Текст книги "Любовь с чистого листа"
Автор книги: Кейт Клейборн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
Глава 4
Следующую неделю меня преследует и не слово, и не буква, даже не имя.
Меня преследует один-единственный звук – короткий шуршащий звук, изданный телефоном, когда я отправила свой внезапный имейл Риду.
Я слышу его всю последнюю смену в магазине Сесилии, пока он свеж в памяти, пока я все еще в том состоянии, когда совершенно логичным кажется заглядывать в «отправленные сообщения» каждые 10–15 минут и перечитывать свое короткое, наспех составленное сообщение. Я слышу этот звук весь вечер, и на следующий день тоже, несмотря на отчаянные попытки сосредоточиться на работе или отдохнуть, составляя новую систему кодирования моих карандашей и ручек (со старой системой все на самом деле было отлично), даже снять сториз о том, как нарисовать черную букву «Р». Убеждаю себя, что это про «раскаяние», а не про имя человека, который не отвечает на мой имейл. Правда, мне пришло сообщение, будто «Р» – это «лол, как скучно», и мне даже легче от того, что Рид вряд ли ответит на мое письмо так же.
Я слышу этот звук вечером в среду, сидя на диване с ноутбуком на коленях. В браузере открыты тысячи вкладок с гугл-картами, я ищу места для своих прогулок, которые вполне могу совершить одна. Но в этот раз звук слишком реален, хотя я сижу в наушниках. Отрываю взгляд от ноутбука – Сибби вернулась с работы. Уставилась в телефон, надела свою равнодушную дежурную улыбку. Я снова слышу этот звук утром в четверг, когда она уходит на работу, а я продолжаю лежать в кровати, разбитая, потому что плохо спала.
В пятницу у меня наконец появляется шанс ненадолго сбежать из этих интермедий в духе «Сердца-обличителя»[11]11
Рассказ Эдгара Алана По, в котором повествование ведется от лица безымянного рассказчика, убившего старика, с которым он жил под одной крышей.
[Закрыть], потому что Рид наконец ответил на мое сообщение в 17:01, через минуту после окончания рабочего дня – а как же еще. Письмо короткое, четко и по делу (я в бо́льшем удивлении, чем раньше), практически цитата моего письма: «Увидимся на Променаде. Воскресенье, в четыре». Долго смотрю на имейл. «Может, здесь есть какой-то шифр?» – думаю я, хотя буквы здесь явно не складываются в «отвяжись ты», что, ну… было бы вполне объяснимо, наверное.
Снова этот звук, его слабый отголосок.
Потому что уже воскресенье, и прошла целая неделя с тех пор, как он показал мне свадебную программу. Потому что уже три часа, и, если я хочу успеть на Променад к четырем, надо скоро выходить из магазина, садиться на метро и мчаться по рельсам («Р – лол, как скучно») на Корт-стрит. Потому что через час (он же придет минута в минуту) мне надо произвести впечатление на человека, который имеет полное право меня недолюбливать. Потому что, если он согласится и дальше гулять со мной, видеться мы будем часто.
– Ты как на иголках, – произносит Лашель неподалеку от меня, и слава богу: это прекращает фантомное шуршание в моей голове. Она точила каллиграфическое перо и теперь берет увеличительное стекло, которое носит на шее, чтобы проверить край. Разочарованно вздыхает, отпуская стекло, и спрыскивает точильный камень водой.
– Да нет, что ты, – отвечаю я дежурным радостным тоном, хотя мы в глубине магазина и никто не слышит. Лашель собирается протестировать новые чернила из грецкого ореха, заказанные Сесилией. Это нужно для коллаборации с одним из музеев. Я делаю вид, что пришла проверить наш ассортимент металлических ручек, но на самом деле Сибби с Элайджей сейчас в нашей квартире, смотрят шоу про неумелых кондитеров, а я слишком взвинчена, чтобы находиться рядом с ними и неумелыми кондитерами. Поскольку я не смогла определиться, что хуже – если Сибби заметит, как я нервничаю, и станет расспрашивать, если она заметит, но не спросит или если вообще не заметит, – то решила, что лучше пойти в магазин.
Вернуться к шуршанию, если так можно сказать.
