва не выпалила она напоследок, выскакивая сразу за площадью Пиккадилли.

– Доброй ночи, детка! – пожелал ей пожилой мужчина в форме бойца противовоздушной обороны.

В ответ Долли махнула рукой. Двое солдат, выводивших пьяными голосами «Нелли Дин», подхватили ее под руки, закружили и чмокнули в обе щеки. Долли расхохоталась, а бравые вояки, явно прибывшие домой на побывку, продолжили свой путь.

Джимми ждал ее на углу Чаринг-кросс-роуд и Лонг-акр. Долли увидела его на освещенной луной площади – именно там, где он обещал быть, – и задохнулась от радости. Все-таки Джимми Меткаф очень красив. Он оказался выше и худее, чем запомнилось Долли, но непослушные темные пряди и скулы, при взгляде на которые казалось, будто сейчас он скажет что-то на редкость остроумное, она узнала с первого взгляда. Долли приходилось видеть красивых мужчин (шла война, и строить глазки солдату, прибывшему на побывку, считалось гражданским долгом любой девушки), но в Джимми было что-то особенное, какая-то мрачная животная сила в сочетании с силой характера, заставлявшая сердце тревожно замирать в груди.

Джимми был таким правильным, таким честным и прямодушным, что порой Долли не верилось, что он принадлежит ей. При виде Джимми в черном смокинге, который она сама велела ему надеть, Долли чуть не взвизгнула. Вечерний костюм сидел на нем как влитой, и не знай Долли правды, она решила бы, что перед ней – настоящий джентльмен. Вытащив из сумочки помаду, она поправила линию губ и защелкнула зеркальце.

Затем оглядела коричневое пальто, отороченное на воротнике и манжетах норкой (так ей хотелось думать), хотя возможно, что и лисой. Фасон вышел из моды лет двадцать назад, но выбирать не приходится. Кроме того, такие вещи никогда не устаревают. Так говорила леди Гвендолен, а она знала в этом толк. Долли поднесла рукав к носу – запах нафталина еще ощущался, хотя Долли проветрила пальто перед окном ванной, а потом щедро опрыскала духами. Неважно, в запахе гари, что висел над Лондоном в эти дни, никто и не заметит. Поправив бриллиантовую брошку на воротнике, распрямив плечи и взбив кудряшки на затылке, Долли выступила из тени – сказочная принцесса, богатая наследница, девушка, у ног которой лежит весь мир.

Джимми успел продрогнуть и только-только поднес к губам сигарету, как увидел ее. Ему пришлось всмотреться, чтобы узнать свою Долли: шикарное пальто, темные волосы, блестящие в лунном свете, уверенная поступь длинных ножек. Сердце Джимми сжалось – она была так хороша, так свежа и элегантна! С тех пор, как они виделись в последний раз, Долли неуловимо изменилась. Эх, если бы только это, поежился он в старом отцовском смокинге. Хуже всего, что с тех самых пор Долли от него отдалилась. Внезапно Джимми особенно остро ощутил глубину разделяющей их пропасти.

Она подошла, благоухая духами. Джимми хотелось быть остроумным и светским, хотелось сказать ей, что она самая красивая девушка на свете и что он любит ее, как никто никогда не любил. Ему хотелось найти слова, которые преодолели бы отчуждение, хотелось, чтобы она узнала о его работе военного фотокорреспондента, о славе и деньгах, которые предрекал ему издатель, «когда все это закончится». Но ее красота посреди разрухи, сотни ночей, проведенных в думах о будущем, тот далекий летний день у моря… чувства переполнили Джимми. Он смущенно усмехнулся, притянул Долли к себе и крепко поцеловал.

Его поцелуй был словно сигнал к бою, и Долли сразу успокоилась. Целую неделю она предвкушала этот вечер. Ей хотелось потрясти Джимми, хотелось, чтобы он увидел, как она повзрослела, настоящая светская дама, а не скромная школьница, которую он встретил когда-то в Ковентри. Долли приосанилась, как требовалось по роли, и заглянула Джимми в глаза.

– Привет, – промолвила она с хрипотцой, вылитая Скарлетт О’Хара.

– И тебе привет.

– Как мило тебя видеть. – Долли запустила пальчики под лацканы его смокинга. – Ты сама элегантность.

– Ты про эти обноски?

