Текст книги "Козел отпущения"

Автор книги: Кэролайн Черри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

III

 
Да где ж генералы на этой войне-то?
Да нет их нигде здесь, мой друг.
И что же нам делать, покуда их нету?
Не спрашивай лучше, мой друг.
 

– Я тоже боялся, – говорит Де Франко. – Я думал, может, у тебя бомба или еще что. Мы боялись, что ты убьешь себя, если кто-нибудь тебя тронет. Вот почему мы все это время продержали тебя снаружи.

– A-а, – откликается эльф и изящно взмахивает руками, – A-а. Я думал, это чтобы разозлить меня. Как и все остальное, что вы делали. Но ты сидел со мной. И это вселяло надежду. Мне хотелось пить, я надеялся получить питье. В основном об этом и думал.

– Мы слишком много думаем – эльфы и люди. И мы, и вы слишком много думаем. Господи, да дал бы уж я тебе воды. Полагаю, никто даже и не подумал об этом.

– Я бы ее не взял.

– Черт подери, почему?

– Только если бы ты тоже выпил. Только если бы ты поделился тем, что у тебя было. Понимаешь?

– Боялся, что отравим?

– Нет.

– То есть просто я должен был ее отдать?

– Поделиться. Да.

– Гордость заела?

И снова эльф касается руки Де Франко, которая лежит на столе, – робкий, деликатный жест. Уши эльфа дергаются, опадают и снова поднимаются, подрагивая.

– На этом мы всегда заходим в тупик. Я все равно не могу понять, почему вы воюете.

– Черт подери, а я не понимаю, почему ты не можешь понять, зачем человек дал бы тебе попить. Не чтобы оскорбить. Не чтобы что-то доказать. Господи боже мой, ты когда-нибудь слышал слово «милосердие»? Вести себя порядочно, чтобы не забыть, к черту, о порядочности и не превратиться в зверей!

Эльф смотрит, долго и серьезно. Его маленький рот знает немного выражений. Он тщательно выговаривает слова.

– Так вот почему вы мурыжили нас так долго? Чтобы показать нам свою сдержанность?

– Нет, черт побери, чтобы сохранить ее. Чтобы найти возможность остановить эту проклятую войну. Это все, чего мы хотели.

– Зачем тогда вы ее начали?

– Чтобы вы не мурыжили нас!

Глаза цвета моря моргают.

– Вот, вот, теперь мы понимаем. Мы одинаковые.

– Но вы не останавливаетесь, черт подери, вы не хотите останавливаться, вы до сих пор не остановились! Ваш народ до сих пор гибнет на фронте, кладет свои жизни без единого шанса на победу. Нет уж. Мы не такие.

– Мы одинаковые в развязывании войны. Но не в ее окончании. Вы воюете годами. Мы быстро показываем, на что мы способны. Тогда обе стороны знают. И мы заключаем мир. Вы показали нам долгую жестокость. И мы не покорились вам. Чего мы могли ожидать?

– Все так просто? – Де Франко начинает дрожать, стискивает руки на столе и склоняется вперед, опираясь на локти. – Вы психи, эльф.

– Анган. Мое личное имя – Анган.

– Добрая сотня ученых бьется над тем, чтобы разрешить, как у вас все происходит, а все вот так просто?

– Вряд ли. Думаю, мы снова зашли в тупик. Но мы подошли совсем близко. По крайней мере, поняли, что произошла ошибка. Это важно. Вот почему я пришел.

Де Франко в отчаянии смотрит на часы, на то, как убегают минуты. Потом прикрывает циферблат рукой и поднимает глаза. В них мука.

– Полковник сказала, что у меня есть три часа. Они уходят. Уходят слишком быстро.

– Да. А мы до сих пор не выяснили почему. Думаю, мы никогда не выясним. Только сейчас ты делишься со мной, Де Франко. Здесь. В наши скудные минуты.

Эльф сидел, сидел смирно, все так же со связанными руками, на голом склоне, потому что исполняющий обязанности командира передал, что ни один эльф не ступит в систему бункеров и никто не дотронется до него, чтобы обыскать.

Но за долгий день солдаты выходили, один за одним, и смотрели на него – один за одним, не жалея усилий, натягивали безликий, неудобный скафандр исключительно ради того, чтобы выйти наружу, стоять и смотреть на то, с чем они воевали все эти годы.

