Текст книги "Глазами любви"
Автор книги: Кэтрин Довиль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)
Толпа тамплиеров рванулась вперед, но в этот момент ночь огласилась новыми звуками: трубили рога, послышался топот несущихся галопом коней. В темноте уже можно было различить приближающихся всадников.
– Назад! Назад! – закричал приор. Несколько рыцарей повернули и побежали к воротам. В темноте кто-то наклонился над Идэйн и перевернул ее на спину.
– Сядь, девушка.
Монах Калди придал ей сидячее положение и стал рывками развязывать стягивающие ее веревки.
– Король Уильям послал за тобой свою гвардию! – прокричал монах ей в лицо. – Лев все еще ищет тебя.
Просунув руки ей под мышки, он заставил Идэйн подняться. Она не могла стоять и прислонилась к монаху. Суматошная толпа тамплиеров, кажется, позабыла и об Асгарде и о Магнусе, стараясь укрыться в своем замке. Но наступающие рыцари короля загораживали им путь, оттесняя их на дорогу.
Монах Калди потянул Идэйн к деревьям и уже тронувшимся повозкам. Добравшись до них, он вскарабкался в ближайшую и втянул за собой Идэйн, рухнувшую на дно повозки, как куль с мукой. Идэйн больно ударилась о деревянный борт, а потом почувствовала рядом с собой живое существо. Как оказалось, на дне повозки сидела на корточках женщина с ребенком.
Какие-то всадники кружили вокруг повозок, переговариваясь на неизвестном Идэйн языке. За их спинами рыцари короля Уильяма рвались в ворота твердыни тамплиеров и трубили в рога, подавая сигнал друг другу. Повозки одна за другой ныряли в лесную чащу прямо с дороги и исчезали среди темных деревьев.
Постепенно шум битвы, крики и звуки труб отдалялись и теперь были едва слышны. Повозки поехали медленнее и не так сильно кренились то на один, то на другой бок. Идэйн села, ощупывая голову и лицо. Когда монах Калди втащил ее в повозку, Идэйн ушиблась о ее бортик. Теперь ее пальцы нащупали болезненную шишку на лбу, а во рту она ощутила вкус крови.
«Куда они едут?» – вяло думала она. Что это за люди, говорящие на неизвестном ей странном языке? Это, уж конечно, не французский, язык норманнов, и, возможно, даже не гэльский, на котором говорят шотландцы.
Появился какой-то всадник. Он свешивался с седла и заглядывал в каждую повозку. Он был без шлема, с обнаженным и обагренным кровью мечом. Дышал он все еще тяжело. Наконец он добрался до повозки с Идэйн.
– Идэйн! – хрипло окликнул ее Магнус. – Далеко ли ты собралась ехать с цыганами?
С цыганами? Какое-то время отчаянно цеплявшаяся за борт повозки Идэйн не могла понять даже простых слов. Телегу сильно тряхнуло, когда она переезжала через мелкий ручей.
Голова и рот Идэйн болели, саднило запястье, в которое впивалась веревка, тело казалось избитым. Она никак не могла понять, что всадник этот – живой и, судя по всему, невредимый Магнус, хотя она видела при свете луны его рыжие волосы, видела его сражающимся с Асгардом де ля Гершем, когда они пытались убить друг друга.
– Да, цыгане, – наклонился с седла и тихонько сказал ей Магнус. – Некоторые убежали, испугавшись поединка, но несколько повозок остались.
В этот момент Идэйн хотелось закричать от обуревавших ее чувств – ярости, боли и облегчения. Но из ее горла вырвалось только хриплое карканье.
– Было темно, но я видела тебя и Асгарда. Пресвятая Дева! Я думала, что тебя понесла и затоптала твоя лошадь!
Он наклонился к телеге, чтобы рассмотреть сидевшую возле нее женщину.
– Да, мне удалось вытащить ногу из сапога, это меня и спасло. Цыгане говорят, что тамплиеры заплатили им за то, чтобы они вывезли тебя из города. – Он огляделся кругом. – Но тебя надо чем-то укрыть.
