Текст книги "Царство женщин"

Автор книги: Казимир Валишевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 5
Олигархия и анархия. Верховники

I. Преемники Меншикова. – Олигархическая партия. – Голицыны и Долгорукие. – Разделение власти. – Расстройство и подчинение правительству иных функций. – Верховный совет и Сенат. – Удаление Петра II от дел. – II. Результаты. – Дезорганизация высшей и низшей полиции. Уничтожение Преображенского приказа и его последствия. – Пожары и грабежи. – Неудачная законодательная попытка. – Выгодные финансовые мероприятия, введенные по инициативе Остермана. – Устранение от дел его коллег. – Он один представляет собой правительство. – Расстройство армии и флота. – Умственное движение замерло. – Религиозные смуты. – Выжидательная политика. – Внешность сохраняется. – Автоматические действия на востоке. – Договор с Китаем. – Экспедиция Беринга. – III. Всеобщая косность и реакционное течение, недостаточно вознаграждаемое подобными успехами. – Свидетельства современников. Противоречивые мнения. – Почему правительство Петра II было популярным. – Олигархия, граничащая с анархией. – Временное благодеяние режима. – Почему Россия могла его вынести. – Перспективы будущего.

I

Падение Меншикова совершилось благодаря прихоти императора и придворным интригам; но Петру и его царедворцам не под силу было справиться с политическим наследием «Левиафана», доставшемся на долю олигархической партии уже давно к нему стремившейся.

В ней главную роль, по-видимому, играли Голицыны. Князь Дмитрий Михайлович был одним из первых членов Верховного Совета. Старший из четырех сыновей боярина Михаила Андреевича, он родился в 1663 г. и очень напоминал собой Василия Васильевича, возлюбленного Софии,[105]105
  Петр Великий.


[Закрыть] своего двоюродного брата. Помимо родственного сходства, подобно Василию, он являл собой яркое воплощение того, во что вылилась бы русская цивилизация без насильственного вмешательства Петра Великого. Он был русский, старого закала. Эпоха реформ застигла его уже в зрелом возрасте. Страстно преданный семейным традициям и народным обычаям, не позволявший своим младшим братьям, один из которых был фельдмаршалом, а другой сенатором, садиться без приглашения в его присутствии, он тем не менее обладал в своей подмосковной усадьбе, Архангельском, библиотекой в шесть тысяч томов, с русскими переводами Макиавелли, Гроциуса, Локка и Пуффендорфа. Но, за исключением этого, то было настоящее жилище старинного боярина: деревянный дом по соседству с церковью; всего три больших комнаты (светлицы); образа по углам; дубовые скамьи по стенам; печка из желтого изразца; кровать из елового дерева с тиковыми подушками и простынями; баня, примыкающая к одной из комнат, и на дворе невзрачные на вид постройки, где помещались кухни, погреба, кладовые. Повсюду строгая простота; но в громаднейшем парке – оранжереи с редкими растениями, по размерам, не уступавшие дому.[106]106
  Забелин.


[Закрыть]

Несмотря на то, что он осуждал заточение Евдокии, несмотря на процесс Алексея и женитьбу Петра I на Екатерине, а также и на то, что он крайне презрительно отзывался о ней, Дмитрия Михайловича не только щадили во время великого царствования, но всегда окружали почетом. Царь нередко навещал его, чтобы посоветоваться о задуманных мероприятиях, и терпеливо ожидал, пока «старик» кончит свои молитвы. Убежденный аристократ, владетель Архангельского находил идеальной шведскую конституцию. Он на своем веку перевидал много стран. В 1697 г., тридцати четырех лет отроду, он ездил учиться в Италию. В 1701 г. он был назначен посланником в Константинополь, затем с 1708 по 1721 г. занимал пост начальника Малороссии, где сумел сосредоточить вокруг себя все выдающиеся умственные силы страны, сохранив по возвращении в Петербург, постоянные сношения с Киевской Академией. Он говорил на нескольких языках, но ненавидел немцев. Весьма самовластный, не терпевший выражений, он в этом отношении очень напоминал собой тип Ивана III и его грозного внука. Сторонник прогресса, но враг скороспелых новшеств, он в особенности восставал против переворота, затеянного Петром в области общественных нравов, не в пользу которого говорил пример самого государя. «Вот чем нас соблазняют»! возмущался он.

