355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кэрри Гринберг » Талант марионетки » Текст книги (страница 4)
Талант марионетки
  • Текст добавлен: 17 сентября 2016, 18:55

Текст книги "Талант марионетки"


Автор книги: Кэрри Гринберг


Соавторы: Надя Дрейк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Сейчас же он был увлечен разговором с министром, а его новая пассия Марианна ван дер Меер пила дорогое вино и со скучающим выражением лица ощипывала виноград, отрывая по ягодке от большой грозди и отправляя их одну за другой в рот. Она обвела зал томным взглядом из-под густо накрашенных ресниц и прильнула к Морелю, шепча ему на ухо что-то, от чего тот быстро улыбнулся и продолжил серьезный разговор.

– Кхе, кхм… – Пьер крайне не хотел прерывать диалог своего босса с самим министром и знал, что мсье Морель едва ли одобрит, если секретарь влезет в их беседу.

Тот раздраженно оглянулся и бросил:

– Что такое?

– Мсье Морель, с вами очень настойчиво желает поговорить один человек…

– Ты не видишь, что я занят?

– Это мсье Кер, и он…

Морель нахмурился и кашлянул, прочищая горло.

– Проводи его в мой кабинет, – приказал он Пьеру, – и скажи, что я скоро буду.

Министр приподнял бровь:

– Настолько важное дело?

– Это касается… нового сезона. – На красном лице Мореля выступили капельки пота. – Я буду рад, если моя прекрасная спутница сможет сегодня вечером составить вам компанию и как следует вас развлечет.

Клементель усмехнулся в густые черные усы и оглядел Марианну:

– По крайней мере выглядит она куда лучше вас. Где же вы откопали такую красотку?

– В Брюсселе.

– Но не смогли удержаться и пригласили в Париж? Что ж, понимаю – зачем оставлять такое сокровище в холодной северной стране, если его можно согреть здесь.

– Она прекрасная актриса, – тонко улыбнулся Морель. – А теперь позвольте мне откланяться, – он и впрямь слегка поклонился министру, чмокнул Марианну в губы и шепнул: – Не дай ему заскучать!

– Ах, мсье Клементель, теперь я за вас отвечаю! – хохотнула та и подняла свой бокал.

В тот вечер ждали исполнителей главных ролей, но ни Цезарь, ни Клеопатра не спешили появляться перед поклонниками. Музыканты из оркестра, вместо того чтобы, как обычно, первыми бежать домой, играли незатейливую музыку для развлечения собравшихся гостей.

– А это кто? – спросила Жюли и кивнула в сторону.

Шампанское слегка раскрепостило ее и придало уверенности, хотя еще десять минут назад она не отлипала от стены и боялась поднять взгляд на окружающих. Имена многих из них она встречала в газетах и теперь не могла поверить, что оказалась в их среде. На банкет было разрешено прийти всем, даже не занятым в спектакле, но Дежарден велел им «не наглеть и не путаться под ногами», и его слова молодая актриса восприняла буквально. Сесиль, смеясь, схватила ее за руку и потащила знакомиться, и вскоре от водоворота имен и лиц, а также пузырьков игристого вина у Жюли закружилась голова.

– Это же наша Аделин, – удивилась ее невежеству рыжая девушка, облизывая пальцы. Она налетела на стол с десертами, подобно стае саранчи после Великого поста, и теперь целенаправленно сметала эклеры, профитроли и трюфели. – Ммм, как же вкусно, попробуй!

Жюли покачала головой – кусок не лез ей в горло.

– Так вот, Аделин Баррон, – продолжила Сесиль. – Она начинала с самых простых ролей, прямо как мы, а два сезона назад вышла на главные роли, представляешь? Играла Люсиль в «Мещанине во дворянстве» и Гермию в «Сне в летнюю ночь». Наверняка и в новой премьере у нее будет одна из главных ролей!

Молодая девушка – на вид ей едва ли можно было дать больше двадцати пяти – стояла в центре зала в окружении нескольких мужчин, с вежливой улыбкой что-то им рассказывая. Она была одета довольно просто – розовое платье почти до щиколотки с золотистым поясом чуть ниже талии, розовая же лента сдерживает уложенные в незатейливый пучок каштановые волосы, – однако привлекала к себе внимание. Правильные черты лица, распахнутые голубые глаза и губы сердечком делали ее похожей на всех юных, целомудренных героинь пьес разом и каждую в отдельности. Аделин слегка улыбалась и опускала пышные ресницы, когда кто-то из ее собеседников отпускал шутку, но уже через мгновение лицо ее становилось серьезным.

