Текст книги "Одеон"

Автор книги: Катя Майорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Есть вероятность, конечно, что он отреагирует спокойно, и отпустит меня с миром. Я была уверена, что у него так же не было никаких ко мне чувств, как и у меня к нему. Хотя иногда мне казалось, что я все ещё люблю его… Порой он был очень нежным и внимательным в сексе, следил, как моё тело отзывается на его ласки. Он был тем самым Пашей, которого я полюбила когда-то на первом курсе МФТИ. Почти 20 лет назад. Мне было жутко от этих цифр, а ещё от того, как быстро летит время. Хотя, когда я смотрела интервью той самой Вице-мисс России, она рассказывала, что любит жёсткий секс. А когда ведущий спросил её про анал, она захихикала.

Может, Паше была близка негласная восточная модель семьи, где жена – для семьи, а остальные женщины – для блядтсва. Только вот грустно, что в этой схеме никто не спрашивает жён – чего хотят они? Может, анальный секс томными субботними вечерами, – то, чего на самом деле требует робкая душа?

Меня тошнило от этого всего, мне хотелось перемен, я устала от бездействия. От выкидышей тоже устала. О последнем я старалась не думать: в душе были боль и досада. Повернувшись на бок к стене, я заплакала, стараясь не издавать звуков, чтобы Саша не услышала. Через некоторое время я уснула.

4

У меня совершенно не было никаких планов. Саша с утра пошла в университет, ей нужно было встретиться с преподавателем. Сорбонна была рядом с домом, поэтому она сказала, что вернётся часа через два, не позже.

Проснувшись и поняв, что в холодильнике пусто, а в шкафчиках нет даже кофе, я решила-таки выбраться на улицу.

Не снимая пижамных штанов и футболки, я надела худи, шапку и плащ. Немного постояла, чтобы справиться с головокружением после того, как надела кроссовки, – вышла из квартиры и закрыла дверь.

Спускаться по винтовой лестнице куда проще, чем подниматься. Тем более, когда ты налегке.

На улице светило солнце, было тепло. Я сняла шапку. Из близлежащих ресторанов доносились такие приятные гастрономические запахи, и я почувствовала, как желудок скручивает от голода. Я решила пройтись до сада Люксембург, купить что-нибудь по дороге – и позавтракать там.

Булочные, кондитерские, продуктовые магазины, бистро. Обойдя всё, что было в районе пятисот метров-километра, я заходила в сад Люксембург уже со свежим багетом, Камамбером, коробочкой клубники и черным кофе в картонном стаканчике.

Под кроссовками шуршал гравий, в пижамных штанах гулял осенний ветер, слепило тёплое солнце, и я пожалела, что не взяла из шато очки, но решила не уподобляться старой брюзге. Солнцу надо радоваться.

Я заняла два зелёных металлических стула: на первом разложила завтрак, на второй – села сама.

Отломив багет, я со страстью впилась в него. Вкуснее еды, по-моему ещё никто не придумал.

Я поглощала завтрак, не замечая ничего вокруг. Вкус Камамбера сменялся сладкой клубникой, затем следовал горький кофе, затем снова шла грубоватая, но сочная корочка багета из тягучего солоноватого теста. Мир вокруг переставал существовать, и даже мысли о Паше не могли испортить мою гастрономическую негу.

Всё я, конечно, не съела. Большая часть купленного осталась. Потом этим можно будет пообедать. И поужинать. Хотя, зная Сашины аппетиты, она всё умнёт, как только увидит.

Убрав остатки в пакет, я удобно уселась на стуле, закрыла глаза и подставила лицо мягким солнечным лучам.

Интересно, когда Паша спохватится? Рано или поздно это же должно произойти. Хотя, может, ему уже всё доложил персонал. Плевать.

Ещё я поняла, что почти месяц не общалась с отцом. Он всегда обижается, когда я долго не звоню. Эти формальные звонки, разумеется, ничего не говорят о степени нашей любви и привязанности. Порой людям и не надо общаться, чтобы знать, что они есть друг у друга.

Беглая французская речь перебила мои мысли. Я открыла глаза и сразу сощурилась. Слева от меня сели две молодые француженки. Думаю, им было чуть за двадцать. Вероятно, они тоже решили позавтракать на воздухе: громко шелестели пакетами, доставали из них сандвичи, смеялись и что-то громко обсуждали.

У меня совсем не было подруг, о чём я всегда жалела. Жёны пашиных коллег не в счёт. Мы скорее подруги по несчастью, а это не считается. На всех наших сборищах под пиджаками Chanel и блузками Balmain сидели зажатые испуганные тела. И только после третьего бокала мы начинали вздыхать и перебрасываться кисло-сладкими взглядами – предельно понятными каждой.

Мне нравилось чувствовать себя беглянкой. И пусть это был так себе побег, ведь Погодину ничего не стоило меня найти, – однако иллюзия свободы пьянила.

