Текст книги "Убийство жестянщиков"

Автор книги: Кен Бруен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

~ ~ ~

Мне требовались костюм и источники информации. «Оксфам» был мне не по карману. Как-то в Лондоне я зашел в их филиал на Хай-стрит в Кенсингтоне. Пиджаки там были прикреплены цепями, как в бутике на страдающей паранойей Риджент-стрит. Это что за дела? Нет уж, благодарю покорно.

Пошел в комиссионный магазин для пожилых людей, выбрал синий костюм. Немного великоват, но ведь я всегда могу поправиться. Повесь пушку – любой костюм подойдет. Запросили пятерку, причем добавили синюю рубашку и шерстяной галстук. Продавщица, естественно англичанка, извинилась:

– Простите, что так дорого.

– Вы это серьезно?

Она не шутила.

– Он совершенно новый, поэтому нам пришлось повысить цену.

Я задумался. Разумеется, она англичанка, но ведь и среди них встречаются люди с чувством юмора. Я сказал:

– Грабеж среди бела дня.

Широкая улыбка.

– Знаете что, я добавлю новый носовой платок.

– Ну, это уже чересчур.

Туфли у меня были. Кики купила мне пару мокасин.

Теперь предстояло самое трудное. Я презирал себя за то, что собирался сделать, но нами правит дьявол. Надо позвонить Кэти. Она сухо ответила:

– Джек, это ты?

Я сказал:

– Мне нужна твоя помощь, детка.

– Разумеется, Джек, что тебе нужно?

– Имя.

– Ох, Джек.

Она знала. Думается, она сама прошла через такое. Я подпустил умоляющих ноток:

– Мне плохо, Кэти.

Я ждал, что еще я мог поделать? Стоял в телефонной будке и держал в руке свой синий костюм. Как полицейский в отпуске. Потом услышал:

– Стюарт.

Еще она продиктовала адрес. Я спросил:

– Он будет дома?

– Он всегда дома.

Клик. Я держал в руке мертвую трубку. Джеффу она не скажет, но я поставил под угрозу нашу дружбу. Она выживет, но я сильно ее замарал.

Пошел по адресу, оказалось, что дом рядом с каналом. Самый обычный дом. Ничто на фасаде не подсказывало: «Торговец наркотиками». Я нажал кнопку звонка. Дверь открыл банковский служащий. По крайней мере, глаза у него были оценивающими. Я спросил:

– Стюарт?

– Кэти звонила, заходите.

Обыкновенная гостиная. Без летящих уток на стене, ну, вы понимаете, что я имею в виду. Стюарт спросил:

– Что-нибудь желаете?

– Да, грамм кокаина.

Он вежливо рассмеялся, поэтому я спросил:

– Вы случайно не работаете в Ирландском банке?

– Вряд ли. Хотя вас я знаю.

– Правда?

– Джек Тейлор, бывший полицейский. В прошлом году о вас писали в газетах.

– Стью, так как насчет кокаина?

Он извинился, вышел и вернулся с коричневым конвертом. Сколько их в этой стране, с ума сойти. Он сказал:

– Здесь полтора.

– Замечательно. На сколько потянет?

Оказалось многовато. Закрывая за мной дверь, он сказал:

– Заходите в любое время.

* * *

Вход на кладбище цыганам, бродягам и нищим запрещен.

Лондонское постановление

~ ~ ~

На похороны пришла толпа народа. Я такого ни разу в жизни не видел. А бог свидетель, похорон я повидал предостаточно. Иногда я сам себе кажусь старым кладбищем, забитым гробами. Ничто не может сравниться с похоронами бродяги. Практически хрустальная мечта нищего. Если правду говорят и ничто не идет вам так, как уход из жизни, тогда они по всем пунктам могут дать любому сто очков вперед. Если вы назовете это потрясающим зрелищем, вы не скажете ничего.