– Я о том, что от твоего дерганья ногой стол трясется, – проясняет Лашель.
Я заливаюсь краской, пытаясь унять правую ногу.
– Ой! Прости, пожалуйста.
Она поднимает на меня взгляд и улыбается.
– Ты что, на свидание идешь?
«Шшшшшурх», – раздается в моей голове. Этот звук издает металлическая ручка Tombow[12]12
Бренд канцелярских товаров.
[Закрыть] на бумаге, пока я занимаюсь проверкой. Вышло нечто, печально похожее на знаменитый логотип – минус миллион очков от моей креативности.
– Э…нет.
Она явно не поверила: скептически поджала губы. На малую, очень краткую долю секунды я думаю все ей рассказать. «Есть один парень, – сказала бы я. – Бывший клиент, раскрывший мою пагубную привычку». Мы плохо друг друга знаем, мы с Лашель, но в магазине всегда оказываемся на дружественной волне. Она добрая и веселая, а еще очень талантливая, и может быть…
– Отлично, ты еще не ушла, – говорит Сесилия, врываясь в помещение и руша эти чары. В руках у нее стопки лукбуков, различной бумаги, образцов надписей, которые она постоянно делает и переделывает для клиентов, которым нужны новые идеи. – Мне вчера звонили насчет тебя.
Нервы сжались в комок. А вдруг Рид передумал? Вдруг решил, что Сесилии – она в конце концов владелица магазина, предоставившего программу, – необходимо знать, что я натворила? Вдруг его согласие встретиться было отвлекающим маневром такого правдивого парня, чтобы выложить всю правду моей бывшей начальнице?
– А? – произношу я в три слога вместо одного. Сесилия бросает на меня недоверчивый взгляд, но продолжает расставлять книги по белым полкам на стене. Все они в идеальном порядке, организованы по цветам – у Сесилии лучше всего это выходит. – Да, новая клиентка. Силы нет как хочет тебя нанять.
Мое тело с облегчением оседает. Слава богу, это не он. Сесилия оборачивается ко мне, длинный занавес ее прямых черных волос – без намека на седину и даром, что ей под пятьдесят, – перевешивается через плечо, она ставит руки на пояс.
– Силы нет как, – повторяет она с гордой улыбкой.
– Прости. Не понимаю, почему люди не пользуются формой для писем на моем сайте. – Уже произнося это, понимаю, что извиняюсь на самом деле совершенно за другое, ведь Сесилия ни разу не пожаловалась на то, что ей продолжают поступать звонки от моих клиентов. Я извиняюсь за тот комок нервов, за его причину и возможные для нее последствия.
Сесилия поднимает руку и отмахивается:
– Ничего страшного. Она сказала, что в курсе формы на сайте. – Она замолкает и выглядывает в окно витрины, чтобы проверить, нет ли в магазине чужих ушей. – Мне кажется, это знаменитость.
– Не берись за это, – перебивает Лашель, снова щурясь через увеличительное стекло. – Три месяца назад я занималась пригласительными на вечеринку одной отчаянной домохозяйки, и это был кошмар. Переделывала проект три раза, а в итоге никто никому даже напитком в лицо не плеснул. Только время потратила.
– Это не отчаянная домохозяйка, – отвечает Сесилия, заглядывая через плечо Лашель и одобрительно кивая проделанной работе. – Уж я-то знаю.
– Она не представилась? – И зачем я только спрашиваю? Мне нельзя брать новые заказы, пока не сдам проект.
Она смотрит на меня и мотает головой:
– Оставила имя и номер ассистента. Сказала звонить в любое время.
– Уууууу, ассистента, – протягивает Лашель. – Тогда точно ей позвони.
– Кажется, она довольно милая, – говорит Сесилия. – Не думаю, что она бы плескалась напитками в лицо. И заплатит много. Если это и правда знаменитость, ты можешь получить сделку века.
– Да, я… – я замолкаю, делая вид, что собираю вещи, пока собираюсь с духом. Я еще не говорила Сесилии, над чем работаю, особенно потому, что, учитывая мой творческий ступор, это может ни к чему не привести. – Я сейчас очень загружена. – Заканчиваю я так же неубедительно, как отрицала свидание. Лашель снова поджимает губы.
