Текст книги "Мария кровавая"

Автор книги: Кэролли Эриксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 48 страниц)

Здесь возможны два варианта. Первый: Эдуард придумал это сам, а Дадли, герцог Нортумберленд, стремясь удержаться у власти, ухватился за эту идею. И второй: весь этот «Порядок» от начала до конца составлен самим Нортумберлендом. Последнее более вероятно, потому что еще до подписания документа Эдуардом герцог в конце мая объявил о женитьбе своего сына Гилфорда Дадли на Джейн Грей, старшей дочери Генри Грея, герцога Суффолка. Джейн Грей шла в списке Эдуарда второй, но от ее матери, стоявшей в этом списке первой, вряд ли можно было ожидать в ее возрасте еще детей. Таким образом, если все пойдет хорошо, сын Джейн Грей и Гилфорда Дадли станет следующим правителем Англии, а его дедушка, герцог Нортумберленд, посредством этого брака окажется в родстве с королевской семьей. В то же самое время были организованы еще три брака, с помощью которых Нортумберленд надеялся сильнее укрепить свои позиции. Старший сын Херберта должен был жениться на сестре Джейн Грей, Екатерине, а третья дочь Грея была помолвлена с лордом Греем, человеком, который прежде в союзе с герцогом не состоял, а также не был и в родстве с семьей невесты. Наконец, дочь Дадли, Екатерина, должна была выйти замуж за сына графа Хантингдона – еще одного влиятельного человека, который до сих пор в числе сторонников герцога не был.

Джейн Грей обвенчалась с Гилфордом Дадли 21 мая, до обнародования изменения порядка наследования престола. Дадли приложил все усилия, чтобы усыпить подозрения Марии. Совершенно неожиданно он стал с ней чрезвычайно любезен, лично сообщал о состоянии Эдуарда, правда, старательно избегая деталей. Затем вдруг послал ей «полный герб принцессы Англии, который она имела при жизни отца», хотя сам же не так давно в разговоре со Схейве настаивал, что титул «принцесса Англии» Марии не принадлежит и она не имеет права на него претендовать. Вне всяких сомнений, Дадли готовился, и очень основательно. Он вовремя и выгодно женил своего сына, держал под рукой значительные денежные суммы и запасы продовольствия, наконец, разослал своим наиболее доверенным сторонникам во многих укрепленных замках и крепостях послания, в которых призывал проявлять бдительность на случай мятежа. Король медленно умирал, а значит, не за горами возможная борьба за престол, и Дадли хотел выйти из этой борьбы победителем.

В конце мая выяснилось, что борьба эта начнется раньше, чем герцог ожидал. Лекари сообщили, что король до осени ие дотянет. Но за это время Джейн сына завести никак не успевает, и, таким образом, все останется как есть. То есть Эдуард умрет, ие оставив наследника, а значит, быть смятению и гражданской войне. По-видимому, как раз в это время Дадли и внес незначительное изменение в «Порядок наследования» Эдуарда. Он вставил туда всего два слова, и эта строчка теперь читалась как «леди Джейн и ее наследники мужского пола». Значит, преемницей Эдуарда становится Джейн Грей, и она будет править до тех пор, пока не родит сына.

Эта исправленная версия «Порядка наследования» в июне была официально утверждена Советом. Возражали немногие, основная же масса советников была занята подготовкой к грядущим волнениям. Они понимали, что, как только будет объявлено о лишении Марии прав наследования престола, народных протестов не миновать. «Все советники, вплоть до последнего секретаря, покупали доспехи и оружие», – сообщал в июне Схей-ве. За всеми этими хлопотами забыли умирающего короля.

В июне Эдуард уже не мог двигаться, и ему давали одни болеутоляющие снадобья. Он часто впадал в беспамятство, а приходя в себя, сплевывал багрово-черную мокроту, от которой исходило невыносимое зловоние. Его пищеварительная система почти не работала, волосы и ногти повыпадали, и «вся его личность была покрыта струпьями». В последние дни, когда лекари сдались, откуда-то появилась знахарка, взявшаяся его вылечить, «если ей предоставят полную свободу действий». Она дала ему принять что-то мерзкое, отчего его сморщенное тело начало раздуваться, как воздушный шар. Ноги невероятно отекли, а все «жизненные органы оказались смертельно засоренными». Постепенно пульс начал слабеть, кожа изменила цвет. Говорить он уже не мог, только еле дышал. Агония продолжалась несколько дней, а 6 июня Эдуард умер, оставив разрешение проблемы наследования престола на Бога и Дадли.