Победитель Левенгаупта в битве при Лесной, «матери Полтавы», по выражению Петра, Михаил, брат Дмитрия, пользовался большим уважением даже среди иностранцев. «Во всякой другой менее варварской стране», писал герцог де Лирия, «из него вышел бы великий человек».[107]107
  Переписка, добавления. «Русская старина», 1873.


[Закрыть] Но при больших заслугах, ни тот, ни другой не обладали некоторыми качествами, необходимыми для мужей государственных – быстрой сообразительностью, опытностью, энергией, и совершенно лишены были свойств, нужных для царедворца.

В этом отношении Долгорукие стояли несравненно выше. Василий Лукич, «самый учтивый и обходительный русский» по свидетельству Бассевича, начал свою дипломатическую карьеру при дворе Людовика XIV, о чем любил вспоминать. Во время своего тринадцатилетнего пребывания в Париже, он довольно близко наблюдал английскую революцию 1688 г. и еще ближе – злоупотребления самовластия, отличавшие царствование Короля-Солнца. Тогда же возникли его сношения с иезуитами, не прекратившиеся и по возвращении в Россию. Затем в Варшаве он являлся доверенным лицом Меншикова по курляндским делам, пока не поссорился с временщиком после воцарения Петра II. В Митаве он пользовался благосклонностью Анны, оценившей его светские манеры. Из всего этого видно, что он не лишен был ловкости. Его двоюродные братья, Алексей, Сергей и Иван Григорьевичи, были люди совершенно невоспитанные, необразованные, направления реакционного, ставившие на первый план заботы о делах семейных и о сникании благоволения императора. Другой родственник, Михаил Владимирович, держался в стороне вместе с братом Василием, победителем на берегах Каспия, отличавшимся грубой прямотой.

Таким образом в семье Долгоруких, по-видимому, образовалось два лагеря. Однако во всех важных обстоятельствах они поддерживали друг друга и примирились даже с Голицыными, чтобы в Верховном Совете разделить с ними управление делами внутренними, после падения Меншикова. Что касается политики внешней, то Василий Лукич казался достаточно в ней осведомленным, но скоро ему пришлось признать свою несостоятельность в сложных хитросплетениях дипломатических отношений и комбинаций. Таким образом – эта забота перешла в руки Остермана, уже по своему положению вице-канцлера, вполне соответствовавшего такой роли, и принятого в феврале 1726 г. в число «верховников», как обыкновенно называли членов Верховного Совета.

Уже начавшееся еще при Екатерине постепенное поглощение этим собранием полномочий и функций, номинально распределенных между различными правительственными учреждениями, теперь пошло гораздо быстрее. Совет упразднил последовательно Вотчинную канцелярию, затем канцелярию Государственной полиции, называемую обыкновенно «Преображенским приказом», ведавшим также, или обязанным ведать, полицию административную; коллегии Военная и Адмиралтейская, сохранившие при жизни императрицы некоторую независимость, теперь перешли в состояние полного подчинения. Сейчас же вслед за падением Меншикова Совет вменил им в обязанность давать ему отчет во всех мельчайших распоряжениях. В области административной и области судебной Совету также впредь принадлежала верховная власть, и, лишив Сената его законодательных функций, он пользовался ими крайне широко, не задумываясь касаться даже основ государства, как в вопросе о гетманстве в Малороссии.

