Текст книги "Медведь и соловей (ЛП)"

Автор книги: Кэтрин Арден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Она шла все дальше, а потом замерла, хмурясь. Налево у серой ольхи, вокруг старого кривого вяза, а потом было видно поля отца. Она ходила по этой тропе тысячи раз. Но тут не было ни ольхи, ни вяза, только рощица елей с черными иголками и небольшой заснеженный луг. Вася развернулась и пошла в другую сторону. Нет, тут были тонкие березки, замершие, как белые девицы, обнаженные и дрожащие зимой. Васе стало не по себе. Она не могла заблудиться. Она никогда не терялась. Так можно было и в доме заблудиться. Ветер затряс деревья, но она эти деревья не узнавала.

Потерялась. Она заблудилась в сумерках зимой, вот – вот пойдет снег. Она повернулась снова, пошла в другую сторону. Но среди деревьев не было знакомых. Слезы вдруг выступили на ее глазах. Она заблудилась. Она хотела увидеть Ольгу или Дуню, отца и Сашу. Она хотела суп и одеяло, даже не была против зашивать одежду.

На пути появилось дерево. Девочка замерла. Это дерево отличалось от других. Оно было больше, чернее. Оно было кривым, как старушка. Ветер тряс его большими черными ветвями.

Вася, дрожа, приближалась к нему. Она прижала ладонь к коре. Дерево не отличалось от других, было грубым и холодным даже сквозь шерсть ее варежек. Вася обошла дуб и посмотрела на ветви. А потом опустила взгляд и чуть не споткнулась.

Мужчина свернулся, как зверь, у корней дерева и спал. Она не видела его лицо, оно было скрыто руками. Среди одежды она заметила холодную белую кожу. Он не пошевелился от ее шагов.

Он не мог тут спать, с юга приближался снег. Он умрет. Может, он знал, где ее дом. Вася хотела разбудить его, потрясти за плечо, но передумала. Она сказала:

– Дедушка, проснитесь! До восхода луны начнется снег. Проснитесь!

Мужчина долго не шевелился. Когда Вася уже собралась коснуться его плеча, он заворчал, поднял лицо и моргнул глазом.

Дитя отпрянуло. Одна сторона его лица была грубой, но светлой. Глаз был серым. Другого глаза не было, глазница была зашита, и та сторона лица была массой голубоватых шрамов.

Глаз моргнул, глядя на девочку, мужчина сел на корточки, словно хотел лучше разглядеть. Он был худым, в лохмотьях и грязным. Вася видела ребра в прорехи его рубахи. Но, когда он заговорил, его голос был сильным и низким.

– Что ж, – сказал он, – давно я не видел русских девушек.

Вася не понимала.

– Вы знаете, где мы? – сказала она. – Я заблудилась. Мой отец – Петр Владимирович. Если вы отведете меня домой, он вас накормит и усадит у печи. Скоро пойдет снег.

Одноглазый мужчина вдруг улыбнулся. Два зубы у него были длиннее остальных, и это искривляло его губу при улыбке. Он встал на ноги, и Вася увидела, что он был высоким мужчиной с большими костями.

– Знаю ли я, где мы? – сказал он. – Конечно, девочка. Я отведу тебя домой. Но ты должна подойти и помочь мне.

Вася была избалована и не видела смысла не доверять. Но и не пошевелилась.

Серый глаз прищурился.

– Зачем девочке было приходить сюда? – а потом мягче. – Такие глаза. Я почти вспомнил… Иди сюда, – его голос теперь манил. – Твой отец будет переживать.

Он посмотрел на нее серым глазом. Вася, хмурясь, сделала шажок к нему. Еще один. Он вытянул руку.

Вдруг раздался хруст копыт на снегу, фыркнула лошадь. Мужчина отпрянул. Девочка отшатнулась от его протянутой руки, мужчина упал на землю и сжался. Лошадь и всадник вылетели на поляну. Лошадь была белой и сильной. Ее всадник спустился на землю, и Вася увидела, что он был худым, но крепким, кожа натянулась на щеках и горле. Он был в толстой меховой шубе, его глаза сияли голубым.

– Что это? – сказал он.

Мужчина в лохмотьях сжался.

– Не твое дело, – сказал он. – Она пришла ко мне. Она – моя.