– А это журналисты, – пояснила Сесиль, прожевав очередной эклер. – Тот в очках – из «Ле Монд», другого, повыше, я не помню, а этот, в желтом пиджаке, – фотограф из «Ля ви паризьен».

Вскоре журналисты откланялись, и Жюли заметила, что один из них, смешной лысоватый мужчина в пиджаке канареечного цвета, расставляет треногу для фотокамеры, а остальные гости постепенно перемещаются к дверям, ведущим из служебных помещений. Все ждали появления виновников торжества.

– Эй, Жиль, сфотографируй нас! – вдруг крикнула ему Сесиль и притянула к себе Жюли, приобняв ее за талию. От неожиданности та зажмурилась, когда яркая вспышка выстрелила ей прямо в глаза, а Сесиль счастливо захлопала в ладоши и послала фотографу воздушный поцелуй. – Вот увидишь, нашу фотографию разместят в газете! – шепнула она.

Но никому уже не было дела до двух актрисок, кокетничающих в углу огромного фойе. Жиль вместе с неповоротливой камерой развернулся к двери, когда на пороге появился Жером Дежарден. В отличие от собравшихся, он был одет весьма просто, будто вышел с утра выпить кофе в ближайшем кафе, а небрежно повязанный шейный платок ярко-оранжевого цвета и взлохмаченные светлые волосы не придавали его персоне респектабельности, однако все знали, кто перед ними. Он пожал руки нескольким людям впереди – просто по-приятельски, хотя среди них был и первый секретарь министерства культуры Франции, и генерал Вейган, и мсье Робино, и другие не менее значительные господа. Он перекинулся с ними несколькими вежливыми фразами, поцеловал руки их дамам и помахал кому-то вдали. Жюли еще не видела режиссера в таком хорошем настроении: на репетициях он обыкновенно кричал, сердился или сурово молчал, лишь изредка одобрительно кивая, сейчас же улыбался и охотно беседовал с журналистами.

– Прекрасный спектакль! Как жаль, что мы видели его в последний раз, – произнесла какая-то увешенная бриллиантами дама.

– Я надеюсь, что этот последний раз вас не разочаровал, мадам, – учтиво ответил режиссер, на что та лишь рассмеялась.

– Он был лучше всех предыдущих!

– Но когда же мы увидим мадемуазель Ланжерар и мсье Летурнье? – поинтересовался журналист.

Дежарден пожал плечами, неторопливо раскуривая сигарету.

– Когда я в последний раз видел мадемуазель Ланжерар, она вынимала шпильки из волос. Думаю, через пару минут она с этим справится.

Журналисты взяли режиссера в плотное кольцо, не переставая задавать вопросы:

– Что вы считаете самым важным в вашей постановке этой пьесы?

– Какой смысл вы вкладываете?..

– Как вы пришли к решению взять мсье Летурнье на роль Цезаря – ведь это возрастная роль?

– А почему?..

Гул голосов заглушал голос режиссера. Журналисты строчили в своих блокнотах, записывая его ответы. Наконец Дежарден облегченно вздохнул и широким жестом указал на двери:

– А вот и наши император с императрицей!

Жюли невольно подалась вперед, пытаясь рассмотреть вошедших. Мадлен Ланжерар появилась под руку с Этьеном Летурнье, и сейчас они совершенно не напоминали тех античных героев, что еще недавно жили на сцене. Смыв грим, Этьен вновь стал прекрасным юношей без возраста, в которого влюблялись все парижские и провинциальные дамы. Седина исчезла из его волос, на гладко выбритом лице не было ни одной морщины. Он был одет в светлый льняной костюм и светло-голубой галстук и выглядел так, точно сошел со страниц журнала мод. Этьен придержал дверь перед своей спутницей и учтиво поцеловал ей руку.

– Клеопатра, – объявил он нарочито торжественно, и зал зааплодировал.