ЧАСТЬ 4
КОРОЛЕВА

ГЛАВА 29

Так шли они по всей стране, шли в пламени войны,

Своею силою кичась, могучи и страшны.

Так силы множили свои предательства сыны,

Казалось, что спасенья нет, что победят они.

Казалось – страшно повторить! – что им поможет Бог,

Но справедливый наш Господь нам, не врагам помог.

Честь с благочестием на трон Марию возвели —

Пошли же славу ей, Господь, и дни ее продли!

За два дня до смерти Эдуарда, 4 июля, Мария и Елизавета одновременно получили приглашения к постели умирающего брата. Елизавета никак не отреагировала, а Мария, жившая в Хапсдоне, то есть в двадцати милях от королевского дворца, медленно двинулась по направлению к столице, чтобы по крайней мере создать впечатление, что намеревается выполнить повеление Совета и явиться в Гринвич. Хорошо, что она не успела приблизиться к нему на достаточно небезопасное расстояние, потому что ее вовремя предупредили, что двигаться следует как раз в противоположном направлении. Она решила добраться до Фрамлиигэ-ма в графстве Суффолк, где «можно было надеяться на друзей». Схейве не сомневался, что Дадли специально заманивает ее в Гринвич. «Ехать туда опасно, потому что, как только король Умрет, они сразу же попытаются захватить принцессу», – писал он в Брюссель своему господину. 4 июля Схейве услышал об официальном провозглашении Джейн наследницей Престола. Знала ли об этом Мария, нам неизвестно.

Пока же она двигалась в Гринвич и вечером 6 июля, в день смерти Эдуарда, достигла Ходсдона, намереваясь провести здесь ночь. Прежде чем все ее люди успели заснуть, прибыл гонец с сообщением о смерти короля. В этой же депеше говорилось, что ее заманивают в ловушку. Мария покинула Ходсдон сразу же, не дожидаясь рассвета, остановившись, только чтобы написать сообщение посланникам императора в Лондоне, что она на пути к Кенинхоллу. Не так давно, когда стало известно, что дни Эдуарда сочтены, император прислал в Англию трех специальных представителей с официальной миссией – выяснить состояние здоровья короля. На самом деле они должны были проследить за передачей власти, которой, по предположениям императора, предстояло произойти. Посланников звали Жак де Марии, Жан де Монморанси и Симой Ренар, последнему суждено было сыграть значительную роль в становлении Марии как королевы в первые годы ее правления. Этой же ночью Мария пустилась в путь лишь с двумя фрейлинами и шестью джентльменами, и единственная ее надежда была на этих трех посланников императора. В депеше, предупреждающей принцессу об опасности, было сказано, что Дадли послал своего сына Роберта с эскортом из трехсот гвардейцев арестовать ее в Хансдоне, возможно, поэтому она взяла с собой так мало людей, когда быстро двигалась по Ньюмаркетской дороге, ведущей в Ярмут, к морю.

Вскоре Дадли стало известно, что встречаться с умирающим братом Мария не собирается, а вместо этого «отбыла по направлению к Норфолку и Суффолку, то есть на побережье, как раз напротив Фландрии, а значит, имеет намерение вовлечь королевство в войну, призвав иностранцев защитить ее право на корону». Тут же возникли слухи, что она сбежала во Фландрию, и герцог, боясь вторжения армии Карла V, привел свой флот в состояние готовности. Он послал семь тяжелых военных кораблей патрулировать побережье Норфолка и следить за появлением флота из Фландрии, а в случае если слухи окажутся неверными, помешать бегству Марии.

Возникла напряженная ситуация. После смерти Эдуарда прошло уже почти сорок восемь часов, но никаких официальных объявлений ни о его смерти, ни о вступлении на престол Джейн не было. Когда 8 июля посланники императора попросили встречи с королем, им было сказано, что тот не может их принять по причине недомогания, однако усилившаяся военная активность в Лондоне свидетельствовала, что, кроме бегства Марии к морю, в государстве произошло еще что-то важное. Представители императора уже точно знали, что Эдуард умер, – Ренару удалось выяснить это днем раньше, и они с большим интересом наблюдали за приготовлениями Нортумберленда и его сообщников к войне. Тауэр, в котором хранились основные запасы доспехов и другого военного снаряжения королевства, был поставлен под усиленную охрану. Адмирал, лорд Клинтон, назначенный командовать гарнизоном Тауэра, приказал затащить на Белую башню и держать в состоянии готовности все большие пушки. В тюрьме трем самым именитым узникам – престарелому герцогу Норфолку, бывшему Винчестерскому епископу Гардинеру и сыну злополучного маркиза Эксетера, Эдварду Кортни, который в заключении достиг совершеннолетия, – было приказано готовиться к смерти.