Однако у лишенного своих прав Сената оставалось немало дел. По мере того, как он перестал возбуждать зависть вновь возникшей власти, по мере того, как последняя все более увлекалась задачами высшей правительственной политики, расстройство функций, захваченных с слишком большой жадностью, складывалось в пользу опального учреждения. Благодаря обратному толчку, Совет оказался заваленным большим количеством дел, которые верховники считали недостойными своего внимания. Таким образом, при упразднении Преображенского приказа в ведение Сената перешла административная полиция. Стремясь все захватить в свои руки, новый властелин, т. е. Верховный Совет, видел невозможность все удержать за собой и, винт за винтом, разрушал механизм, налаженный с таким трудом Петром Великим.

Номинальный двигатель этого механизма оставался в стороне. Открыв под своим председательством заседания Совета и объявив опалу Меншикову, Петр II сошел со сцены, закружившись в вихре удовольствий, о которых я попытался дать представление. На Остермана и Алексея Долгорукого была вначале возложена обязанность служить посредниками между государем и его советниками, но вскоре эта двойная передаточная инстанция упразднилась сама собой. Вице-канцлер углубился в иностранную политику, в которой юный государь ничего не понимал и не желал понимать и интерес к которой потеряли сами верховники, а помощник воспитателя погрузился всецело со своими родственниками в придворные интриги; оба оспаривали друг у друга благоволение своего питомца и не чаще его появлялись на заседаниях. Перехожу теперь к последствиям изложенного.

II

Упразднение «Преображенского приказа» вызвало всеобщее ликование. Но вскоре пришлось всем убедиться, что исчезло лишь имя заслуженно ненавистное. Тюрьмы оставались также переполненными, а доносчики «слова и дела» не отставали от этого ужасного обычая. В 1726 г. небольшой канцелярский чиновник Василий Федоров сделал донос на капитана в отставке Кобылина, о произнесении им мятежных речей. Последовала смертная казнь и конфискация имущества осужденного. Но доносчик остался недовольным: из наследства своей жертвы он получил только корову с теленком, небольшое количество сена, несколько гусей, да индеек, к чему вдова казненного добавила охапку сырых дров. Он указывал на многочисленных других доносчиков, чье усердие удостоилось лучшей награды. В 1728 г. восемнадцать смоленских жителей, перешедших в католичество, были возвращены на лоно православия мерами, от которых не отказались бы самые свирепые деятели упраздненного учреждения. Увещевания происходили при помощи палача, с кнутом и топором в руках.

Так обстояло дело с высшей полицией. Низшая тоже ничего не выиграла от перехода в ведение Сената. 23 апреля (3 мая) 1729 г. большой пожар вспыхнул в Немецкой слободе в Москве и для его тушения были вызваны солдаты гвардии. Маньян, видевший их работу, описывает ее следующим образом: «Как бешеные, они устремлялись на дома угрожаемого квартала, разбивали их ударами топоров, а затем принимались за сундуки, шкафы и погреба, хватали все, что попадало под руку, грозя проломить голову хозяевам, пытавшимся вступиться за свое имущество… Видели, как они даже перерезали веревки у колодцев, чтобы нельзя было достать воды». Офицеры не смели вмешиваться. Толпа ликовала: «Пускай себе грабят немцев!». Прибытие Петра II на пожарище прекратило, наконец, беспорядки; но Иван Долгорукий в качестве капитана гвардии исходатайствовал прощение для грабителей, и в результате оказались сгоревшими сто двадцать домов.[108]108
  Маньян, 9 мая 1729 г. Архив французского Министерства иностранных дел – Россия.


[Закрыть]

В то же время вооруженные грабежи принимали невиданные размеры на всем протяжении империи. В 1728 г. шайка, напав на селение Пряшево, поместье князя Куракина в алатырском уезде, сожгла две церкви и двести дворов и убила управителя.[109]109
  Соловьев, XIX. См. также Полное собрание законов, № 5412.


