Текст книги "На веки вечные"
Автор книги: Кэтрин Андерсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Сэмми захихикала. Хит посмеялся вместе с ней и снова взялся за дело. Вытащив вторую фасолину и не выпуская из рук пинцета, он повернулся к Мередит:
– Что скажете?
Судя по всему, она испытала такое облегчение, что Хит решил, она его вот-вот расцелует.
– Спасибо вам.
– Не за что.
Он помог Сэмми сесть, сказал Мередит, что можно отпускать Голиафа, и с улыбкой наблюдал, как пес тут же встал и положил передние лапы на стол рядом с девочкой.
– А теперь, юная леди, я прочитаю вам лекцию о том, что нельзя засовывать фасолины ни в нос, ни куда-либо еще.
Мередит отошла в сторону, обхватила руками плечи, но почти не слушала, как Хит делал внушение ее дочери о том насколько опасно запихивать в нос и уши посторонние предметы. После того как Сэмми ошиблась буквой, нервы Мередит до предела напряглись, а сердце билось, словно крылья испуганной птицы. Тэмми, Сэмми. Имена были очень похожи. Она сделала этот выбор не случайно – хотела, чтобы дочь как можно безболезненнее и быстрее привыкла к перемене. Но созвучность имен привела к тому, что девочка, когда волновалась, путала их.
Слава Богу, Хит не обратил внимания на оговорку. Он знал, что Сэмми только-только выучила буквы, и посчитал это обыкновенной ошибкой. Но что будет в следующий раз? Девочка еще такая маленькая. Со времени их переезда в Орегон Мередит постоянно натаскивала дочь, но запоминать приходилось слишком многое. Рано или поздно она снова проговорится, и тогда правда выплывет наружу.
Глупо. Как глупо! Похоже, она сошла с ума. Разве можно так рисковать? Этот человек – офицер полиции.
Устроившись на корточках у стола, Хит огромной загорелой рукой придерживал Сэмми за крохотный подбородок.
– Ну что, малышка, обещаешь больше не засовывать фасолины в нос? – спросил он. – И в уши, и в пупок, и… – Шериф в смущении осекся и покраснел, представив, насколько могло разыграться воображение девочки.
Глаза Сэмми округлились.
– Нет, – закричала она, – больше никуда не буду запихивать!
– Вот и хорошо. – Хит выпустил ее подбородок и в растерянности потер свою переносицу. – Вот и славно! – Потрепав Сэмми по волосам, он схватил собаку за ошейник и, смущенно бормоча что-то не вполне внятное об оставленной дома работе, направился к двери.
– Спасибо, что выручили, – проговорила Мередит, когда он оказался рядом. – Минеральное масло. Я запомню.
– Будем надеяться, это ее научит не засовывать фасоль в нос.
– Будем надеяться, – улыбнулась Мередит. – Но у детей очень короткая память.
– Утром по дороге в город заеду и заведу вашу машину от своей.
– Право, не стоит. Вы и так очень много для нас сделали.
– А вы представляете, во что вам обойдется вызов технички? – Глаза Хита сузились. – У меня это займет не больше пяти минут. Дадите поработать мотору на холостом ходу, и аккумулятор зарядится.
– Видимо, надо его менять. Он уже не первый раз отказывает.
– М-да… аккумулятор – серьезное приобретение, если зарплаты едва хватает на самое необходимое. – Он протянул руку и отвел прядь волос с ее щеки. – Вам нужен второй доход.
– Дома я могу делать не так много. А оставлять Сэмми с чужим человеком не хочу.
Неожиданно Хит погладил ее волосы.
– Мерри, я не говорю о дополнительной работе. Я имею в виду доход мужа.
Их взгляды встретились: ее – настороженный, его – полный нежности. Оба напряженно молчали. Мередит не могла даже думать, не то что двигаться, даже когда поняла, что Хит наклоняется к ней. На мгновение решила, что он собирался ее поцеловать. Синяя рубашка заслонила все вокруг, и Мередит невольно заметила, как плотно ткань облегает его грудь.
– Листок.
