Текст книги "Девушка из кошмаров"

Автор книги: Кендари Блейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 11

Первым делом до меня доходит, что Кармель лупит меня по щекам. Затем приходит реальная боль. Голова как на части расколота, на три, а то и на все четыре – так болит. Рот весь в крови, и язык тоже. На вкус как старые монетки, а судя по специфическому онемению в теле с оттенком затухающей вибрации, я недавно пролетел по воздуху и приземлился довольно жестко. Мой мир состоит из боли и зыбкого желтого света. Доносятся знакомые голоса. Кармель и Томаса.

– Что произошло? – спрашиваю. – Где Анна?

Моргаю, туман перед глазами рассеивается. Походный фонарь сияет желтым светом. Кармель стоит рядом со мной на коленях, лицо перемазано грязью, из носа течет струйка крови. Томас рядом с ней. Вид у него оглушенный и побитый, он буквально промок от пота, но крови на нем нет.

– Я не знала, что еще делать, – говорит Кармель. – Ты тянул туда руки. Ты не отвечал мне. По-моему, ты меня даже не слышал.

– Я не мог, – говорю и приподнимаюсь на локтях, стараясь не слишком трясти головой. – Колдовство вышло сильное. – Дым и бубен… Томас, ты в порядке? – Он кивает и слабо изображает пальцами ОК. – Я что, пытался коснуться ее? Это и вызвало удар?

– Нет, – отвечает Кармель. – Я схватила атам и сожгла на нем твою кровь, как велел Томас. Я же не знала, что это будет так… я не знала, что нож заколбасит, как неисправную ракету. Я его едва удержала.

– Я тоже не знал, – бормочет Томас, – а то бы никогда не попросил тебя это сделать. – Он прижимает ладонь к ее щеке, и Кармель позволяет прикосновению продлиться немного, а затем отмахивается.

– Я подумала, ты попытаешься пролезть туда, – говорит она.

В ладонь что-то вжимается – атам. Томас и Кармель берут меня под руки и помогают встать.

– Я не знала, что еще делать.

– Ты все сделала правильно, – говорит ей Томас. – Попробуй он пролезть, его, скорее всего, наизнанку бы вывернуло. Это было просто окно, не дверь. И не врата.

Обвожу взглядом кусок земли, на котором некогда стоял Аннин дом. Земля в круге темнее остальной и покрыта завивающимися узорами, словно дюны в пустыне. Приземлился я футах в десяти от того места, где сидел.

– А дверь существует? – громко спрашиваю я. – Существуют врата?

Томас резко вскидывает на меня взгляд. На подгибающихся ногах он обходит остатки круга, собирая разбросанное добро: бубен, колотушку, декоративный атам.

– О чем ты говоришь? – спрашивают они оба.

В голове у меня по ощущениям гоголь-моголь, а спина наверняка в таких синяках, словно по ней бегемоты прыгали, но я помню все случившееся. Я помню, что говорила Анна и как она выглядела.

– Я говорю о вратах, – повторяю я. – Достаточно больших, чтобы в них пройти. Я говорю о том, чтобы открыть врата и привести ее обратно.

Несколько минут я слушаю, как они кудахчут и убеждают меня, что это невозможно. Говорят всякое типа «ритуал не для этого затевался». Рассказывают мне, что я убьюсь. Возможно, они правы. Даже наверняка. Но это не имеет значения.

– Послушайте меня, – говорю я, старательно отряхивая джинсы и убирая атам обратно в ножны. – Анна не может там оставаться.

– Кас, – начинает Кармель, – это безумие.

– Ты же ее видела, да? – возражаю я, и они виновато переглядываются.

– Кас, ты знал, как это могло обернуться. Она… – Кармель сглатывает. – Она убила множество людей.

Я резко разворачиваюсь к ней, и Томас встает между нами.

– Но она спасла нас, – говорит он, и Кармель бормочет:

– Знаю.