– Черт побери, – вот что говорило большинство из них себе под нос в переговорник, их скафандры его скафандру, «черт побери» или вариации на эту тему.

– Транспорт уже идет, – сказала женщина-лейтенант, когда она вышла наружу и принесла ему его пожитки. Потом, против обыкновения: – Молодчина, Франк.

– Спасибо, – сказал Де Франко, ни на что не претендуя. И сидел спокойно рядом с пленником на голом, изрытом воронками холме у мертвого обугленного дерева.

Не нервируй его, пришел приказ командира. Потакай всячески – ничего не меняй, не угрожай ему и не трогай его.

Только бы не убил себя.

Никто не пришел заявить свои права на эльфа, даже капитан не появился. Но сообщили на базу, и в штаб и выше, Де Франко не сомневался в этом, на корабли, кружащие по орбите, потому что это была лучшая новость, какую фронтовая почта передавала с самого начала войны. Быть может, это мечта покинуть Эльфляндию гнала армейских сюда, на паломничество к этому чуду. А лейтенант ушла, когда вдоволь насмотрелась.

Надежда. Де Франко снова и снова прокручивал все в голове и примерялся, словно к больному зубу языком. Его повысят, снимут с полевой работы. Не будет больше грязи. Не будет больше вылазок вроде вчерашней. Не будет, не будет, не будет, человек, который раскусил Эльфляндию, расколол ее обитателей и принес ключ – чтобы положить всему этому конец. Навсегда. Победа. Может быть, может быть…

Он смотрел на эльфа, который сидел с прямой спиной и глаза его перебегали с одного на другое, с жалких островков уцелевшей травы под порывами ветра на бег облаков по голубому небу Эльфляндии, на горизонт и на мертвые деревья.

– У тебя есть имя?

Он опасался что-либо спрашивать. Но эльф же говорил прежде.

Тот взглянул на него.

– Саитас, – сказал он.

– Саитас. А я – Де Франко.

Эльф заморгал. В его лице не было страха. С таким же успехом они могли сидеть вдвоем в бункере, коротая день.

– Почему они послали тебя? – осмелел Де Франко.

– Я попросился.

– Зачем?

– Чтобы остановить войну.

Де Франко в своем скафандре поежился. Он поморгал, приложился к трубке с питьем внутри шлема и попытался думать о чем-нибудь другом, но эльф вежливо смотрел на него, безмятежно держа связанные руки на коленях.

– Как? – спросил Де Франко. – Как ты собираешься остановить войну?

Но эльф ничего не сказал, и Де Франко понял, что зашел дальше, чем это могло понравиться штабу; их разговор ни в коем случае не должен был выдать чаяния и намерения людей, пока они не получат возможность изучить предмет и изучить эльфа и провести свои совещания.

– Они приходили, – говорит Де Франко в той маленькой комнатке, – чтобы посмотреть, на кого ты похож.

– Вы никогда не позволяли нам увидеть ваши лица, – говорит эльф.

– А вы никогда не позволяли нам увидеть ваши.

– Вы знали все. Куда больше, чем мы. Вы знали наш мир. Мы не имели представления о вашем.

– Снова гордость.

– Неужели ты не знаешь, как трудно было позволить тебе захватить меня? Это было хуже всего. Ты снова сделал это. Как обстрел. Вы несете насилие, а потом ожидаете мира. Но я позволил этому случиться. Ради этого я и пришел. А когда ты стал говорить обо мне с другими, это дало мне надежду.

В положенное время показался транспорт, скользя над самыми холмами, и Де Франко поднялся на ноги и замахал ему. Эльф тоже встал, грациозный и столь же безмятежный. И ждал, пока транспорт не приземлился и лопасти пропеллера не прекратили вращаться.

– Забирайся, – сказал тогда Де Франко, подхватил свой скудный багаж и поставил оружие на предохранитель.

Эльф молча склонил голову и подчинился, пошел, куда ему велели. Де Франко не притронулся к нему, только внутри, когда они забрались в темную утробу транспорта, где ждал конвой…

– Опустите свое дурацкое оружие, – сказал Де Франко во внешний переговорник, потому что они были в легких скафандрах и без шлемов. – Если он шевельнется, вы что, пристрелите его? Я сам с ним разберусь. Он хорошо говорит. – И эльфу: – Сядь здесь. Сейчас я пристегну ремень. Чтобы ты не вывалился.