Длинные пальцы снова слегка коснулись ее волос, и через секунду Хит держал у нее перед носом листок. У Мередит возникло ощущение, что этот мужчина точно знал, чего она ждала, и нашел ее реакцию забавной. В конце концов, поцелуй – не бог весть какое событие.
– Спокойной ночи, Мередит, – хрипло произнес он. Но когда открывал дверь, услышал в тон:
– Спокойной ночи.
Но на самом деле она хотела сказать: «Прощай!»
Глава 11
Водрузив локти на стол и подперев кулаком подбородок, Хит сверился с датой на непомерно огромном календаре, который служил ему и книгой регистрации приводов. Понедельник, 19 мая. В следующую субботу начинается предпраздничный уикэнд. День поминовения – самый шумный и хлопотный для полиции праздник, когда пьяные несутся по дорогам, словно полчища сбесившихся муравьев, когда любители вылазок на природу оккупируют все доступные в округе места у воды и когда подростки отмечают окончание школы. Хит по опыту знал, что в течение этих семидесяти двух часов ему не придется спать и у него не будет ни минуты покоя.
Но это его отнюдь не тревожило. Девятнадцатое мая. Девятнадцать лет назад это число выпало на пятницу – до предпраздничного уик-энда оставалась неделя. Он, тогда еще неуемный первокурсник, приехал домой из Университета штата Орегон, чтобы по-свойски на пивной пирушке выпускного класса отпраздновать окончание школы сестрой Лейни.
Хит зажмурился, пытаясь отогнать воспоминания. Не получилось. Никогда не получалось. Воспоминания были главным его наказанием. Наказанием, которое он покорно принимал, потому что заслуживал. Черт побери, заслуживал большего! Гораздо большего!
– Шериф!
Он поднял глаза и увидел, что в полуоткрытую дверь заглядывает Дженни Роуз. Звуки из-за ее спины – телефонные звонки, пощелкивание клавиш и компьютерный писк – проникли в его святилище и вернули к действительности.
– Только что прибыл помощник Мур, – сообщила она с озорной улыбкой; ее каштановые волосы, забранные в тугой Узел, поблескивали под проникавшими сквозь венецианские ставни солнечными лучами. – Снова задержал Альму Крессуэл за кражу из магазина.
– Боже! – Хит провел ладонью по волосам; тупая боль в висках стала режущей. – Дженни, можешь позвонить ее дочери. Скажи, пусть приезжает и забирает мать.
– Будет сделано, шеф. – Дженни показала ему поднятые вверх большие пальцы. – Только хочу вас предупредить: на этот раз старая карга вышла из ювелирного магазина Хольтца, увешанная побрякушками на двенадцать тысяч долларов.
Головная боль росла как на дрожжах.
– Что-о?
– То, что слышали. Зашла вроде бы купить подарок для дочери. Продавец открыл ящик, забыл о ней и занялся с другим покупателем. А миссис Крессуэл нанизала на себя целую витрину.
Хит так резко вскочил, что задел стул – он опрокинулся на спинку и, проехав по полу, врезался в стену.
Дженни Роуз так и подпрыгнула.
– Спокойнее, спокойнее, шериф.
– Ладно, – проворчал он и прошел за ней в дверь. – Ну и выродок этот помощник Мур.
Закрывая кабинет, Дженни прыснула. Хит оглядел общий зал – типичная картина для утра в понедельник: половина сотрудников отдыхала после дежурства в выходные дни, а вторая половина лихорадочно пыталась разобраться с тем, что всегда бывает после воскресенья, – выходящими под залог пьяницами; соседями, пишущими жалобы на соседей после субботних ссор; родителями, разыскивающими сбежавших детей; и, как обычно, подростками, которых подобрали на улицах за прогулы.
– Нет, нет и нет! – твердил старик одному из его помощников. – Говорю вам, он бросал через забор не траву. Туда было подмешано собачье дерьмо!
Хит, не обращая внимания на его бормотание, обогнул стол и прошел в заваленный бумагами угол, где сидел Мур. Взгляд шерифа остановился на тщедушной старушке, которая прилипла к металлическому стулу напротив его молодого помощника. Само воплощение вселенской прабабушки – платье в цветочек с кружавчиками, – Альма Крессуэл подняла глаза и улыбнулась.