– Он тоже там. Обеат. Ублюдок, убивший моего отца. И я не позволю, чтобы он целую вечность питался ею. – Стискиваю рукоять атама так, что у меня костяшки хрустят. – Я намерен пройти сквозь врата. И засунуть это ему в глотку, чтоб он им подавился.

При этих моих словах они оба ахают. Смотрю на них, побитых и замызганных, как пара старых ботинок. Они храбрые; они оказались храбрее, чем я полагал и чем имел право от них ожидать.

– Если мне придется сделать это в одиночку, я пойму. Но я ее вытащу.

Я уже на полпути к машине, когда начинается спор. До меня доносится голос Кармель: «само убийственная затея» и «это безнадежно, и точка». А потом я уже слишком далеко и не слышу их.

Правду говорят, что чем больше ответов, тем больше вопросов. Всегда оказывается, что надо узнать еще что-то, еще что-то выяснить, еще что-то сделать. Итак, теперь я знаю, что Анна в аду. И теперь мне надо понять, как ее оттуда вытащить. Сижу за кухонным столом, ковыряю мамин омлет с грибами и чувствую себя засунутым в пушечный ствол. Столько всего надо сделать. Какого черта я торчу здесь, тыкая вилкой в эти мерзкие яйца?!

– Тост хочешь?

– Не особенно.

– Что с тобой такое? – Мама садится напротив, на ней вытертый по краям банный халат.

Вчера вечером я добавил ей еще седины, явившись домой с побитым черепом. Она бодрствовала, пока я спал, и будила меня каждые полтора часа, дабы убедиться, что у меня нет сотрясения и я не умираю. Вчера вечером она ни о чем не спрашивала. Полагаю, ей хватило облегчения оттого, что я жив. А может, отчасти ей и не хотелось знать.

– Бубен сработал, – тихо говорю я. – Я видел Анну. Она в аду.

Глаза ее вспыхивают и тут же гаснут.

– В аду? – переспрашивает она. – Где пламя и сера? И мелкий такой красный чувак с большой вилкой и остроконечным хвостом?

– Тебе смешно?

– Разумеется нет, – отвечает она. – Просто я никогда не думала, что ад существует на самом деле. – И она тоже не знает, что сказать.

– Для справки: остроконечных хвостов я не видел. Но она в аду. Или в аналогичном месте. Думаю, не важно, тот самый это ад или другой.

Мама вздыхает:

– Полагаю, если десятилетиями убивать людей, потом приходится многое искупать. Мне это кажется несправедливым, но… мы ничего не можем с этим поделать, солнышко.

Искупление. От этого слова я впериваюсь в нее таким яростным взглядом, что кажется, у меня из глаз тепловые лучи бьют.

– На мой взгляд, – говорю я, – все это полная херня.

– Кас.

– И я ее вытащу.

Мамин взгляд упирается в тарелку:

– Ты знаешь, что это невозможно. Ты знаешь, что тебе это не под силу.

– Думаю, под силу. Мы с друзьями только что открыли окно между нашим миром и адом, и я готов спорить, мы сумеем открыть и дверь.

Повисает длинная звенящая пауза.

– Это невозможное дело, но даже попытка его провернуть, вероятно, убьет тебя.

Я стараюсь помнить, что она моя мать и это ее обязанность – рассказывать мне про невозможное, поэтому я типа киваю. Но она видит меня насквозь и ощетинивается. На одном дыхании она грозится увезти мою задницу из Тандер-Бея, подальше от Томаса с его колдовскими штучками. Она даже говорит, что отберет атам и оправит его Гидеону.

– Ты вообще слушаешь? Когда Гидеон или я что-нибудь тебе говорим, ты нас слушаешь? – Губы ее сжаты в тонкую жесткую линию. – Мне ненавистно то, что случилось с Анной. Это несправедливо. Возможно, это худший случай несправедливости, какие мне доводилось видеть. Но ты в это не полезешь, Кас. Однозначно нет.