– Точно?
Я надеваю сумку через плечо, расправляю перед платья. Сегодня без принта – вдруг Рид их не выносит. Сам он наверняка снова появится в форме школьной команды дебатов. Платье-футболка изумрудного оттенка – Сибби всегда говорит, что он подчеркивает мои светло-каштановые волосы – джинсовка сверху. Надо было подумать, не будут ли его раздражать эмалированные значки и пуговицы на передних карманах. На одном из значков надпись: «Нью-Йорк для чудаков», который явно не очарует Рида, учитывая, что нью-йоркское чудачество занимает первое место в его списке причин ненавидеть этот город.
Я поднимаю взгляд, Сесилия и Лашель уставились на меня с недоумением, возможно, из-за моей непривычной молчаливости. Они хорошие друзья: где-то пять лет назад Лашель сходила на мастер-класс Сесилии по каллиграфии и так быстро всему научилась, что теперь они часто вместе работают. И в целом общаются. Обе замужем с детьми, хотя подростки Сесилии старше. Вместе у них возникает эта магия каллиграфии – мягкость, уверенность и стабильность, благодаря которым они создают нечто прекрасное, касаясь пером бумаги. Ни прерывистых линий, ни пауз, чтобы стереть и начать сначала.
Снова чувствую укол одиночества, тоски. Я зашла сюда за компанией, хотела сбежать от этого шуршания. Но теперь даже простой светский разговор кажется риском: нельзя говорить о Риде, не рассказав, как мы познакомились, – а это совершенно недопустимо. Я пока не могу говорить о проекте, и мне стыдно за свой творческий ступор.
– Абсолютно точно, – задорно отвечаю я.
Сесилия пожимает плечами и отодвигает стул рядом с Лашель.
– Не буду пока отказывать, на всякий случай.
– Она передумает, – говорит Лашель, смотря на меня с улыбкой, и подмигивает. – Сейчас у нее одно свидание на уме.
Сесилия замирает в полуприседе, глаза ее загораются:
– Ух ты, свидание? Как мило!
Женатые люди всегда говорят «как мило», узнав о чьем-то свидании. Как будто после 86 % свиданий в этом городе тебе не хочется поклясться самой себе на крови, что ты больше ни с одним мужчиной не свяжешься.
– Это не свидание. – Я вложила в эту фразу столько убедительности, сколько смогла, с тех пор как вошла в магазин. Сидя, Сесилия тычет Лашель в бок, и обе смотрят на меня, улыбаясь. Добродушно закатываю глаза и смотрю время на телефоне. Я еще успеваю, но нервы за время в магазине не успокоились.
– Возьму этот Tombow, запишешь на мой счет? – спрашиваю Сесилию, бросая ручку в сумку.
– Не вопрос, – отвечает она, а сама уже тянется за новым листом бумаги, на которой писала Лашель.
– Увидимся, – говорю я, выходя из-за стола.
– Мэг. – Лашель останавливает меня почти в центре магазина. – Кто-то в курсе, куда ты идешь?
Я застываю на месте. Хотелось бы ответить ей без раздумий. Но от этого маленького жеста заботы – этого шифра дружбы, которая всегда предполагает защиту, – у меня слезы встают в глазах. Я быстро глотаю их и с широкой улыбкой оборачиваюсь.
– Да, разумеется, – вру я. Но из чувства благодарности добавляю: – Променад. Общественное место, все такое.
– Ну, веселись! – кричит она. Они с Сесилией уже склонили головы над чернилами. Не знаю, удастся ли мне в жизни еще раз испытать легкость и тепло подобной дружбы.
Открывая дверь, слышу звонкий смех Сесилии, и на меня накатывает то же одиночество, что и все эти месяцы.
«Шурх», – закрывается за мной дверь.
♥ ♥ ♥
И все же я на шесть минут раньше времени.