Мадлен была похожа на вытесанную из мрамора статую – холодными мраморными глазами она обвела присутствующих, холодным мраморным ртом улыбнулась и растопила их сердца. Ее макияж был выполнен в египетском стиле, с отсылкой к ее роли (глаза густо подведены черным, а короткие черные волосы украшены золотой диадемой). Ее наряд можно было назвать блеклым на фоне павлиньих платьев присутствующих дам, однако он оттенял ее восковую кожу и сидел так, точно вся парижская мода была создана специально для тонкой фигуры мадемуазель Ланжерар.

Вспышки фотокамер на несколько мгновений ослепили всех в зале, но актеры привычно позировали, чтобы на следующий день их фотографии разместили все газеты, пишущие о культурном Париже. Вопросы сыпались на них градом. Этьен шутил и улыбался журналистам, Мадлен же смотрела словно сквозь них с заученной вежливой улыбкой.

– Клеопатра молода, совсем еще девочка, – говорила Мадлен, которая была старше своей героини на добрые двадцать лет. – По крайней мере вначале. Для меня эта пьеса о ее росте, ее становлении. Мы знаем, что было дальше, недаром пьеса заканчивается тем, что в Египет едет Марк Антоний. Эта же история о том, как Клеопатра стала тем, кем стала. Самой известной из женщин.

– А как же любовь?

– Любовь? – Актриса изогнула бровь. – К Цезарю? Что ж, она… уважает его. И ценит. Восхищается, боготворит и боится. Это куда более интересный букет, чем любовь. Не забывайте про Марка Антония. Вот кто скоро появится на горизонте и захватит ее сердце.

На остальные вопросы она отвечала довольно коротко, порой односложно, и журналисты в скором времени отстали от нее. Мадлен будто этого и ждала, чтобы исчезнуть и раствориться в толпе. Пройдя по залу, она здоровалась со знакомыми, позволяя им целовать руку и восхищаться собой. От одного господина она приняла бокал, от другого – комплимент, третьего наградила взглядом, а затем исчезла. Она была актрисой и могла сыграть все что угодно, включая даже незаметную тень самой себя. Хотя Мадлен и стояла в самом центре толпы, задумчиво куря сигарету в длинном мундштуке из красного дерева, людской поток оплывал ее, как остров или айсберг. Ее взгляд скользил поверх их голов, ни на чем подолгу не останавливаясь.

Жюли не могла отвести взгляд от Мадлен, но боялась подойти или даже привлечь к себе внимание. Она обернулась к Сесиль, чтобы задать очередной вопрос по поводу актрисы (до этого она несколько раз спрашивала, не замужем ли она и нет ли у нее сердечного друга, на что подруга лишь рассмеялась), но увидела рядом с собой пустоту. Рыжие кудри Сесиль ярко пламенели в другом конце зала, где она и другие едва знакомые Жюли девушки окружили Этьена. Одна из них – ее звали то ли Луизой, то ли Элизой – положила голову ему на плечо, а он по-хозяйски прижимал ее к себе. Жюли хотелось бы посмеяться над этим цветником, но вместо этого она странным образом пожелала оказаться вместе с ними, послушать, что говорит Этьен, над чем все они так заливисто хохочут, почувствовать аромат его одеколона и даже, может быть, чтобы он приобнял ее так же, как эту Луизу. Или Элизу.

Но вместо этого она съела пирожное.

– Мсье Тиссеран, в который раз я прихожу в ваш театр, но вы не устаете меня поражать, – раздалось неподалеку, и Жюли вздрогнула.

Подле нее, у стойки с цветным льдом, первый секретарь министерства культуры беседовал с руководителем театра. Появления мсье Тиссерана никто не заметил – он обладал редкой способностью не привлекать к себе внимания, когда сам того не хотел. Гости были уже настолько увлечены беседой, музыкой, шампанским и актрисами, что попросту не обратили на него внимания. Он же словно того и добивался и вместо всеобщего интереса довольствовался беседой с нужными ему людьми.

– Значит, я справляюсь со своей задачей. – Разноцветные глаза мсье Тиссерана лукаво блеснули, однако лицо оставалось совершенно спокойным. – В Париже немало театров, но мне приятно, когда люди приходят именно сюда.