– Нет, полезу, – рычу я. – И дело не только в ней. Это он. Тот гад, что убил папу. Он тоже там. Поэтому я отправлюсь за ним и убью его снова. Хоть тыщу раз буду его убивать. – Она начинает плакать, да я и сам опасно близок к этому. – Ты ее не видела, мам. – Она должна понять. Я не могу сидеть тут за столом и пытаться запихнуть в себя омлет, когда знаю, что Анна заперта там. Есть только одно дело, которым я должен заниматься, а я понятия не имею, с чего начать.

«Я люблю ее, – почти говорю я. – Как бы ты себя повела, если бы это был папа?» – почти говорю я. Но я выжат. Она утирает следы со щек, и я знаю, что думает она о цене, о том, чего нам это уже стоило. А я больше не могу об этом думать. Мне ужасно жаль, но не могу. Даже ради нее. Не тогда, когда надо делать дело.

Вилка лязгает о тарелку. С едой покончено. И со школой тоже. Осталось всего четыре дня, и это в основном классные часы и всякие собрания. Последний тест я сдал в прошлый четверг со средним баллом 4+. Вряд ли меня выгонят.

Черным лабрадорам не полагается есть арахисовое печенье. Молоко пить им тоже, наверное, не полагается. Но они однозначно любят и то и другое. Стеллина голова покоится у меня на коленях, а большую часть своей туши она ухитрилась взгромоздить на винно-красные подушки дивана, на котором я устроился. Она смотрит своими тюленьими глазами мне в лицо, потом на стакан молока у меня в руке, поэтому я наклоняю его, чтобы большой розовый язык мог приступить к работе. Закончив, она в благодарность громко облизывает мне ладонь.

– На здоровье, – отвечаю я и чешу ее за ухом.

Все равно есть не хотелось. Я приперся в магазин сразу после незавтрака, чтобы повидать Морврана. Они с Томасом явно просидели большую часть ночи за обсуждением ритуала – взгляд из-под очков задумчивый и сочувственный. К тому же Морвран мгновенно усадил меня на этот диван и притащил еды. Почему меня все время пытаются накормить?

– Вот, выпей, – говорит Морвран, появляясь словно ниоткуда, и сует мне в лицо кружку с каким-то вонючим травяным пойлом. Я отшатываюсь:

– Что это?

– Восстановительный отвар корня ангелики. Со щепоткой татарника. После того что обеат проделал прошлой осенью с твоей печенкой, тебе нужно ее беречь.

Скептически разглядываю кружку. Питье горячее, но пахнет так, словно заваривали его на болотной воде.

– А это безопасно?

– Если ты не беременный, – фыркает он. – Я позвонил Томасу. Он уже едет. Утром он отправился в школу, думал, ты там будешь. Телепат, а?

Мы как бы улыбаемся и хором произносим Томасовым голосом: «Это срабатывает только время от времени». Я опасливо отхлебываю зелье. На вкус оно еще хуже, чем на запах, – горькое и почему-то почти соленое.

– Отвратительно.

– Ну, предполагалось, что молоко создаст в желудке обволакивающий эффект, а печенье отобьет привкус во рту. Но ты же, идиот, все собаке скормил.

Он похлопывает Стеллу по корме, и псина рушится с дивана.

– Слушай, парень, – говорит Морвран. Тон его мрачен, и я отставляю питье. – Томас рассказал, что ты собираешься предпринять. Думаю, мне не надо напоминать, что скорее всего это тебя убьет.

Упорно разглядываю буро-зеленую жидкость. На языке вертится остроумное замечание из серии «если ваши зелья не прикончат меня раньше», и я с трудом сглатываю, чтобы не ляпнуть лишнего.