10 июля, в конце дня, королева Джейн прибыла в Тауэр и в соответствии с обычаем расположилась там в ожидании коронации. Церемония была проведена поспешно, без всякой торжественности и при небольшом количестве, присутствующих. Затем герольды и трубачи прошли по городу, объявляя Джейн королевой и утверждая, что Мария, «рожденная незаконно» и к тому же последовательница папы, не имеет права на престол. Люди сокрушенно молчали. «Никто не обнаружил ни малейшего признака радости, – заметили посланники императора, – и никто не кричал „Да здравствует королева!“, кроме герольда и немногих сопровождающих его лучников». Некоторые в толпе что-то недовольно бормотали, но открыто протестовать решались не многие. Молодой трактирщик Джилберт Пот был арестован «за то, что называл Марию королевой, как будто она имеет право на этот титул». На следующее утро его торжественно выставили к позорному столбу и отсекли оба уха.

Недавно вышедшая замуж шестнадцатилетняя девушка, которую фактически против воли возвели на престол, бледная и несчастная, в смятении узнала, что обязана сделать королем своего супруга, Гилфорда Дадли. «Я послала за графами Арунделом и Пембруком, – писала она позднее Марии, – и сказала, что если корона принадлежит мне, то в моей власти пожаловать супругу титул герцога, но никак уж не короля». Джейн была умница, но окружающие относились к ней, как к жалкому ничтожеству. Услышав, что она отказалась передать мужу корону, свекровь пришла в бешенство и «приказала сыну не делить больше с ней постель». Сложись все иначе, возможно, Джейн стала бы неплохой правительницей, но только не при Дадли. А без него ей сейчас никак нельзя было обойтись, потому что именно Дадли был в состоянии держать в страхе недовольное население и руководить Советом. Для него молодая королева была всего лишь прикрытием, он этого даже не скрывал. Но возникли два непредвиденных обстоятельства, на которые Дадли не рассчитывал. Первое – что Мария избежит ареста и сможет собрать свою армию, и второе – что для того, чтобы противостоять ей, он должен будет покинуть Лондон.

Вечером того дня, когда Джейн была объявлена королевой, советникам пришло письмо из Кенинхолла. Оно было от Марии, и в нем содержалось официальное заявление о ее правах на престол. Наличие письма свидетельствовало, что, во-первых, она избежала встречи с Робертом Дадли и его гвардейцами, а во-вторых, что она намеревается оказать сопротивление узурпаторше Джейн. Советников письмо Марии «поразило и обеспокоило», но следующий день принес им гораздо более тревожные новости. Из Норфолка сообщали, что большое количество высших аристократов и дворян, граф Бани, граф Суссекс, сэр Томас Уортоп, сэр Джои Морди, сэр Генри Бедингфилд – либо уже в Кенинхолле, либо по пути туда, а кроме всего прочего, Мария собрала под своими знаменами «неисчислимое множество простых людей». Это уже вело к мятежу, который следовало подавить в самом зародыше. А как же иначе? Джейн официально провозглашена королевой Англии, и если Мария с этим не согласна и собирается бороться, значит, затевается мятеж. Теперь важно было решить, кого послать на его подавление. Например, отца Джейн, Генри Грея, герцога Суффолка. Но, услышав об этом, королева ударилась в слезы – отец должен оставаться при ней в Тауэре. В таком случае – Дадли, самого авторитетного военачальника. Советники напомнили герцогу, что четыре года назад он одержал убедительную победу в том же самом регионе, где теперь Мария имеет поддержку. Ему сказали, что битва у Кенинхолла может стать еще одним славным триумфом, не менее значительным, чем кровавая бойня при Дас-синдейле. Выбора не было, и Дадли согласился (правда, неохотно) возглавить поход.