Новоприбывший повернулся и холодно посмотрел на него. Его голос заполнил поляну.

– Разве? Спи, Медведь, зима пришла.

Сонный возражал, но опустился на место между корнями дуба. Серый глаз закрылся.

Всадник повернулся к Васе. Девочка попятилась, собираясь бежать.

– Как ты сюда попала, девочка? – сказал этот мужчина. Он говорил властно.

Слезы полились по щекам Васи. Лицо одноглазого мужчины напугало ее, а теперь пугала резкость этого мужчины. Но что – то в его взгляде утихомирило ее. Она посмотрела на его лицо.

– Я – Василиса Петровна, – сказала она. – Мой отец владеет Лесной землей.

Они мгновение смотрели друг на друга. А потом Вася растеряла смелость, развернулась и побежала. Незнакомец не преследовал ее. Но он повернулся к своей подошедшей лошади. Они переглянулись.

– Он становится сильнее, – сказал мужчина.

Лошадь дернула ухом.

Ее всадник молчал, но посмотрел в сторону, куда убежала девочка.

* * *

Вася выбралась из тени дуба и поразилась тому, как быстро наступила ночь. Под деревом было похоже на сумерки, но теперь была ночь, густая и со своим суровым воздухом. Лес был полон факелов и отчаянных криков людей. Вася их не слушала, она узнала деревья и хотела в объятия Ольги или Дуни.

Лошадь выбежала из ночи, у всадника не было факела. Лошадь заметила ребенка за миг до всадника и остановилась, встав на дыбы. Вася рухнула на бок и оцарапала руку. Она сунула кулак в рот, чтобы приглушить вопль. Всадник проворчал знакомым голосом, и она тут же оказалась в руках брата.

– Сашка, – всхлипывала Вася, уткнувшись лицом в его шею. – Я заблудилась. В лесу были двое. Двое мужчин. Белая лошадь, черное дерево, и я испугалась.

– Что за мужчины? – осведомился Саша. – Где? Ты ранена? – он отодвинул ее и ощупал.

– Нет, – пролепетала Вася. – Нет… только замерзла.

Саша молчал, она видела, что он злится, хотя осторожно опустил ее на лошадь. Он забрался за ней и укутал в свой плащ. Вася прижалась щекой к мягкой коже его пояса и медленно перестала плакать.

Обычно Саша не ругал сестру, когда она ходила за ним, пыталась поднять его меч или коснуться тетивы лука. Он даже поощрял ее, давал огарок свечи или горсть орехов. Но теперь страх сделал его злым, и он не говорил с ней по пути.

Он кричал налево и направо, медленно среди людей разошлась весть, что Васю нашли. Если бы ее не нашли до снегопада, она умерла бы в лесу, и ее обнаружили бы только весной, если бы вообще нашли.

– Дура, – прорычал, наконец, Саша, когда перестал кричать, – что на тебя нашло? Убежать от Ольги в лес? Возомнила себя духом леса или забыла о времени года?

Вася покачала головой. Она сильно дрожала. Ее зубы стучали.

– Я хотела съесть пирожок, – сказала она. – Но заблудилась. Не могла найти вяз. Я увидела мужчину у дуба. Двух мужчин. А потом было темно.

Саша нахмурился поверх ее головы.

– Расскажи о том дубе, – сказал он.

– Старый, – сказала Вася. – С выпирающими корнями. Одноглазый. Мужчина, не дуб, – она задрожала еще сильнее.

– Не думай об этом сейчас, – сказал Саша и ускорил уставшую лошадь.

Ольга и Дуня встретили его на пороге. Добрая старушка была в слезах, а Ольга была белой, как девица из сказки. Они растопили печь, налили воду на горячие камни, чтобы был пар. Васю бесцеремонно раздели и сунули к печи греться.

После этого ее начали отчитывать.

– Украсть пирожки, – сказала Дуня. – Убежать от сестры. Как можно так нас пугать, Вася? – она плакала, говоря это.

Глаза Васи были тяжелыми от раскаяния, она пробормотала:

– Прости, Дуня. Прости, прости.

Ее натерли жуткой горчицей, похлопали березовым веником, чтобы разогнать кровь. Ее укутали в шерсть, перевязали оцарапанную руку, влили в ее горло суп.