Магнус потянулся и пощупал кончиком окровавленного меча овчину, лежавшую рядом с женщиной. Та отшатнулась и, крепче прижав к себе ребенка, зашипела на него.
– Что это, черт возьми, такое? – спросил Магнус.
В этот момент они проезжали под пологом густой дубравы. Когда телега снова оказалась в свете луны, кончик меча Магнуса коснулся мужской руки, высунувшейся из-под овчины. Вскрикнув, Идэйн принялась разбрасывать шкуры и обнаружила шлем, а потом мраморно-бледное лицо Асгарда де ля Герша.
Магнус осадил лошадь и, чертыхнувшись, заглянул в повозку.
– Он мертв. Я убил его, а у его чертовых тамплиеров хватило сообразительности добавить нам еще и его труп.
Идэйн легонько прикоснулась пальцем к залитому кровью лбу Асгарда и тотчас поняла, что Магнус ошибается.
– Он жив, – прошептала она.
14
Во вторую ночь их путешествия по южным шотландским горам, когда они остановились на ночлег и разбили лагерь, пошел снег, но было не очень холодно. Легко одетые цыгане, казалось, не слишком страдали от снега. Они выбрали для лагеря склон холма, обращенный к небольшой долине, в буковой роще, где ветви с еще не опавшими сухими листьями образовали хорошее укрытие. Их предводитель Тайрос отправил детей в эту рощу собирать листья, чтобы сделать из них подстилки, пока листья еще не намокли от снега.
Идэйн сидела, завернувшись в подбитый мехом плащ, который набросил на нее командор тамплиеров, а цыганка Мила втирала в ее руки сок грецкого ореха. Идэйн уже знала, что эта краска легко смывается, но и помнила при этом, что должна оставаться грязной, как цыгане.
– Славный меховой плащ у тебя, – заметила Мила, не слишком нежно втирая снадобье между пальцами Идэйн.
Идэйн отдернула руку. Мила уже не в первый раз выражала восхищение ее плащом. Весь табор, включая самого маленького ребенка, потрогал и пощупал его, и в глазах цыган Идэйн ясно прочла желание завладеть плащом, поэтому не выпускала его из виду ни на минуту.
– Ну вот, – сказала молодая цыганка, – теперь ты такого же цвета, как я. Во всяком случае до локтей. – Мила вылила чашку краски в ладонь Идэйн. – А лицо намажешь сама.
Прежде чем Идэйн успела вымолвить хоть слово, Мила вскочила на ноги и направилась к повозке, в которой лежал горевший в лихорадке Асгард де ля Герш. Всякий раз, когда Идэйн не было рядом с ним, Мила ухитрялась ускользнуть, чтобы посидеть с ним. С первого же раза, как Идэйн увидела их вместе, у нее возникло чувство, будто они уже встречались прежде, хотя едва ли такое могло быть.
Идэйн смочила пальцы ореховым соком и втерла его в кожу щек и подбородка. Через просвет в деревьях она видела Магнуса, превратившегося во вполне сносного цыгана в плаще из овчины, с окрашенной в смуглый цвет кожей, с длинными рыжеватыми волосами, локонами ниспадавшими на плечи. Но Идэйн не требовалось зеркало, чтоб сообразить, что окрашенная соком грецкого ореха кожа образовывала странный контраст с ее золотистыми волосами и изумрудными глазами. Даже когда она набросила красное покрывало, данное ей цыганами, глаза ее поражали своей яркой зеленью. Цыганки находили это весьма забавным. Они утверждали, что в сочетании с красным шелковым покрывалом ее странные глаза смогут помочь им представить ее простодушным крестьянам как гадалку.
Идэйн отставила чашку и бросила взгляд на Магнуса, сидевшего на корточках возле повозки Милы. Идэйн знала, что он все еще сердится на нее. Когда тамплиеры держали ее в плену, она призвала его, и он явился, несмотря на то, что она бросила его в лесу и ушла к Асгарду де ля Гершу. Магнус напомнил ей о ее предательстве во всю мощь своих легких.