– Вы сделали этот театр совершенно особенным. Иногда мне кажется, что вы предвосхищаете развитие театральной культуры на несколько лет. Может быть, вы волшебник? Нашему министерству такие люди необходимы, иначе мы погрязнем в прошлом.

– Увы, нет, – развел руками директор. – Но мне повезло с моими актерами. Считайте, что у меня дар отыскивать настоящие сокровища, – и Тиссеран бросил короткий взгляд на Мадлен.

После разговора с секретарем он исчез так же незаметно, как и появился. Оглядывая зал, Жюли замечала его еще с несколькими столь же почтенными господами, с которыми он обменялся парой реплик. Однако большинство из них пришли не для того, чтобы выбрать себе хорошенькую статистку на ночь или попробовать дорогого вина, – они хотели видеть мсье Тиссерана, известного всему Парижу, но почти неуловимого. Он редко появлялся на официальных мероприятиях, лишь раз в сессию выступал в министерстве культуры, отклонял все приглашения и крайне редко соглашался на интервью. За пределами Театра Семи Муз его практически не видели и оттого надеялись застать в родных стенах.

Но и сегодня он не остался среди гостей надолго: Жюли увидела его у самой двери, ведущей за кулисы. Тиссеран совсем тихо говорил что-то Мадлен, а она кивала в такт его словам. Он помог мадемуазель Ланжерар накинуть на плечи ее легкий плащ, поцеловал руку и на прощание поправил диадему – как художник завершает последние штрихи в своей картине. Сначала ушла актриса, незаметно проскользнув в дверь. Тиссеран оглядел собравшихся внимательным взглядом и исчез, растворившись среди толпы.

– Жюли! – услышала она над ухом, уже начав клевать носом прямо на софе в фойе. Вечер выдался тяжелым, и голова больше не вмещала впечатлений, цветным водоворотом проносившихся перед глазами. Девушке захотелось скинуть туфельки и забраться с ногами на мягкое сиденье, а голову положить на высокий подлокотник.

Она открыла глаза и увидела, что музыканты уже разошлись (наконец-то – бедняги отработали сегодня две смены!), как и многие гости. Юноши-официанты, до этого разносившие напитки, теперь убирали со столов остатки еды и пустые бокалы, какая-то дама поправляла чулки прямо у зеркала посреди зала, а секретарь министерства культуры, совсем еще недавно беседовавший с мсье Тиссераном, направлялся к лестнице сразу с двумя девушками.

– Сколько же сейчас времени?! – воскликнула Жюли.

– Мало, – бросила Сесиль. Она уже надела пальто и шляпку и теперь подкрашивала губы. Рядом с ней толкались Николь и разрумянившаяся Дениз. Они перешептывались о чем-то с радостным возбуждением в глазах и давились смехом на каждом слове. – Ты идешь с нами, – решительно заявила Сесиль, и вместе с Дениз они стащили Жюли с насиженного места, на ходу одергивая ее платье и поправляя волосы.

– Куда это?

– Настоящее веселье только начинается! Или ты думаешь, что этот скучный банкет был главным событием сегодняшнего вечера?

Они вновь засмеялись журчащим смехом и, поторапливая друг друга, поспешили вниз по лестнице к выходу из театра.

Отражения уличных фонарей блестели на мокрой от дождя мостовой и нечеткими пятнами расплывались под ногами. Несмотря на поздний час, на тротуарах было многолюдно, и стайке девушек то и дело приходилось огибать пары и целые группы нарядно одетых людей. Там и сям слышались обрывки разговоров и звенел смех, а из дверей театров и ночных кафе вырывались облачка теплого воздуха. Сесиль держала Жюли за руку и то и дело оборачивалась, чтобы отпустить очередной едкий комментарий в адрес какого-нибудь прохожего, пока не столкнулась с лощеным господином, помогающим своей даме сесть в открытый кабриолет. Она испуганно вскрикнула и тут же рассмеялась. Жюли тоже не смогла удержаться от смеха и не заметила, что идущие впереди Николь и Дениз свернули в узкий переулок – в нем едва могли разойтись два человека.

Под облупившейся квадратной вывеской с некогда яркой надписью «Хромая лягушка» вниз вела крутая лестница. Пятерка девушек преодолела ступеньки с пляшущими по обе стороны неоновыми огоньками и ввалилась внутрь.