– Это было очень плохо, Вася, – сказала Ольга. Она гладила волосы сестры, покачивая ее голову на коленях. Вася уже спала. – Хватит на сегодня, Дуня, – добавила Ольга. – Завтра поговорите.

Васю устроили спать на печи, и Дуня легла рядом с ней.

Когда ее сестра уснула, Ольга опустилась рядом с огнем. Ее отец и братья ужинали в углу с мрачными лицами.

– Она будет в порядке, – сказала Ольга. – Не думаю, что она простыла.

– Но мог простыть любой, кого отозвали от очага искать ее, – рявкнул Петр.

– Или я могу, – сказал Коля. – После починки крыши хочется ужинать, а не кататься в свете факела. Я завтра отлуплю ее ремней.

– И? – холодно парировал Саша. – Ее уже лупили. Не мужчины должны заниматься девочками. Ей нужна женщина. Дуня стара. Оле скоро замуж, и старушке одной придется растить ребенка.

Петр молчал. Шесть лет назад он похоронил жену, и он не думал о другой, хотя многие хотели на это место. Но его дочь пугала его.

Когда Коля ушел спать, они с Сашей остались в темноте, смотрели, как свеча догорает перед иконой. Петр сказал:

– Хочешь, чтобы твоя мать была забыта?

– Вася и не знала ее, – отметил Саша. – Но женщина – не сестра и не добрая няня – помогла бы в этом деле. Скоро она станет неуправляемой, отец.

Долгая пауза.

– Вася не виновата, что мама умерла, – добавил Саша тише.

Петр молчал. Саша встал, поклонился отцу и задул свечу.

4

Великий московский князь

Петр побил дочь на следующий день, и она плакала, хотя он не был жесток. Ей запретили покидать деревню, но в этот раз она не возражала. Она была напугана, ей снились кошмары про одноглазого мужчину, лошадь и незнакомца на поляне в лесу.

Саша никому не рассказал, но проверил лес в поисках одноглазого мужчины или дуба с выпирающими корнями. Но он ничего не нашел, а потом три дня падал с силой снег, остановив поиски.

Их жизни тянулись, как всегда зимой, чередой еды, сна и дел во сне. Снег собирался снаружи, холодным вечером Петр сидел на своем стуле, сглаживал кусок ясеня для рукояти топора. Его лицо было каменным, он вспоминал то, что предпочел бы забыть. Марина просила заботиться о ней, пока смерть растекалась по ее милому лицу. «Я выбрала ее, она важна. Петя, пообещай мне».

Петр, горюя, пообещал. Но потом его жена отпустила его руку, легла и смотрела мимо него. Она слабо, но радостно улыбнулась, но не Петру. Она больше не говорила и умерла перед рассветом.

А потом они выкопали ее могилу, и Петр накричал на женщин, что пытались отогнать его от жены. Он своими руками обвил ее холодную плоть, еще пахнущую кровью, и опустил в землю.

Всю зиму малышка кричала, а он не мог посмотреть ей в лицо, потому что ее мать выбрала ее, а не его.

Теперь он должен был все исправить.

Петр хмуро посмотрел на рукоять топора.

– Я поеду в Москву, когда реки замерзнут, – сказал он в тишине.

В комнате раздались вопли. Вася, что спала с высокой температурой, напоенная горячим вином с медом, запищала и выглянула из – за печи.

– В Москву, отец? – спросил Коля. – Снова?

Петр сжал губы. Он уехал в Москву жестокой зимой после смерти Марины. Иван Иванович, единокровный брат Марины, был великим князем, и Петр пытался восстановить связь с ним ради семьи. Но он не взял себе новую жену.

– В этот раз ты хочешь жениться, – сказал Саша.

Петр кивнул, ощущая вес взглядов семьи. В провинции хватало женщин, но московские дамы были со связями и деньгами. Иван не будет все время помогать мужу умершей сестры. И ради дочки ему нужна была новая жена.

«Но… Марина, я так глуп. Я не справлюсь».

– Саша и Коля, вы поедете со мной, – сказал Петр.

Радость озарила лица сыновей.

– В Москву? – спросил Коля.

– На путь уйдет две недели, если все пойдет хорошо, – сказал Петр. – Вы потребуетесь мне в пути. И вы еще не были при дворе. Великий князь должен знать ваши лица.