Ну что ж, теперь ей нужно признать, что она совершила ошибку. Асгард привез ее к тамплиерам, а тамплиеры значат только одно – неприятности и ужас.
Но Магнус услышал ее зов и пришел на помощь. Собственно говоря, он рискнул ради нее жизнью: украл лошадь, мчался ночью, укрываясь от королевских войск, и в конце концов совершил дерзкое нападение на тамплиеров, когда они пытались доставить ее в цыганский табор, чтобы цыгане увезли ее Бог знает куда, возможно, даже во Францию, как сказал Асгард.
Магнус повел себя безумно рискованно, и она должна воздать должное его мужеству и отваге, думала Идэйн, глядя, как он сидит на земле, кутаясь в остатки своего когда-то роскошного плаща. Даже теперь она не могла удержаться от соблазна и ласкала его взглядом. Он сидел, вытянув длинные ноги в потрепанных сапогах, проданных ему Тайросом. И на его рыжеватые волосы падали хлопья снега, отчего те казались рябыми.
Идэйн признавала, что рыцарь-тамплиер красивее. Асгард был светловолос и обладал той мужественной красотой, от которой у женщин начинает кружиться голова. Но лукавая усмешка Магнуса и его уверенная манера держаться, его сильное мужественное тело обладали для женщин такой притягательностью, которой было невозможно противиться. Все цыганки тут же воспылали к нему нежными чувствами. Мужчины невольно зауважали его: после Тайроса первым человеком, к которому они прислушивались, был Магнус, несмотря на то, что он пробыл с табором совсем недолго.
Но, сказала себе со вздохом Идэйн, он жесток и с ним очень трудно. С той самой минуты, как обнаружил в повозке Милы раненого Асгарда, он жаждал отделаться от ненавистного ему тамплиера. Он не согласился остановиться достаточно надолго, чтобы устроить Асгарда в хижине крестьянина или подождать, пока они набредут на какой-нибудь монастырь. Магнус считал, что для тамплиера и придорожная канава вполне сгодится.
Более того, Идэйн видела, как он забрал деньги Асгарда. И вот даже теперь пересчитывал его монеты.
Деньги, которые были в кошельке, который Магнус срезал с пояса раненого тамплиера, были частью выкупа за Идэйн. Насколько ей запомнилось, когда она слушала торг в башне-форте клана Санах Дху, его вождь Константин получил не все деньги. Идэйн прекрасно понимала, что только серебро удерживало с ними цыган. Большая часть табора бежала, заявив, что они получат больше, если отправятся на восток, потому что как раз поспеют к рождественской ярмарке, чем если последуют за Магнусом на юг. При них остались четыре повозки, в основном с женщинами и детьми, а из мужчин только Тайрос и еще один цыган, которые не особенно утруждали себя работой, но зато каждый день требовали денег.
А Магнус нещадно торопил их. Единственное, что могло им помочь более-менее без помех продвигаться на юг, была разразившаяся наконец война между Уильямом Львом и английским королем Генрихом, известия о которой дошли и до них. К югу от деревушки Пенкулик Магнус приказал цыганам свернуть с большой дороги на извивавшуюся среди полей проселочную, чтобы не оказаться в гуще военных действий.
Идэйн смотрела на склоненную голову Магнуса. Прикрывшись плащом, он считал серебряные и медные монеты из кошелька Асгарда. Они и в самом деле нуждались в деньгах. Платить приходилось не только цыганам. В Шотландии мало постоялых дворов, и даже на юге им приходилось покупать еду у крестьян и пастухов. Наступали святки, и в бедной сельской местности было труд – но добывать достаточно еды, даже если за нее платили серебром.
После того как Магнус забрал деньги тамплиера, он приказал цыганам выбросить Асгарда из телеги и оставить лежать на обочине.