На улице Монтаг много людей: погода теплая, светит солнце, и все ходят с изумленным видом, говорящим: «Ничего себе, дождь наконец прекратился». Я смотрю не на знаки – будто боюсь спугнуть их до встречи с Ридом, – а на людей. Прохожу мимо кафе Häagen-Dazs, мужчина внутри смотрит на свой шоколадный коктейль, как жених на вошедшую в церковь невесту. Девочка радостно размахивает их сцепленными с мамой руками и лижет мороженое в рожке – треть его уже у нее на щеках и на футболке. Пара пожилых мужчин стоит у входа, прищуриваясь, чтобы прочитать меню на витрине. Мужчина пониже восклицает:
– У них есть клаб-сэндвич. Ты любишь клабсэндвичи!
Как будто клаб-сэндвич – это деликатес, а не то, что можно найти в любом районе города.
Выйдя на Пиррпон-плейс, вижу голубую гладь Ист-ривер. Вода светится на солнце так, как я не видела долгие месяцы, а лицо обдувает ветерок, успокаивающий, но недостаточно сильный, чтобы волосы стали липнуть к помаде. Просто идеальный ветерок. На велосипедной парковке женщина жонглирует мотками пряжи и напевает песенку про котов-космонавтов (Нью-Йорк для чудаков, а как же). Обычно я бы притворно уставилась в телефон, но сейчас наблюдение за людьми меня очаровало, и я совершенно не боюсь, что один из этих мотков прилетит мне в голову. На краткий миг я понимаю, что чувствовал тот мужчина с коктейлем и старики с клаб-сэндвичем, и наконец впервые с того самого «шурх», вспоминаю, почему решилась на эту прогулку. Даже если Рид откажется, мне нравится быть здесь, в окружении этих людей.
Надо просто пережить встречу, на которую я, повторюсь, пришла на целых шесть минут раньше. Это отличная возможность настроиться на…
Ну, конечно! Он уже здесь.
В двадцати метрах от меня, на Променаде, предплечья на перилах, руки сложены в замок, он смотрит на город на том берегу. Снова никакого бизнес-кэжуал, Рид одет в том же стиле, что и неделю назад: кеды, джинсы, куртка. Может, это его воскресный наряд. Так и обозначен в его шкафу. Профиль его лица парадоксально красив даже издалека.
Вытаскиваю пару букв из преследовавшего меня слова. Его профиль выглядит как слово «шок».
Он выпрямляется, будто почувствовав мое приближение. Рид поворачивается, и мне остается сделать несколько неловких шагов, когда оба только молчат и ждут. Чувствую себя так, будто иду по доске к этим голубым глазам – резким и застывшим на мне. Интересно, он скажет: «Добрый день»?
– Привет, – неожиданно произносит он. Я силюсь не поднять от удивления брови.
– Спасибо, что пришел. – Я только что заметила женщину на ближайшей скамейке. В одной руке у нее термокружка, в другой – телефон, сама она застыла с приоткрытым ртом и взгляд от Рида оторвать не может. Я бы, наверное, так же выглядела на ее месте, увидь я Рида впервые. Кажется, он не замечает, и я спрашиваю:
– Прогуляемся? – К моему облегчению, он согласно кивает и делает жест рукой, пропуская меня вперед. Может быть, в этот момент женщина за нами ахнула.
– Ну, – говорю я, стараясь подстроиться под обыденность его «привет». – Как прошли выходные?
Он глядит на меня, моргает. Он явно не собирается удостоить меня ответом. С таким же успехом можно было спросить его, на какие ЗППП[13]13
Заболевания, передающиеся половым путем.
[Закрыть] он проверяется.
– Мои неплохо, – продолжаю я, будто он мне ответил. – Конечно, вчера весь день был дождь, так что я почти не выходила на улицу. Сегодня погода очень даже приятная.
Будь Сибби здесь, она бы напомнила, что так рассуждать о погоде – все равно что сделать тату «Средний Запад one love» на лице. О чем бы еще сказать – о гаражной распродаже, про которую я недавно слышала? Или сказать о том, что свою сегодняшнюю сумку я купила за полцены плюс пятипроцентная скидка за заедающую молнию? А Риду будет интересно узнать, что я люблю больше – майонез или соус тартар?
– Ты сказала, что у тебя хорошая мысль, – говорит Рид, вряд ли предполагая обсуждение майонеза с тартаром.
Я прокашливаюсь в решительности закончить с этим светским разговором ради нас обоих.