Она выглядела состарившимся ангелочком в ореоле реденьких кудряшек. Хит ничего не мог с собой поделать и уставился на старушку в немом изумлении. На седой голове Альмы залихватски сидело нечто, что на первый взгляд напоминало половину перевернутой белой пластиковой галлон-ной бутыли из-под отбеливателя, которую она превратила в шляпку. Спереди из тульи высовывались две увядшие розы, которые, словно цветные усики фантастического насекомого, взмахивали каждый раз, когда Альма кивала головой. Поля шляпы окаймляла широкая, в два дюйма, салатовая кружевная оборка, похожая на пучок увядшего лука.
– Здравствуйте, миссис Крессуэл, – почтительно поприветствовал ее Хит. – Как сегодня себя чувствуете?
– Ах, это вы, мой мальчик. – Ее надтреснутый голос дрожал. – Когда же мы с вами виделись? – Альма замолчала, поморгала слезящимися глазами и смущенно пожевала нижнюю губу, накрашенную вместе со вставными зубами ярко-красной помадой. – Вы сами-то помните?
– Да, мэм, в прошлую среду. – «Это когда Том Мур притащил ее за кражу поздравительных открыток», – припомнил шериф.
– На этот раз все серьезнее, – доложил помощник таким же накрахмаленным тоном, как и его форма. – Двенадцать тысяч долларов в драгоценностях. Крупная кража. – Он указал на горку сияющих бриллиантов, которые, прежде чем присовокупить к делу в качестве вещественного доказательства, эффектно разложил на столе. – Прищучил ее с поличным.
Хит бросил на помощника сердитый взгляд и снова посмотрел на задержанную, у которой явно прогрессировало слабоумие – вероятно, как подозревал шериф, вследствие не установленной вовремя болезни Альцгеймера. Бывшая школьная учительница, Альма верила, что до сих пор преподает, и вместе со всем, что таскала с полок во время ежедневных прогулок по Мейн-стрит, носила в большом черном полиэтиленовом пакете тетрадку с планами уроков. А ее дочь – средних лет, секретарь в администрации школы – каждую пятницу обходила магазины, возвращала украденное, платила за испорченные товары и извинялась перед владельцами.
Шериф считал, что Альма Крессуэл – безобиднейшая старая дама, которую полицейский Мур должен переводить через улицу. Но тот продолжал упорно ее арестовывать.
Цепкие глаза Хита отметили поблескивавшие на запястьях старушки наручники. Ее худые руки были изъедены артритом, пальцы скрючены, а распухшие костяшки втрое толще обычного. Неужели это и есть опасная преступница?
Борясь с желанием заехать Муру по физиономии, он сжал кулаки. Единственным светлым пятном во всей этой истории было то, что Альма не понимала происходящего с ней. В прежние времена самым большим наказанием учительницы, вероятно, был штраф за неправильную парковку машины. И теперь больная старушка даже не представляла, что ее могут арестовать: ведь она просто ходила за покупками, а этот приятный полицейский предложил ее подвезти.
– Сними наручники, – тихо приказал Мастерс.
– Но, шериф, она…
Хит подался вперед, специально для Альмы выдавил улыбку и сквозь зубы процедил:
– Немедленно, Мур!
Тома точно ветром сдуло со стула. Он обежал стол и расстегнул браслеты. Но когда помещал их обратно в чехол на поясе, бросил на Хита сердитый взгляд.
– Не понимаю. Она воровка. И я накрыл ее на крупной краже.
Хит поманил Элен Бауэр.
– Убери это отсюда, – попросил он. – Упакуй вещдок и положи в сейф. И еще: Альма, пока ждет свою дочь, наверное, не откажется выпить чаю. А я, похоже, завариваю для нее слишком крепкий.
– Привет, миссис Крессуэл! – воскликнула Элен. – Вот это да! Вы выглядите просто потрясающе. Бесподобная шляпка! Сами сделали?
– Ну да, – призналась Альма и похлопала по оборке на бутылке из-под отбеливателя. – Хотите, сделаю такую и вам?
Элен послала Муру предостерегающий взгляд и расплылась в улыбке.
– Как мило! Я как раз мечтала о такой!