В полутьме сверкнули белки глаз швейцара – огромный и чернокожий, он был облачен в вишневый смокинг с золотыми пуговицами и эполетами. Здесь этот броский наряд не казался чрезмерным, напротив, он как нельзя лучше соответствовал стилю заведения. Небольшой зал кабаре, где они очутились, пестрел бисером и блестками, нашитыми на платья юных девушек и женщин постарше, и украшениями на их запястьях, шеях и в волосах. Мягкий гул голосов и перезвон бокалов приглушенно плыли сквозь пелену сигаретного дыма. Он невесомыми клубами окутывал круглые столики, каждый с накрытой абажуром лампой посередине. Некоторые столы каким-то чудом вмещали целые компании из шести-семи человек, а за другими, интимно склонившись голова к голове, сидели парочки; казалось, их не смущает ни близкое соседство других посетителей, ни скользящие меж столов официанты с высоко поднятыми над головами подносами, то и дело задевающие клиентов. Жюли сразу узнала нескольких актеров и актрис, а остальные лица показались ей смутно знакомыми. Вязкий запах табачного дыма мешался с удушливыми, сладкими ароматами вечерних духов. Среди приглушенных голосов и неизменного гула кабаре, как главная скрипка в оркестре, лился грудной женский голос, манящий и чарующий.

На маленькой полукруглой сцене напротив лестницы сверкала фигура, тесно обтянутая серебристым платьем. От малейшего движения все тело женщины, напоминающее изгибами песочные часы, вспыхивало и переливалось блестками, извиваясь под тягучую музыку. Ее темную головку венчали павлиньи перья, вокруг шеи обвивалось длинное боа, томный взгляд дымчато-серых глаз соблазнял публику, но внимание привлекал, в первую очередь, хрипловатый голос, который обволакивал присутствующих почти осязаемой чувственностью. Ненавязчивый аккомпанемент таял под пальцами тапера, вторя тягучим и томным интонациям певицы.

– Манон сногсшибательна, да? – Жюли обернулась на голос Николь и в тот же миг ощутила в своей ладони холодящее кожу стекло. С удивлением опустив взгляд, она обнаружила в руке наполненный бокал.

– Садитесь же, наш столик здесь! – Мужской голос показался Жюли знакомым, но тут кто-то отодвинул для нее стул, и Жюли опустилась на него, не успев рассмотреть говорившего.

– Манон – здешняя певчая пташка, – пояснила Дениз. Теперь она не была такой строгой, как обычно, и больше не поджимала губы. Черты ее лица смягчились, а карие глаза поблескивали, с любопытством окидывая посетителей. Бретелька скромного коричневого платья соскользнула с плеча, но Дениз не спешила поправлять ее. Кто бы сейчас сказал, что эта молодая женщина экономит на всем, откладывая едва ли не все свое жалованье, чтобы послать родителям в Бретань?

Жюли, наконец, сделала глоток коктейля «Белая леди», и внутри сразу же разлилось приятное тепло.

– Мои красавицы, сегодня я угощаю! Только в честь премьеры, – теперь молодой человек оказался прямо напротив Жюли, и она, наконец, узнала Себастьена Деруссо, с которым уже несколько раз репетировала. На его красивом лице – по мнению Жюли, не менее красивом, чем у знаменитого Летурнье – цвела улыбка. Сейчас его глаза возбужденно блестели, и он то проворно проводил рукой по гладко уложенным светлым волосам, то подгонял официантов, то приветственно похлопывал кого-то по спине и улыбался не переставая. – Дениз, откуда такой браслет? У тебя богатый поклонник? Шикарные волосы, милая! – Жюли поняла, что он обращается к ней, и порозовела, вдруг устыдившись своей провинциальной прически.

– Себастьен просто душка, – прощебетала Сесиль. Она жадно пила коктейль, стреляя глазами поверх бокала. – Николь, что это у тебя?

– «Кровавая Мэри», – отозвалась та, положив ногу на ногу и покачивая замшевой туфелькой в такт музыке. Сесиль быстро обмакнула пальчик в бокал подруги и облизала.