– Точно. Точно, да. Я подумала о том, что ты сказал на прошлой неделе. Что не встретил здесь знаков.
Я скольжу по нему взглядом. Его руки в карманах куртки. Голова наклонена вниз. Он слушает, но держится отстраненно.
– Знаки… это как бы мое. Учитывая специфику моей работы, я интересуюсь знаками – что они говорят и как.
Рид останавливается. На полшага впереди, я тоже замираю и оборачиваюсь на него. Так серьезен, что хоть сейчас на монету чекань.
– Я имел в виду нечто менее буквальное. – Мягкие нотки в голосе звучат снисходительно. Представляю, как он позже вечером будет писать: «Дорогой дневник. Сегодня я встречался с женщиной, которая носит слишком много пуговиц и не понимает метафор».
– Нет, то есть… конечно, я это понимаю. Но когда я переехала в Нью-Йорк, самые обыкновенные дорожные знаки и вывески, они, эм… – Я посмотрела на неоднородные верхушки зданий Манхэттена, этот хаос из камня и стекла. – Они помогли мне навести порядок в мыслях.
Долгая пауза, Рид молча смотрит на меня. Наверное, в его представлении порядок совсем другой, с этой его одеждой по дням недели и личным дневником, которые я ему приписала. Но почему-то – возможно, я именно поэтому ощутила странную связь между нами неделю и даже год назад – мне кажется, он меня понимает. И хочет, чтобы я договорила.
Мы снова идем.
– У меня есть один проект. Дедлайн в июле, до которого еще далеко, а с другой стороны совсем нет, потому что у меня… – Я замолкаю, сглатываю тяжелый комок в горле. Ступор не дает мне даже это слово вслух произнести – просто какая-то антиирония. – Потому что у меня не получается сосредоточиться в последнее время, – говорю я вместо этого.
– Сложно себе представить.
– Почему это?
Рид смотрит на пирс внизу – ребята играют в мяч, и до нас доносятся их крики радости или протеста.
– Потому что ты… то есть твои проекты. Очень оригинальные.
Я недовольно поджимаю губы. Он произнес последнее слово так – как бы заключил его в кавычки – будто для меня это хобби, а не серьезная работа. Говорю себе: не обращай внимания, но рот уже опередил мысли, что редко со мной бывает:
– По-твоему, творческим людям не нужна концентрация?
– Я этого не говорил.
– Мое дело – это работа, и…
– Я имел в виду, что это кажется очень интересным. Простор для творчества.
– Оу. – Подумываю, не рассказать ли ему обо всех этих фразах а-ля «Цвети на своей клумбе», в которых все повально хотят одинаковое начертание – тонкие, взлетающие вверх линии и жирные, неравномерные мазки вниз. Но, наверное, слишком мелочно на такое жаловаться. По крайней мере, я могла поиграть с цветом.
– Разве не так? – спрашивает он, и снова, почти не зная Рида, я тем не менее чувствую какую-то связь с ним. Он задает вопрос, только если намерен услышать ответ. В мире бездумного, дежурного «Как дела?», на что единственным подходящим ответом кажется «Хорошо», подход Рида очень личный. И точный.
Я пожимаю плечами.
– Думаю, эта работа мало чем отличается от любой другой. Выгораешь, разочаровываешься. Тогда легко допустить ошибку.
Он кашлянул. Потому что я сказала «ошибка». Хм, интересно, если прыгнуть отсюда в реку, я умру или только покалечусь? На секунду ноги дрогнули, словно мое тело и правда решило кинуться в воду. Не такая уж река и грязная, как все вокруг говорят.
– Все в порядке, это распространенное слово, – говорит Рид.
– Уверена, твоя профессия очень интересная! – брякаю я. – Простор мысли или вроде того.
Я напрягаюсь, чтобы вспомнить несколько ключевых слов из совершенно не поддающейся пониманию статьи в Википедии о биржевом анализе, которую читала на прошлой неделе, чтобы подготовиться к этой прогулке. Кажется, я закрыла вкладку на слове «стохастический», которое напомнило мне о Риде, конечно, если это комбинация «стоика» с «саркастическим». Но скорее всего, это слово связано с вычислениями.