Эльф безропотно уселся, и Де Франко взял грузовой строп и прицепил его к балке, с обеих сторон, так что эльф не мог ни пошевелиться, ни пустить в ход руки.

Потом он уселся сам, конвоиры заняли свои места, и транспорт поднялся в воздух и понес их прочь от эльфийского города и фронтовой базы – одной из сотен подобных баз на планете. Они полетели высоко и быстро, когда вышли в безопасное воздушное пространство, за пределы щита, который люди воздвигли над собой.

Эльф не выказывал ни тени страха. Лишь безмятежность. Его глаза обегали транспорт, темный практичный трюм, немногочисленные скамьи, грузовые сетки, двоих конвоиров.

– «Собирает информацию, – подумал де Франко, – все еще собирает информацию обо всем, что касается неприятеля».

– Тогда я испугался по-настоящему, – говорит эльф. – Больше всего я боялся, что они захотят поговорить со мной и начнут меня выспрашивать. И тогда мне пришлось бы умереть. Зазря.

– Как вы это делаете?

– Что?

– Умираете. Просто по собственному желанию.

– Желание и есть способ. Я мог бы остановить свое сердце прямо сейчас. Есть много способов остановить сердце. Когда прекращаешь пытаться жить, когда прекращаешь двигаться вперед – это очень легко.

– Ты хочешь сказать, когда вы перестаете пытаться жить, вы умираете. Это безумие.

Эльф разводит изящные пальцы.

– Дети так не умеют. Детское сердце нельзя остановить таким способом. У вас сердца детей. Необузданные. Но чем старше становишься, тем это легче. Пока однажды не оказывается проще остановиться, чем продолжать. Когда я учился вашему языку, я учился у человека по имени Томас. Он не мог умереть. Мы с ним говорили – о, каждый день. И однажды мы привели к нему женщину, которую захватили. Она назвала его подлым предателем. Так она сказала. Подлый предатель. Тогда Томас захотел умереть, но не смог. Так он мне рассказал. Это было единственное, о чем он меня попросил за все время. Как с водой, понимаешь. Мне было жаль его, и я дал ему эту чашу. И ей тоже. Потому что был к ней равнодушен. Но Томас ненавидел меня. Он ненавидел меня каждый день. Он говорил со мной, потому что больше ему не с кем было говорить, так он сказал. Ничто не останавливало его сердца. Пока та женщина не назвала его предателем. И тогда его сердце остановилось, хотя оно продолжало биться. Я лишь помог. Он поблагодарил меня. И сказал, чтобы я убирался в ад. И пожелал мне здоровья, когда пил.

– Черт побери, эльф.

– Я пытался спросить у него, что такое ад. Думаю, это когда ты неподвижен и в ловушке. Поэтому мы сражаемся.

«Он отлично управляется со словами, – говорит кто-то в другом месте, приникая к монитору. – Он пытается сообщить что-то, но слова бессильны. Он пытается передать это теми словами, которые ему известны».

– Ради всего святого, – говорит тогда Де Франко, – поэтому они бросаются на заграждения? Поэтому они продолжают умирать? Как птицы на прутьях клетки?

Эльф вздрагивает. Возможно, это всего-навсего обман зрения. Возможно, отразилась какая-то мысль.

– Страх останавливает сердце, когда у него нет другого выхода. У нас все еще остается одна причина. Наш гнев все еще не утих. Все остальное сгорело. В конце концов даже наши дети будут сражаться с вами. Так что, когда я пришел сюда, я сражался за наших детей. Я не хочу больше говорить о Томасе. Он достался птицам. Это тебя я искал.

– Зачем? – У Де Франко дрожит голос. – Саитас… Анган… мне страшно до ужаса.

– И мне тоже. Думай обо всех солдатах. Думай обо всем, что для тебя важно. Я думаю о доме.

– Наверное, у меня никогда его не было. – «Это безумие. Ничего не выйдет».

– Не надо. – Эльф протягивает руку и касается загорелого запястья. – Не оставляй меня сейчас, Де Франко.

– Остается еще пятнадцать минут. Четверть часа.

– Это очень долгое время… здесь. Сократим его?

– Нет, – отвечает Де Франко с глубоким вздохом. – Используем его.