В ночь на 12 июля по улицам Лондона медленно двинулись тяжелые повозки, груженные большими и малыми пушками, луками, дротиками, мавританскими копьями, стрелами, ядрами и порохом. Они направлялись к Тауэру, где собиралась армия Дадли. Днем на Тотхилл-Филдс был устроен сборный пункт. Здесь формировалась «великая армия для похода на Кембридж», где, как было сказано, герцог собирался «нанести удар по леди Марии… и истребить Ее Светлость». Все согласившиеся присоединиться к войску (оплата составляла десять пенсов в день) были построены во дворе замка и разбиты на группы. Армия для похода на север была готова. Два дня спустя Дадли вышел из Лондона. На душе у него скребли кошки. Герцогу очень не нравилось, что он покидает столицу, оставляя на Суффолка выполнение двух труднейших задач – руководить Советом и поддерживать в городе порядок.

С Дадли шли три тысячи всадников и пеших воинов, у него было тридцать пушек, взятых из Тауэра, и огромное количество повозок с амуницией. Он контролировал столицу, правительство, казну и королеву. В стране не было военачальника, который превосходил бы его по опыту и умению. У него были все преимущества. Посланники императора считали, что у Марии очень мало шансов победить такого мощного противника. «В самом деле, как может женщина, даже если королевский титул принадлежит ей по праву, – писали они Карлу V, – практически в одиночку одержать победу над такой силой».

Но Ренар и его коллеги не учли одного важного обстоятельства: сила на стороне того, кого любит народ. Дадли ненавидели, Марию обожали. Неизвестно откуда за спиной юного Эдуарда возникла эта темная личность, граф Уорик, который быстро сделался герцогом Нортумберлендом. Теперь он свекор фальшивой королевы, которую народ не принял. Для простых людей (и не только для них) Джон Дадли был «тираном» и «медведем из Уорика». Многие подозревали, что он отравил короля, чтобы захватить корону для своей семьи. «Герцогу трудно, – замечали посланники императора в депешах, написанных в тот период, когда армия Дадли встала лагерем в Кембридже, – потому что он не осмеливается никому доверять и по той же причине не дает ни малейших оснований для каких-либо симпатий к себе». Мария же, наоборот, в полной мере пользовалась всенародной любовью.

Некоторые воевали за нее, потому что ненавидели «мерзкого драного медведя» Дадли, но большинство присоединились к армии Марии, потому что для них она всегда оставалась английской принцессой и только сейчас появилась первая возможность встать па защиту ее прав.

Примерно в то время, когда Дадли покидал Лондон, Мария со своими сторонниками укрепилась во Фрамлингэме, графство Суффолк. Этот неприступный замок, прежде принадлежащий престарелому герцогу Норфолку, не так давно перешел во владение Марии. Его окружали двепадцатимет-ровые стены толщиной больше трех метров, увенчанные тринадцатью массивными башнями, самая высокая из которых обеспечивала хороший обзор местности, включая и море. Сюда начали стекаться десятки дворян со своими людьми, а крестьяне Норфолка и Суффолка прибывали тысячами. Армия Марии росла не по дням, а по часам и к 19 июля уже насчитывала двадцать тысяч человек плюс множество пушек и снаряжения. Тот, кто не мог принять участие в сражении лично, посылал деньги, наемников или повозки, полные хлеба, пива и свежего мяса. И что самое главное, города юго-запада один за другим объявили Марию королевой. Самый большой из них, Норидж, сделал это еще до 12 июля.

Правда, в некоторых местах это происходило примерно так: в город въезжали вооруженные группы из Фрамлингэма, собирали народ, провозглашали Марию королевой, а затем отправлялись дальше, оставляя «горожан в страхе и тревоге ждать наказания от гвардейцев, присланных Советом». В самом Фрамлингэме царило полное единодушие. Большим событием явился въезд Марии в лагерь верхом на коне. Она собиралась обсудить план предстоящего сражения с армией Дадли и «вдохновить своих людей». Ее появление было встречено восторженными «криками и восклицаниями». Воины начали бросать в воздух шлемы и открыли беспорядочную стрельбу из пушек, выкрикивая: «Да здравствует наша славная королева Мария!», «Смерть предателям!» От сильного грохота конь Марии взволновался настолько, что ей пришлось спешиться. Она прошла весь лагерь, длиной в милю, пешком, сопровождаемая пэрами и дамами, «благодаря воинов за их добрую волю».