– А что за проект? – спрашивает Рид, намеренно перерубая тему. Он совершенно не хочет обсуждать свою работу со мной, за что я ему в самом деле благодарна. Слишком уж это связано с математикой и бывшей невестой.
Я останавливаюсь и указываю на пустую скамейку, что редкость в этой людной части Променада. Присев, я ставлю сумку на колени и достаю свой тонкий блокнот в мягкой обложке для записи идей. Рид садится рядом, и я сконфуженно морщусь, когда в моей сумке шуршит какой-то мусор: полупустая упаковка претцелей[14]14
Крендельки.
[Закрыть], около десятка скомканных чеков из супермаркета. В попытке отвлечь внимание, я сразу начинаю болтать, и может быть, так даже лучше. Так я смогу не сильно переживать о том, что рассказала это Риду раньше остальных.
– Есть такая компания «Счастье сбывается». Знаю, что так говорят про мечты, но здесь именно про счастье.
– Не понимаю, к чему ты.
Если честно, я тоже. Прозвучало как-то вульгарно, и мне стыдно, но не хочется показывать это Риду, поэтому я продолжаю.
– Это крупный поставщик крафтовой канцелярии для большинства розничных торговцев. Они выпускают материалы для планеров а-ля «сделай сам». Блоки, аксессуары, странички с календарями.
– Вроде тех, которые ты делаешь.
– Не совсем, – отвечаю я, вспоминая большую неоновую вывеску магазина на Атлантик-авеню, куда зашла после первого звонка с арт-директором, женщиной по имени Ивонна, с резким тоном и быстрой речью.
У стеллажей «Счастье сбывается» была толпа народу, некоторые полки уже опустели. Увидев типичный ассортимент, я заколебалась. Январский разворот в холодных голубых тонах. Февральский был весь розовый и красный. Март зеленый. Апрель разрисован каплями дождя. А май? Там был настоящий майский шест с лентами. По сравнению с ним надписи вроде «Цвети на своей клумбе» смотрятся нежнее некуда.
И в то же время я предвкушала, как много всего могла этого сотворить. Этот проект мог открыть передо мной такие возможности, о каких большинство на моем месте только мечтают. Изменить жизнь, сейчас это было бы очень кстати, ведь мне придется платить за квартиру самой, по крайней мере несколько месяцев.
– В смысле, да, – поправляюсь я и поднимаю на него голову. – Само собой, они делают товары масс-маркета. Они не… – Мой голос стихает. Не содержит намеки на состояние чьих-то отношений – додумываю я. Еще один плюс их товара. Самой собой, тебя не тянет зашифровывать какие-то послания, если работа предназначена для большого количества потребителей.
– Уникальны, – завершает мою фразу Рид. Думаю, он это из доброты, лучшее завершение из всех возможных.
Краснея, нервно поглаживаю сумку, пока внутри не раздается шуршание чеков с пакетом.
– Итак, – бодро говорю я, чтобы он не услышал шуршание. – Они наняли меня и несколько других художников для создания трех оформлений планера на год. Если моя работа выиграет, они выпустят целую линейку товаров под моим именем.
– Значит, – произносит он тихо, почти шепотом, – карьерные перспективы.
– Ты сказал так, будто это плохо.
Рид поворачивает голову в сторону реки, смотрит на противоположный берег.
– Это не плохо. – Он указывает рукой на небоскребы Манхэттена. – Видимо.
Он произнес последнее слово так, чтобы стало ясно: это все-таки плохо. Словно хуже карьерных перспектив ничего не придумаешь. А эти небоскребы – обитель Саурона[15]15
Главный антагонист вселенной Дж. Р. Р. Толкина «Властелин колец».
[Закрыть].
Рид смотрит на меня, голубые глаза выцвели на ярком солнце, выражение лица суровое, как неделю назад, в магазине.
– Что бы ты ни думала о моей профессии, я не занимаюсь бизнес-консультированием. Моя работа заключается в другом, – говорит он.
– Я понятия не имею, в чем заключается твоя работа.
– Я же говорил, я бирж…
Теперь я прерываю его жестом:
– Я погуглила. Все равно ничего не поняла. Кроме того, что это связано с математикой. Ты, должно быть, очень умный.