На базе, где мотали срок планетные власти и ученые, были настоящие здания, настоящие наземные здания, построенные людьми. Когда транспорт опустился на посадочную площадку на крыше, конвоиры повели эльфа в одну сторону, а Де Франко – в другую. Намечался разбор полетов – этого он ожидал. Ему позволили сперва принять душ – с горячей водой из настоящего водопровода, в человеческой ванной. И впервые за полгода он натянул нормальную форму, выбритый и подтянутый в своем голубом берете и коричневой униформе, посвежевший и чистый, и не переставая думал о том, что если спецагент может получить повышение, то это душистые полотенца каждый день, мягкая постель и средняя продолжительность жизни, которая измеряется в десятилетиях. Он тревожился, ведь существовали способы присвоить себе чужую заслугу, а он не хотел лишиться этой заслуги, не хотел, потому что человека могли убить там, на холмах, где он проторчал три года, и пусть только какая-нибудь штабная крыса попробует забыть упомянуть о нем в рапорте.

– Садитесь, – сказал майор спецслужбы и заставил его пройти через все это, и в тот же день ему позволили рассказать все армейскому полковнику и генерал-лейтенанту, и потом они заставили его повторить все еще раз перед полным столом ученых, и он отвечал, отвечал и отвечал на вопросы, пока не охрип, а они позабыли покормить его обедом. Но он отвечал и отвечал, пока у него не сел голос, и тогда ученые сжалились над ним.

Потом он уснул, на чистых простынях в чистой постели, и оторвался от войны настолько, что посреди ночи вскочил в темноте в ужасе и полной растерянности и долго не мог унять сердцебиение, пока не понял, что он не псих, что он действительно попал в такое место и действительно совершил то, что подсказывала ему память.

Он свернулся в клубочек, как ребенок, и засыпал с добрыми мыслями, пока его не разбудил звонок, и ему сказали, что в этих стенах без окон наступил день и у него есть час, чтобы одеться – перед тем, как снова отвечать на вопросы, полагал он, и он почти совсем не думал о своем эльфе, его эльфе, который был передан ученым, генералам и ребятам из Альбеза и перестал быть его личным делом.

– Тогда, – продолжает эльф, – я понял, что ты единственный из всех, кого я могу понять. И я послал за тобой.

– Я все равно не понимаю почему.

– Я же сказал. Мы оба солдаты.

– Ты не просто солдат.

– Допустим, я сделал одну из огромных ошибок.

– Ты имеешь в виду, в самом начале? Я в это не верю.

– Это могло случиться. Допустим, я командовал нападавшими кораблями. Допустим, я нападал на ваших людей на планете. Допустим, вы уничтожили нашу станцию и наши города. Мы – делатели ошибок. Скажем это о нас самих.

– Я… – сказал эльф, и его изображение на экране почти ничем не отличалось от того, как он выглядел на холме, с прямой спиной, в своих алых одеждах, – только веревки, которыми эльфы связали ему руки, оставили багровые отметины на его запястьях, на молочной белизне его кожи. – Я говорю достаточно ясно, нет?

Армейский говор производил странное впечатление в изящных эльфийских устах. Губы у эльфа были не такие подвижные. Голос у него был модулированный, певучий и время от времени терял свою бесстрастность.

– Очень хорошо, – сказал ученый, мужчина в белом комбинезоне, сидевший в белой стерильной комнатке за небольшим столиком напротив эльфа со связанными спереди руками. Камера показывала обоих, эльфа и смуглокожего ксенолога из Научного бюро. – Насколько я понял, вы учились у пленников.

Эльф, казалось, устремил взгляд в бесконечность.

– Мы больше не хотим воевать.

– И мы тоже. Вы поэтому пришли?

Мгновение эльф разглядывал ученого и ничего не говорил.

– Как называется ваш народ? – спросил ученый.

– Вы зовете нас эльфами.

– Но мы хотим знать, как вы сами себя называете. Как вы называете эту планету.

– Зачем вам это знать?

– Чтобы уважать вас. Вы знаете такое слово – «уважение»?

– Я его не понимаю.

– Потому что то, как вы называете эту планету и самих себя, и есть название, правильное название, и мы хотим называть вас правильно. Разумно?

– Разумно. Но вы ведь тоже называете нас правильно, разве не так?

– «Эльфы» – выдуманное слово, с нашей планеты. Миф. Миф, понимаете? Выдумка. То, чего не существует.

– Но теперь существует, разве не так?

– Вы называете свою планету Землей? Большинство людей называет так.

– Как назовешь, такое и будет название.

– Мы называем ее Эльфляндией.

– Прекрасно. Это не имеет значения.