Воинов Мария, конечно, воодушевила, однако на душе у нее было тревожно. При каждой возможности общения с послаиниками императора мятежная принцесса искала у них поддержки, умоляя помочь любыми средствами.

«Над моей головой нависла погибель, – говорила принцесса, – и только вы и император можете помочь».

Мария бы определенно воспрянула духом, будь ей известно о смятении, которое царило в лагере Дадли. Герцогу пришлось остановиться в Кембридже. Дальше на север он двигаться опасался, потому что в Лондоне нарастал бунт. И самое главное, он не доверял никому – ни своему войску, ни командирам, ни местному населению, которое «глухо негодовало» и было готово, как только он двинется дальше, провозгласить Марию королевой. У него начались разногласия с самыми видными сторонниками, а когда герцог сцепился с лордом Греем, спор был настолько яростным, что чуть не перерос в стычку. В результате Грей покинул лагерь Дадли и присоединился к Марии, вскоре его примеру последовали и многие другие видные аристократы. Численность армии Дадли катастрофически уменьшалась. Сейчас ни о каком нападении на лагерь Марии речи не шло. Он был только способен оборонять Кембридж и посылать небольшие группы, которые рекрутировали крестьян и сжигали дома тех, кто поддерживал Марию. Пытаясь спасти положение, герцог решился на отчаянный шаг – попросил помощи у Франции. В обмен па военную помощь он через своего родственника сэра Генри Дадли предложил Генриху II очень ценные для Англии территории на континенте, города Кале и Гиен. Совет обещал прислать подкрепление, но его все не было, а лагерь Марии, по слухам, с каждым днем разрастался все больше и больше. Так что три тысячи отборных французских воинов из Булони могли склонить чашу весов в пользу Дадли.

Пока он ждал известий из Франции, в Ярмутской бухте произошло самое драматическое событие в его борьбе с Марией. Здесь, укрываясь от шторма, стали на якорь семь кораблей, посланных патрулировать побережье Норфолка. Один из доверенных Марии, сэр Генри Джернингем, прибыл в Яр-мут, сел в весельную лодку и, добравшись до кораблей, обратился к матросам с речью, взывая к их чувствам преданности Марии. Успеха он добился почти сразу же. «Из естественной любви к принцессе» они «отказались повиноваться офице-Рам, заявив, что служат только законной королеве», и начали стрелять из пушек и выкрикивать: «Да здравствует королева Мария!» Благодаря этому бунту Мария получила решительное преимущество – па следующий день лагерь во Фрамлии-гэме увеличился па две тысячи матросов и сотню больших пушек, которые сняли с семи военных кораблей, стоявших на якоре в бухте.

Дело было даже не в количестве матросов, перешедших на сторону Марии, а в том впечатлении, какое это событие произвело на Совет. Дожидаясь вестей об исходе решающего сражения с войском Марии, которые должны были поступить со дня на день, Суффолк собрал всех советников в Тауэре, и тут пришло сообщение о бунте в Ярмуте. Советники заволновались. Получалось так, что побеждала Мария! Первым не выдержал казначей королевского монетного двора. Он сбежал во Фрамлингэм, прихватив с собой все деньги из «личного кошелька», то есть ассигнованные на личные расходы монарха. Ободренные его действиями, члены Совета «решили открыть друг другу свои души» и пересмотреть отношение к Дадли. Честно говоря, изменение порядка наследования престола нравилось лишь немногим из них. Да, они утвердили «Порядок» Эдуарда (в измененной версии Дадли), но «под давлением». Теперь же, понимая, что с ними может сделать Мария в случае, если победит герцога, советники решили не испытывать судьбу. 18 июля они объявили Дадли государственным преступником и назначили за его голову награду: тысячу фунтов любому аристократу, пятьсот – рыцарю и сто – йомену. На следующий день дюжине членов Совета удалось прорваться через стражу Суффолка. Они собрались в доме Пембрука – замке Байнард, бывшей королевской резиденции, – чтобы обсудить планы на будущее. Арундел произнес убедительную речь о правах Марии, а тут подоспели слухи о том, что 150 лондонских дворян готовы штурмовать Тауэр. Это, вне всяких сомнений, могло привести к первому большому кровопролитию в конфликте.

Предварительно сообщив о своих намерениях лорд-мэру и посланникам императора, в полдень 19 июля советники со своими жезлоносцами неожиданно появились на городской площади, где провозгласили Марию королевой Англии.