На кухне воцарился хаос, мальчики радостно вопили. Вася и Алеша тоже хотели поехать. Ольга просила привезти ей камни и наряды. Старшие мальчики возражали, спорили и рассуждали весь вечер.

* * *

После середины зимы снега было втрое больше, он выпал большим слоем, а после последнего снегопада все замерзло, и дыхание людей застревало в носах, а слабые существа умирали ночью. Это означало, что дороги для саней открыты, дороги эти шли по рекам, укрытым снегом, гладким, как стекло, искрящимся под грязными следами, что пропадут с теплом. Мальчики смотрели на небо, ощущали мороз, расхаживали по дому, натирали обувь и точили копья.

И вот день настал. Петр и его сыновья встали затемно, а с рассветом вышли во двор. Люди уже собрались. От рассвета их лица раскраснелись, их звери топали и выдыхали клубы пара. Мужчина седлал Бурана, буйного монгольского коня Петра, он держался до белых костяшек за уздечку. Петр шлепнул ждущего коня, уклонился от зубов и забрался в седло. Его благодарный слуга отошел, тяжело дыша.

Петр следил за непредсказуемым жеребцом и за хаосом вокруг себя.

Двор у конюшни был полон тел, зверей, саней. Шкуры лежали между ящиками воска и свечей. Бочки меда и медовухи тесно прижимались к сверткам сухой провизии. Коля управлял погрузкой последних саней, его нос был красным от утреннего холода. У него были черные глаза матери, служанки хихикали, когда он проходил.

Корзинка упала со стуком в сухой снег почти под ногами запряженной в сани лошади. Зверь дергался в стороны. Коля отпрянул, Петр бросился вперед, но Саша опередил его. Он слез со своей лошади, как кот, а потом схватил коня за уздечку, заговорил ему на ухо. Конь замер, опешив. Петр смотрел, как Саша указывал куда – то и что – то говорил. Люди поспешили забрать поводья коня и корзинку, что спугнула его. Саша сказал что – то с улыбкой, и они рассмеялись. Юноша вернулся на лошадь. Он сидел лучше брата, любил лошадей и меч нес с грацией. Прирожденный воин, лидер. Петру повезло с сыновьями.

Ольга выбежала из кухни, Вася – за ней. Расшитые сарафаны девочек выделялись на фоне снега. Ольга держала в руках фартук, полный темных буханок, только из печи. Коля и Саша подошли к ним. Вася потянула второго брата за плащ, пока он ел буханку.

– Почему я не могу поехать с тобой, Сашка? – сказала она. – Я буду готовить ужин. Дуня мне показывала, как. Я могу ехать с тобой на лошади, я же маленькая, – она впилась в его плащ ладошками.

– Не в этом году, лягушонок, – сказал Саша. – Ты еще слишком мала, – при виде печали в ее глазах он опустился перед ней на колени в снегу и вложил в ее ладонь остатки хлеба. – Ешь и расти, сестренка, – сказал он, – чтобы подходить для пути. Бог тебя хранит, – он погладил ее голову, а потом запрыгнул на спину своей коричневой Мыши.

– Сашка! – крикнула Вася, но он умчался, отдавая быстрые приказы мужчинам, грузящим последние сани.

Ольга потянула сестру за руку.

– Идем, Васечка, – сказала она, когда девочка заупрямилась. Они подбежали к Петру. Последняя буханка остывала в руке Ольги.

– Безопасного пути, отец, – сказала Ольга.

«Моя Ольга совсем как мать, – подумал Петр, – ведь у нее лицо матери. Но… Марина была как сокол в клетке. Ольга мягче. Я найду ей хорошего мужа», – он улыбнулся дочерям.

– Да хранит вас обеих Господь, – сказал он. – Может, я найду тебе мужа, Оля, – Вася приглушенно зарычала. Ольга покраснела и рассмеялась, чуть не выронив хлеб. Петр вовремя успел поймать хлеб и был рад, ведь она срезала корочку и влила внутрь мед, растаявший от жара. Петр оторвал большой кусок, его зубы еще были хорошими, а потом замер, с наслаждением жуя. – А ты, Вася, – строго добавил он. – Слушайся сестру и не уходи из дому.

– Да, отец, – сказала Вася, но с тоской смотрела на лошадей.

Петр вытер рот ладонью. Толпа уже привела себя в порядок.