Томная блюзовая мелодия сменилась знакомым ритмом модной песни Гершвина:

He'll look at те and smile, I'll understand,

And in a little while he'll take my hand… [6]6
  Он посмотрит на меня, улыбнется, и я все пойму. Вскоре он возьмет мою руку (англ.).


[Закрыть]

Певица ловко копировала американское произношение, приводя публику в восторг. Теперь она спустилась в зал и прохаживалась у передних столиков, прищелкивая пальцами. Манон то бросала на одного из мужчин взгляд из-под ресниц, то дотрагивалась до руки или проводила пальцем по щеке. Спутницы мужчин не возражали – напротив, они ловили каждое ее движение так же завороженно, как и их кавалеры.

Maybe I shall meet him Sunday,

Maybe Monday, maybe not… [7]7
  Может, я встречу его в воскресенье, может, в понедельник, а может, и нет (англ.).


[Закрыть]

– Смотри не упусти свою пассию, – ехидно сказала Николь, толкнув локтем Сесиль, и залпом осушила остатки своего пугающе алого напитка.

Жюли огляделась, проследив направление взгляда Николь. Через два столика от них молодой режиссер Морис Буше жал руку Этьену Летурнье. Тот только что явился после банкета по случаю премьеры, однако метрдотель уже успел принести бутылку вина. Этьен рассмеялся какой-то шутке режиссера, сверкнув белоснежными зубами. В скупом свете он был великолепен: черные как смоль волосы, приглаженные лосьоном, и такой же черный костюм-двойка благородно оттеняли безупречные черты лица и ту знаменитую ослепительную обезоруживающую улыбку, которая заставляла млеть всех женщин.

– Вот и Этьен, – протянул Себастьен, который тоже зачарованно наблюдал за самым популярным актером. – Что, девочки, неужели одной из вас сегодня повезет? – Насмешка в его голосе почему-то отдавала грустью.

Николь усмехнулась, поигрывая опустевшим бокалом.

– Ники, тебе нечего пить? Недопустимо! – Себастьен в притворном шоке прижал руки к вискам. – Официант, сюда! Жюли, а ты? Может, тебе тоже «Кровавой Мэри»? – И молодой человек подмигнул, перехватив любопытный взгляд, который Жюли бросила на коктейль Николь.

– Пожалуй, – улыбнулась она.

Музыка снова сменилась на плавную, и под нежное мурлыканье Манон уже несколько мужчин вывели дам на открытое пространство у сцены. Из-за голов танцующих пар едва можно было различить саму певицу. В мелодию теперь вплетались и звуки саксофона – худощавый молодой человек с упавшими на плечи темными волосами присоединился к пианисту. Его стремительные пальцы словно ласкали инструмент, и тот протяжно стонал в его руках, изливая тягучую мелодию на танцующих и на прочих посетителей, зовя за собой и гипнотизируя.

«Кровавая Мэри» обожгла рот Жюли, она ахнула, и Себастьен рассмеялся, откинув голову назад:

– Ну как?

Девушка помедлила и медленно облизала губы, не в состоянии сразу оценить необычный коктейль. В следующий миг кто-то окликнул Себастьена по имени, и актер с искренней радостью поприветствовал двух молодых мужчин, выросших как будто из-под земли. Они расцеловались с Себастьеном, как старые друзья, и он представил их девушкам.

– Разве это не самые прекрасные цветы во всем Париже? – Артист игриво склонил голову к плечу и положил руки на плечи Дениз и Николь.

– Несомненно, – отозвался тот, чье имя уже выветрилось из головы Жюли, и увлек Дениз танцевать, а второй протянул руку Жюли. Осушив во внезапном порыве бокал, она поставила его на стол и вскочила.

Ярко расписанные стены кабаре плыли по кругу, сливаясь в единое целое с мелодией и покачивающимися парами, время от времени сталкиваясь с ними и вновь расходясь. Тело Жюли само собой ритмично двигалось, ведомое то ли музыкой, то ли партнером. Перед глазами мелькнула каштановая прядь волос за ухом Дениз, которую лениво поправили пальцы ее партнера; откинутая назад голова Манон и ее необычайно длинная лебединая шея; лукавые золотисто-карие глаза саксофониста, с которым Жюли на миг встретилась взглядом.