– Но, – вздыхает он, – я также не собираюсь говорить тебе, что шансов нет. У тебя есть стержень, сила расходится от тебя такими волнами, о каких я и не слыхивал. И исходит она не только от этого рюкзака. – Он указывает большим пальцем на рюкзак, лежащий рядом со мной на диване. Затем опускается на стул, положив руку на спинку соседнего, и проводит пятерней по бороде. Ему нужно что-то сказать мне, и это дается ему нелегко. – Томас намерен отправиться с тобой. Я не смог бы остановить его, даже если бы попытался.

– Я не позволю, чтобы с ним что-либо случилось, Морвран.

– Ты не можешь этого обещать, – голос его резок. – Думаешь, ты противостоишь просто силам той стороны? Тому темному уроду в дредах, который хочет выесть тебя до дна? Это бы тебе еще очень повезло.

Потягиваю зелье. Он снова о шторме. Об этой штуке, которую он чувствует, которая то ли надвигается на меня, то ли тянет меня, то ли ставит мне палки в колеса, или какую там чертовщину он нес в этой своей расплывчатой, бесполезной манере.

– Но вы не собираетесь уговаривать меня остановиться? – говорю я.

– Не знаю, можно ли это остановить. Может, ты должен пройти через это. Может, ты выйдешь с другой стороны. Может, на выходе ты будешь походить на совиную погадку. – Он поглаживает бороду, сбившись с мысли. – Смотри. Я тоже не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Но если мой внук пострадает или того хуже… – Он смотрит мне в глаза, – я превращусь в твоего врага. Понимаешь?

За эти месяцы Морвран и мне стал вроде дедушки. Быть его врагом мне хочется меньше всего.

– Я понимаю.

Рука его делает змеиный выпад и быстро хватает мою. За четверть секунды до того, как от прилива энергии у меня вскипает кровь, я замечаю кольцо: тонкий ободок из резных черепов. Я никогда не видел у него такого, но знаю, что это и каково его значение. Кольцо означает, что врагом моим станет не только Морвран, но и само вуду.

– Уж постарайся, – говорит он и отпускает меня.

От того, что прошло сквозь меня, на лбу выступает пот. И на ладонях тоже.

Звенит дверной колокольчик, и Стелла трусит встречать Томаса, цокая когтями по полу. С его приходом напряжение рассеивается, и мы с Морвраном переводим дух. Надеюсь, Томасова телепатия в данный момент не действует, а наблюдательностью он не отличается, а то бы принялся расспрашивать, чего это у нас такой неловкий и смущенный вид.

– Без Кармель нынче? – спрашиваю.

– Она дома с головной болью, – отвечает он. – Ты-то как себя чувствуешь?

– Так, словно пролетел двенадцать футов и приземлился на ожоги второй степени. А ты?

– Мутный и слабый, как вареная макаронина. Вдобавок я, кажется, забыл букву из алфавита. Не попросись я уйти, миссис Снайдер сама бы меня домой отправила. Сказала, у меня бледный вид. Решила, что это мононуклеоз[12]12
  Мононуклеоз – острое вирусное заболевание, которое характеризуется лихорадкой, поражением зева, лимфатических узлов, печени, селезенки и своеобразными изменениями состава крови. Внешне имеет симптомы тяжелого гриппа.


[Закрыть].

Он улыбается. Я улыбаюсь в ответ, и мы сидим в молчании. Оно странное и исполненное напряжения, но в то же время какое-то приятное. Хорошо задержаться здесь, не торопясь проскочить этот момент. Ведь что бы ни было сказано дальше, оно швырнет нас навстречу опасности, а мне кажется, ни один из нас не знает толком, куда это может завести.

– Что ж, как я понял, ты действительно намерен попробовать, – говорит Томас.

Я бы предпочел, чтобы голос его звучал увереннее и не так скептически. Пусть затея обречена, но незачем раскрашивать ее в цвета поражения с самого начала.

– Полагаю, да.

Он криво улыбается:

– Помощь нужна?