– До встречи, дочери, – сказал он. – Отойдите от саней, – Ольга кивнула с печалью. Вася не кивала, она не могла стоять на месте. Раздались крики, треск хлыстов, и они поехали.

Ольга и Василиса остались один во дворе, слушали колокольчики на санях, пока их не скрыло утро.

* * *

Прошло две недели в пути, они задерживались, но не опасно. Петр и его сыновья прошли окраину Москвы, кипящую торговлей на холме у Москва – реки. Они учуяли город раньше, чем увидели, поднимался дым десяти тысяч костров, а потом из дыма появились купола – зеленые, алые и синие. Наконец, они увидели сам город, большой и запущенный, как красивая женщина с грязными ногами. Высокие золотые башни поднимались гордо над бедными, позолоченные иконы смотрели непоколебимо, пока князья и жены фермеров целовали их лица и молились.

Улицы были в снежной грязи, смешанной несметным количеством ног. Нищие с почерневшими от холода носами цеплялись за стремена юношей. Коля отбивался, а Саша пожимал их грязные руки. Красное зимнее солнце двигалось к западу, когда они добрались, уставшие и в грязи, до больших деревянных ворот, украшенных бронзой и окруженных башнями. Дюжина лучников следила за дорогой со стены.

Они холодно посмотрели на Петра, сани и его сыновей, но Петр передал их капитану бочку хорошей медовухи, и их мрачные лица тут же смягчились. Петр поклонился капитану, потом его людям, и стражи помахали ему с хором комплиментов.

Кремль сам по себе был городом: дворцы, хижины, конюшни, кузни и много недостроенных церквей. Хотя изначально стены были двойным слоем дуба, с годами дерево изгнило. Брат Марины, великий князь Иван Иванович, приказал заменить их стенами, что были крепче. В воздухе разносился неприятный запах глины, которую пекли на балке, плохо защищающей от огня. Всюду вопили плотники, стряхивали опилки с бород. Слуги, священники, бояре, стражи и торговцы ходили вокруг, шумя. Татары на хороших лошадях терлись плечами с русскими торговцами, направляя сани. Все кричали при малейшем поводе. Коля потрясенно смотрел на давку, с трудом скрывал волнение. Его конь дернулся от прикосновения всадника к поводьям.

Петр уже бывал в Москве. Несколько слов, и их лошадей приняли в загон, нашли место для саней.

– Пригляди за лошадьми, – сказал он Олегу, самому спокойному из его людей. – Не оставляй их, – всюду были праздные слуги, хитрые торговцы и бояре в нарядах. Лошадь могла мигом пропасть и больше не найтись. Олег кивнул, коснулся грубым пальцем рукояти длинного ножа.

Они послали весть об их прибытии. Их гонец встретил их у конюшни.

– Вас вызывают, сударь, – сказал он Петру. – Великий князь за столом, он приветствует брата с севера.

Дорога от Лесной земли была долгой, Петр был грязным, уставшим и замерзшим.

– Хорошо, – кратко сказал он. – Мы идем. Оставь это, – последнее он сказал Саше, который убирал лед с копыта своей лошади.

Они умыли грязные лица холодной водой, надели кафтаны из толстой шерсти и шапки из сияющего соболя, убрали мечи. Город – крепость был переполнен церквями и деревянными замками, земля была в навозе, воздух наполнял дым. Петр шел за гонцом быстрыми шагами. За ним Саша смотрел, щуря глаза, на позолоченные купола и яркие башки. Коля был не менее осторожен, но смотрел на лошадей и оружие всадников.

Они добрались до двойных дубовых дверей, что открылись в зал, полный людей и собак. Большие столы стонали от яств. В дальнем конце зала на высоком резном стуле сидел мужчина с яркими волосами, ел кусочки мяса, что лежало перед ним.

Ивана II звали Иваном Красным, Иваном Милостивым. Он уже не был юным, ему было около тридцати. Его старший брат Симеон правил до него, но умер от чумы горьким летом.

Великий московский князь был очень светлым. Его волосы сияли, как бледный мед. Женщины собирались вокруг золотой красоты князя. Он был умелым охотником, мастером гончих и лошадей. Его стол скрипел под весом жареного кабана в травах.

Сыновья Петра сглотнули. Они были голодными после двух недель зимнего пути.