– Почему не имеет значения?

– Я уже говорил.

– Вы очень хорошо овладели нашим языком. Но мы не знаем ничего о вашем.

– Да.

– Ну вот, мы бы хотели ему научиться. Мы хотели бы уметь говорить, как вы. Нам кажется, что это всего лишь вежливо. Вежливо, понимаете?

– Нет.

Долгое молчание. Лицо ученого оставалось учтивым, как и лицо эльфа.

– Вы говорите, что не хотите больше воевать. Вы можете сказать нам, как остановить войну?

– Да. Но сперва мне нужно знать, что такое, по-вашему, мир. Что, например, вы сделаете с ущербом, который нам причинили?

– Вы говорите о репарациях.

– Что это такое?

– Плата.

– Что вы под этим подразумеваете?

Ученый глубоко вздохнул.

– Скажите. Почему ваши люди выдали вас одному из наших солдат? Почему просто не вызвали нас по радио и не сказали, что хотят поговорить?

– Это вы бы так поступили.

– Так проще, правда? И безопасней.

Эльф моргнул. И больше ничего.

– Давным-давно был один корабль, – сказал ученый некоторое время спустя. – Человеческий корабль, летевший по своим делам по человеческой трассе, а эльфы напали, уничтожили его и убили всех, кто в нем был. Почему?

– Что вы хотите за этот корабль?

– Значит, вы понимаете про плату. Плата – это когда что-то дают за что-то другое.

– Понимаю. – Лицо эльфа было бесхитростным, похожим на маску, продолговатые глаза – словно очи жемчужнокожего Будды. Святого. – Что вы попросите? И каков будет мир с вами? Что вы зовете миром?

– Вы хотите сказать, то, что называем миром мы, не похоже на то, что им зовете вы?

– Именно.

– Ну, это важно понять, верно? Прежде чем мы заключим соглашения. Мир значит отсутствие войны.

– Этого недостаточно.

– Ну, это значит, что вам не грозят враги.

– Этого недостаточно.

– А чего достаточно?

Бледное лицо уткнулось в пол, еще куда-то.

– Чего достаточно, Саитас?

Эльф все разглядывал пол, далеко-далеко от вопрошавшего.

– Мне нужно поговорить с Де Франко.

– С кем?

– С Де Франко. – Эльф поднял глаза. – Де Франко привез меня сюда. Он солдат, он поймет меня лучше, чем вы. Он еще здесь?

Полковник протянула руку и остановила запись. Она была из Назтака. На ее столе стояла табличка с именем Агнес. Она умела перерезать горло десятком способов, устроить диверсию или погром на уровне от тончайшего компьютерного взлома до грубой тактики подрыва, говорила на десятке языков, досконально знала каждую культуру, с которой когда-либо имела дело, смыкая Научное бюро и армию. Более того, она была полковником из Назтака, при мысли о чем Де Франко бросало в дрожь. Это подразделение службы не могло похвастаться большим числом высокопоставленных офицеров; надо было выйти живым не менее чем из десяти полевых заданий, чтобы дослужиться до чина выше номинального лейтенантского, которых было пруд пруди. И ей это удалось. Она была офицер с большой буквы, и, как бы ни менялась политика штаба, то была скала, вокруг которой вращалось множество других тел: возможно, это давало ей право подчиняться лишь приказам объединенного командования, ближайшие представители которого находились в месяцах полета отсюда. А это означало почти полное отсутствие каких-либо приказов и полную свободу действий, которой пользовалась назтак. Темная лошадка. Джокер в рукаве. Были армейские, были спецагенты без определенного прикрепления, были космические войска, Союза и Альянса, и армейские союзные были их частью; особняком и выше стояли Альбез и разведывательная служба Союза, и была эта ширококостная рыжеволосая женщина, в прямом подчинении у которой находилась жалкая горстка людей и бог знает чего еще, горстка назтаков, гуляющих где-то по Эльфляндии, и каждый из них действовал независимо и доставлял эльфам столько же хлопот, сколько целая база армейских.

Де Франко знал. Как-то раз он сунулся в ту степь. Он лучше многих знал, что нужно, чтобы пережить такую подготовку, не говоря уж о требуемых десяти заданиях, чтобы получить повышение и покончить с полевой службой, знал, какой ум скрывается за этим обветренным лицом, и знал, что такими, как он, спецагентами-лейтенантами она закусывает перед обедом.