Томас. Он мой лучший друг, но до сих пор порой ведет себя как «хвостик». Разумеется, мне нужна его помощь. Более того, она мне необходима.

– Ты не обязан этого делать, – говорю я вслух.

– Но буду, – отвечает он. – Есть идеи, с чего начать?

Запускаю пятерню в волосы:

– Да не особенно. Просто свербит что-то делать, куда-то двигаться, словно где-то еле слышно тикают часы.

Томас пожимает плечами:

– Может, и тикают. Фигурально выражаясь. Чем дольше Анна остается там, где она сейчас, тем сложнее ей может оказаться перейти в другое место. Она просто врастет туда. Разумеется, это только предположение.

Предположение! Честно говоря, я бы сейчас вполне обошелся без абстрактных догадок и худших сценариев.

– Давай просто понадеемся, что это не настоящие часы, – говорю. – Она уже пробыла там слишком долго, Томас. И одной секунды слишком много после того, что она для нас сделала.

Мысли о том, что она сделала со всеми теми людьми у нее в подвале – всеми подростками, которых занесло в неподходящее место, и попавшими в ее паутину бродягами, – мимолетно отражаются на его лице. Другим участь Анны наверняка показалась бы справедливым наказанием. Возможно, так показалось бы многим. Но не мне. Анна была связана проклятием, наложенным на нее в миг гибели. И все ее жертвы – на самом деле не ее, она не убила бы этих людей по своей воле. Вот что говорю я. Но прекрасно понимаю, что никто из растерзанных Анной-в-Алом не поддержал бы мою точку зрения.

– Тут нам нельзя торопиться, Кас, – говорит Томас, и я соглашаюсь. Но и бесконечно топтаться на берегу мы не можем.

Глава 12

Морвран пишет Томасу записку, чтобы снять его с последних дней в школе: мол, тот свалился с тяжелой формой мононуклеоза. Каждый миг бодрствования мы проводим корпя над книгами – старыми, заплесневелыми томами, скопированными когда-то с еще более старых и заплесневелых. Сначала я был благодарен за возможность делать хоть что-то, чувствовать, что мы движемся вперед. Но спустя три дня, в течение которых мы спали урывками и питались исключительно бутербродами и замороженной пиццей, усилия наши не дали практически никаких результатов. Каждая книга оказывается тупиком: бесконечно рассуждая о контактировании с той стороной, но даже близко не упоминая о возможности пробиться туда, не говоря уж о том, чтобы что-то оттуда вытащить. В поисках информации я обзвонил всех своих знакомых – и ничегошеньки.

Мы сидим за Морврановым кухонным столом, окруженные очередной кучей бесполезных книжек, а Морвран тем временем добавляет картошку в кастрюлю с мясным рагу на плите. За окном птички перепархивают с дерева на дерево, а пара крупных белок дерется за птичью кормушку. Я не видел Анну с той ночи, когда мы ее вызвали. Не знаю почему. Себе я рассказываю, что она за меня боится, жалеет, что попросила забрать ее, и специально держится от меня подальше. Милая чушь. Может, даже правда.

– От Кармель новости есть? – спрашиваю я Томаса.

– Ага. Говорит, ничего интересного мы в школе не пропускаем. Там в основном всякие собрания и дружеские посиделки.

Фыркаю. Помнится, я подумал то же самое. Томас с виду не обеспокоен, но я гадаю, чего Кармель мне-то не позвонила. Не стоило нам оставлять ее одну так надолго. Ритуал ее здорово перетряхнул.

– А почему она не пришла? – спрашиваю.

– Ты же знаешь, как она к этому относится, – отзывается Томас, не поднимая глаз от книги, которую читает.

Постукиваю ручкой по открытой передо мной странице. Тут ничего полезного нет.

– Морвран, – говорю, – расскажи мне про зомби. Расскажи, как вудуисты и обеаты поднимают мертвых.