Петр прошел по большому залу, сыновья – за ним. Князь не отрывал взгляда от ужина, хотя на них со всех сторон смотрели хитро или с любопытством. Камин, в котором можно было запечь быка, горел за столом князя, и лицо Ивана было в тени, как и лица остей. Петр и его сыновья остановились перед возвышением и поклонились.

Иван пронзил свинину ножом. Кровь была на его желтой бороде.

– Петр Владимирович, да? – медленно сказал он, жуя. Его хмурый взгляд скользнул по ним от шапок до сапог. – Муж моей сестры? – он глотнул медового вина и добавил. – Пусть она покоится с миром.

– Да, Иван Иванович, – сказал Петр.

– Рад встрече, брат, – сказал князь. Он бросил кость дворняжке у трона. – Что привело вас сюда?

– Я хотел представить сыновей, государь, – сказал Петр. – Ваших племянников. Им скоро жениться. Если захочет Бог, я хотел бы тоже найти женщину, чтобы мои младшие дети не росли без матери.

– Достойная цель, – сказал Иван. – Это ваши сыновья? – он посмотрел на юношей за Петром.

– Да. Николай Петрович – мой старший, а второй – Александр, – Коля и Саша вышли вперед.

Великий князь окинул их взглядом, как Петра до этого. Его взгляд задержался на Саше. У юноши начала расти борода, выпирали кости, говоря о его взрослении. Но он был легок на ногах, взгляд серых глаз не дрогнул.

– Рад знакомству, – сказал Иван, не сводя взгляда с младшего сына Петра. – Ты, мальчик, очень похож на свою мать, – Саша опешил, поклонился и промолчал. Тишина затянулась. А потом Иван громче добавил. – Петр Владимирович, добро пожаловать в мой дом, за мой стол, пока вы не закончите свои дела.

Князь вдруг склонил голову и продолжил ужин. Они спешно заняли три освободившихся места за высоким столом. Коле не нужно было повторять, он уже резал кабана, добавил пирог с сыром и грибами. Круглый каравай лежал в центре стола, рядом с солью князя. Коля уже ел, а Саша замер.

– Великий князь так посмотрел на меня, отец, – сказал он. – Словно он знал мои мысли лучше меня.

– Все князи такие, – сказал Петр. Он взял горячий пирог. – У них слишком много братьев, и все хотят себе город, хотят приз богаче. Им приходится хорошо судить людей, иначе их ждет смерть. Остерегайся живых, сынок, они опасны, – и он сосредоточился на еде.

Саша нахмурился, но позволил наполнить его тарелку. В пути они ели странное мясо и сухие пироги, что порой давали им гостеприимные соседи. Стол у великого князя был хорошим, и они наелись от отвала.

Поле этого им дали три комнаты, холодные и с паразитами, но усталость мешала им переживать. Петр проверил сани и своих людей, а потом рухнул на высокую кровать и погрузился во тьму сна.

5

Святой холма Маковец

– Отец, – сказал Саша, дрожа от волнения. – Священник сказал, что на севере Москвы, на холме Маковец есть святой. Он создал монастырь и собрал уже одиннадцать учеников. Говорят, он общается с ангелами. Каждый день к нему приходят за благословением.

Петр хмыкнул. Он уже неделю был в Москве, занимался делами. Его последним усилием – только законченным – был визит к лазутчику татар, баскаку. Никто из Сарая, драгоценного города, построенного Ордой, не был бы впечатлен подношениями северного правителя, но Петр уклончиво передал ему шкуры. Груды лисиц, горностаев, зайцев и соболей были переданы под расчетливым взглядом татарина, он немного смягчился и поблагодарил Петра с добрым видом. Такие шкуры стоили золота при дворе хана, как и южнее в Византии. Это того стоило. Ему мог пригодиться друг среди завоевателей.

Петр устал и вспотел в наряде, расшитом золотом. Но он не мог отдыхать, пока его сын взволнованно рассказывал о святых и чудесах.

– Там всегда есть святые, – сказал Петр Саше. Он знал внезапную тягу к тишине и простой еде, местные жители любили кухню Византии, и в результате блюда вызывали боль в его желудке. Этой ночью пир продолжится, интрига продолжалась, он все еще искал жену себе и мужа Ольге.

– Отец, – сказал Саша. – Я хотел бы пойти в тот монастырь, если можно.