– Он же умирает! – крикнула Идэйн. Она сидела в телеге, не позволяя цыганам дотронуться до раненого.
– О сладчайший младенец Иисус! – воскликнул Магнус. – Ну и пусть себе умирает!
На голове Магнуса все еще красовалась пропитанная кровью тряпица, которой ему перевязали рану, полученную во время поединка с Асгардом.
– Тамплиеры заплатили цыганам за то, чтобы они увезли тебя подальше от войск короля, в Эдинбург, а остальную часть пути ты должна была проделать с де ля Гершем. Потому что именно он выкупил тебя у Санаха и увез из его логова в Лох-Этиве.
Даже цыгане были согласны с Магнусом. Умирающий тамплиер внушал им страх, они считали, что везти его – дурной знак. Что было бы, если бы их остановили на дороге? Их обвинили бы в том, что он находится в столь плачевном состоянии. И никто не стал бы допытываться, что произошло на самом деле.
Но Идэйн закрывала Асгарда своим телом и не позволяла к нему притронуться. Если ему суждено умереть, он должен умереть в их повозке. И тогда его нужно похоронить по-христиански!
Магнуса бесило ее упрямство. Он носился по лагерю и кричал, чтобы цыгане бросили Асгарда на дороге. Когда их грубые руки прикасались к тамплиеру, тот кричал от боли. Идэйн вторила ему, и цыгане в конце концов отступили.
И с тех пор Идэйн не покидала тамплиера, держала его за руку, когда он горел в жару, и помогала Миле ухаживать за ним и менять ему повязки, находя относительно чистые тряпки, а также смазывая его рану какой-то мазью, которую раздобыли цыганки.
Это был не самый лучший уход за раненым, но большего они сделать не могли. Когда повозки двигались, все, кто был в состоянии идти, шли пешком, потому что тряска была невыносимой. Идэйн и Мила всеми возможными способами старались уменьшить тряску, чтобы не тревожить раненого, подкладывали под него овчины и одеяла, но он все равно тяжко страдал. Рана, нанесенная ему Магнусом, кровоточила, и Идэйн опасалась, что Асгард умрет от потери крови. И лихорадка трясла его по-прежнему. Мила и жена Тайроса осмотрели его живот и грудь и обнаружили сломанное ребро, но, к счастью, острый конец его не повредил легкое. А иначе у Асгарда к кровотечению из раны добавилось бы кровохарканье.
Дни стояли холодные и туманные, и так продолжалось все время, пока они продвигались к южному побережью Шотландии, и время от времени, если Асгард бодрствовал, Идэйн и цыганка давали ему попить, когда не опасались, что он задохнется, пытаясь проглотить воду. Полузакрыв глаза, почти не видя Идэйн, Асгард глотал молоко и похлебку, которыми она поила его из ложки. Ночью под ревнивым взглядом Милы Идэйн ложилась на дно повозки рядом с ним и накрывала их обоих своим подбитым мехом плащом, под которым двоим было на диво тепло. В конце концов, раз уж Идэйн пострадала от рук тамплиеров, этот подарок командора вполне справедливо рассматривать в качестве выплаты ей своего рода компенсации.
Магнус сообщил цыганам, что они направляются в Дамфриз, порт на юге Шотландии, где можно было нанять судно и добраться до Честера.
Он ничего не стал говорить об этом Идэйн, но она все равно узнала. И боялась сказать Магнусу, чьи окрики постоянно слышались в лагере и чье дурное настроение не проходило, что ей вовсе не хочется ехать в Дамфриз, потому что не желает плыть с ним в Честер, чтобы свидетельствовать перед его сюзереном в его пользу. У Идэйн было достаточно времени поразмыслить, пока цыганские повозки колесили по холмам, и теперь она все больше склонялась к тому, чтобы вернуться к мирной и спокойной жизни в монастыре Сен-Сюльпис.