Краем глаза улавливаю легкое движение: Томас жестами показывает мне заткнуться.

– Что? – не понимаю я. – Они же возвращают людей из мертвых, так? Это и есть переход, если я правильно понимаю. Тут может оказаться нечто полезное для нас.

Морвран с резким стуком кладет ложку на разделочный стол и поворачивается ко мне с раздражением на лице:

– Для профессионального убийцы призраков ты задаешь слишком много дебильных вопросов.

– Что?

Томас пихает меня локтем в бок:

– Морвран обижается, когда люди говорят, будто вуду способно вернуть человека из мертвых. Это такой стереотип, понимаешь?

– Полнейшая голливудская чушь, – ворчит Морвран. – Эти зомби всего лишь несчастные упоротые бедолаги, которых накачали дрянью, похоронили, а потом выкопали. И потом они шаркают по округе, потому что в качестве наркотика использовался яд рыбы фугу, от которого у них мозги сварились всмятку.

Я прищуриваюсь:

– Так что, никогда ни одного настоящего зомби не было? Ни единого? Но ведь именно ими знаменита эта религия. – Последнего говорить не стоило. Морвран моментально выпучивает глаза и выдвигает челюсть вперед:

– Ни один настоящий вудуист никогда не пытался поднимать зомби. Невозможно вложить жизнь обратно туда, откуда она уже ушла. – Он поворачивается к своему рагу. Полагаю, тема закрыта.

– Мы так ни до чего не додумаемся, – бормочу я. – По-моему, все эти люди даже не знали, что собой представляет та сторона на самом деле. Думаю, они просто рассуждали о контактах с призраками, застрявшими здесь, на нашем плане.

– Почему бы тебе не позвонить Гидеону? – спрашивает Томас. – Ведь он больше всех знает про атам, верно? А Кармель говорила, что атам серьезно пульсировал в ходе ритуала. Именно поэтому она решила, что ты вот-вот туда сиганешь. Ей показалось, ты сможешь.

– Я Гидеону уже раз десять пытался дозвониться. Что-то у него там происходит. Он не отвечает и не перезванивает.

– С ним все в порядке?

– Думаю, да. Я это чувствую. Если бы нет, кто-нибудь узнал бы об этом и сообщил нам.

В кухне повисает молчание. Даже Морвран тише помешивает свое рагу, притворяясь, будто не слушает. Им обоим хочется узнать побольше о ноже. Морврану просто до смерти хочется, я в этом у верен. Но Гидеон рассказал мне все. Спел мне эту дурацкую песенку-загадку: «Кровь твоих предков выковала этот атам. Воины силы пролили кровь, чтобы унять духов…» – а остальное затерялось в толще времен. Задумавшись, я машинально произношу стишок вслух.

– Тетя Риика тоже что-то такое говорила, – замечает Томас негромко. Взгляд его рассеян, но в целом направлен в сторону рюкзака с атамом. По лицу расползается улыбка. – Боже, мы идиоты. Нож – это дверь? Раскачивается на петлях туда-сюда? Именно так Риика и говорила. Дверь никогда по-настоящему не закрывается. – Голос его наливается силой, глаза за стеклами очков округляются. – Вот почему ритуал с бубном обернулся не просто ветром с голосами, как предполагалось! Вот почему нам удалось открыть окно в Аннин ад. Именно поэтому, скорее всего, Анна изначально могла общаться с тобой оттуда. Из-за того пореза, который не отослал ее прочь. Она как бы вставила ногу в эту дверь.

– Погоди, – говорю. Атам представляет собой стальное лезвие с рукоятью из темного промасленного дерева. Он не из тех вещей, которые можно открыть и пройти сквозь них. Если только… Голова начинает болеть. Не силен я в этом метафизическом дерьме. Нож – это нож, а не одновременно еще и дверь. – Ты говоришь, при помощи ножа я могу вырезать ворота?

– Я говорю, что нож и есть ворота.