Первое, что следует знать, – расходы не имеют значения. Во-вторых, вы наверняка никогда не сталкивались с таким бурным проявлением горя. Считается, что арабские женщины – лучшие плакальщицы. Их даже близко нельзя поставить с этими кочевыми цыганками. И дело не в том, что они рвут на себе одежду. Они надрывают свои души. Дилан Томас, написавший о ярости по поводу умирания света, увидел бы, как его слова материализуются.

Я порадовался, что парня хоронили на кладбище Бохермор, потому что никто из моих там не похоронен. Моих всех уложили в Рахуне рядом с мертвым любовником Норы Барнакл. Надо будет как-нибудь туда смотаться.

Обычай идти пешком за катафалком почти устарел. Но не сегодня. Подошел Трубочист и предложил:

– Хотите, я попрошу кого-нибудь вас подвезти?

– Спасибо. Я пойду пешком.

Он был доволен. У могилы некоторые из тинкеров жали мне руку, хлопали по плечу. Видно, прошел слух, что я в порядке. Я в достаточной степени стоял вне закона, чтобы быть принятым ими. Они говорили:

– Да благословит вас Господь, сэр. Спасибо вам за вашу заботу. Да сохранит вас святая Богоматерь.

Вот таким путем. В их словах чувствовалась теплота.

Я пошел бродить между надгробиями и вот на что наткнулся:

Томми Кеннеди

Библиотекарь

1938–1989

Господи, до чего близко к моему теперешнему возрасту. Я не верю в дурные приметы, но кокаин верит. Я невольно поежился. И не расслышал, как сзади подошел Трубочист.

Он сказал:

– Джек.

Я подпрыгнул на два фута. Он кивнул на надгробный камень и сказал:

– Он был другом моих людей.

– Он был и моим другом.

– Лучшие уходят первыми.

– Так всегда говорят ирландцы.

Он взглянул на меня почти с сочувствием. Мужчины себе такое редко позволяют. Мы не любим выставлять свои чувства напоказ. Мне даже не хотелось догадываться, что вообще он может обо мне думать. Он сказал:

– Там в гостинице скромные поминки.

– Спасибо, я загляну.

– Я это знаю, Джек.

И ушел. Я положил дрожащую руку на надгробье Томми. Мало кто относился ко мне с такой теплотой и так многому научил. А я уехал в Темплмор учиться на полицейского и напрочь о нем забыл. К моему вечному стыду, я узнал о его смерти только через два года. Может, Господь и простит меня, это Его дело – прощать. Но я сам себя не прощу.

Присутствовавший на поминках священник был моим заклятым врагом. Отец Малачи. Приятель моей мамаши, который меня на дух не переносил. Он курил сигареты «Мейджер», которые когда-то недолго пользовались успехом, потому что их курил Робби Колтрейн в «Крекере». Настоящие гвозди в твой гроб, крепче, чем poitin, и в два раза более убийственные. Он сильно постарел, но чего ждать от заядлого курильщика? Малачи подошел и сказал:

– Ты вернулся.

– Верно замечено.

– Я бы убил за сигарету.

– Вы бросили?

– Господи, да нет же, просто забыл в церкви. Служки обязательно сопрут.

Я предложил ему свою сигарету. Он многозначительно взглянул на меня:

– А ты когда начал?

– Простите, святой отец, так вы будете курить или нет?

Он взял сигарету и сразу же оторвал фильтр. Я дал ему прикурить, и он жадно затянулся.

– Дерьмо.

– Милое выражение для священника.

– Ненавижу это дерьмо.

– Так не курите.

– Да не сигареты… похороны, особенно это сборище.

– Ведь все Божьи дети, так?

Он отбросил сигарету и заметил:

– Ничьи они дети, эти бомжи.

Он исчез, прежде чем я успел ответить.

Можете не сомневаться, в гостинице я появился первым. Как выразился человек получше меня: «Просто усраться можно, как это их сюда пустили».