– Сашка, ты не можешь сходить в церковь здесь? – сказал Петр. – Зачем тратить на путь три дня?

Саша оскалился.

– В Москве священники любят свой титул. Они едят жирное мясо и не помогают бедным.

Это было так. Но Петр, хоть и хорошо управлял своим народом, плохо судил о справедливости. Он пожал плечами.

– Твой святой может быть таким же.

– И все же я хотел бы увидеть. Прошу, отец, – хоть у Саши были серые глаза, у него были брови и длинные ресницы матери. Они опустились, изящные на его тонком лице.

Петр задумался. Дороги были опасными, но протоптанный путь на север от Москвы был лучше. Он не хотел растить робкого сына.

– Возьми с собой пятерых. И два десятка свеч, этого должно хватить.

Лицо юноши просияло. Рот Петра напрягся. Марина была упрямой, но он видел ее такой, когда ее душа озаряла лицо огнем.

– Благодарю, отец, – сказал юноша. Он выбежал за дверь быстро, как ласка. Петр услышал, как он во дворе созывает людей и кличет свою лошадь.

– Марина, – тихо сказал Петр, – спасибо за своих сыновей.

* * *

Троице – Сергиевская лавра была построена в глуши. Хотя ноги пилигримов вытоптали путь в снежном лесу, деревья все еще прижимались по бокам, скрывая башню с колоколом простой деревянной церкви. Саша вспомнил свою деревню. Неровный частокол окружал монастырь из маленьких деревянных зданий. В воздухе пахло дымом и пекущимся хлебом.

Олег ехал с ним, управлял остальными.

– Мы не сможем все войти, – сказал Саша, остановив лошадь.

Олег кивнул. Все спешились, звякая стременами.

– Ты и ты, – сказал Олег, – следите за дорогой.

Выбранные мужчины устроились у тропы, ослабили ремни на лошадях и приступили к поискам хвороста. Другие прошли между столбами узких незапертых врат. Большие деревья бросали тени на маленькую церковь.

Худой мужчина вышел на порог, стряхивая муку с ладоней. Он был не очень высоким, не очень старым. Его широкий нос был между большими водянистыми глазами, зеленовато – карими, как лесной пруд. Он был в грубом одеянии монаха в пятнах муки.

Саша знал его. Монах мог быть в лохмотьях нищего или наряде епископа, а Саша все равно узнал бы его. Юноша рухнул на колени в снегу.

Монах остановился.

– Что привело тебя сюда, сын мой?

Саша едва заставил себя поднять голову.

– Я пришел за благословением, батюшка, – выдавил он.

Монах вскинул брови.

– Не нужно меня так звать, я не посвящен в сан. Все мы – дети Бога.

– Мы принесли свечи для алтаря, – пролепетал Саша, все еще на коленях.

Тонкая натруженная рука обхватила локоть Саши и подняла его на ноги. Они были почти одного роста, но юноша был шире в плечах, еще не повзрослел, так что был нескладным.

– Здесь мы преклоняемся только перед Богом, – сказал монах. Он разглядывал лицо Саши. – Я делаю хлеб для службы этой ночью, – резко добавил он. – Идем, поможешь мне.

Саша кивнул без слов и махнул своим людям идти.

Кухня была грубой, жаркой от печи. Мука, вода и соль ждали, когда их замешают, раскатают и испекут в пепле. Они работали в тишине, но тишина была легкой. В этом месте было спокойно. Вопросы монаха были мягкими, и юноша едва их замечал. Ему было неловко заниматься непривычным заданием, он месил тесто и рассказывал об отце, о смерти матери, о путешествии в Москву.

– И ты пришел сюда, – закончил за него монах. – Что ты ищешь, сын мой?

Саша открыл рот и закрыл его.

– Н – не знаю, – признался он со стыдом. – Чего – то.

К его удивлению, монах рассмеялся.

– Хочешь остаться?

Саша уставился на него.

– Жизнь тут у нас сложная, – серьезно продолжал монах. – Тебе придется построить свою келью, высадить свой сад, печь свой хлеб, помогать братьям, когда нужно. Но тут спокойствие, умиротворение. Вижу, ты его ощутил, – видя потрясение Саши, он сказал. – Да, да, многие пилигримы приходят сюда и просят остаться. Но мы принимаем только тех, кто не знает, чего ищет.