– Как вы произвели на него такое впечатление, лейтенант?

– Я не старался, – осторожно ответил Де Франко. – Мэм, я просто пытался не волновать его и доставить его живым, как было приказано. Но я один имел с ним дело, мы решили, что это вернее всего; может быть, он считает меня чем-то большим, чем я есть.

– Поздравляю, вы неплохо справились.

В этом была определенная доля иронии, он готов был поручиться. Ни одному назтаку не удалось то, что удалось ему, и он ощущал легкое напряжение.

– Да, мэм.

– «Да, мэм». Понимаете, всегда существует вероятность, что вы притащили к нам полного психа. Или эльфы избрали необычный способ заманить нас в ловушку. Или это эльф, который не слишком счастлив оттого, что его связали и подсунули нам, и хочет поквитаться. Вот то, что приходит в голову мне.

– Да, мэм.

Де Франко думал обо всем этом, лицом к лицу с полковником, пытаясь чувствовать себя вольно, как приказала ему полковник. Но ее худое лицо было запечатано и непроницаемо, как лицо эльфа.

– Знаете, чем они заняты в эту самую минуту? Массированной атакой. Лупят по линии фронта около Сорок пятой всем, что у них есть. Восьмая осаждена. Мы пустили в ход авиацию. Они понесли более чем двухтысячные потери, но удары с воздуха не остановили их. Дельта приняла на себя лобовой штурм и отразила его. Были потери. Солдат по фамилии Херз. Из вашей части.

Дибс. О господи!

– Погиб?

– Погиб. – Глаза у полковника были холодные и бесстрастные. – Дошли вести. Я знаю, для вас это не просто статистика. Но именно это происходит. Мы получили два сигнала, исходящих от эльфов. Но не знаем, какой из них действителен. Мы имеем на руках инопланетянина, который заявляет о своих полномочиях, и взят он с немалыми усилиями в том самом месте, где идет атака.

Дибс. Погиб. В воздухе, казалось, разлился холод, в этом безопасном неприступном месте далеко от настоящего мира, грязи, бункеров. Дибс перестал жить вчера. Сегодня утром. Когда-то. Дибса не стало, а мир этого даже не заметил.

– Другие соображения приходят в голову ученым, – продолжала полковник. – Что смертельно их разобидело, Де Франко, так это вот какие слова инопланетянина. «Де Франко сможет лучше меня понять». Вы меня слушаете, лейтенант?

– Да, мэм.

– Поэтому Бюро связалось с секретарем, секретарь связался по переговорнику с генерал-майором, все это было в пятнадцать ноль-ноль вчера, а сегодня в два ночи они напустили на это дело меня. Вы представляете, скольким людям вы утерли нос, лейтенант? И какую тревогу вызывает эта заваруха на фронте?

– Да, мэм.

– Уверена, вы надеялись на награду, а может быть, и на что-то большее, не так ли? Не могу вас винить. Так вот, я взяла это дело в свои руки и перевела вас к себе, потому что я могу так поступать и потому что верховное командование всерьез обеспокоено, как бы этот эльф не отправился к своим эльфийским праотцам, если Бюро будет слишком на него давить и нажимать. Так что давайте по возможности не будем его раздражать. Он хочет говорить с вами. Бюро хочет донести до вас следующее, но я сказала им, что сама дам вам все разъяснения, потому что они начнут заумствовать, а я хочу быть уверена, что вы уяснили суть, – так вот, все очень просто: вы имеете дело с инопланетянином, и вы увидите – не все, что он говорит, имеет смысл.

– Да, мэм.

– Перестаньте да-мэмкать, лейтенант, черт вас побери, просто отвечайте и смотрите мне в глаза. Мы сейчас говорим про общение.

– Да… – Он едва не сказал «мэм».

– У вас есть голова на плечах, Де Франко, это видно из вашего личного дела. Вы сами едва не попали в Специальную службу, вам по-настоящему этого хотелось, верно? Но вам помешал проклятый психоз на почве страха взять на себя высшую ответственность. И страх закончить награжденным – посмертно. Скажете, нет? Он измучил вас, и вы пошли в спецагенты, где можно исполнять чужие приказы и все равно разыгрывать из себя дурацкого героя и что-то себе доказывать, – я права? Наверняка права, у меня тут ваш психопортрет. Теперь я оскорбила вас, и вы сидите и багровеете. Но я должна знать, с чем имею дело. Мы вошли в клинч. Мы несем жертвы. Ну, как, у нас с вами будут трудности?