Этьен танцевал с Сесиль; ее голова лежала у него на груди, и на лице девушки было написано блаженство. Оставшийся за столиком Себастьен о чем-то шептался с мужчиной, чье лицо оставалось в тени полей шляпы, то и дело поправляя гвоздику, приколотую к лацкану пиджака собеседника.

Все вокруг двигалось, пары дрейфовали, соприкасаясь и обмениваясь теплом, морскими волнами колыхались между столиками-островками. Возле одного из них Жюли вдохнула незнакомый, сладкий и будоражащий аромат сигареты, зажатой в судорожно стиснутых смуглых пальцах. Голова, больше не властная над телом, приятно кружилась от музыки и выпитого. Пальцы саксофониста проворно мелькнули перед глазами так чувственно, как будто касались не инструмента, а тела самой Жюли. Ее и впрямь сжимали чьи-то руки, в танце перемещаясь горячим контрапунктом по пылающей под тонким платьем коже.

Темно-коричневая туфелька Николь с двумя пуговками качалась взад и вперед, взад и вперед, в такт порхающим пальцам усмехающегося саксофониста. Задумчивым и томным взглядом смотрел из-под ресниц на своего собеседника Себастьен, склонив голову к плечу. Рука Этьена, танцевавшего напротив, спустилась по спине Сесиль ниже, ниже, а та закрыла глаза.

Совсем близко раздался гортанный женский смех, и, как бы иллюстрируя его, на стене разверзлись в хохоте чьи-то губы, ярким пятном выделяясь на квадратном желтом лице. Какая необычная картина, хотя все современное кажется необычным. Кажется, дадаизм – смешное слово! – про него еще что-то говорил Дежарден.

Туфелька Николь качалась, едва не соскальзывая с ноги. Саксофон взвыл на высокой ноте, возвещая об окончании танца, и медленно стих. Все еще покачиваясь – по инерции или от диковинного коктейля, – Жюли вслед за своим кавалером вернулась на место за столиком, и только после этого он отпустил руку девушки.

– Еще «Кровавой Мэри»? – Не дожидаясь ответа, Себастьен сделал знак официанту. Его таинственный собеседник бесследно исчез. Раскрасневшаяся Дениз обмахивалась сложенной салфеткой, а ее партнер что-то шептал ей на ухо, приобняв за шею и невзначай положив вторую руку на ее колено.

– А где Сесиль? – вдруг спросил Себастьен. – Где вы ее потеряли? Она не могла так рано уйти, сейчас только полночь.

Полночь? Так скоро? Жюли поискала взглядом часы, но их в кабаре не было видно. Она обещала Женевьев возвращаться до двенадцати, чтобы не волновать ее, но уходить так не хотелось!

– Кажется, наша девочка словила свой шанс, – загадочно промолвила Николь.

– Я должна идти, – сказала Жюли, нашарив ремешок сумочки на спинке стула.

– Что? Брось, еще так рано! – возмутился Себастьен. – Кошмар, мы сегодня теряем одну красотку за другой.

– Нет-нет, мне правда пора, – заверила его девушка. Нравоучения тетки заранее зазвенели у нее в ушах. Как же хочется остаться!

Николь помахала ей на прощание. Себастьен вздохнул, смиряясь с неизбежностью:

– Ну я хотя бы провожу тебя!

* * *

Воздух в редакции журнала «Ле миракль» был тяжелым и спертым от сигаретного дыма и дыхания дюжины сотрудников, теснившихся в маленькой комнате. Даже распахнутые окна, в которые дул промозглый осенний ветер и долетали мелкие капли дождя, не спасали от въедливого запаха свежей типографской краски, крепких сигарет и не менее крепкого кофе. Шум, стоящий здесь, можно было услышать с улицы – нередко проходящие мимо запрокидывали головы, чтобы посмотреть, что происходит за окнами второго этажа кирпичного дома по улице Гренель. Грохот печатных машинок перекликался с голосами сотрудников: монотонное бормотание машинисток себе под нос заглушалось то громким смехом, то недовольными криками через всю комнату.

– Где прошлый выпуск?!

– Он у Клода на столе!

– Что он там делает?

– Никто не видел мой блокнот?