В последнее время тинкеры восстали после долгих лет дискриминации, довольно успешно затевая судебные процессы против пабов, в которые их не пускали. Владельцам питейных заведений пришлось принять меры. Поскольку меня самого не пускали в большое количество заведений, мое сердце по этому поводу кровью не обливалось. Я подошел к стойке. Бармен с виду напоминал Робби Уильямса. Оставалось надеяться, что манеры у него получше.

– Доброе утро, сэр. Вы с похорон?

– Именно.

– В баре все бесплатно до половины третьего. Что вам налить?

– Пинту и рюмку «Джеймсона» вслед.

– Не желаете ли присесть, сэр? Я принесу заказ.

Я сунул в рот горсть арахиса. Странно, но в этот момент я думал о двух писателях. С ними меня познакомил Томми Кеннеди. Уолтер Макен, который и тогда уже был так же хорош, как и сейчас, и Поль Смит. Когда-то на моей полке стояли «Алтарь Эстер», «Упрямый сезон» и моя любимая книга – «Во мне поет лето». Не так давно в библиотеке Ламберт я отыскал «Крестьянку». С моей точки зрения, эта книга, изданная в 1961 году, превосходит и «Город проституток», и «Пепел Анжелы». С помощью Поля Смита я открыл для себя Эдну Сент-Винсент Миллей, а это что-нибудь да значит.

Бармен принес выпивку и сказал:

– Доброго здоровья.

– Спасибо.

Пиво оказалось едва ли не лучшим из того, что мне доводилось пить. Приходилось согласиться с Флэнном О'Брайеном: «Нет ничего лучше пинты простого пива». Легло на кокаин как пушинка. Будучи еще молодым полицейским, я как-то отправился посмотреть Имонна Морисси в «Брате». Еще я должен был посмотреть на Джека Макгоурена в «В ожидании Годо», но вместо этого надрался. Какая оплошность.

Я пригубил виски и вознесся почти до небес. В ресторане начали появляться тинкеры. Подошел Трубочист и сказал:

– Не сидите один.

– Это что, указание? Скажите, что вы сделали с кистью?

– Похоронили.

Я отпил добрый глоток виски. Обожгло, что надо, как доктор прописал. В ресторане уже собралась целая толпа. Я сказал:

– Много народа пришло.

– Мы отдаем честь нашим мертвым. Никто ведь больше о них не позаботится.

– Трубочист, не обижайтесь, но мне хотелось бы определиться, как вас называть.

– Не понимаю.

– Странники, бродяги, цыгане… как? Мне как-то неудобно называть вас танкерами.

– Нас все так зовут.

– Я же не о том спрашиваю, верно? Как мне вас называть?

– Племя. Братья.

– Да? Здорово.

В его глазах появилась задумчивость. Он сказал:

– После Великого голода, если кто-то из братьев умирал, они в отместку поджигали жилища друг друга, вот нас и выгнали.

Его окликнули сразу несколько голосов, он рывком вернулся в настоящее и сказал:

– Мне надо идти.

– Назад к племени.

Он слегка улыбнулся. Я заказал себе еще порцию выпивки и вдруг сообразил, что мне с ними легко. Я бы мог напиться в стельку, но понимал, что должен держаться в рамках. Сказал себе: «Дело совсем простое. Надо только обнаружить, кто это сделал и почему».

Прикончив виски, я решил: «Наплевать на „кто“. Достаточно узнать – „почему“».

Я стоял на Фэер-Грин. Взглянешь на север – там Саймон Комьюнити. Мне недоставало всего нескольких рюмок, чтобы оказаться там на койке. Если они меня примут. Из-за спины манили братья. Бог мой, как они манили, взывали, упрашивали: «Вернись, нажрись, мы о тебе позаботимся».

Я был уверен, что позаботятся. Разумеется, я пошел на восток, миновав, как минимум, четыре пивнушки, где мне если бы и не были рады, то по крайней мере пустили бы. Если по-честному

Так уж повелось, что каждый раз, когда я принимал определенную дозу спиртного, меня охватывало желание. Мне хотелось всего лишь чипсов в газетном кульке, сдобренных уксусом и пахнущих божественно. Отзвуки детства, которого, к сожалению, у меня не было, а так бы хотелось.

Самым приятным воспоминанием детства были чипсы вечером в пятницу. В школу два дня ходить не надо, в воскресенье матч, и в кармане шесть пенсов на чипсы. Когда наконец наступало это время, ты почти никогда не бывал разочарован. Галопом мчался в лавку, где готовили чипсы, и с наслаждением вдыхал магический аромат уксуса и жира. Трудно было стоять на месте от нетерпения. Наконец подходила твоя очередь, и ты заказывал:

– Одна порция с солью и уксусом.

Тебе давали их в газетном кульке такими горячими, что нельзя было есть, поэтому ты совал нос в пакет и нюхал. Среди обещаний, даваемых себе на будущее, я чаще всего клялся, что, когда вырасту, не стану есть ничего, кроме чипсов. Я ненавижу все эти заведения типа фастфуд. Одной из причин является то, что они лишили детей удовольствия наблюдать, как готовятся чипсы. Осталось всего одно заведение в Бохерморе, где все еще можно получить только что поджаренные чипсы, и я теперь покупаю их только там.

Я шел по мосту Святой Бригитты, держа в руке горячий пакет. Затем перешел улицу, не доходя до роскошных домов, и поднялся на холм. Прямо над Хидден Вэлли можно видеть Лох-Корриб во всей его красоте. Ночью огни колледжа отражаются в воде и вызывают некоторую тоску, вот только по чему?

Я все еще не знал.

Около дома я по старинной традиции повозился с ключами. Услышал:

– Простите?

Повернулся и получил железным ломом по зубам. Почувствовал, как раскрошились зубы, и услышал голос:

– Тащи его в аллею.

Аллея проходила рядом с домом. Меня немного протащили, потом с силой пнули по яйцам. Меня вырвало чипсами и выпивкой, и голос сказал:

– Мать твою, он меня облевал.

– Сломай ему нос.

Он послушался, воспользовавшись тем же ломиком. На этом они сделали перерыв. Я лежал, привалившись к стене. Голос над ухом произнес:

– Нравится общаться с тинкерами?

Затем мужик шумно втянул воздух и ударил меня по голове.

Очнувшись, я никак не мог сообразить, сколько времени пролежал без сознания. Мимо прошла пожилая пара. Она сказала:

– Какой жуткий вид, позор да и только.

Если бы я мог, я бы крикнул: «А чего вы ждете? Я же тинкер».

Через некоторое время я заполз в дом, прошел к раковине и сплюнул кровь вперемешку с зубами. Я добрался до гостиной и бутылки ирландского виски и глотнул прямо из горлышка. Алкоголь обжег израненные десны, но все-таки проник в желудок. Костюм был безвозвратно испорчен, голубая рубашка разорвана в клочья. Вопреки тому, что показывают в фильмах, требуется приличная сила, чтобы разодрать рубашку. Я нашел смятые сигареты и закурил. Я держал тяжелую зажигалку «Зиппо», как талисман. Глотнул еще виски, немного полегчало. После недолгих поисков я нашел телефон Трубочиста и возился целую вечность, пока набрал номер. Наконец услышал:

– Алло?

– Это Джек, помогите мне.

И потерял сознание.

Когда я в следующий раз открыл глаза, то не сразу понял, где нахожусь. Лежу в кровати, в пижаме. Первая мысль: «Черт, только не больница».

Если бы больницы, подобно авиационным компаниям, считали на мили, я бы набрал порядочно. Сердце ёкнуло: у дверей кто-то сидит. Голова разламывалась. Присмотрелся: в кресле спит Трубочист. Несет ночную вахту. Я не ощущал похмелья. Это меня насторожило. Почему это вдруг? На коленях Трубочиста лежал девятимиллиметровый пистолет. Лучше мне не делать резких движений. Я слегка кашлянул. Он пошевелился, и я спросил:

– Куда подевалось мое похмелье?

Он встряхнулся, похоже, удивился, обнаружив пистолет, положил его на пол и ответил:

– Вы по уши напичканы обезболивающими таблетками.

Рот онемел, но не болел. С онемением я готов был смириться. Спросил:

– Кто уложил меня в постель?

Он слегка улыбнулся:

– Мы нашли вас на полу. В плохом состоянии, друг мой. Позвали врача, он над вами потрудился. Это было два дня назад.

– Господи.

– Братья охраняют вас по очереди. Разумеется, вам потребуется дантист.

– Я хочу чаю.

Он встал. Я кивком показал на пистолет. Он сказал:

– Если бы он был с вами, вы не остались бы без зубов.

– Со мной были чипсы. Если бы у меня была пушка, мне забили бы ее в глотку.

– Они напали на вас неожиданно?

– Прямо надо сказать, меня застали врасплох.

Он пошел готовить чай, а я осторожно слез с постели. Меня качало, но на ногах я держался. Я медленно двинулся к ванной комнате, избегая смотреть в зеркало. Я никогда не был картинно хорош собой, но без зубов наверняка стал совсем безобразным. Я сказал себе: «Это придает твоему лицу своеобразие».

Еще бы. Это, да еще пушка, может, люди и побоятся со мной связываться.

Прежде чем спуститься вниз, я надел тонкий свитер и старые штаны. Яйца были черно-синими и сильно распухли.

Я умудрился выпить немного теплого чая, обойдясь без тоста. Трубочист дал мне несколько красных и серых таблеток, заметив:

– Помогут держать боль на расстоянии.

Я подумывал о кокаине, но разве со сломанным носом я сумею управиться? Он сказал:

– Я убрал кокаин – вдруг заглянет полиция?

Я не ответил, и он добавил:

– Тирнансы.

– Что?

– Братья Тирнансы, это они вас так отделали. Они ненавидят тинкеров. Они скрылись, но когда всплывут на поверхность… Я вам сообщу.

* * *

Все считали, что главной целью была беседа: вежливая, цивилизованная, почти банальная; вы пили кофе с молоком без сахара. Таков был ваш привычный выбор. Ничего странного.

Но я пил чай…

Необычный выбор, свойственный смуте.

Джефф О'Коннелл

~ ~ ~

Следующие несколько недель я почти никуда не выходил, только к зубному врачу. Сидел дома, почти всегда под кайфом. Дантист сказал:

– Уф…

Ничего хорошего. Он спросил:

– Что случилось?

– В регби играл, попал в заварушку.

Он с сомнением взглянул на меня, но не стал уточнять. Полтора часа я сидел в кресле, а он делал что-то ужасное. Рот был набит разными инструментами. Я вполне мог открыть кружок «сделай сам». Когда он прервался, я попросил:

– Не рассказывайте мне, что вы делали.

– Я удалил почти все осколки…

– Bay, доктор… поверьте мне. Я не хочу ничего знать.

Снова в кресло, новые раскопки. Наконец он снял слепок и сказал:

– Через пару недель можно будет поставить.

– А что-нибудь временное вы пока не могли бы туда приладить?

Он покачал головой:

– Поверьте мне, мистер Тейлор, когда пройдет заморозка, даже ваш собственный язык будет вам мешать.

Когда я собрался уходить, он спросил:

– У вас есть медицинская страховка?

– Нет, и еще у меня нет зубов: ирландец во цвете лет.

– Ну, по крайней мере, вы сохранили чувство юмора. Думаю, оно вам понадобится.

– Спасибо, док. Жаль, что не могу сказать, что получил удовольствие.

– Я бы на вашем месте не слишком увлекался регби.

Когда я расследовал свое последнее дело, мне пришлось столкнуться с полицейским по имени Брендон Флод. Он избил меня до полусмерти, переломал пальцы на левой руке. Это произошло во время нашей первой встречи. Затем он увлекся религией и очень изменился. Практически помог мне разобраться в деле, которое закончилось тем, что я убил своего лучшего друга. Довольно занимательные у нас были отношения. Я сохранил его номер и вечером позвонил.

– Алло?

– Брендон, это Джек Тейлор.

Длинная пауза, затем глубокий вздох:

– Вы вернулись?

– Вернулся.

– Вашего друга так и не нашли.

– Нет, не нашли.

– Что я могу для вас сделать, Джек?

– Раньше ваша информация была на вес золота. Вот я и подумал: не мог бы я воспользоваться вашей помощью сейчас?

– Если это не противоречит воле Господа.

– Все еще веруете, да?

– Да, Джек, и Господь тоже в вас верит.

– Рад слышать.

Я рассказал ему про убийства тинкеров. Он спросил:

– Полиция не хочет этим заниматься, верно?

– Именно поэтому я вам и звоню. Сможете помочь?

– Оставьте номер вашего телефона. Я попробую порасспросить кой-кого.

– Великолепно, но постарайтесь не подставляться.

– Мне Господь поможет.

Клик.

Я пил виски «Робин Редбрест». Господи, вот уж воистину воспоминание о пятидесятых. Мой отец выпивал рюмку под рождественский пирог. Видит Бог, поскольку его пекла моя мамаша, вы нуждались в любой возможной поддержке. Он был хорошим человеком. Мать и тогда была стервой, такой и осталась. Я слыхом не слыхивал о ней ничего вот уже больше года. Может, она умерла. Она обожала мое единственное достижение – то, что я оказался неудачником. Имея такого сына, она могла демонстрировать свое терпение. Эта женщина была рождена, чтобы стать мученицей, но исключительно при наличии зрителей. Платите и смотрите.

Мое увольнение из полиции, мое пьянство, моя неудавшаяся жизнь – большего ей нельзя было желать. Черт, чего это я завелся? Я взял телефон и позвонил Кики. Номер я знал наизусть.

– Это Джек.

– Джек, как твои дела? Почему ты не звонишь? Когда я могу приехать?

– Слушай, сбавь обороты. Я в порядке… Скучаю.

– Так я могу приехать?

– Разумеется, но подожди пару недель.

– Почему, Джек?

– Из косметических соображений.

– Не понимаю.

– Слушай, у меня хорошие новости. Есть дом и работа.

– Но, Джек, ты же знаешь, мне необходимо собственное пространство.

Мне хотелось крикнуть: «Если тебе нужно собственное пространство, какого хрена тащиться в Ирландию?»

Но я сдержался, лишь сказал:

– Побудешь здесь несколько дней, пока не акклиматизируешься.

– В Ирландии настолько все по-другому?

– Уж поверь мне, я после пятидесяти лет все еще привыкаю.

– Так я могу приехать через две недели?

– Наверняка.

– И… Джек, ты меня любишь?

– Конечно.

– Я тоже тебя люблю.

Я положил трубку и задумался о разговоре. Нет, я ее не любил. Соврал, а виновато виски.

В то утро, когда я получил новые зубы, я был счастливым частным детективом. Помните «Дайер стрейтс»? Все у них шло хорошо, они играли разную музыку. Что своего рода подвиг. Потом леди Ди объявила, что они – ее самая любимая группа, и все. Sayonara, ребятки. Теперь они сравнялись с «Дюран-Дюран», и возврата уже нет. «Легкие деньги» звучало именно так, как и должно было – самоуверенно. Как многие рок-звезды, Марк Нофлер отдал дань скромности в «Парни с Нотинг-Хилл». Да, мы простые парни. Группа спустила себя в обыкновенный унитаз. Я думал об этом, чтобы отвлечься, пока зубной врач надевал мне новые коронки. Он сказал:

– Надо будет немного к ним привыкнуть.

– Как к новой Ирландии.

Он улыбнулся и назвал цену. Я продолжил:

– Бог ты мой, а не могу я взять их в аренду, как вы думаете?

Он не оценил шутку.

Пока я шел по Шоп-стрит, я все время улыбался, чтобы показать зубы. Шон, бывший когда-то владельцем паба, все еще занимал добрую половину моего сердца. Он тоже был убит. Из-за меня. При этой мысли я перестал лыбиться. Когда я добрался до Хидден Вэлли, меня на кухне ждал Трубочист. Я сказал:

– Пожалуйста, не стесняйтесь, заходите в любое время, совсем не обязательно предупреждать о приходе по телефону.

Он хмуро взглянул на меня и сказал:

– Новые зубы?

Я сверкнул всей челюстью. Он кивнул и спросил:

– А как яйца?

– Опухоль спала.

Снова кивок

– Я не имел в виду ваш комплект.

– А, вы это метафорически спросили. Отдайте мне мой кокаин, и я выйду сражаться против легионов.

– Их всего двое. Тирнансы, они появились.

В животе у меня что-то сжалось. Он полез в карман пиджака. Трубочист всегда носил темные костюмы и белые рубашки. Скорее напоминал официанта-грека, а не бродягу. Он достал маленький кожаный кисет. С ремешком, чтобы можно было надевать на шею. Я спросил:

– Почему вы в костюме? Вам же не надо сидеть в офисе.

Он печально улыбнулся:

– Мне надо быть респектабельным. От нас ожидают, что мы будем выглядеть как бродяги, но я стараюсь опровергнуть эти предположения.

– Ладно, но разве вам никогда не хочется на все плюнуть, расслабиться?

Он жестом отмахнулся от этого дурацкого предположения, похлопал рукой по кисету и сказал:

– Откройте.

– Шутить изволите? Зная вас, я вполне могу рассчитывать обнаружить там сушеную голову.

Наконец-то он рассмеялся:

– Вы почти угадали.

Он перевернул кисет, и на стол упали четыре окровавленных зуба.

– А, мать твою.

– Это на случай, если вы нуждаетесь в мотивации по поводу братцев.

Он собрал зубы, ссыпал их назад в кисет и протянул его мне. Я неохотно затянул тесемки и просунул в ремешок голову, спрятав кисет под рубашкой. Заметил:

– Теперь я как Брандо в «Апокалипсисе».

Он встал и сказал:

– Заеду за вами в семь. Захватите оружие.

– Что мне надеть для роли мстителя?

Он задумался:

– Что-нибудь прохладное.

После обеда мне принесли пакет. Без марки. Я распечатал и увидел кокаин. Сказал вслух:

– Молодец, Трубочист.

Насыпал себе полоску. Нос заживал, но все равно больно было дико. Умудрился вдохнуть дважды. После воздержания в течение двух с половиной недель подействовало подобно грому. Слава богу. Десны онемели, и я почувствовал ледяное щекотание в горле, заморозившее мне мозги. Теперь я мог рискнуть взглянуть в зеркало.

Ничего хорошего. Нос согнут влево. Возможно, после следующего перелома он встанет на место. А следующий раз будет, это я знал по опыту. Так было всегда. Под глазами густые синие тени, как раз в тон полицейской форме. Новые глубокие морщины у рта. Каким же старым я становлюсь. Недостаточно старым, черт возьми, чтобы полюбить Джорджа Майкла. Улыбнулся, полюбовался зубами. Маяк в сто ватт в пустыне. Зубы жили сами по себе. Вспомнилась детская песенка: «Ты удивишься, куда делся желтый налет, если почистишь зубы „Пепсодентом“».

Вот так.

Кокаин забирал круто. Мне надо было выйти. Показать свою улыбку двадцатилетнего на лице мужика в полтинник. Я надел белую рубашку, брюки и куртку. Почти что кожа. Я был самым старым пижоном в городе. Кисет бился о грудь, подобно самым дурным новостям.

Выйдя на белый свет, я подивился яркому солнцу. Тепла не было, но можно притвориться. Сосед сказал:

– Мы проиграли повторную игру.

– Разве?

– Не смогли победить этих подонков Керри.

– Может быть, в следующем году.

– Черта с два.

Сосед на мой вкус. Я направился в «Живаго Рекордс». Диклэн поднял голову и сказал:

– Ты вернулся.

– Как проницательно.

– Что?

– Не обращай внимания. Мне нужен Король.

– Элвис?

– А есть другой?

– Лучшие хиты?

– Точно.

– Диск?

– Диклэн, я не хочу учить тебя твоему делу, но если человеку за сорок, он не покупает диски.

– Тебе бы МР3-плеер.

– Мне бы с кем-нибудь перепихнуться.

– Джек, право, ты стал обидчивым. Что случилось с твоим носом?

– Я посоветовал одному парню купить МРЗ-плеер.

Он сделал мне скидку в несколько фунтов, так что я его простил.

Я знал, что должен сходить на кладбище, причем не единожды. Чувствовал ли я себя виноватым? Господи, еще как. Достаточно ли виноватым, чтобы туда пойти? Не совсем.

Я повстречал ирландского румына по имени Чаз. Он когда-то был настоящим румыном, но потом стал почти местным. Он спросил:

– Как насчет пинты?

– С удовольствием.

Мы двинулись в паб «У Гаравана». Ничего не изменилось, ничего не испорчено. Я сел в углу, а Чаз пошел за пивом. Я достал сигареты и закурил. Чаз принес кружки и сказал:

– Slainte.

– Будем.

Он взял сигарету из моей пачки «Малборо», воспользовался моей «Зиппо». Внимательно оглядел зажигалку и сказал:

– Настоящее серебро.

– И что?

– Цыгане делали.

– Верно.

– Продай.

– Мне ее одолжили.

– Одолжи мне.

– Нет.

Кружки быстро опустели, я заказал еще. Пригляделся к Чазу. На нем был свитер с военными регалиями. Я спросил:

– Как дела?

– Надеюсь получить грант от Художественного совета.

– На что?

– Пока не знаю, но что-нибудь придумаю.

– Тебе обязательно повезет.

– Знаешь, Джек, в Ирландии не любят румын.

– Мне очень жаль.

– Но в Голуэе все по-другому.

– Прекрасно.

– Да нет, здесь нас ненавидят.

– Вот как.

– Одолжи мне пятерку, Джек.

Я дал ему деньги. «Пока», – и я удалился.

И налетел прямо на свою мать. Она взглянула поверх моей головы, где висела вывеска паба. Это вместо «здравствуй». Лицо, как и раньше, без морщин, как будто жизнь ее не коснулась. Так бывает с монашками. «Эсти Лаудер», поимей в виду: поинтересуйся монашками. Когда смотришь в ее глаза, то видишь Арктику, ледяную голубизну. И всегда одно и то же послание: «Я тебя похороню».

Она сказала:

– Сын.

Памятуя о запахе пива изо рта и сломанном носе, я ограничился фразой:

– Как дела?

– Ты вернулся.

– Правильно.

Молчание. Люди ее типа умеют наслаждаться таким молчанием. Мне все это было знакомо, да еще во мне гулял алкоголь, поэтому я был в состоянии играть в эту игру. Ждал. Она сдалась первой:

– Могу угостить тебя чаем.

– Не думаю.

– Тут в лавочке пекут дивные плюшки.

– Нет, не сегодня.

– Ты никогда не думал, что стоит написать?

Старая песня, привычное нытье. Я сказал:

– О, я думал написать. Вот только я никогда не собирался писать тебе.

Это ее зацепило. Она вздохнула. Если вздохи когда-либо включат в олимпийские виды спорта, она всех обойдет. Люди спешили мимо, не замечая нас. Я сказал:

– Мне пора.

– Это все, что ты можешь сказать собственной матери?

– Знаешь, нет. У меня есть еще кое-что.

Я сорвал с шеи кисет и вложил ей в руку. Собирался сказать: «Можешь положить это рядом с сердцем моего отца».

Только зачем золотить пилюлю?