Она не могла не жалеть об этой жизни. С младенчества монахини пестовали ее. Она была их радостью и любимицей, потом послушницей, которой доверили попечение сирот. С монахинями Идэйн всегда чувствовала себя любимой и в безопасности. К тому же монахини давно перестали судачить о ее необычном даре и происхождении. Они принимали ее такой, какая она есть.
Мир же, в который вовлек ее Айво де Бриз, был полон опасностей и горьких разочарований, которые нанесли душе Идэйн тяжелые раны. Как она убедилась, люди боролись, чтобы только овладеть и воспользоваться ею, прибегая при этом к насилию, поэтому Идэйн частенько опасалась за свою жизнь.
И вдобавок ко всему с ней стали твориться какие-то странные вещи.
Она не могла сказать об этом Магнусу во время их поспешного бегства, да еще когда он все время был не в духе. Но, когда она была до паники напугана в подземелье тамплиеров и обвалился сводчатый потолок, рыцари ухитрились выбраться из-под обломков невредимыми.
Из того, что сказал Асгард, она поняла, что тамплиеры сочли это знамением ее силы. Если это правда, с содроганием думала Идэйн, то она обладает силой, которой вовсе не хочет обладать. К тому же рядом постоянно был Магнус. Иногда, лежа в темной повозке рядом с мечущимся в жару и бреду Асгардом, Идэйн пыталась убедить себя, что Магнус прекрасен и отважен и что если бы не он, то она наверняка погибла бы. Не могла она забыть и тех божественных часов, что провела в его объятиях.
Но у нее все больше крепла уверенность, что его усилия спасти ее и это отчаянное бегство из Шотландии с риском оказаться между двумя сражающимися армиями означали, что Магнус на самом деле преследует только свою цель.
Разве не говорил он ей прежде, что хотел прибыть с нею ко двору своего сюзерена, чтобы она свидетельствовала в его пользу? И в сердцах Идэйн убеждала себя, что этой причины для него более чем достаточно, чтобы совершить все то, что он совершил.
Она начинала опасаться, что ее чувства к нему ослепили ее и что Магнус был таким же, как все. Он тоже был склонен к насилию, вспыльчив и груб. Его яростный поединок с Асгардом у ворот замка тамплиеров не шел у нее из головы. А также то, как он обращался с раненым, как желал попросту выбросить его в придорожную канаву.
Единственное, в чем Идэйн была уверена, – это то, что Магнус желал ее. Забираясь на ночь в повозку, она ловила на себе его взгляд. Он пожирал ее глазами, но глаза эти были мрачными. Ему тошно было видеть ее рядом с другим мужчиной, пусть даже раненым. Однажды он заворчал на нее:
– Клянусь распятием Христа, не спи там! Иди и ложись в другой повозке, со мной!
Эти слова слышал весь цыганский табор, потому что он хотел, чтобы его слышали. Идэйн сделала вид, будто не поняла его, и легла рядом с Асгардом, натянув на обоих плащ.
Ночью она долго не могла заснуть, ее мучили кошмарные воспоминания последних нескольких дней. Она вспоминала тамплиеров и их безумные поиски ясновидящей, чтобы узнать будущее и тайны Господни.
Магнус был уверен, что и король Уильям все еще разыскивает ее. Он и цыгане старались держаться подальше от дорог, по которым маршировали войска, стараясь не столкнуться с колоннами рыцарей.
Когда наконец Идэйн уснула чутким и нервным сном, ей приснились неприветливые холмы Шотландии. Во сне она видела Магнуса, преследовавшего ее, переходя из одной повозки в другую. Он требовал, чтобы она спала с ним весь путь от Дамфриза. Но она отвергала его и предпочитала мирно спать в объятиях Асгарда де ля Герша. Предвидение покинуло ее, и случилось это уже давным-давно.
Когда Идэйн проснулась, больше всего ее волновало именно это.
В деревнях они слышали о том, что в маленьком городишке у реки Киркадлиз открывается рождественская ярмарка. Цыгане настояли на том, чтобы свернуть туда, заявив, что им нужно заработать денег на будущее, когда Магнус, Идэйн и Асгард покинут их.