– Нет. Я понимаю.

– Хорошо. Очень хорошо. Как думаете, сможете вы отправиться в ту комнату, к эльфу, и разговорить его? Точнее, сможете вы принять решение, сможете ли войти туда, зная, сколько всего лежит у вас на плечах?

– Я же не…

– Мне плевать, что вы из себя представляете, Де Франко. Я хочу знать, есть ли вообще в словаре этого эльфа такое слово, как «переговоры». Я поручаю вам быть начеку. Я хочу, чтобы вы сели с ним один на один и просто поговорили. Это все, что от вас требуется. Может быть, благодаря вашему прошлому из этого выйдет какой-то толк. Но не исключено, что, если вы просто будете говорить от имени Джона Де Франко и попытаетесь склонить этого эльфа к соглашению, получится лучше всего. Вы понимаете, когда правительство посылает переговорщика – или кого-то в этом роде, – это личность незаурядная. Эта личность, пожалуй, самый умный, хитрый, прожженный лис, какой у них есть, и он, возможно, передергивает карты. Мы не знаем, что у этого лиса на уме и как он думает, и когда вы сядете рядом с ним, то будете говорить с умом, которому известно о человечестве куда больше, чем нам об эльфах. Вы будете говорить с эльфийским экспертом, который ведет с нами игру. Который внимательно нас изучает. Вам это понятно? Что скажете?

– Я боюсь.

– Это хорошо. Вы понимаете, что мы не посылаем самого выдающегося и опытного человека на двух ногах. И к этому нас этот крайне хитрый эльф вынудил. Вы это понимаете? Пока что он играет на нас как на клавиатуре. И как вы с этим справитесь, а, лейтенант Де Франко?

– Я буду задавать ему вопросы, а ответов буду давать как можно меньше.

– Неправильно. Вы позволите ему говорить. Вы будете крайне осторожны в том, что спрашиваете. Все, что вы спрашиваете, с головой выдает все ваши тайны, как будто вы сами ему их рассказываете. Все, что вы делаете и говорите, связано с культурой. Если он знает свое дело, он выжмет вас, как губку. – Полковник закусила губу. – Черт, вам ведь не справиться с этим, верно?

– Я понимаю, по поводу чего вы меня предостерегаете, полковник. Я не уверен, что я могу это сделать, но я попытаюсь.

– Не уверены, что можете это сделать. Быть может, от этого зависит мир. И несколько миллионов жизней. Ваша команда там, на фронте. Будем говорить об этом так. А вы боитесь и выказываете свой страх, лейтенант; вы чересчур откровенны, черт побери, неудивительно, что вас признали негодным. В вас нет стержня, нет того, к чему можно обратиться, когда я сбиваю вас с толку, а я ведь на вашей стороне. Может, вы и чертовски хороший спецагент, безумно отважный, я знаю, у вас есть награды. А эта ваша боязнь снарядов, может быть, и заставляет вас выкладываться изо всех сил, когда начинает припекать. Хороший ты парень. Честно. Если эльфу нужен образчик человека, мы можем поступить хуже. Просто иди туда, сынок, разговаривай с ним и будь самим собой, вот и все.

– Нас будут прослушивать.

Де Франко посмотрел на полковника со значением, пытаясь поднять себя в ее глазах, сделать вид, что он не совсем уж полный дурак.

– Еще бы тебя не прослушивали. Охрана сразу за дверями, если вдруг понадобится. Но если ты спугнешь эльфа, я тебя сгною.

– Я не об этом. Я о том, что если у меня получится его разговорить, будет точная запись.

– A-а. Что ж. Да. Будет, безусловно. И да, я тоже хитрая лиса, лейтенант, не хуже эльфа, не сомневайся. А поскольку я на твоей стороне, я хочу, чтобы ты у меня был подготовлен. Но я намерена оказать тебе всю поддержку, какая только потребуется, – если что-то будет нужно, просто передай ребятам, и лучше бы им расстараться. Я выдаю тебе карт-бланш на все, что касается научного крыла. Захотят жаловаться – пусть жалуются сюда. Ты же просто будь с ним сам собой, действуй осмотрительно, не позволяй ему перехитрить тебя и не заводи его.

– Есть, мэм.

Еще один медленный, проницательный взгляд и кивок.

Дозволение уйти.