– Малышка Элен Эванс, это ты? – Альма подалась вперед и вгляделась в ее лицо. – Боже мой, как ты выросла!
Элен, только что справившая свой сороковой день рождения, подмигнула Хиту.
– Боюсь, не только вверх, но и вширь.
– Ты выглядишь прелестно, – успокоила ее старая учительница. – Как дела с дробями? Надеюсь, больше проблем нет?
Последнюю часть их беседы Хит слышал, когда Альму приводили в прошлый раз. Пожилая леди почти начисто лишилась памяти на то, что было сегодня, но прекрасно помнила события давнего прошлого.
Хит положил руку Муру на плечо, сжал пальцы и был доволен, когда помощник дернулся от боли.
– Том, скажи миссис Крессуэл «до свидания». Я хочу поговорить с тобой в своем кабинете.
С красным от возмущения лицом Мур попробовал высвободиться, но Хит пресек его попытку и только сильнее сдавил плечо.
– Увидимся позже, миссис Крессуэл.
– Спасибо, что подвезли, – поблагодарила старая женщина Мура и повернулась к Элен: – Мне так понравилось его маленькое радио: едешь и слышишь кучу интересных вещей. Несколько минут назад на углу Пайн и Мэдисон произошла авария, но, слава Богу, никто не пострадал.
Шериф провел молодого помощника через весь зал, закрыл за собой дверь в кабинет, повернул к себе лицом и только тогда отпустил.
– Знаешь, почему я не вышибаю тебя к чертовой матери? Есть только одна причина. – Хит ткнул ему пальцем в грудь. – Твой папаша – мэр. Не хочу с ним собачиться, у меня и так полно проблем. Но заруби себе на носу – это официальное предупреждение: еще раз арестуешь старую леди – и вылетишь отсюда! Ты меня понял?
Том набрал полную грудь воздуха.
– Я давал клятву охранять закон и порядок. Если потребуется, я арестую собственную мать.
– Так валяй! Может быть, тогда твой папаша поймет, какой ты для меня геморрой!
Раздался зуммер внутренней связи. Хит подошел к столу и ответил на сигнал.
В громкоговорителе прорезался голос дежурной:
– У меня на линии пожилая дама в истерике. Говорит, что возле ее дома вышагивает почти голая женщина – в одном красном поясе с резинками, черных чулках и в туфлях на трехдюймовых каблуках. Дама боится, что ее мужа хватит инфаркт.
Уголки губ Хита растянула ехидная улыбка, и он посмотрел на глупого выскочку.
– Помощник Мур все утро искал развлечений и с удовольствием этим займется.
Мередит повесила трубку и наклонилась, чтобы сделать запись в книге регистрации. Ей удалось договориться о шестидесяти трех демонстрациях шампуня. Примерно тридцать процентов из этих людей сделают покупки, а это означало, что она получит хорошие комиссионные. Мередит пролистала книгу, просмотрела договоренности на завтрашний день и принялась обзванивать клиентов, подтверждая демонстрации. Но на середине списка прервалась и посмотрела в окно, чтобы проверить, все ли в порядке с игравшей во дворе Сэмми. Девочка увлеченно возилась с Голиафом, а пес беспрекословно сидел и терпел все ее причуды. На его голове нелепо сидела сдвинутая на одно ухо кукольная шляпка с рюшами, а на носу красовались ядовито-розовые солнечные очки.
Мередит улыбнулась и покачала головой. Она уже готовилась набрать следующий номер, как услышала на подъездной дорожке мотор машины. Утром, забросив Голиафа, шериф сказал, что после работы собирается заскочить в магазин строительных товаров за какими-то материалами. Мередит понимала: надо бы выйти и помочь разгрузить «бронко». Но после вчерашней реплики Хита о том, что ей нужен муж, решила всеми силами держать соседа на расстоянии. И побольше зарабатывать, чтобы скудный доход более не служил поводом для подобных разговоров.
Недовольно залаял Голиаф – значит, какая-то другая машина ехала к дому. Мередит бросила свое занятие, поднялась со стула и выглянула в окно. Хит снимал с «бронко» доски и, щурясь на солнце, смотрел на белый фургон, из которого выскочили двое мужчин в белых рубашках и черных брюках. Пассажир бросился к задней дверце, а водитель направился к Хиту.