Это была ошеломляющая новость. «Ни одна душа не могла бы себе даже представить, что такое возможно, – написал очевидец. – Когда это совершилось, люди вокруг необыкновенно оживились и начали выкрикивать, как будто не веря тому, что услышали: „Леди Мария провозглашена королевой!“ Вскоре эта потрясающая весть распространилась по всему городу, а затем и за его пределами, вызывая вначале изумление, поскольку даже малейшее упоминание о праве Марии на престол только что считалось страшным преступлением, караемым смертной казнью, а затем невероятную радость, какой па людской памяти прежде никогда в народе не было. „Сколько живу, – писал один современник, – никогда еще не видел подобного, и другие говорят, что тоже не видывали“. Колокола, „которые уже решили было переплавить в пушки“, звонили в течение двух дней. Их звон был столь оглушительным, что „почти никто не слышал друг друга“. Народ хлынул на улицы, люди подбрасывали в воздух шляпы, даже не заботясь, вернутся ли они к ним. Некоторые доставали кошельки и кидали в толпу монеты, женщины высовывались из окон своих домов и швыряли вниз пении. Граф Пембрук тоже вместе со всеми подбросил свою шляпу. В первый раз за много лет пахнуло ветром благоприятных перемен. Ликовали все лондонцы, даже самые что ни на есть благородные. Видные горожане, „весьма уважаемые и в годах, даже они не могли удержаться, чтобы не сбросить верхнюю одежду и не пуститься в пляс“. „Повсюду пели от радости, и знатные и простые“, – отмечает современник.

С наступлением ночи на всех улицах зажглись праздничные костры. Народ и пе думал расходиться. Люди выпивали и закусывали, и так продолжалось всю ночь, «с великим весельем и музыкой». «Я не способен вам описать, сколь велико было их ликование, – рассказывал в письме другу гостивший в это время в городе итальянец, – да вы и не поверите. Наверное, сверху этот город должен был выглядеть, как гора Этна во время извержения». Один испанский писатель нашел более благочестивую метафору для описания всеобщей радости, выплеснувшейся в эту ночь на улицы Лондона: «…казалось, что всем удалось наконец-то вырваться из этого злого мира и вознестись на небеса».

Когда звонили колокола и на улицах города искрилось сдобренное вином веселье, в Тауэр явился герцог Суффолк, невооруженный, и спокойно приказал своим людям разойтись. Согласно одной из версий, он вначале во всеуслышание провозгласил Марию королевой, а затем вошел в апартаменты Джейн и разорвал висевшие над ее креслом символы королевской власти.

А в Кембридже Дадли сдался без боя. Он своими собственными руками порвал грамоты, провозглашавшие Джейн королевой, которые еще совсем недавно приказывал расклеивать на всех улицах, а затем, отбросив оружие, взмахнул белым жезлом и несколько раз воскликнул: «Да здравствует королева Мария!» К вечеру его главные сподвижники, Нортгемптон и Клинтон, вместе со 140 рыцарями, составлявшими ударную силу войска регента, направились во Фрамлингэм, чтобы сдаться на милость Марии, а в это время Арундел и Пэджет скакали в ее лагерь из Лондона в надежде «выпросить прощение за обиду, нанесенную провозглашением леди Джейн». Как рассказывали посланники императора, они молили о пощаде так, как по традиции это требовалось при совершении серьезного преступления, – на коленях и с кинжалами, приставленными к животам.

Первое, что должен был предпринять Арундел для искупления своей вины, это схватить Дадли, который к тому времени был уже обречен. Его покинули все сподвижники. Даже слуги герцога, напуганные, что им придется разделить судьбу своего господина, «сорвали с рукавов его символы, чтобы их не узнали как людей Нортумберленда». Граф Пембрук собрал несколько сотен вооруженных всадников для противостояния герцогу, если тот попытается сопротивляться, но они не понадобились. Теперь надо было принять меры для предотвращения беспорядков, которые могли учинить воины Дадли, возвращаясь на юг. Все оружие, находившееся в частных руках, было отобрано и складировано в Тауэре. Муниципальную стражу усилили, а на подступах к городу поставили заставы. Шла спешная подготовка для триумфального въезда в столицу законной королевы.