Лагерь разбили у реки на фермерском пастбище. Было так прекрасно оказаться близко у воды, хотя Магнусу пришлось заплатить фермеру за эту роскошь. Магнус пошел вместе с цыганами на ярмарку, чтобы откупить там место, где цыгане могли бы чинить горшки и сковородки и продать лошадь или одного-двух мулов, а также узнать, разрешат ли цыганам развлекать народ разными фокусами.
Деревенский священник предупредил их, что гадание запрещено, но хозяин постоялого двора отвел Магнуса в сторону и сказал, что, если тот опустит в карман священника серебряный пенни, тот разрешит цыганам предсказывать судьбу. И даже разрешит цыганкам исполнять свои танцы, которыми они столь славятся, если они будут это делать потихоньку. Разумеется, нужно пригласить посмотреть эти танцы и священника, но, конечно, бесплатно.
Магнус и его цыгане задержались на постоялом дворе, а когда вернулись, были изрядно пьяны. Они разбудили Идэйн, а также всех цыганских собак и самого младшего отпрыска Тайроса. Этого шума нельзя было не услышать. Даже Асгард приоткрыл глаз, вглядываясь в темноту, потом отвернулся.
Идэйн знала, чего он хочет. Она приложила руку к его лбу и убедилась, что не ошиблась. Кожа – влажная и холодная, глаза больше не мутные. Лихорадка прошла – наступил перелом в болезни.
Идэйн вылезла из повозки и пошла за горшком, чтобы дать ему облегчиться. Потом отправилась в лес опорожнить сосуд. В тени под деревьями стоял Магнус.
– Боже милосердный, ты к тому же возишься с его мочой! – проворчал он.
Прежде чем она успела что-то сделать, он вырвал у нее горшок и швырнул в кусты, в темноту. Потом обнял ее и прижал к себе так крепко, что она не могла сопротивляться.
– Я лежал в темноте и думал, сколько я для тебя сделал за последние несколько дней, – сказал он. – Я спас тебя от кораблекрушения и голодной смерти, я сражался за тебя с целой казармой тамплиеров, чтобы они не пожертвовали тобой ради осуществления своих безумных планов, а теперь должен смотреть, как ты спишь с одним из них и носишься с его дерьмом! И все это для того только, чтобы унизить меня перед толпой грязных цыган!
– Так ты считаешь, что я тебя унижаю?
Идэйн оттолкнула его обеими руками, лицо ее исказила гримаса отвращения. Она почувствовала в его дыхании запах вина и поняла, что он напился.
– Куда ты везешь меня? Ты ничего мне не сказал! Ты не спросил меня, хочу ли я объяснять твоему лорду Честеру, как ты потерял его корабли. А я не хочу этого делать! Вот что, господин рыцарь, я хочу вернуться к добрым сестрам монастыря Сен-Сюльпис. Они меня любят и защитят от этой жестокой жизни!
– Хочешь вернуться в монастырь? – Он с изумлением смотрел на нее. – Как ты можешь говорить такое, когда ты знаешь, что я… Как ты можешь, когда мы…
Магнус понизил голос и оглянулся по сторонам.
– Когда мы лежали вместе, – наконец выдавил он из себя, – и обменивались самыми нежными ласками и делили сладчайшие минуты в жизни. Неужели это ничего для тебя не значит? Клянусь, что никогда я не переживал ничего подобного… – Голос его сорвался.
Подняв на него глаза, Идэйн внезапно поняла, что, когда они находились в разлуке, у него были другие женщины. Она знала также и то, что сейчас он верил тому, что говорил: он не желал ни одной из них. И, когда занимался с ними любовью, думал только о ней.
И это было лучшее, что он мог бы сказать ей.
– Любимая… – услышала она его стон. Магнус привлек ее к себе, страстно поцеловал, а потом увлек в темноту леса.