Уголки его губ приподнимаются – с правой стороны чуть больше, и на щеке у него появляется очаровательная черточка, плавный изгиб, дугой идущий от подбородка вверх.
Он пропадает спустя лишь пару секунд, но успевает запечатлеться у меня в памяти. Позже я попробую его нарисовать. Шу-у-рх.
– Мне не нужна консультация по бизнесу, – говорю я, смотря куда-то в сторону. – Мы здесь не за этим.
– А зачем тогда?
Собираясь с духом, делаю глубокий вдох. Я кратко рассказываю Риду о знаках, как они меня вдохновили, насколько разнообразны – по крайней мере, в этом городе – их буквы. Показываю страничку своего блокнота, где набросала список самых известных рукописных вывесок города. Хочу показать на телефоне карту, где отметила красными пинами локации, которые собиралась посетить. Не успеваю я разблокировать экран, как он говорит:
– Не понимаю, почему ты решила пригласить меня. Я ничего не смыслю в буквах.
– Потому что ты занимаешься числами. – Утверждение, не вопрос, на которое он отвечает не более чем привычным едва заметным кивком головы. Этим жестом он одновременно соглашается и разрешает мне продолжить, объяснить мою точку зрения.
Но я не знаю, смогу ли. Получится ли у меня говорить так же прямо и честно, как у него.
Я увидела твою визитку и подумала, что это знак. – Я небрежно пожимаю плечами, будто для меня вся эта ситуация – обычное дело.
– В прошлый раз ты сказал, что ненавидишь Нью-Йорк, и мне показалось, что я могу как…
Он напрягся. Это неспроста, учитывая, что он всегда выглядит довольно напряженно.
– Ты делаешь это из жалости, – отрывисто произносит он.
– Что? Нет! – На секунду в голове мелькает мысль открыть сумку и показать ему претцели с чеками из супермаркета. Я что, выгляжу, будто испытываю к тебе жалость – хочется мне спросить.
– Потому что я не… переживаю. Из-за разрыва с Эйвери. – О, этот штришок прояснения. Боже.
– Я просто хотела с кем-нибудь погулять, – бурчу я, осознавая, что это и должна была сказать с самого начала. Это не вся правда, но точно ее часть. Я хочу с кем-то гулять, а Рид – единственный в этом городе, в этом мире, знающий мой секрет, – как ни странно, может быть подходящим человеком.
Он недолго молчит. Затем встает, кладет руки в карманы и поворачивается ко мне. Будь на его месте кто-то другой, я бы разозлилась, потому что не позволю никому говорить со мной буквально сверху вниз. Но по задумчивому лицу и расслабленной позе Рида я понимаю, что ему просто надо было подвигаться, хоть немного.
– Мне недавно сказали, что надо как-то отвлечься.
Знаю, ему бы это не понравилось, но теперь мне точно его жалко. Это ощущение усиливается, когда Рид вынимает руку из кармана и натягивает рукава куртки. Этот мимолетный неосознанный жест выдает мне целую гамму чувств. Ему неловко. Он совершенно потерян.
– Вот видишь? – у меня очень… причудливый голос. – Какое замечательное совпадение. Даже если тебе не понравится, ты будешь занят мыслями о том, как тебе это не нравится. – Я улыбаюсь, на его щеке мелькает эта его черточка.
Снова тихо, Рид разглядывает серый асфальт, а я жду с блокнотом в руках.
– Значит, счастье вместо мечты? – наконец говорит он.
Я недоуменно моргаю, но через мгновение понимаю, о чем он. Точно – «Счастье сбывается».
– Да.
– Потому что ты счастлив, когда осуществляются твои планы. – Он произносит это так равнодушно. Стохастически. Что, если бы он сидел на защите стратегии бренда, на котором это предложили? Все бы в пепел превратились от силы его недовольства.
– Думаю, смысл именно такой.
– Очень глупо.
Я киваю, косясь на свой блокнот. Все в порядке, я и одна прогуляюсь. Так даже лучше.
Он кряхтит, ждет, когда я на него посмотрю. На секунду его взгляд светлеет. Затем Рид говорит:
– Очень глупо, но мы это сделаем.