И Мередит услышала, как шериф удивленно спросил:
– Билл, как это тебя сюда занесло?
Судя по всему, Хит знал этого человека, но поздоровался с ним очень сдержанно. У Мередит еще оставалась работа, поэтому она чуть было не отвернулась, но тут заметила на фургоне синий логотип телевизионной компании. У нее похолодело внутри и сердце подскочило к горлу. Она выскочила на улицу, чтобы забрать Сзмми, но, к несчастью, тот, кто доставал что-то из фургона, уже включил камеру.
Боже! Мередит изо всех сил старалась сохранять спокойствие – пересекла двор, взяла Сэмми за руку и вернулась в дом. Следом за ними направился Голиаф. Зачем здесь телевидение? Мередит захлопнула за собой дверь и почувствовала, что у нее подкашиваются ноги.
Спокойно! Хит всегда в центре внимания прессы. Репортеры приехали взять у него интервью. Вот и все. К ней это не имеет никакого отношения. От этой мысли женщина немного взбодрилась. Да кто она такая? В Уайнема-Фоллз она никому не интересна.
Мередит увела Сэмми в спальню, достала головоломку и, только убедившись, что девочка начала ее складывать, вернулась в гостиную и стала наблюдать в щелку между шторами. Еще раньше, чтобы разогнать дневную духоту, Мередит открыла окно. И это позволяло ей не только видеть все, но и слышать, а самой оставаться незамеченной.
– Билл, прошу тебя, – спокойно говорил шериф, – я буду очень тебе благодарен, если ты уедешь отсюда. Если нет иной причины, во имя прежних времен.
– Не могу, Хит. Я взялся за эту тему. Такова уж моя работа. Пожалуйста, не воспринимай как что-то личное.
– А как же мне это воспринимать? – Он посмотрел на оператора. – Вы же снимаете.
Тот, кого звали Биллом, кивнул. Шериф пожал плечами и жестко сказал:
– Тогда у меня один ответ: «Без комментариев».
Билл сунул ему под нос микрофон.
– Шериф Мастерс, сегодня годовщина смерти вашей сестры. – Его голос сделался казенным. – Судя по отчету, это вы вели машину, когда случилась авария. Это правда?
– Без комментариев, – холодно ответил Хит и повернулся к объективу спиной, но Билл и оператор поспешили за ним.
– Шериф Мастерс! – громко закричал репортер, словно перекрывая большое расстояние. – Недавно из очень достоверного источника нам стало известно, что в тот раз вы вели машину в нетрезвом состоянии. Будьте любезны, объясните, правда это или нет.
Хит круто повернулся, смуглое лицо исказилось от гнева. Мередит громко охнула и прижала пальцы к губам.
– Против вас не было выдвинуто никакого обвинения, – настаивал Билл, – ни в вождении автомобиля в нетрезвом состоянии, ни в непреднамеренном убийстве. Можете объяснить почему?
Хит снова начал разгружать доски, а репортеры крутились вокруг и совали в лицо микрофон.
– Вы отрицаете, что нарушили закон?
Хит сбросил пачку досок у крыльца и снова направился к «бронко». Даже из гостиной, со своего наблюдательного пункта, Мередит заметила, как у него на шее вздулись вены и каким суровым было выражение лица.
– Тогда вам было только девятнадцать. Мы понимаем, что вам трудно не то что говорить – даже вспоминать о событиях той ночи. Но жители округа имеют право знать правду. Скажите, вы действительно вели машину в нетрезвом состоянии? Если так, то вы виноваты в аварии.
– Без комментариев.
– Шериф, ваш отец – очень богатый человек. Он, случайно, не подкупил власти, чтобы те замяли дело и не выдвигали против вас обвинений?
Хит молчал.
– Так это правда?
– Без комментариев. Вы что, не понимаете английского языка? Идите к черту и оставьте меня в покое!
– Шериф Мастерс, ваш отказ объяснить все вынуждает нас сделать собственные выводы. Уж не в самом ли деле вы виноваты в аварии, а проще говоря – в смерти собственной сестры? И не вмешательство ли вашего отца освободило вас от ареста?