Нет, он меня убивает.

– О чем ты говоришь? Я не могу пройти сквозь нож. Мы не можем сквозь нож вытащить Анну.

– Кас, ты мыслишь категориями твердого тела, – объясняет Томас и улыбается Морврану, который, должен сказать, глядит на внука с изрядным уважением. – Помнишь Риикины слова? Не понимаю, как я раньше не догадался. Не думай о ноже. Думай о форме, скрытой за ножом, о том, чем атам является по сути. На самом деле это вообще не нож. Это дверь, замаскированная под нож.

– Ты мне крышу сносишь.

– Нам просто надо найти людей, которые научат нас, как воспользоваться им по-настоящему, – продолжает Томас, глядя уже не на меня, а на Морврана. – Нам надо выяснить, как ее распахнуть.

Теперь, когда я таскаю в рюкзаке целые ворота, он кажется тяжелым. Томас от возбуждения чуть в воздухе не порхает, но я никак не возьму в толк, что он хочет сделать. Он хочет открыть нож. Говорит, что на обратной стороне ножа находится Аннин ад? Нет. Нож – это нож. Он мне по руке. На обратной стороне ножа… обратная сторона ножа. Но кроме этой интуитивной догадки оттолкнуться нам не от чего, и каждый раз, когда я принимаюсь расспрашивать его насчет осуществимости затеи, он улыбается мне, словно он Йода, а я просто не обладающий силой тупица.

– Без Гидеона нам не обойтись, это точно. Нужно больше узнать о том, откуда нож взялся и как использовался в прошлом.

– Конечно, – соглашаюсь я.

Томас ведет машину немного слишком быстро и не настолько внимательно, как хотелось бы. И когда он тормозит перед знаком остановки возле школы, это получается неожиданно, и меня швыряет вперед так, что я едва не падаю на приборную панель.

– Кармель по-прежнему не берет трубку, – бормочет он. – Надеюсь, нам не придется заходить и искать ее.

Сомневаюсь. Когда мы поднимаемся на холм, кажется, что почти вся школа тусуется снаружи вокруг спортплощадки и парковки. Разумеется – сегодня же последний учебный день. А я даже не заметил.

Томасу не требуется много времени, чтобы найти Кармель: ее светлые волосы сияют на несколько оттенков ярче, чем у всех остальных. Она в центре толпы, смеется, рюкзак на земле, прислоненный к ногам. Заслышав характерное тарахтение «Темпо», она бросает быстрый взгляд в нашу сторону, и лицо ее каменеет. А затем улыбка возвращается, словно и не пропадала.

– Может, нам стоит подождать и позвонить ей позже, – говорю я, не знаю почему. Несмотря на статус школьной королевы, Кармель в первую очередь наш друг. Или, по крайней мере, была им.

– Чего ради? – отзывается Томас. – Ей же захочется узнать о нашей идее.

Пока он втискивается на ближайшее свободное место и паркует машину, я помалкиваю. Может, он и прав. В конце концов, раньше ей всегда хотелось знать.

Когда мы вылезаем, Кармель стоит к нам спиной. Она в кругу людей, но как-то ухитряется по-прежнему выглядеть его центром. Все остальные хотя бы чуточку повернуты в ее сторону, даже если разговаривают не с ней. Что-то здесь не так, и мне внезапно хочется сграбастать Томаса за плечи и развернуть его. «Нам здесь не место!» – вопит что-то в моей крови, не знаю почему. Окружающих Кармель людей я видел и прежде. Это те, с кем я перекидывался парой фраз на ходу и кто всегда был достаточно приветлив. Натали и обе Кэти здесь. А также Сара Салливан и Хейди Трико. Парни в этой группе представляют собой остатки Троянской Армии: Джордан Дрисколл, Нэт Бергстром и Дерек Пиммс. Они знают, что мы приближаемся, но никто никак на это не реагирует. И улыбки у них словно застывшие. И вид триумфальный. Будто у кошек, сожравших целую стаю канареек.