[Закрыть]

Не умея внушить уважения к существующим законам, Верховный Совет, все-таки вздумал заниматься законодательством. Так как дело кодификации не подвинулись вперед при Екатерине, то кто-то вспомнил, что при Алексее Михайловиче по этому поводу происходил созыв народных представителей. Возвращение к дореформенным обычаям прельстило верховников. Они решили созвать снова в Москве собор из представителей, избранных дворянством, по пяти человек от каждой губернии, с суточным вознаграждением в размере 50 коп. Но попытка окончилась весьма печально. Все люди, мало-мальски выдающиеся, состояли уже на службе; отброс, присланный провинцией за неимением лучшего, оказался совершенно не работоспособным.[110]110
  Соловьев. XIX.


[Закрыть]

Комиссия по пересмотру законов о торговле несколько лучше справилась со своей задачей, уменьшив обложение пеньки и драгоценностей, уничтожив монополию на торговлю иностранным табаком, солью, сибирским пушным товаром, приняв меры к улучшению обмена. Так как государство оставалось главным промышленным производителем страны, то комиссия надумала оставлять заграницей доходы, получаемые им от продажи своих произведений поташа, дегтя, сибирского железа, сала, икры и таким образом создать свободный фонд для нужд казны. Свобода, дарованная в 1728 г. добыче и продаже соли, а также разработке приисков за Тобольском, и новый вексельный устав, изданный в 1729 г., удачно завершили круг реформ, весьма своевременных для большого развития материальных ресурсов страны. Верховный Совет тут был ни причем. Комиссией о коммерции заведовал Остерман, которому постепенно пришлось заменить собой во всех отделах своих несостоятельных коллег. Напрасно он выражал желание заниматься только иностранной политикой; они сваливали на него всю работу, не желая и не умея сами ничего делать. Без его помощи механизм грозил ежеминутно остановкой. И действительно, во время его отсутствия работа прекращалась.

Он долго уклонялся от вмешательства в дела армии и флота. И в результате они находились в состоянии полной заброшенности. Со времени падения Меншикова у Военной коллегии не было президента, а так как от президента до сих пор там зависело все, то возник вопрос об образовании опять-таки комиссии для его заместительства и принятия мер против разложения армии, обнаруживавшего уже свои опасные признаки. Но некого было назначить. Флот таял, очевидно. Прекратив из экономических соображений постройку крупных кораблей, решили ограничиться пока простыми галерами, но верфи бездействовали, а причина тому достаточно явствует из процесса, возбужденного в 1727 г. против адмирала Змайевича, уличенного в воровстве, приговоренного к смертной казни, затем помилованного и посланного в Астрахань командиром порта, где он, вероятно, не бросил своих прежних привычек.[111]111
  Соловьев. XIX.


[Закрыть]

Можно себе представить, что сталось при подобных обстоятельствах с умственным движением, уже сильно приостановившимся во время предыдущего царствования. Продолжались занятия по картографии, начатые при Петре I, но работа подвигалась вперед все медленнее и медленнее. Академия Наук проявляла свою деятельность только в комичном виде. 24 февраля 1729 г. там происходило публичное заседание по случаю празднования коронации, а на нем профессор Лейтман важно представил многогранник изображавший фигуру орла, искусно превращающегося в августейшие черты государя. Пользуясь единственной типографией столицы вместе с Синодом, Академия не обременяла работой печатные станки и была, пожалуй, права, потому что все печатные произведения подлежали цензуре духовного собрания, а Петра I уже не было, чтобы сдерживать ретивость усердия этого собрания. В среде самого духовенства представителю нового веяния, Феофану Прокоповичу, приходилось бороться с епископом ростовским, Георгием Дашковым, мечтавшим о восстановлении патриаршества, в расчете, что выбор не может миновать его особы. Во время царствования Екатерины Феофан считался еретиком, обвинялся в распространении учения Ария. По доносу монаха, Маркелла Родышевского, Феофан даже имел дело с Преображенским приказом и счастлив был, что поплатился только отповедью и угрозой, что «с ним поступят без милосердия», если он подаст повод к новым жалобам.[112]112
  «Слушав его ответы» – говорит резолюция по делу Феофана – «в которых некоторые против показания архимандрита Маркелла и неподлинно изъяснены, следовать и тому архимандритскому показанию верить императрица не указала; а впредь ему, архиерею, противностей Св. церкви никаких не чинить, и иметь чистое, бессоблазненное житие, как все Великороссийские Православные архиереи живут; также чтоб и в служении и в прочих церковных порядках нимало отмены не чинил перед Великороссийскими архиереями; а если он в противность Св. Церкви, по чьему изобличению, явится виновен, то в том ему от ее императорского величества милости показано не будет». (8 декабря 1726 г.) Журналы Верховного Тайного Совета.


[Закрыть] Теперь у него был союзник в лице Остермана, а падение Меншикова избавляло его от страшного врага; но торжество партии вельможной и реакционной создавало новую опасность. Энергичный и ловкий Дашков снова сильно заволновался, взводя на своего соперника прежние обвинения в отступничестве от православия. В 1727 г. по приказу Верховного Совета был издан «Камень веры», сочинение религиозно-полемическое, где Яворский изложил свое вероисповедание сурового православия и сводил свои личные счеты с пастырем-преобразователем. Но одновременно аббат Жюбэ, привезенный в 1728 г. из Франции княгиней Ириной Долгорукой, урожденной Голицыной, в качестве воспитателя ее детей, создавал в самой Москве очаг католической пропаганды.

Известно, что этот человек отличался необычайной деятельностью, предприимчивостью и мужеством. Он, в свою бытность священником в Аньере, отказался служить обедню, пока маркиза Паробер, любовница регента, не удалится из церкви. На жалобы красавицы регент только ответил: «Чего ей понадобилось идти в церковь?». Княгиня Долгорукая перешла в католичество во время своего пребывания за границей, под влиянием принцессы Овернской, урожденной де Линь. Вся семья ее отца проявляла наследственно те же наклонности. Находящийся под ее покровительством аббат Жюбэ в подмосковной усадьбе князя Голицына встречался с епископом тверским Лопатинским и толковал с ним об объединении церквей.[113]113
  Толстой. Католицизм в России; Филарет. История русской церкви; Долгоруков. Мемуары.


[Закрыть]

Так что в этом отношении царило полнейшее смятение и неурядица.

Со стороны внешней политики мир, заключенный турками в октябре 1727 г. с персидским узурпатором, Ашрефом, которого Россия отказалась признать, создал в начале царствования серьезную опасность для каспийских областей. Россия располагала там весьма незначительным отрядом войск, да еще лишенным своего вождя, Василия Владимировича Долгорукого, чье присутствие оказалось более нужным в Москве. Порта, жалуясь на то, что союзники ее покинули, предложила посредничество для соглашения с Ашрефом. Услуги были приняты, но не привели ни к чему, и вскоре Неплюев сообщал из Константинополя, что турки намереваются напасть на новые русские владения в Персии. Резидент императора, Дальман, предложил свое посредничество; но Порта, по-видимому, отвергала всякое иное вмешательство, кроме Франции, а Неплюев утверждал, что война предпочтительнее такого оборота дела. Франция, в союзе с Англией, казалась ему вдвойне подозрительной. Его мнению не противоречили приказания начальства, так как он их не получал. Все искусство Остермана было направлено теперь лишь на то, чтобы выиграть время и сохранить внешность. Без флота и почти без армии Россия должна была поддерживать вид могущественной европейской державы. Поэтому она потребовала своего представительства на Суассонском конгрессе, совершенно не касавшемся ее интересов. Там предстояло, как известно, обсуждение соглашения между Австрией и ее недавними и будущими соперниками, Францией, Англией и Испанией. Россия, как союзница Австрии, пожелала принять участие в конгрессе и заодно добиться окончательного улаживания голштинского вопроса. То было дело постороннее, и Австрия уклонилась от его обсуждения во время переговоров, ни к чему, впрочем, не приведших. После Севильского договора, подписанного в ноябре 1729 г. между Францией, Испанией, Голландией и Англией, правительству Петра II не оставалось ничего другого, как выражать свое неудовольствие в этой благородной компании.

Некоторое удовлетворение за то ожидало его с другой стороны обширной политической сферы, открытой Петром Великим для деятельности и честолюбия своих преемников. 20 августа 1727 г. русский посланник заключил с Небесной империей договор о вечном мире, на основании statu quo и установлении торговых отношений между обоими державами. В этом отношении само время продолжало начатое дело, и по сегодняшний день мы являемся свидетелями его медленных, но непреодолимых успехов. Почти одновременно на другой границе огромного сибирского материка Беринг открыл знаменитый пролив. Задумал приступить к исполнению этого предприятия еще великий государь. Экспедиция под начальством Беринга покинула Петербург в январе 1725 г. В ее состав входили два лейтенанта, Шпанберг и Чириков, два лоцмана, один гардемарин, один географ, один доктор и двадцать три матроса или мастеровых. Частью сушей, частью водой – экспедиция добралась весной 1726 г. до Якутска и только в январе 1728 г. до Охотска, претерпев по пути страшные лишения и понеся большие потери. Было время, когда ей приходилось питаться кожей упряжи и обуви. В Охотске, где тогда насчитывалось не более десяти домов, Беринг выстроил себе жилище и запасся провиантом. На лодке, которую также соорудили, и на плохой барке, найденной на месте, исследователи добрались до Камчатки, где был снаряжен корабль больших размеров, «Св. Гавриил». В то же время Беринг ознакомился от туземцев с подробностями путешествия, совершенного еще в 1648 г. казаком Дежневым от устья Калымы на Камчатку – морем.[114]114
  Веселый. История русского флота.


[Закрыть] Этим доказывалось существование пролива. В июле, пройдя вдоль берега Азии и обогнув Чукотский мыс, т. е. совершив в обратном направлении до 67°,17 ширины путь темного предшественника, экспедиция подтвердила открытие, первенство которого может таким образом сделаться предметом спора. Но по моему мнению является излишним. Дежнев не был в состоянии придать научной ценности своему открытию, и не видал американского берега, знакомство с которым самому Берингу пришлось отложить до следующего лета. Кроме того, хотя и под начальством датчанина, экспедиция 1727 г. была русская – иначе не оставалось бы ничего русского в современной истории страны.

III

То были, конечно, успехи, но они не выкупали бездеятельности с реакционным направлением, господствовавшей во все время царствования сына Алексея. Уже одно перенесение правительственного центра в Москву угрожало неприкосновенности и будущности великого наследия, укрепленного Петром I на берегах Невы. В марте 1728 г. объявления, расклеенные по стенам древней столицы, угрожали «кнутом без милосердия» всякому, дерзнувшему заговорить о возвращении в Петербург.[115]115
  Лефорт 4 марта 1728 г. Дрезденский архив, см. Hermann Deplomatische Beiträge.


[Закрыть] Недавно пассивная, выражавшаяся фактически в бегстве крестьян «в мать тихую пустыню», – на материнское лоно безмятежной степи, – и духовно в углублении бояр в воспоминании прошлого, оппозиция реформам стала проявлять движение наступательное. Но, встав во главе реакции и задумав вернуться по наклонной плоскости, по которой вслед за Преобразователем скатилась вся старая Русь во время переворота великого царствования, «родовитые люди, именитые бояре» оказались не в состоянии выполнить и даже наметить какую-нибудь определенную программу. Между ними снова началась вечная история местничества, избитых фраз и отживших обычаев, плодивших бесцельные мечты. Свидетельства современников в этом отношении весьма красноречивы и убедительны по своему единодушию; это хор, в котором саксонец Лефорт, испанец Лирия и француз Маньян все поют в один голос:

Вот что говорит первый из них:

«Когда я смотрю на то, как управляется это государство в настоящее время, мне кажется, я вижу сон, после царствования деда. Уму человеческому трудно понять, каким образом такая сложная машина еще держится без помощи, без работы… Напрашивается сравнение (государства) с кораблем во власти бури, на котором лоцман и экипаж заснули или пьяны. Сложный механизм является игрушкой личной выгоды, безо всякой заботы о будущем, и кажется, что экипаж лишь ожидает сильной бури, чтобы воспользоваться остатками разбитого корабля…[116]116
  Лефорт, 18 июня и 25 ноября 1728 г. Дрезденский архив.


[Закрыть]

А вот отзыв Лирия:

«Все идет из рук вон плохо; император не занимается делами и не хочет о них слышать. Жалованье никому не платят, а Бог весть, что станется с казной Его Величества. Ворует каждый, кому не лень. Все члены Верховного Совета больны и по этой причине в этом собрании, душе здешнего Правительства, заседаний не происходит. Все подчиненные отделы также прекратили свою деятельность. Раздаются бесчисленные жалобы. Каждый творит, что ему вздумается. И никто не думает помочь беде, кроме Остермана, который не может один всюду поспеть. Мне кажется, что почва вполне созрела для революции…[117]117
  Лирия, 15 ноября 1728 г. «Осьмнадцатый век».


[Закрыть]

Мнение Маньяна не более лестно.

«Не существует более (у русского народа) ни правил чести, ни дружбы, ни благодарности; всем руководит с одной стороны полнейшее невежество, а с другой жажда скаредной наживы. Можно даже сказать, что это невежество еще усилилось, встречая поощрение в настоящее царствование.[118]118
  Маньян, 9 ноября 1729 г. Архив французского Министерства иностранных дел – Россия.


[Закрыть]

Посланник короля французского находился, однако, в весьма дружеских отношениях с представителями олигархической партии и во многих случаях их связывала общность взглядов. Может быть, на него невыгодно повлияли злоключения, испытанные им при въезде в Москву? Засадив в грязи карету, ему пришлось последний перегон совершить верхом на неоседланной лошади, взнузданной просто веревкой. Но допустим, что его слова не заслуживают внимания. Оставим в стороне всех свидетелей иностранцев, свидетелей сомнительных. Но вот еще один, местный уроженец, или почти что так, казак, прибывший в Москву по делам и добившийся там полного успеха. Следовательно, не может быть речи о неблагожелательности. Кроме того, его дневник сообщает нам много любопытных подробностей о жизни близ кремлевских стен. Он занимал в самой аристократической части Москвы, в Китай-городе, помещение, состоящее из трех домов, с амбаром и погребом, с платой за все по три рубля в месяц. Он приобрел английскую коляску за 22 руб. Купил материи на кунтуш по 60 коп. за аршин, шубу беличью за 2 руб. 60 коп. и восемнадцать пар соболей за 140 руб. К столу он имел осетра, двух лососей и десять стерлядей за 3 руб., фунт икры за 5 коп., фунт чая за полтину, фунт кофе за 60 коп. Он составил себе также библиотеку из шести книг польского издания, из которых «Speculum Saxonum» и «Политика» Аристотеля обошлись ему в 7 руб. 10 коп. К ним он добавил сочинение о строении земного шара за 50 коп.; русский «Синоптик» и два календаря за 1 руб. В лавке немца Морица нашел еще барометр за 1 руб. Затем он позаботился о своем здоровье, побывав у царского доктора Бидлоо, прописавшего ему декокт и пиявки и взявшего за совет четыре ефимка.