Мередит так крепко вцепилась в край стола, что у нее заныли пальцы. Тишину на кухне нарушало лишь ее прерывистое, хриплое дыхание, неприлично громкое тиканье часов и гул холодильника. Несколько секунд назад она видела, как Хит прошел мимо окна на задний двор. А над лужайкой повисло облако красноватой пыли, поднятой колесами уехавшего фургона телерспортеров.
О Боже! Мередит закрыла глаза и почувствовала, как растет отвращение: она вспомнила циничные упреки репортеров и злые ответы Хита. Без комментариев. Два слова, которые ничего не должны выражать. Ничего! И все-таки они выражали – боль. Такую острую душевную боль.
Теперь очень многое стало ясно. Приверженность Хита службе в полиции, его желание работать с ребятами. Реабилитационные программы, которые он организовал. Стремление всеми силами сократить подростковую смертность на дорогах – даже в ущерб собственной карьере.
Мередит понимала, что у нее достаточно своих проблем, что надо больше беспокоиться о том, как бы по телевизору не увидели Сэмми, а не шерифа. Но, убеждая себя в этом, она не могла забыть циничных слов корреспондента. Уж не в самом ли деле вы виноваты в аварии, а проще говоря – в смерти собственной сестры?
У нее вспотели ладони. Мередит оторвала руки от стола и, размяв затекшие пальцы, пошла на крыльцо. Дверь открылась не скрипнув – отремонтированная створка висела на новых петлях и захлопнулась без всякого усилия. Хит. Все вокруг напоминало о нем. Неужели правда, что ее милый сосед виноват? Нельзя оставлять шерифа сейчас одного. И черт с ней, с камерой! Разберемся потом.
Мередит нашла его за сараем. Хит не слышал ее шагов и, прислонившись к стволу развесистого дуба, смотрел куда-то вдаль, в одну точку. Может быть, на горы. Наверное, устав от всей этой суеты, хотел убежать подальше. Она когда-то так и поступила – исчезла из реальности.
– Хит?
Казалось, он не удивился. Только бросил на нее взгляд. На шерифе все еще была форменная рубашка. И Мередит догадалась, что он остановился разгрузить машину, а потом собирался пойти домой переодеться. Мередит редко видела его в форме и теперь задумалась: почему? Наверное, он чувствовал: значок и пистолет ее пугают, и не хотел смущать. Очень похоже на него. Такой предупредительный и с Сэмми, и с ней.
Мередит стало трудно дышать.
– Извините, Хит. Я… я слышала, о чем спрашивал журналист. И подумала… – Она замолчала и проглотила застрявший в горле ком… – И подумала, что вам захочется поговорить.
– О чем? – От переживаний его голос сделался хриплым. – Может быть, об Арканзасе?
Было абсолютно ясно, что Хит имел в виду. Пока она скрывает свое прошлое, он не станет рассказывать о своем. Мередит его понимала, но изменить ничего не могла.
Она поежилась и потерла руки. Вечер стоял теплый, но по коже бегали мурашки. Может быть, от его ледяного взгляда. Не надо было сюда ходить. Наивная дурочка! Между ними стена. Непреодолимая стена.
– Извините… Я просто подумала… что вам станет легче на душе.
Хит неотрывно смотрел на нее. Проходили секунды – одна за другой, долгие, долгие секунды. Поднявшийся ветер взъерошил ему волосы и прижал рубашку к широкой груди. Он выглядел таким же могучим, как дерево, к которому прислонился, и, казалось, мог выдержать любое испытание. Но падают даже вековые деревья.
Все еще потирая руки, Мередит повернулась и хотела уйти.
– Подождите.
Мередит оглянулась, не уверенная, хотел Хит или нет, чтобы она осталась. Но от того, что увидела, буквально окаменела.
В глазах Хита стояли слезы.
– Все правда, – выдавил он. – Я ее убил. Так же верно, как если бы приставил к виску пистолет и нажал на курок. Убил. Вы по-прежнему хотите остаться?