* * *

Это произошло 3 августа. А до того, в ожидании, пока всех мятежников»вахватят и посадят под стражу в Тауэр, она находилась во Фрамлингэме. Затем, распустив свою армию (осталось только несколько тысяч, чтобы охранять королеву на пути в Лондон), Мария направилась в столицу. Сэр Питер Керью прислал из Корнуолла семьсот всадников, которые составили подразделение королевской гвардии, а навстречу сестре выехала Елизавета со своей свитой, насчитывающей тысячу джентльменов, рыцарей и дам. Мария остановилась в пригороде Уайтчепел, чтобы сменить пыльную одежду на свой любимый торжественный наряд. Она надела пурпурный бархатный костюм, сшитый по французскому фасону, с верхней юбкой из белого атласа и шлейфом, в изобилии усыпанными крупными жемчужинами и драгоценными камнями. Обшлага костюма были украшены большими камнями, а на одном плече красовалась орнаментальная перевязь из золотых нитей, покрытая жемчужинами и самоцветами. Головной убор также сиял драгоценностями, даже еще более ослепительными, а попона на коне была сшита из золотой парчи, украшенной великолепным рисунком. Длинный шлейф костюма королевы нес сэр Энтони Броун. Он ехал сзади, «перекинув шлейф платья Ее Величества через плечо».

Вот в таком облачении Мария въезжала в Лондон, предшествуемая более чем семьюстами всадниками и «великим множеством чужестранцев в бархатных куртках». Впереди двигались также королевские трубачи, герольды и парламентские приставы. Непосредственно за ней следовала Елизавета, тоже великолепно одетая и со своей собственной стражей, а дальше герцогиня Норфолк, маркиза Эксетер и остальные дамы Марии. Кавалькада была встречена столь же радостным ликованием, какое царило две недели назад, в день провозглашения Марии королевой. Когда она проезжала по улицам столицы, они были полны людей, «выкрикивающих и восклицающих, чтобы Иисус сохранил Ее Светлость, а на глазах у них блестели слезы радости, чего прежде никогда видано не было». У Старых ворот принцессу встретили лорд-мэр и королевский судья. Приветствуя ее, они преклонили колени и вручили символ королевской власти, скипетр, «в знак преданности и почтения». Она возвратила его им с любезными благодарственными словами. «…Ее Светлость говорили так ласково и с такой улыбкой па лице, что слушатели прослезились от радости». После этого Мария продолжила путь в Тауэр, минуя музыкантов, сидящих на зубчатых городских стенах, и других, «которые своей музыкой и пением очень радовали Ее Королевское Величество». При приближении кортежа к Тауэру начали палить пушки, создавая «великий гром, как будто случилось землетрясение». У ворот Тауэра Мария приветствовала коленопреклоненных Норфолка, Гардинера и Кортни, недавно освобожденных из-под стражи. Она была столь любезна, что остановила кортеж, спешилась, «подошла к ним и поцеловала каждого со словами: эти узники страдали и за меня». А затем направилась в королевские апартаменты, где должна была оставаться до коронации.

В недели, последовавшие за знаменательным провалом попытки Дадли сделать Джейн Грей английской королевой, лондонские протестанты начали говорить о грядущих великих бедствиях. «В последнее время замечено несколько проповедников, скорее всего это шотландцы, – сообщали послы Карла V, – которые пытаются поднять народ, распространяя скандальные слухи… Они дошли до того, что стали утверждать о приходе на землю Антихриста, а вместе с ним и папства». Вряд ли можно сомневаться в том, что свой удивительный триумф Мария связывала с Божьим провидением для себя личло и для всей Англии. В одном из свидетельств этих важных событий июля 1553 года рассказывается о том, как Мария, услышав весть о провозглашении ее королевой, «повелела установить в своей часовне распятие – первое, открыто установленное за несколько лет», – и запела с приближенными Те Deum.

В те дни в Марии начинала расти уверенность в том, что в ее восхождении на престол соединилась Божья и народная воля и что она призвана вернуть Англии духовную цельность, какой здесь не знали с начала века. На дорогах между Фрам-лингэмом и Лондоном то и дело, почти иа каждом перекрестке, перед ее глазами возникало одно и то же изречение. В Лондоне во время ее триумфального въезда эта же фраза все время повторялась на плакатах и флагах. Она превосходно подтверждала ту убежденность, которую она сейчас испытывала. «Vox populi, vox Dei» – «Глас народа – глас Божий».