– Да, – медленно сказал Саша. – Да, я бы очень хотел остаться.

– Хорошо, – сказал Сергей Радонежский и повернулся к печи.

* * *

Они гнали лошадей в Москву. Олег не так понял пылающий взгляд на лице юноши. Он ехал близко к Саше, хотел поговорить с Петром, но юноша добрался до отца первым.

Они приехали в город на пылающем закате, башни церквей и дворца темнели на фоне фиолетового неба. Саша оставил лошадь во дворе и побежал по лестнице к комнатам отца. Он нашел отца и брата одевающимися.

– Рад встрече, младший брат, – сказал Коля, когда Саша вошел. – Ты закончил с церквями? – он быстро посмотрел на Сашу и повернулся к одежде. Зажав язык губами, он устроил шапку из черного соболя на черных волосах. – Ты вовремя. Помойся. Мы сегодня идем пировать, и нам покажут женщину, на которой женится отец. У нее все зубы – это важно, как по мне – и приятный… что, Саша?

– Сергей Радонежский пригласил меня остаться в монастыре на холме Маковец, – громко повторил Саша.

Коля побелел.

– Я хочу быть монахом, – сказал Саша. Они посмотрели на него. Петр надевал красные сапоги. Он развернулся, чтобы увидеть сына, и чуть не упал.

– Зачем? – завопил Коля с ужасом. Саша стиснул зубы из – за неприятных слов на языке, его брат уже привлекал множество служанок во дворце.

– Чтобы посвятить жизнь Богу, – сообщил он Коле с ноткой важности.

– Вижу, святой тебя впечатлил, – сказал Петр, не дав Коле прийти в себя. Он восстановил равновесие и надел второй сапог с большей силой, чем требовалось.

– Да… впечатлил, отец.

– Хорошо, так и сделай, – сказал Петр.

Коля раскрыл рот. Петр опустил ногу и выпрямился. Его кафтан был рыже – золотым, золотые кольца на ладонях мерцали в свете свечей. Его волосы и борода были смазаны ароматным маслом, он выглядел внушительно и неуютно.

Саша ожидал спора, так что уставился на отца.

– При двух условиях, – добавил Петр.

– Каких?

– Во – первых, ты не будешь посещать того святого, пока не поедешь присоединиться к нему. Это будет после урожая следующего года, чтобы ты год подумал. Во – вторых, ты должен помнить, что, если станешь монахом, все твое наследие перейдет братьям, и у тебя останутся только молитвы.

Саша сглотнул.

– Но, отец, если бы я только снова увидел его…

– Нет, – заявил Петр непререкаемым тоном. – Ты можешь стать монахом, если хочешь, но ты сделаешь это с закрытыми глазами, а не поддавшись словам затворника.

Саша с неохотой кивнул.

– Хорошо, отец.

Петр был чуть мрачнее обычного, он повернулся без слов и пошел к лестнице, где ждали лошади, задремав в угасающем свете вечера.

6

Демоны

Иван Красный имел лишь одного сына: маленького светловолосого сорванца Дмитрия Ивановича. Алексей, митрополит Москвы, высший священник Руси, получивший сан от самого патриарха Константинополя, учил мальчика письму и управлению государства. Порой Алексею казалось, что поможет в его работе только чудо.

Три часа мальчики корпели над берестой: Дмитрий и его старший двоюродный брат Владимир Андреевич, юный князь Серпухова. Они дрались, проливали чернила. Алексею казалось, что дворцовые коты лучше сидели бы и слушали.

– Отец! – закричал Дмитрий. – Отец!

Иван Иванович вошел в дверь. Мальчики вскочили со стульев и поклонились, толкаясь.

– Выйдите, дети мои, – сказал Иван. – Я поговорю со святым отцом.

Мальчики тут же пропали. Алексей опустился на стул у печи и налил медовухи.

– Как мой сын? – сказал Иван, придвинув стул и устроившись напротив. Князь и митрополит давно знали друг друга. Алексей был верным Ивану еще до смерти Симеона и перехода власти к нему.

– Смелый, честный, очаровательный и непоседа как бабочка, – сказал Алексей. – Он будет хорошим принцем, если проживет долго. Зачем вы пришли ко мне, Иван Иванович?

– Анна, – сказал Иван.

Митрополит нахмурился.

– Ей стало хуже?