Мередит уже сама обо всем догадалась, и сердце ее разрывалось от боли. Репортер сказал, что Хиту в то время было всего девятнадцать лет. Как давно это было! Но она по собственному опыту знала, что из-за одной роковой ошибки можно мучиться всю жизнь. Нельзя вернуться назад, нельзя ничего изменить в прошлом. Приходится жить с тем, что совершено… Ее ошибка заключалась в том, что она произнесла «да». Его – в том, что он, выпив, сел за руль.
Мимолетная секунда. Затмение разума. Жизнь – как школьная доска, действия человека – пометки мелом. Но Бог не дает нам в руки губку, чтобы стереть неверное решение.
– Мне очень жаль, Хит…
Его губы скривились, на щеках прорезались глубокие морщины. Он выглядел изможденным. Втянул в себя воздух так, словно вдыхал песок.
– В этот день мне всегда трудно. Глупо, правда? Прошло почти двадцать лет. Казалось бы, уже не должно меня так волновать.
Но тогда бы он не был таким человеком: добрым, заботливым, глубоко чувствующим. Судя по печали и боли в глазах, горькую память о том, что произошло, Хит унесет с собой в могилу. Одного такого наказания более чем достаточно. И копаться в его жизни, как делал телевизионщик, – невероятно жестоко. Но таким журналистам все равно, лишь бы раскопать «клубничку».
– Некоторые поступки приносят боль всю жизнь, – мягко сказала Мередит. – И если они не стали вам безразличны, значит, вы хороший человек, не глупый.
– Хороший?
Хит уперся плечом в дерево и закрылся рукой. Его широкие плечи вздрагивали. А вырвавшееся рыдание показалось таким глубоким, ужасным и душераздирающим, что Мередит невольно сделала шаг навстречу.
– Боже! – подавленно проговорил он, и в этом возгласе прозвучали и молитва, и проклятие.
Мередит чувствовала, что ему стыдно за то, что он перед ней не сдержался, но не знала, что делать. Остаться с Хитом? Но тогда его унижение сделается еще невыносимее. Или уйти в дом?
– Бо-же!
Не в силах выдержать этой муки, она слегка коснулась его руки. Но Хит дернулся так, словно ее пальцы были горящими углями, и прохрипел:
– Уходи! Не хочу, чтобы меня видели таким.
– Не могу, – прошептала она, сжимая его запястье. – Не могу.
Тогда Хит схватил се – сильно, грубо, – прильнул к ней всем своим плоским и твердокаменным телом. Пальцы с такой неистовостью впились в бок, что Мередит испугалась, что у нее вот-вот затрещат ребра.
– Билл прав, я ее убил! – Он будто выплевывал слова откуда-то из самой глубины своего огромного существа. – Даже отец говорил, что я ее убил.
– Перестаньте, Хит, это был несчастный случай. – Она уже знала его настолько, чтобы ни на секунду в этом не усомниться. – Не мучьте себя. Не надо.
Он плакал, как умеют плакать только очень сильные люди: выжимал из себя каждую слезинку, как капли влаги из едва сырой одежды. Мередит прижалась к нему и ждала, пока не утихнет буря. Объятие Хита причиняло боль, неподатливость его тела пугала. Когда наконец он разжал руки, Мередит показалось, что ее расплющили между двумя бетонными плитами. Она так и осталась стоять, зарывшись лицом в его рубашку, и физически чувствовала, с каким невероятным трудом Хит старался взять себя в руки.
– Господи, я вас не ушиб?
Как это похоже на него: подумать сначала о другом человеке!
– Ничего.
– Извините, дорогая. – Он провел рукой по ее спине. – Извините, я на минуту забылся.
Мередит отстранилась и подняла голову: его прожженное солнцем лицо было мокрым от слез, темные ресницы торчали, как блестящие копья. Она провела кончиками пальцев по его щекам и пригладила волосы – так бы утешала Сэмми.
– Со всеми бывает, – ответила она и отступила на шаг, чтобы избежать его объятий; руки Хита безвольно повисли.
– Наверное. – В его гортани что-то дрожало, и от смущения он говорил отрывисто. – Только у одних это бывает хуже чем у других. – Хит попытался рассмеяться, но странный звук выдал его растерянность. – Простите. Отвратительный день.
– Не надо извиняться. Здесь произошла ужасная сцена. Эти репортеры… настоящие акулы. Стоит им почувствовать запах крови – и они становятся беспощадными.