Они оказались на ложе из сухих листьев, поверх которых Магнус разостлал свой подбитый мехом плащ. Несмотря на холод, снял с них обоих верхнюю одежду. Идэйн почувствовала, что он увлекает ее на мягкий и шелковистый куний мех. Магнус прошептал хрипло:
– Не дрожи, любовь моя, я накрою тебя своим телом и согрею тебя.
Но она не дрожала от морозного воздуха. Мех ласкал ее обнаженное тело, как нежный лунный свет – будто тонкие ледяные иголочки покалывают кожу. Холодные звезды с высоты пронзали ее своими лучами.
Глаза его упивались красотой ее обнаженного, распростертого перед ним тела. Даже при свете зимних звезд тело ее казалось золотистым, красиво выделяясь на фоне темного меха. И, обнаженный, он наклонился и поцеловал ее.
– Золотая Идэйн, – прошептал он, – когда я с тобой, мне не нужно рая. Это совсем не так, как… О Господи, как мне убедить тебя, что с тобой у меня все совсем не так, как с другими?
Он покрыл ее лицо жаркими поцелуями, руки его потянулись к ней, чтобы приподнять ее и прижать к себе – голова ее откинулась назад, тело выражало полную покорность, потом выгнулось дугой, готовое принять его. Чуть слышный стон слетел с ее губ.
Это был экстаз, и все для них казалось не вполне реальным. Каждая ласка, каждое прикосновение обжигали страстью. Идэйн казалось, что вся ее кожа стала невыносимо чувствительной. Его губы ласкали ее теплые груди, и соски ее заострились и стали твердыми, как бутоны, и Идэйн выгнулась еще сильнее, предлагая ему себя.
Руки Магнуса дрожали от желания, но он не спешил. Несмотря на то что холод пощипывал их обнаженную плоть, он ласкал ее медленно, покрывая поцелуями все ее тело, спускаясь от груди к животу и ниже. Идэйн прикусила губу, чтобы заглушить готовый сорваться крик, и в это время кончик его языка нашел сокровенный цветок ее женственности, раскрыл его и очень нежно слегка прикусил. Губы его спустились чуть ниже, продолжая ласкать горячее женское естество, и Идэйн не смогла удержаться от крика. Она извивалась, желая его больше, чем могла бы выразить, и ничего не могла поделать с собой. Сверкая глазами, Магнус показывал ей, как целовать и ласкать его в самых интимных местах.
Идэйн хотелось заниматься с ним любовью. То, что началось на берегу после кораблекрушения, превратилось теперь в золотую любовную связь, которую могли разделить только они двое.
Перед глазами их плясали золотые искры. Наслаждение было необычайно острым, и вершины его они достигли одновременно. Вскрикнула Идэйн, ей отозвался Магнус, содрогаясь всем телом.
И опять было точно так, как и раньше. Они плыли в темноте, тяжело дыша, переполненные наслаждением, купаясь в нем, как в золотистом свете заката.
Идэйн припала к его широкой груди. Магнус крепко сжимал ее пальцы и говорил ей, что их любовь не похожа ни на что, пережитое им раньше, что это нечто особенное, восхитительное и что он не думал, что такое возможно в этом мире. Она улыбалась. Для нее лежать в его объятиях – это все равно что оказаться вне времени и пространства, вне самой жизни, поскольку страсть отделяла их от всего мира. Его руки гладили ее волосы, и она услышала его вздох.
– Ты чувствуешь, любовь моя? Запах цветов? Или мне это снится?
Идэйн прижалась к его груди и покачала головой. Позади, за их спинами, темнота леса была наполнена золотистой пылью, уплывавшей во мрак. И действительно, теперь и она явственно ощутила аромат цветов.
Это потому, что они были счастливы, подумала Идэйн. И нет необходимости разговаривать о будущем, о том, что с ними случится дальше. И не нужно поэтому сообщать ему, что ее Предвидение вернулось. И предупредило ее, что по пути на юг с ними случится что-то недоброе.