– Кармель, – окликает Томас и пробегает несколько последних разделяющих их шагов.

– Привет, Томас, – говорит она и улыбается.

Мне она ничего не говорит, и все прочие тоже не обращают на меня внимания. Лица у всех хищные, и смотрят все на Томаса, а тот ничего не замечает.

– Привет, – говорит он, а когда она ничего не отвечает и просто стоит, выжидательно глядя на него, начинает запинаться. – Э, ты на телефон не отвечала.

– Ага, я просто тусовалась, – пожимает она плечами.

– Я думал, у тебя мононуклеоз или что-то такое, – с ухмылкой встревает Дерек. – Но я понятия не имею, как ты его подцепил.

Томас становится на несколько дюймов меньше. Мне хочется что-нибудь сказать, но разговор должна вести Кармель. Это ее друзья, и в любой нормальный день они бы поостереглись говорить Томасу гадости. В любой нормальный день Кармель порвала бы их за один только «не такой» взгляд в его сторону.

– Ну… это… можно нам тебя на минутку, поговорить? – Руки Томас засунул глубоко в карманы, осталось только начать ковырять землю ножкой. А Кармель просто стоит, словно ее это не касается.

– Конечно, – бросает она с очередной полу улыбкой. – Я позвоню вам. Попозже.

Томас не знает, что делать. На кончике языка у него так и вертится вопрос, что происходит, а я могу только держать собственный язык за зубами, лишь бы не сказать ему промолчать и самому им больше ничего не сказать. Они не заслужили удовольствия видеть у него такое лицо.

– Или, может, завтра, – говорит Дерек, становясь ближе к Кармель. Смотрит он на нее так, что Томас меняется в лице. – Сегодня мы гуляем, да? – Он прикасается к ней, рука его змеей обвивает ее талию, и Томас бледнеет.

– Наверное, я позвоню вам завтра, – говорит Кармель.

Она не делает движения, чтобы высвободиться из Дерековой хватки, и едва заметно морщится, когда Томас съеживается.

– Пойдем, – говорю я наконец и беру его за плечо.

Стоит мне коснуться его, он поворачивается и направляется обратно к машине, почти бегом, униженный и сломленный, я даже думать не хочу насколько.

– А вот это уже настоящее скотство, Кармель, – говорю я, а она скрещивает руки на груди.

На миг мне кажется, она сейчас заплачет. Но в итоге она не делает ничего, просто смотрит в землю.

По дороге от школы до моего дома в машине стоит звенящая тишина. В голову не лезут никакие подходящие слова, и я чувствую себя совершенно бесполезным. Сказывается недостаток опыта дружбы. Томас кажется хрупким, словно осенний лист. У кого-нибудь другого нашлись бы слова, анекдот какой или байка. Кто-нибудь другой знал бы, что делать, а не сидел бы тупо на пассажирском сиденье, маясь от неловкости.

Не знаю, был ли у Томаса с Кармель настоящий роман. Она могла бы отвертеться от обвинений в неверности, сославшись на его формальное отсутствие. Но в том-то и дело. В формальности. Потому что и она, и я, и все остальные знают, что Томас в нее влюблен. И последние полгода она вела себя так, словно тоже его любит.

– Мне… м-м-м, просто надо побыть некоторое время одному, ладно, Кас? – говорит он, не глядя на меня. – Я не собираюсь бросаться на машине в водопад или еще чего, – добавляет он, силясь улыбнуться. – Мне просто надо побыть одному.

– Томас. – Кладу ему руку на плечо, но он мягко убирает ее. – Ладно, чувак, – говорю я и открываю свою дверь. – Просто свистни, если что понадобится. – И выхожу.

Должны быть еще какие-то слова, лучшие, чем находятся у меня. Но максимум, что я могу, это смотреть прямо перед собой и не оглядываться.