– Особенно если давно точат на вас нож. – Хит горько усмехнулся. – Я его когда-то зацепил и сам вручил ему этот нож. А он ждал момента, когда сможет ударить в спину, и побольнее.
– Вы имеете в виду Билла?
Хит устало уперся затылком в кору и закрыл глаза.
– Он сказал, что студия получила сведения из надежного источника. Это неправда. Источник был внутренним – сам Билл. Я знал, что рано или поздно он на меня это вывалит. В то время мы дружили, и когда погибла сестра, он был там.
– И все эти годы ждал, чтобы вытащить на публику старую историю? – спросила потрясенная Мередит.
– Скорее всего он унес бы ее с собой в могилу. Но четыре года назад я арестовал Билла за вождение в нетрезвом состоянии. После этого вся его жизнь пошла наперекосяк. Подозреваю, что он уже давно стал законченным алкоголиком, и у него были нелады в семье, а в то время, когда попался мне, вошел в штопор и пил по-черному. Когда все выплыло наружу, его популярность у телезрителей резко упала и Билла попросили со студии. Даже жена, с которой он прожил семнадцать лет, не выдержала и ушла. А он, как все алкаши, винил в своих бедах не спиртное, а меня. Еще удивительно, почему он так долго медлил со своей местью.
Мередит ворошила носком прошлогодние листья и ощущала терпкий запах земли и тлена. «Великолепный садовый компост, – машинально подумала она. – Боже праведный, что же ему ответить?»
– Ее звали Лейни. – Слова свинцовыми ядрами упали между ними. – Ей было только семнадцать. – Хит уронил подбородок на грудь и открыл глаза.
Мередит заметила, что от горя они потемнели. Было такое чувство, что его больше нет рядом – память унесл Хита сквозь годы в другое время и место.
– Она умерла за девять дней до своего восемнадцатилетия. Не успела ни влюбиться, ни выйти замуж, ни завести детей. Все прахом.
– И с тех пор вы себя в этом вините. – Что-что, а чувство вины Мередит прекрасно понимала: жила с ним все последние годы и настолько сроднилась, что вина стала казаться ей давнишней подругой.
– Кого же мне еще винить? Вы слышали, что сказал Билл: я убил сестру.
– Поэтому вы работаете с подростками? Столько сил вкладываете, чтобы пресечь их пирушки, но никогда не арестовываете?
– Все случилось во время такой пирушки. Я приехал из колледжа на ее выпускную вечеринку в карьерах на всю ночь. Жгли костры, дурачились. В итоге все перепились, и я в том числе. Может быть, больше других. В то время я был маленьким, гадким дерьмсцом. Ненавидел учебу, ненавидел отца за то, что заставил меня учиться. Тот выходной был перед последней неделей в колледже. Месяцами накапливалось раздражение, и вот ударило в голову. Не знаю, что я пытался доказать, напившись до одури, но я это сделал. – Хит пожал плечами и горько рассмеялся. – Если бы отец узнал, что я начал выпивать, описался бы кипятком. А в ту пору жизни я сделал бы что угодно, только бы его как следует позлить.
Мередит вспомнила своего отца: как сильно любила его раньше и как любит по нынешний день.
– Значит, ваши отношения были не слишком хорошими?
– Отношения с Яном Мастерсом? Он говорил: «Прыгай!» – и его дети должны были отвечать: «Как высоко?»
– А вы решили с этим покончить?
Хит вздохнул и потер переносицу.
– Отец хотел, чтобы я пошел по его стопам и стал таким же известным адвокатом, как и он. – Хит обвел рукой окрестные поля. – А я с одиннадцати лет знал только это и мечтал стать владельцем ранчо. Если бы я и стал поступать в колледж, хотя вовсе не был уверен, что мне это нужно, то пошел бы в университет на факультет земледелия. Но он об этом и слышать не хотел. Его сын не мог зарабатывать себе на жизнь, копаясь в коровьем дерьме. Мы поругались, и отец пошел на компромисс: заставил поступить в университет, надеясь, что, окончив через силу подготовительный курс по юриспруденции, я изменю свое мнение. Но я не изменил.