Асгард еще не спал, когда Идэйн покинула повозку. В его лихорадочном состоянии произошел явный перелом. Впервые за много дней жар оставил его, голова стала ясной, и он мог четко мыслить. Теперь тело его не сотрясалось от судорожной боли, не оставлявшей его с момента поединка перед замком тамплиеров. Смутно припоминал он ужасное путешествие, постель на дне повозки, тряску и толчки, вызывавшие мучительную боль в ране, и двоих женщин, ухаживавших за ним.
«Темноволосую» и «Светловолосую», как он мысленно называл их.
В моменты просветления он понимал, что «Светловолосая» – это прекрасная Идэйн. Его тогда переполняло ощущение ее близости, ее прохладных нежных рук, прикасавшихся к его плоти; он смутно понимал, что она защищает его от тех, кто желал или мог причинить ему вред, что, пока она с ним, он в безопасности.
Только ее присутствие делало терпимым для раненого, постоянно впадающего в беспамятство рыцаря это нескончаемое мучительное путешествие. И он не мог надивиться на нее и вспоминал рассказы монаха Калди о давно исчезнувших людях, называвшихся Туата де Данаан, живших в древних кругах, составленных из вертикально поставленных камней. Временами, когда лихорадка особенно сильно снедала его, Асгард видел Идэйн в синем плаще, с золотыми волосами, развевающимися по ветру, налетающему с моря. И в этих видениях пробегал белый кот с серьгой в ушке.
Теперь, когда жар спал, Асгард понимал, что лежит в повозке в лагере, разбитом на лугу возле какого-то городка. Ночной воздух был холодным и чистым. И в первый раз он смог поднять глаза и ясно разглядеть ковер звездного неба. Он мог также различить голоса в лесу. Они спорили. Потом все стихло.
Чуть позже он задремал и снова проснулся, когда Идэйн вернулась в повозку. Она расстегнула свой плащ и половиной его накрыла Асгарда, прежде чем лечь рядом с ним. Асгард хотел было попросить ее принести ему воды, но что-то остановило его. Она угнездилась рядом.
Он наблюдал за ней из-под полуприкрытых век. Смутные очертания лица казались не такими, как он их помнил. Губы ее припухли, волосы были растрепаны, и в них застряли веточки и сухие листья. В нос ему ударил предательский мускусный запах плотской любви.
На мгновение Асгард почувствовал такое душевное смятение, что внутри у него все перевернулось. Боль была такая, словно тот же самый меч, нанесший ему рану, проник в самое его сердце.
Черт бы побрал их всех! Эта девушка не была ясноглазым ангелом, столь нежно выхаживавшим его, пока он лежал, раненый и беспомощный. Нет, она оказалась насквозь земной женщиной с низменными вкусами!
В его состоянии тяжело раненного Асгард был просто сражен охватившими его потрясением и разочарованием. Он задрожал и почувствовал тошноту, холодный пот заструился по его лицу и рукам.
Она была с кем-то в лесу, подумал он. Это их голоса он слышал.
В бреду, сжигаемый лихорадкой, он грезил о ней. В течение долгих дней после того, как ему было приказано доставить ее во Францию к Великому магистру, он тешил себя мыслью о том, что не подчинится приказу. Вместо этого он надеялся увезти этого прекрасного ангела, которому грозила неизбежная смерть от рук тамплиеров, в надежное и безопасное место. Господь свидетель, он даже думал отринуть свои обеты и жениться на ней!
Теперь он понимал, что его намерение было такой же болезнью, как лихорадка. Она опутала его своими чарами, околдовала и обманула с присущим ей распутством. Он почти поверил рассказам монаха Калди об ирландском чародействе. Теперь же знал наверняка, что добра в этом чародействе не было и нет.
И монаху Калди следовало бы предупредить его. Теперь она спала. Нога ее под меховым плащом шевельнулась и дотронулась до его ноги. Осторожно, чтобы не разбудить ее, Асгард отодвинулся.
Он не знал, что предпримет. Но почему-то сомневался, что им суждено будет добраться до Парижа.