– Материал должен был быть готов полчаса назад!

– Вы слышали…

– Думерг… Барту… Эррио…[8]8
  Французские политики 1920-х годов.


[Закрыть]

Имена политиков перемежались с именами знаменитостей; новости со скачек чередовались с театральными премьерами; тут речь шла о письме Зиновьева, там – о конфликтах в Индии. В этом сумбуре одни выкрики старались заглушить другие, листы бумаги взметались фонтаном к потолку, а какой-то несчастный, оторвав голову от газеты, прокричал в воздух:

– Жаннет, сгоняй за кофе!

– О, а вот и Франсуа! – раздалось от двери.

Человек, которого назвали Франсуа, аккуратно протиснулся между двумя столами, за которыми болтали секретарши. Сбив шляпку самой разговорчивой из них, он отряхнул зонт и повесил его на крючок вместе с мокрым плащом. Под шляпой и плащом скрывался довольно молодой человек приятной наружности, одетый в самый обычный пиджачный костюм из шерстяного джерси. Лицо его могло показаться простоватым – широкое, с чуть курносым носом и веснушками на светлой коже, – но глаза смотрели пристально и внимательно, видя собеседника насквозь. Он провел пятерней по коротким русым волосам, которые топорщились ежиком, и с усмешкой оглядел привычный бедлам.

– А вас мсье Вер ждет, – проговорила одна из новеньких девушек, чье имя Франсуа никак не мог запомнить. – Ругаться небось снова будет…

– Ну-ну, – усмехнулся он.

Вместо того чтобы нестись к главному редактору, молодой человек присел за свой стол, переложил несколько листов, пробежал глазами утреннюю газету и только после этого нарочито медленно направился к заветной двери. В «Ле миракль» была лишь одна религия и одно божество, и оно сидело в своем святилище за тонкой ореховой дверью в окружении заваленных журналами стеллажей. Божество звалось Паскалем Вером, было лысоватым и огромным, как боров. От удара его кулака массивный дубовый стол трещал, чернила прыгали в чернильнице, а бумаги разлетались по столу. Но, когда вошел Франсуа, мсье Вер лишь коротко кивнул ему и даже улыбнулся – по крайней мере, уголки мясистых губ чуть дрогнули и непривычно растянулись.

– Садись, – он кивнул на стул перед собой и чиркнул спичкой. Сигарета загорелась с третьей попытки, и лишь после нескольких затяжек Паскаль Вер продолжил: – Ты опять опоздал.

Франсуа широко улыбнулся, показывая ряд белых зубов:

– Этого больше не повторится!

– Конечно. Но разговор не о том. Узнаешь? – Паскаль помахал перед ним последним выпуском «Ле миракль».

– Ах да, «Египетское солнце на парижских подмостках», – кивнул Франсуа и взял в руки толстый журнал. Фотография Мадлен Ланжерар в наряде Клеопатры украшала обложку. Франсуа быстро пролистал первые страницы: политика, мировые новости, авторская колонка, финансы… и остановился на разделе «Культура», где полтора разворота занимал его обзор закрытия нашумевшего спектакля. Этот материал произвел больший фурор, чем в свое время другие статьи.

– Неплохо, – сухо кивнул главный редактор.

Конечно, мсье Вер не стал бы перехваливать своего сотрудника – вот еще! – но Франсуа внутренне восторжествовал. Он-то знал, какие дифирамбы пели этой статье и простые читатели, и критики. Даже секретарь Театра Семи Муз выразил ему особую благодарность за освещение события.

– Я старался, – ответил он скромно.

– У меня есть для тебя еще одно задание, которое ты должен выполнить не хуже. Я вижу, театр тебе хорошо дается…

– Я бы был не против освещать и другие темы, – быстро вставил Франсуа и подался вперед. – Вы же знаете, я хорошо пишу, вы вполне могли бы мне доверить что-нибудь вроде… журналистского расследования, например? Помните, как после смерти Клоди Синьяк? Или…

Он давно мечтал сказать главному редактору о том, как надоел ему раздел «Культура», из которого он не вылезает вот уже четыре года, и что у него множество идей, которые можно было бы реализовать. Сейчас, когда мсье Вер был так близок к тому, чтобы его похвалить, был наилучший момент.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю