Текст книги "Ее зовут Тьма"

Автор книги: Келли Китон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

5

– Здесь красиво, – сказала я, любуясь видами ГарденДистрикт, пока мы с Себастьяном шагали по Сент-Чарльзавеню.

В ответ он только хмыкнул. Впрочем, я вовсе не собиралась делиться с ним своими мыслями и впечатлениями: без слов было ясно, что мой попутчик не склонен поддерживать разговор. А я не имела ничего против. Мои навыки общения всегда оставляли желать лучшего. Поэтому я приноровилась к размеренной поступи своего проводника и охотно предалась размышлениям, походя переступая через трещины в мостовой и огибая ветви, низко нависшие над садовыми оградами, отягощенные мхом и обильно разросшейся лозой.

Если бы какой-нибудь волшебник проник в мои мысли и потом создал бы для меня идеальный город, то это место больше всего напоминало бы, наверное, ГарденДистрикт. Прежде у меня ни разу не возникало чувства, что я попала к себе домой. Оно появилось у меня, вероятно, оттого, что я родилась здесь, к тому же здесь жила моя мать, но, скорее всего, не только поэтому. Все дело было в особой атмосфере квартала, в его заброшенности, в легком налете тлена на всем, куда падал взгляд, в буйстве трав и деревьев, в величественных старинных особняках, без сомнения облюбованных привидениями, в темных закоулках, куда никогда не заглядывал солнечный свет, во всем, что таилось в глубине запущенных садов, вдали за пустырями, за наглухо заколоченными окнами. Этот дух жил и в тех нелепых созданиях, кому Новый-2 стал домом: в Виолетте, Дабе и Крэнк. И даже – я покосилась на своего спутника – в Себастьяне с его нахмуренным взглядом, темно-красными губами и шевелюрой цвета воронова крыла. Всем им вольно дышалось в городе, которому плевать, такой ты или не такой, потому что он и сам не похож на все другие.

Впрочем, не все в нем покорилось запустению. Мы прошли мимо дома, обжитого богемной компанией человек этак из двадцати. На крыльце сидел парень, виртуозно наигрывая на двенадцатиструнной гитаре что-то испанское, романтическое. Рядом с ним женщина в тюрбане рисовала на холсте картину. Из открытых окон доносились оживленные голоса и стук молотков по дереву. Какой-то тип развалился в старом гамаке, подвешенном между колоннами; он вяло поднял руку в знак приветствия, едва наметив пальцами букву V. Гитарист вскинул голову и кивнул Себастьяну.

Еще несколько особняков, и мы перешли на другую сторону Сент-Чарльз-авеню, на трамвайную остановку.

– В Благотворительную больницу, кажется?

– Ага. Как ты думаешь, нам удастся раздобыть записи обо мне?

Себастьян пожал плечами и запустил пятерню в шевелюру, придав ей непокорный и нечесаный вид.

– Не так уж это и трудно…

– Ты еще кого-нибудь знаешь в Новом-два по фамилии Селкирк?

Показался трамвай. Себастьян покачал головой и выудил из кармана мелочь.

– Билет стоит доллар двадцать пять.

– Ох… вот дерьмо.

Пока трамвай тормозил, я сбросила рюкзак на мостовую, расстегнула на переднем кармане «молнию» и достала два доллара. Себастьян ждал меня на ступеньках. Я быстро поднялась в салон, заплатила за себя и села на деревянную скамью наискосок от Себастьяна.

Некоторое время мы ехали молча, но мой спутник вдруг скользнул на сиденье рядом со мной, чем несказанно меня удивил. Я поспешно отодвинулась к окну. Следя глазами за водителем трамвая, он, понизив голос, спросил:

– Ну, ты не хочешь рассказать мне, что там за тип хотел тебя убить?

Наши плечи соприкасались, и я старалась вдыхать не слишком глубоко, потому что пахло от Себастьяна офигенно приятно.

– Не очень-то…

Я старательно таращила глаза в окно.

– Он жил в Новом-два, как считаешь?

– Не знаю, что и думать, – нахмурилась я. – По его поведению, так он вообще с другой планеты. – Я снова отвернулась к окну и пробормотала: – Я дважды выстрелила в него, а ему хоть бы хны. – В голове пронеслись видения прошлой ночи. – Мистика какая-то… И моя мать меня предупреждала. Она давно умерла, но заранее знала, что за мной будут охотиться. Она написала мне об этом в письме, вот он и явился, как по волшебству…

– И ты его прикончила, – торжественно произнес Себастьян, взглядом выражая сочувствие, что мне пришлось так поступить.

– Ага, его собственным кинжалом прикончила… Кажется, да.

Мне вспомнилось исчезновение моего обидчика. Я не могла с уверенностью сказать, куда именно он подевался. Может, он умер, а может, отправился куда-нибудь зализывать раны. Впрочем, Себастьяну о продолжении этой истории знать было не обязательно. Черт, мне вообще было не ясно, зачем я ему и начало-то рассказала.

Трамвай слегка качнуло, и меня прижало к Себастьяну. Наши лица сблизились. У меня мигом пересохло во рту, а внутри разлилось блаженное тепло. Мне как-то сразу стало так надежно, но не в смысле «спокойно», а напряженно и волнующе одновременно. Его взгляд прогулялся по моим чертам и застрял в районе губ. Я перестала дышать.

Трамвай резко остановился, и я вовремя опомнилась, иначе слетела бы с гладкой деревянной скамьи на пол.

– Кэнал-стрит! – объявил водитель.

Себастьян уже успел подняться и подойти к выходу. Я поспешно вскочила, мысленно задав себе крепкий нагоняй. Я приехала сюда по делу, а не для того, чтобы строить глазки какому-то парию только потому, что он в высшей степени таинственная личность и едва не сразил меня наповал своим обаянием, а на ударных играет, как никто другой. Если только он, как и я, обладает сверхъестественными способностями, мое дело – труба.

– Нам надо сделать пересадку. Здесь, на Кэнал-стрит. Тогда доедем почти до самой больницы. А там и пешком недалеко, – сказал Себастьян, когда я выскочила из трамвая.

На Кэнал-стрит мы сели на другой трамвай и остаток пути проделали в молчании, чему лично я была только рада. Я не могла оторвать взгляд от руин, оставшихся на месте бывшего делового квартала и центральной части города. Небоскребы и прочие здания, разрушенные, выпотрошенные, являли собой невыдуманные картины апокалипсиса. Было вполне очевидно, что Новем пока даже не касался этого района.

Выйдя из трамвая, мы еще около трех кварталов прошагали до Благотворительной больницы. Себастьян быстро перешел улицу, а я, наоборот, застыла на месте, взирая на вздымавшееся передо мной огромное здание. Именно здесь моя мать произвела меня на свет. Сердце у меня учащенно забилось. Пришел ли мой отец встречать ее? Входил ли он в эти парадные двери с цветами? Или с воздушными шариками? С белым плюшевым медвежонком?

– Ари! – Себастьян остановился на тротуаре, воздев руки в жесте, означавшем: «Что случилось?»

Да опомнись же ты! Я передразнила жест Себастьяна даже с большей язвительностью, нежели он того заслуживал, и, не обращая внимания на его вопрошающий взгляд, потрусила к главному входу. Он нагнал меня со словами:

– Тебе лучше подождать здесь.

– Тебе предстоит многое узнать обо мне. И я не собираюсь маяться ожиданием, – отворяя двери, усмехнулась я.

Я вошла первой, угадывая его протестующие мысли: «Очень мне надо что-то узнавать про тебя. Лучше я сам посижу в уголке и буду бычиться на всех, кто пройдет МИМО».

Мы миновали вестибюль и оказались в приемной.

– Здесь все документы в электронном виде.

– А я думала, что у вас и в помине нет…

– Компьютеры у нас как раз есть. Бумага долго не выдерживает в этом климате, поэтому, когда Новем выкупил Новый-два, все сохранившиеся записи были переведены в файлы.

Мы остановились у лифта. Себастьян нажал нижнюю кнопку, и створки немедленно раздвинулись. Мы вошли.

– И каков наш план? Просто пробираемся в архив и берем все, что нам надо?

– Да.

– Ух ты! Впечатляет… – Я восхищенно закатила глаза.

Лифт опустился на один этаж и, звякнув, остановился. Я выскочила наружу, даже не дождавшись, пока двери полностью разойдутся.

Нас встретило ледяное безмолвие. Шагая по коридору, где гулким эхом отдавались наши шаги, я старалась не слишком раздумывать о том, что обычно размещают в больничных подвальных помещениях, но по спине все равно пробегал неприятный холодок.

Себастьян свернул налево, отворил дверь с надписью «Архив» и зашел туда, словно к себе домой. Во мне шевельнулось подозрение: слишком уж просто все выходило.

В кабинете оказалось четыре письменных стола – два незанятых, а за двумя другими сидели сотрудницы. Они оторвали взгляды от мониторов и уставились на нас. Секунды через три, не меньше, до них дошло, что мы вовсе не из больничного персонала, а неизвестные подростки, причем престранные, в джинсе, во всем черном, то есть, без сомнения, злоумышленники. Впрочем, так оно и было. При этой мысли я невольно улыбнулась.

Старшая из женщин поднялась, собираясь что-то сказать, но прямо перед ней неожиданно возник Себастьян, так быстро, что его перемещение осталось для меня незамеченным. Он вытянул руку и приложил ладонь к щеке женщины. Околдованная его взглядом, она приподняла голову, а Себастьян склонился к ее уху, губами почти касаясь его, и что-то зашептал. Веки женщины затрепетали.

Вторая женщина словно приросла к стулу и не сводила поражённого взгляда с коллеги, настолько увлеченной интимной беседой с пришедшим, будто ей не было никакого дела до окружающих. Себастьян убрал руку с лица женщины, и та снова села на стул. Ее широко открытые, невидящие глаза прозревали нечто сокровенное, доступное только ей одной.

Себастьян обернулся ко второй сотруднице. Мое

сердце колотилось от осознания того, что я стала свидетельницей чего-то тайного, для меня вовсе не предназначенного, но тем не менее я стояла как вкопанная, не в силах ни уйти, ни отвести взгляд, даже если бы этого пожелала.

Увидев, что Себастьян двинулся к ней, женщина помладше тоже вскочила со стула. Себастьян был на целую голову выше ее. С чрезвычайным спокойствием и сосредоточенностью он снова вытянул руку и провел пальцем по ее подбородку. Женщина застонала так, словно мечтала о подобном прикосновении всю свою жизнь. Он что-то пошептал и ей, и вскоре вторая женщина уже сидела, перенесшись в мир удивительных грез, как и ее коллега.

Себастьян обернулся ко мне. Мои губы невольно приоткрылись, а откуда-то из самых глубин поднялась и стала медленно и неумолимо разливаться по всему телу жаркая волна, грозя выплеснуться наружу. Мне вдруг сделалось душно в атмосфере архивного кабинета. Я закашлялась.

– Клевый фокус. Ты что же, гипнозом владеешь или как?

Он задержал на мне взгляд чуть дольше, чем следовало бы, и теплая волна вновь всколыхнулась во мне. Себастьян тем временем откатил женщину помоложе вместе со стулом от компьютера и завладел ее клавиатурой.

– Имя матери?

Я подошла к монитору.

– Елени Селкирк.

– Дата твоего рождения?

– Двадцать первое июня две тысячи девятого года.

– Родовые травмы, изъяны? Кесарево сечение или естественные роды?

«О да, один громадный изъян имеется, – хотелось мне ответить, но я сказала:

– Никаких. А про другое не знаю.

Он еще немного постучал по клавиатуре, потом отодвинулся в сторону.

– Есть. Роженица Селкирк. Девочка. Отец не зарегистрирован.

Я таращилась на монитор, не желая признать очевидное. Быть того не может! Он должен быть зарегистрирован! Но сколько ни просматривала файл, я не нашла в нем ничего для себя существенного, доселе неизвестного.

– Пусто…

Себастьян снова склонился над клавиатурой и выбрал подраздел: «Оплата счета».

– Давай посмотрим, кто оплачивал пребывание в больнице. Здесь также содержатся данные о страховке и о лицах, вписанных в нее, если они были.

И верно, могла бы и сама догадаться, впрочем, через минуту-другую мне и самой это наверняка пришло бы в голову.

На экране отобразились сведения об оплате счета. А вот и страховка… В карту, кроме самой Елени, никто не вписан. Правда, в графе «Участие в оплате» указана некая Жозефина Арна.

– Жозефина Арна… Черт, это еще кто такая? Себастьян выпрямился и помрачнел. Взъерошив пальцами шевелюру, он уставился на меня с суровым, можно сказать, со злобным видом.

– Жозефина Арна – это моя бабушка.

Женщины на стульях зашевелились, видимо очнувшись от транса или от чего-то там еще, куда отправил их Себастьян. Он быстро вывел файл на главную страницу, схватил меня за руку и повлек к выходу.

– Пошли, по дороге поговорим!

Услышав такие новости, я не сразу оправилась от потрясения, но Себастьян не стал ждать, пока я очухаюсь, и вытолкнул меня за дверь.

– Да подожди ты минутку, куда мы сейчас?

Мы снова оказались в коридоре. Я выдернула у него руку.

– Черт побери, Себастьян! Я ни хрена не понимаю!

Я догадывалась, что говорю чересчур громко, но в тот момент мне было совершенно наплевать, услышит нас кто-нибудь или нет. Себастьян завел меня в ближайшее помещение – в морг. Я отошла от двери и вопросительно посмотрела на него.

– Ну?

– Новем состоит из девяти семейств…

– Ага, послушай-ка, не надо мне тут лекций по истории, ясно? Я все прекрасно знаю про эти девять семей. Про них известно всем и каждому.

В серых глазах Себастьяна вспыхнула досада. Он покачал головой.

– Чужаки думают, что все про нас знают. Моя бабка

Жозефина – глава рода Арна. А наш род Арна – один из тех девяти, что выкупили Новый-два тринадцать лет назад.

У меня вырвался смех. Впрочем, Себастьян и не думал шутить. Он говорил на полном серьезе.

– Ваш род… Ваш род владеет своей долей в Новомдва. – Я принялась прохаживаться, нарезая небольшие круги и недоверчиво посмеиваясь. – А твоя бабушка была знакома с моей матерью и оплачивала ее больничные счета. Просто непостижимо!

Я отвернулась от Себастьяна и уперла руки в бока. Гнев закипал в моих жилах, а взгляд блуждал по стерильному боксу, подмечая и анатомический стол, и две каталки с трупами, накрытыми синим брезентом, и стену с квадратными ящиками, скрывающими, вероятно, еще множество мертвых тел.

Абсолютно непостижимо… Я снова обернулась к Себастьяну, усилием воли заставляя себя не отвлекаться на обстановку, но два трупа за спиной все же не слишком располагали к задушевной беседе.

Я тихо выругалась, пытаясь собраться с мыслями. Мамино предостережение, нападение, исчезновение заколотого убийцы… Наследственное проклятие, а теперь еще вот – одна из глав Новема оплачивала счета моей матери. Выходит, они и обо мне знают? Может, потому и хотят встретиться со мной? Неужели они все это время за мной охотились?

– И что теперь? Идти потолковать с бабулей? Выспросить у нее, зачем она подсылала ко мне киллера? – Я закрыла руками лицо и покачала головой, выражая свое неприятие этой идиотской ситуации.

– Да, так и было задумано. Считаю, нам надо сходить к ней и поговорить.

– Конечно, ты так считаешь… Ты ведь у них на побегушках. Всегда так поступаешь? – Я попятилась в приступе шизофренического страха, вспыхнувшего подобно тлеющим угольям, на которые плеснули бензина. – Спасибо, но я как-нибудь обойдусь. Думаю, на этом нам лучше расстаться.

Я обогнула стол для вскрытий, руками перехватывал его холодные края. На всякий случай я старалась держаться от Себастьяна подальше и готова была пихнуть в него передвижной стол, если вдруг ему придет в голову какая-нибудь гадость. Уголок его рта загнулся вверх в подобии печальной улыбки.

– Мне это не помеха, если бы я действительно что-то замышлял против тебя.

Я кинула взгляд через плечо, отыскивая запасной выход из помещения, но его не было. Себастьян стоял напротив единственной двери и терпеливо смотрел на меня, словно родитель, ожидающий окончания истерического припадка у своего ребенка. Мне до ужаса захотелось вышибить из него эту невозмутимость.

– Ари, – наконец произнес он, – наша Жозефина – стерва и махинаторша, но она вовсе не убийца. Новем не нанимает киллеров с кинжалами, могу жизнью тебе в этом поклясться. Если Жозефина знала твою мать, может быть, она знает и ответы на все твои вопросы. И я не позволю ей и никому другому тебя обижать.

– Ты ведь меня даже толком не знаешь! Ты не хочешь ничего обо мне знать, так какого же черта тебе защищать меня?

Он надолго замолк с непроницаемым лицом. Я заметила только, что его глаза потемнели и приобрели стальной оттенок, а на подбородке задергалась жилка. Наконец он сказал:

– Мы с тобой – одно и то же. Я-то знаю, каково…

– О, я тебя умоляю! Откуда же тебе знать? Ничего ты не понимаешь! Ты даже не представляешь…

– …каково быть непохожим? Фриком среди фриков? Поверь мне Ари, ты в Новом-два. Половина ребятишек здесь даже не ходят в школу. Они работают. Работают! Другая половина – из Новема, и они такие подонки, что тебе и не снилось!

Как же мне хотелось привести свои доводы, рассказать, что я гораздо страннее, чем кажусь на самом деле! Однако я вовремя прикусила язык. Не стоило связываться, к тому же сам Себастьян, кажется, не слишком спешил выложить мне подробности о своих офигительных гипнотических способностях. А мне зачем раскрываться перед ним нараспашку?

– И ладно, – наконец произнес Себастьян и распахнул дверь. – Поступай как знаешь.

И хрен с ним. Пусть сам катится, куда захочет… А я и одна справлюсь. Мне всегда было легче одной. Здесь, в Новом-2, творятся всякие сверхъестественные штуки. Где же еще я смогу разузнать о моем проклятии, как не в этом городе? И для этого мне не нужен никакой Себастьян!

Да, но твоя мать тоже жила здесь, но от проклятия не избавилась…

Я пощупала языком внутренность щеки. Она еще саднила он недавнего укуса. От неутешительной мысли у меня вырвался невольный вздох отчаяния.

– Тебе что-нибудь известно о проклятиях?

Себастьян замер, услышав мой вопрос, и я догадалась, о чем он думает: нужно поскорее сматываться, плюнуть на меня и на мои грубости. Наверное, так ему лучше всего и было поступить.

Себастьян снова прикрыл дверь морга и обернулся ко мне. Даже тупица, глядя на его лицо, сообразила бы, как все это его достало. Почти так же, как и меня.

– Кое-что, – обронил он. – А зачем тебе?

В памяти всплыли строчки из писем. Все мои предшественницы в роду были обречены умирать, не достигая двадцати одного года. Как бы мне того ни хотелось, отрицать очевидное я была не вправе. Я знала, что это не вымысел. Я чувствовала это по себе. Убитый мною злодей, мои волосы, эти письма – все было наяву.

– Затем, что род наш проклят. И я вместе со всеми. Проклята не в том смысле, что у меня дерьмовая жизнь или что я не совсем нормальная, а в самом прямом. – Я говорила правду, но Себастьяну мои слова, наверное, казались колоссальной туфтой. – Слушай, мне ведь только одно и нужно: чтобы мне подсказали для начала, с какой стороны подступиться. Надо как-то избавиться от этой фигни, выдрать ее из себя, чего бы мне это ни стоило.

Прежний гнев вдруг сменился ощущением полного разгрома. Поддавшись всепоглощающему пессимизму, понурила плечи и застыла в неподвижности, совсем как трупы в прозекторской.

– А как тебе такая идея? – предложил Себастьян. – Я знаю одного человека, который умеет снимать заклятия. Давай, я отведу тебя к самому могущественному шаману в Новом-два. А как только покончим с этим, прогуляемся с тобой по улочкам Старого квартала. Ну а уж потом пойдем и вместе выспросим у Жозефины про твою мать.

Думаю, вид у меня в этот момент был примерно такой же, как у мультяшного хомячка, застигнутого машиной врасплох на ночном шоссе. Вот уж никак не ожидала, что он такое предложит, особенно учитывая мои недавние намеки на его причастность к темным делишкам.

– Мм…

Черт возьми, какого же ответа он от меня дожидается? «Идет»?

Себастьян улыбнулся, и на его щеках образовались две ямочки. Пресвятая Мария, Матерь Божья! На миг я забыла, как дышать.

– Отлично, – подытожил он, все еще улыбаясь. – А теперь пойдем отсюда. Не то окоченеем.

6

Крэнк оказалась права: Новем сосредоточил большинство, если не все усилия и средства на восстановление Французского, или Старого, квартала, как называл его Себастьян. Мы скорым шагом припустили по Бурбон-стрит. Каждое здание на ней было отреставрировано, каждое оконное стекло, ставня или железные перила заменены или подновлены. Даже пешеходные дорожки, которые, по словам Себастьяна, именовались здесь тротуарами, оказались отремонтированными. Все, вплоть до последней мелочи, выглядело как на старых открытках. Французский квартал процветал, как и прежде, ведь он являлся крупнейшей статьей дохода. Именно сюда стекались туристы: фестиваль Марди-Гра и поныне собирал огромные людские толпы.

Начинался Марди-Гра шестого января, и сейчас празднество было в самом разгаре. Через несколько недель, в феврале, в ночь накануне Жирного четверга должны были пройти заключительные грандиозные уличные шествия и балы. А в ожидании их здесь каждые выходные организаторы устраивали местные балы и шествия. Карнавальные маски и костюмы шли у торговцев нарасхват.

Во Французском квартале жизнь и вправду била ключом. Бары, антикварные лавки, рестораны, клубы, гостиницы держали свои двери распахнутыми. Мулы медленно тащили открытые экипажи с туристами. На оживленных перекрестках наяривали музыканты. Впрочем, никаких машин, за исключением редких грузовичков по доставке товара, я не приметила: въезд сюда на личном транспорте был воспрещен. «Чтобы сберечь историческую атмосферу», – пояснил Себастьян.

– Аллея Вуду, – сообщил он, когда мы свернули на Думейн-стрит. – Она представляла собой пеструю мешанину из домов и магазинчиков, в основном представляющих предметы культа вуду. Вот такие, например, – Себастьян ткнул пальцем в магазинчик на первом этаже, в витрине которого были выставлены многочисленные мешочки, наборы для заговоров, мощи, статуэтки, шарфы, самодельные куколки, – обычная приманка для туристов.

Мы подошли ближе. Из магазинчика в этот момент выходила экскурсионная группа, которую возглавляла гид, одетая как Мари Лава, незабвенная королева вуду.

– Где же настоящие? – спросила я, сойдя с тротуара на мостовую и огибая толпу туристов.

Себастьян сунул руки в карманы.

– В подсобках, на задворках, в частных домах, на болотах…

Мы вернулись на тротуар и миновали длинную череду зданий, обступивших улицу с обеих сторон. Здесь было уже не так многолюдно, но не менее живописно: дома радовали взор яркими красками креольского стиля. Раскрытые настежь окна, обрамленные узкими деревянными ставнями, впускали в комнаты прохладный речной бриз.

Но даже здесь, в жилом районе, вуду напоминало о себе на каждом шагу. На дверях, перилах, воротах – везде красовались бусы, цветы, обетные свечки, амулеты григри, самодельные куклы, яркие шарфы, безделушки и изображения святых.

Себастьян остановился у одних таких ворот и потянул на себя. Железные петли жалобно заскрипели. Во внутренний дворик вел сумрачный тоннель, где эхо наших шагов гулко отскакивало от кирпичной кладки сводчатого потолка и стен домов, выстроенных в креольском стиле.

У меня заслезились глаза, когда из темноты тоннеля мы неожиданно попали в ярко освещенный и просторный внутренний дворик, обнесенный высокими стенами. В его центре весело бил фонтан, и отовсюду доносился щебет птиц, сновавших среди листвы и перепархивавших с ветки на ветку. В дальнем левом углу росло раскидистое банановое дерево, также увешанное бусами и шарфами.

– Пойдем, – тихо позвал Себастьян.

По мощеной тропке мы прошли в патио, каменная ограда которого достигала второго этажа дома. На первом этаже по фасаду располагались три французские двери. Средняя из них была распахнута; ее створки подпирали напольные растения в горшках, и здесь же стояла вырезанная из дерева статуя Девы Марии в человеческий рост с бусами вокруг шеи.

Внутри, в густых клубах ладана и курений, плясали в солнечных лучах пылинки. В комнате было не повернуться из-за обилия вещей – причудливых, старинных, кричаще-ярких. Их было столько, что у меня глаза разбежались.

– Себастьян Ламарльер, – произнес кто-то глубоким, певучим голосом с заметным каджунским акцентом.

Из-за угла показалась фигура, облаченная в легкий халат с широкими рукавами. Из-под халата выглядывали длинные босые ступни. На смуглом лице выделялись темные глаза, курчавые седые волосы были коротко острижены, в ушах болтались внушительных размеров кольца, а одна рука была сплошь унизана перстнями. В другой – человек держал букетик маргариток.

Я невольно смутилась: впервые в жизни я затруднилась с определением половой принадлежности. Мой взгляд скользнул на шею вошедшего в поисках адамова яблока, но его скрывал пестрый шарф, концы которого были перекинуты за спину.

– Жан Соломон, – по-французски почтительно поздоровался Себастьян.

Так, во Франции Жан – мужское имя. Стало быть, это мужчина…

Жан обошел длинный прилавок и вынул из-под него цветочную вазу.

– Это для Легбы, – пояснил он, с наслаждением понюхал маргаритки и сунул букет в вазу.

Затем он жестом велел нам подойти ближе. Его теплые мудрые глаза и задушевный располагающий голос поубавили мое смятение. Не находя подходящих слов, я лишь робко улыбнулась Жану. Наконец хозяин прервал затянувшееся неловкое молчание, отодвинул в сторону вазу и положил ладони на прилавок

– Бастьян, что за диковинку ты привел ко мне в магазин? – И он лукаво покосился на меня, но в лучистом взгляде его загадочных глаз угадывалась глубина и всеведение.

– Себастьян привел меня к вам, чтобы узнать, можете ли вы снять с меня проклятие… Очень древнее.

Брови Жана поползли вверх – не знаю, от услышанного или оттого, что я ответила за Себастьяна.

– И верно, очень древнее… – Он оперся подбородком о ладонь. – Лунная тату – просто прелесть. А как вас зовут, chere? [10]10
  Дорогая (фр.).


[Закрыть]

– Ари.

– А что, мисс Ар-и-и-и, вы предложите лоа в обмен на снятие проклятия?

Я была уже наслышана о том, что божества вуду, которых шаман призывает себе на помощь, зовутся лоа. Вышеупомянутый Легба, очевидно, служил жрецу проводником в мир духов. По крайней мере, именно так я представляла себе, как все происходит в вудуизме. Однако об оплате я как-то не подумала, а денег у меня оставалось в обрез.

– Вот как мы сделаем, – предложил Жан. – Мы посмотрим, что там у вас за проклятие, а лоа скажут нам, чего бы они хотели взамен, c'est bоп? [11]11
  Идет? (фр.)


[Закрыть]

– Спасибо, – облегченно вздохнула я.

Жан подмигнул мне, и я заулыбалась, чувствуя, как с моих плеч словно свалился тяжкий груз. Хоть какое-то продвижение…

Жан выскользнул из-за прилавка и торопливо повел нас с Себастьяном в просторную комнату, углы которой были забиты стульями и всяким хламом, а середина оставалась незанятой. У дальней стены расположился алтарь, заляпанный свечным воском, снедью, засохшей кровью и сплошь уставленный идолами вуду и изображениями христианских святых. В глаза бросилась фотография какой-то женщины в тюрбане и внушительное изваяние распятого Христа. У ног статуи свернулся клубком желтый питон, не очень крупный, но, если дело касалось змей, размер не имел для меня значения.

Кровь тут же отхлынула от моего лица, и страх пронизал все мое существо, подобно электрическому разряду.

Руки и ноги мигом окоченели, а сердце заколотилось, словно один из барабанов Себастьяна. Я застыла, не в силах сдвинуться с места. Подальше от него… Да, надо держаться от него подальше.

– Не бойся, – подбодрил меня Себастьян, заметив мое замешательство. – Змеи помогают шаманам лучше сконцентрироваться, чтобы установить связь с духами.