Долли чуть не прыснула, но сдержалась (Джимми всегда умел ее рассмешить).

– Нам пора, – промолвила она важно, потупив глаза. – Впереди много дел, мистер Меткаф.

Долли продела руку под локоть Джимми и потащила его по Чаринг-кросс-роуд – туда, где змеился хвост очереди в клуб. К востоку слышался гул канонады, прожекторы лестницами Иакова уходили в ночное небо. У дверей «Клуба 400» самолет пролетел прямо у них над головами, но Долли было не до него: даже полноценный налет не заставил бы ее бросить место в очереди. У входа на них обрушились голоса, смех, музыка и та яростная неутомимая энергия, от которой кружилась голова. Долли пришлось вцепиться в рукав Джимми, чтобы не упасть.

– Тебе понравится. Тед Хит и его музыканты творят чудеса, а мистер Росси настоящий душка.

– Ты уже здесь бывала?

– Много раз.

Крохотное преувеличение: один-единственный раз. Но по сравнению с Джимми, который был старше, работал фотографом, путешествовал, встречался с разными людьми, Долли не могла похвастаться ничем особенным. Ей отчаянно хотелось выглядеть в его глазах искушенной и опытной дамой.

Долли рассмеялась и сжала его руку.

– И нечего на меня так смотреть! От Китти не отвяжешься, но ты должен знать: я люблю только тебя.

Рядом с гардеробом Долли остановилась, чтобы снять пальто. Сердце молоточком стучало в груди. Долли вспомнила все истории леди Гвендолен, все проказы, которые проделывали неразлучные сестрицы, танцы до упаду, красавцы мужчины, не дававшие прелестницам проходу, – и решительно сбросила пальто. Джимми подхватил его, Долли медленно повела плечиком и приняла эффектную позу (та-да-да-дам, леди и джентльмены!), являя взору Джимми то самое платье.

Алое, блестящее, ослепительное, скроенное так, чтобы подчеркнуть все изгибы фигуры – когда Джимми увидел платье, то едва не выпустил из рук пальто. Не сводя глаз с Долли, он растерянно передал гардеробщику свою ношу и получил взамен номерок.

– Ты… Долл, ты выглядишь… вот так платье!

– Что? – Долли дернула плечиком, копируя его манеру. – Ты про эти обноски? – Затем, снова став собой, подмигнула Джимми: – Пошли, нам пора.

И Джимми не возражал.

Долли внимательно разглядывала пространство за красным канатом, маленький танцпол, столик справа от оркестра (Китти называла его «королевским»[14]14
  В «Клубе 400», одном из самых известных и привилегированных ночных клубов Лондона, был столик сбоку от оркестра, называемый «королевская ложа», – чуть позже описываемых событий за ним имели обыкновение сидеть принцесса Маргарет и ее друзья.


[Закрыть]). Долли искала Вивьен – Генри Дженкинс был на короткой ноге с лордом Дамфи, их совместные фотографии часто печатались в журнале «Леди», – но ее нигде не было. Ничего, еще не вечер, наверняка Дженкинсы скоро появятся. Она увлекла Джимми за собой, лавируя между столиками и танцорами, пока не уперлась в мистера Росси.

– Добрый вечер, – промолвил он важно, сложив ладони вместе и слегка поклонившись. – Вы гости лорда Дамфи?

– Какой шикарный клуб! – уклонилась Долли от прямого ответа. – Сколько лет сколько зим, подумать только! Теперь мы с лордом Сэндброком понимаем, что нам следует навещать Лондон почаще. Не правда ли, милый? – добавила она, послав Джимми ободряющий взгляд.

На лице итальянца отразилось сомнение: он явно не знал, что думать; впрочем, годы, проведенные за штурвалом светского корабля, научили мистера Росси ничему не удивляться.

– Дорогая леди Сэндброк, – проворковал он, поцеловав руку Долли, – без вас это место прозябало во тьме, но отныне свет воссиял. Кого я вижу! Как поживаете, лорд Сэндброк?

Джимми молчал, и Долли затаила дыхание: она знала, как Джимми относился к ее «играм», и почувствовала, что его рука на ее спине напряглась. Непредсказуемость его реакции лишь добавляла игре азарта. Джимми молчал, сердце Долли выскакивало из груди, возбужденно гудела толпа, где-то звякнул разбитый бокал, оркестр заиграл новую мелодию…