Дело его заключалось в том, чтобы помочь выпутаться из затруднительного положения отцу, полковнику, командовавшему полком и возбуждавшему жалобы своим командованием. Устроить дело удалось не сразу. Обратившись первоначально к архиепископу Феофану Прокоповичу и игуменье Олимпии Каховской, своим землякам, он не добился ничего. Большого успеха достиг он у секретаря коллегии иностранных дел, вначале согласившегося выиграть с него некоторую сумму денег в «Шнип-шнап», а затем принявшего подарок в тридцать червонцев. Но особенные чудеса произвели сорок червонцев, врученные секретарю Верховного Совета, так что к отъезду сына опальный полковник превратился в главного казначея Украйны.[119]119
  Яков Маркович. Дневник (1717–1767). 1895, II.


[Закрыть]

Не ясно ли обрисовывает такой простой случай нравственные качества правительства, прикрывавшегося именем Петра II и состоявшего из старинных приказных.

Один из иностранцев, издавший относительно положения современной России в общем далеко нелестные мемуары, Манштейн, однако, запротестовал против столь удручающих единогласных свидетельств и даже стал доказывать противное в настоящем панегирике, которым вдохновились в свою очередь и некоторые русские историки. «Лефорт, Маньян и Лирия были поверхностные наблюдатели. Их впечатления основаны на том, что они видели при дворе. Они не „ходили в народ“, по излюбленному выражению современных славянофилов. Если двору, удаленному из Петербурга, не нравилось господство олигархической партии, то у народа было полнейшее основание ценить ее благодеяния. Ему не приходилось более поставлять рекрутов в армию, переведенную на мирное положение и в них не нуждавшуюся; он платил меньше податей, так как у новой администрации было меньше нужд, чем при Петре I, а следовательно и менее требований». Такова точка отправления. Что касается свидетельств Манштейна, то их основания весьма легковесны. Родившись в 1711 г., автор мемуаров не мог быть достаточно проницательным наблюдателем в 1729 г. Кроме того, он не проживал в России, куда прибыл лишь в 1736 г. Я не намерен противоречить тому, что правительство Петра II, пока оно существовало, а в особенности, когда фактически, совсем прекратило свое существование, пользовалось любовью среди народа. Народ повсюду ребенок, и самое верное, если не самое честное, средство угодить детям – ничего от них не требовать, ни в чем их не останавливать, дать полную свободу их прихотям и природной лености. Позднее им придется раскаиваться, но в данную минуту они будут себя чувствовать на верху блаженства. И такое блаженное состояние верховники сумели создать для простого народа. Никто ничего не делал, а потому и от другого не требовал. В 1729 г. Верховный Совет отменил сбор подушной подати во время земледельческих работ.[120]120
  Полное собрание законов.


[Закрыть] Конечно это было превосходно, пока можно было обходиться без денег. Без них и обходились некоторое время, так как машина в бездействии топлива не требовала, и олигархия граничила в данном случае с анархией, в буквальном смысле этого слова, которым, впрочем, так часто злоупотребляют. Нет образа правления менее расточительного, чем этот, пока он существует. Продолжительность же его существования может быть различна. Организмы низшего разряда легко переносят отсутствие некоторых жизненных элементов и даже некоторых органов, лишение которых на высших ступенях животной лестницы влечет за собой смерть. Моллюск довольствуется малым и не умирает от ампутаций.

Таким образом временно разрешалась загадка, занимавшая собой весь дипломатический корпус в России с 1727 по 1729 г.: существование государства, лишенного всех жизненных органов, жизнь без сердца и желудка. Однако такое состояние не могло долго продолжаться. Страна, взятая в целом, недостаточно усвоила себе принципы жизни просвещенной, насажденные Петром I, чтобы чувствовать в них необходимость. Однако она не могла до бесконечности существовать, не питаясь, и, так как возврат к патриархальным нравам прошлого оказывался неосуществимым, то ей грозила неминуемая смерть от удушья, если бы эту катастрофу, предсказанную единогласно Лефортом, Лирия и Маньяном, не предупредила другая ими не предвиденная.