– Сюда, сюда!

Жан закрыл створчатую дверь и подошел к алтарю. Он бережно поднял питона, водрузил его себе на плечи и принялся зажигать алтарные свечки. Змея тем временем обвила кончик хвоста вокруг его шеи.

По моей спине и затылку побежали мурашки. Жан обернулся и двинулся к нам. Я поняла, что еще шаг – и убегу, просто ничего не смогу с собой поделать. Питон неотрывно смотрел прямо на меня. Но Жан остановился, глубоко вдохнул и сомкнул веки.

– Легба, – почтительно прошептал он, обеими руками поглаживая питона. – Папа Легба, открой мне врата, я хочу войти. Когда я вернусь, я задобрю лоа. Рара Legba oиvri bауе-а рои тwen, рои тwen pase. Le та toиnen, та salyie lwa уо. Рара Legba oиvri bауе-а рои mwen, рои тwen pase. Le та toиnen, та salyie lwa уо.

Жан снова и снова повторял нараспев каджунское заклинание, как некую мантру. Одновременно он раскачивался из стороны в сторону, все глубже погружаясь в транс. Питон колыхался туда-сюда вместе с хозяином, удерживая равновесие с ловкостью ползучей твари и не сводя с меня немигающего взгляда. Я вдруг заметила, что мы с Себастьяном слегка колеблемся в такт Жану.

Неожиданно он замер, будто окаменел, и я едва не подскочила на месте. Чтобы унять сердцебиение, я принялась отсчитывать секунды. Сосчитала до шести, но волнение не улеглось. Жан медленно открыл глаза. Они странно изменились. Взгляд стал мягче. Жан улыбнулся и, глядя то ли на нас, то ли мимо нас – не разобрать, произнес что-то нечленораздельное.

– Чего тебе надобно?

Я сглотнула и метнула быстрый взгляд на Себастьяна. Вид у него был встревоженный, как и у меня, а лицо побледнело. Заметив, что Жан слегка откинул голову и уставился на веер, прикрепленный к потолку, я перевела дух для храбрости и откашлялась.

– Э-э… Мне нужно найти способ избавиться от своего проклятия.

Я не заметила, как Жану удалось в мгновение ока перевести взгляд с веера на меня – все произошло слишком быстро, со сверхчеловеческим проворством. Я застыла на месте. Голова питона плясала у плеча Жана, целясь в меня.

И вдруг будто все силы ада вырвались на свободу. Жан или Папа Легба – кто его знает – завопил и стал прыгать и скакать, будто объятый пламенем. Питон свалился на пол и скользнул под алтарь, напоследок зашипев на меня. Между Папой Легбой и Жаном Соломоном, препиравшимся с самим собой на два разных голоса, все жарче разгорался спор. Я медленно пятилась, слушая невообразимые обрывки фраз на ломаном английском и французском языках.

– Она не причинит зла… – произнес Жан. Себастьян схватил меня за руку.

– Ха! Легба не боится!

Жан обернулся ко мне через плечо, потом подбежал вплотную и, вытягивая шею, встал передо мной нос к носу. Я боялась дышать.

– ТЕБЕ НЕ ИСПУГАТЬ МЕНЯ!

На лбу и висках Жана Соломона взбухли жилы, его щеки тряслись от ярости. Выпрямившись, он прошествовал обратно к алтарю, неистово жестикулируя и повторяя:

– Бесчестье, бесчестье, бесчестье!

Затем я узнала прежний голос Жана: Ш-ш! Ш-ш! Ш-ш! – и еще какие-то неразборчивые увещевания, которыми хозяин пытался утихомирить рассерженного духа.

В ответ ему – очередная брань, после чего Жан Соломон перегнулся пополам – и все затихло. Мне слышно было только, как в ушах стучит кровь да чирикают в саду птицы. По коже снова поползли мурашки. Я что было сил вцепилась в руку Себастьяна, но он не отнимал ее, да и сам стискивал мою чересчур крепко, до боли.

Наконец Жан распрямился и подошел к нам. Вид у него был растерянный, сконфуженный и даже немного испуганный.

– Уходите, – попросил он усталым и каким-то женоподобным голосом.

– Но…

– Простите, мисс Ари, но лоа вам не поможет.