Я в открытую разглядывала француженок: таких непосредственных и небрежных. Хлеб смазывал их помады, крошки летели во все стороны, они говорили с набитым ртом, но это их не беспокоило. Они не хотели никому нравиться – а глаз от них было не оторвать.

Я сделала глоток кофе, приятная горечь скользнула по языку.

Было хорошо. Тепло и хорошо. Париж всегда дарил чувство лёгкости.

Девушки приговорили сандвичи и достали из пакета две маленькие бутылочки вина. Vive La France! В этой стране можно спокойно пить в общественных местах, и едва ли это когда-нибудь запретят.

Русские женщины отличаются от европейских. Хотя, казалось бы, мы получили равные с мужчинами права почти на полвека раньше. Тем не менее, мы до сих пор боимся взять на себя ответственность за свою жизнь. Боимся уйти от мужа. Боимся, что о нас подумают люди. Осуждаем друг друга и ни в ком не ищем поддержки.

Я продолжала разглядывать француженок: одна из них закурила, откинувшись на спинку стула, другая пила большими глотками вино. Они почувствовали на себе мой взгляд. Я улыбнулась. Они улыбнулись в ответ.

Интересно, если бы одна из них вышла за Погодина, а затем поняла, какой он мудак, она бы нашла в себе силы от него уйти? Конечно бы, нашла. И уже давно.

Я вспомнила Сашины слова про Погодина. Она была права: у меня есть отец, он не бросит, и я не умру с голоду. Но дело было не в голоде и не в отце.

Я не могла уйти. Просто не могла: без объяснений и оправданий.

Русские не уходят от мужей. Мы не знаем – как это. Не знаем, что после развода тоже есть жизнь. Может, даже получше, чем была раньше.

И пока мы выбираем страдания, француженки выбирают… Просто выбирают то, что им по душе, не думая о правильности или неправильности своего поступка.

В кармане завибрировал телефон, внутри всё замерло. Неужели Погодин? Что я ему скажу?

Я достала телефон вспотевшей рукой, посмотрела на дисплей. Земля продолжала кружиться, солнце светить, а сердце – биться. Это была Саша.

– Алло.

– Привет, что делаешь?

– Сижу в саду Люксембург, кофе пью.

– Понятно. Слушай, я закончила все дела, сейчас домой пойду.

– Если хочешь, приходи ко мне, я тут прям в центре, у главной клумбы, или как это называется.

– У тебя есть еда?

– Есть, – я улыбнулась.

– Буду через 20 минут.

Я положила трубку.

И почему я так боюсь мужа? Подумаешь, убьёт? Как будто это самое страшное.

***

– Рит, ну, ты и накупила, – говорила Саша с набитым ртом, запивая багет колой, которую принесла с собой, – вкусно, капец.

– Ты что сегодня в университете делала?

– Да, у нас препод есть по русской литературе, – Саша вытерла тыльной стороной ладони рот, после чего стряхнула крошки с рубашки. – Я у него пишу работу одну…

– Какую?

– Если вкратце, то про феминизм в русской женской послереволюционной поэзии.

– О, как! Феминизм, значит… – я вспомнила молодых француженока.

– Да, но тебе не понять, – сказала Саша со свойственной ей заносчивостью. – Ты жертва токсичного брака и сексистских установок.

– А ты ешь мою еду, так что следи за языком, – полушутя ответила я, но Саша, как всегда, обиделась.

– Ой, ну, и не нужен мне твой обед, – она демонстративно положила всё, что было у неё в руках, мне на колени и встала со стула. – Я пошла.

– Куда? – спросила я, продолжая улыбаться.

– Домой! Или мне туда нельзя, ведь квартира тоже твоя? – Саша остановилась и скрестила руки на груди.

– То есть тебе можно говорить всё, что ты думаешь, а мне нельзя?

– Ну, я же правду сказала! – этот маленький упрямый пухлячок продолжал стоять на своём.

– А я разве нет?

Саша цыкнула, но вернулась и села.

– Ты обижаешься на всякую мелочь, но при этом сама не следишь за тем, что говоришь.

– Ладно… Дашь багет доесть?

– Держи, – я улыбнулась. – Ешь на здоровье.

Подобные мелкие стычки случались у нас постоянно. Я не понимала, как вообще живут обидчивые люди? Если брать на душу всё, что тебе говорят, можно свихнуться.

– Я не знаю, почему я такая обидчивая, – сказала Саша, отщипывая пальцами куски хлеба. – Сама от этого страдаю. Ты никогда не обижаешься на других?

– Раньше обижалась, сейчас пропускаю мимо ушей. Люди всегда будут нести хуйню, о которой их даже не спрашивают. Что, теперь с каждым выяснять отношения?

– Я так не умею.

– Научишься. Так что там с русской поэзией и феминизмом?

– А, ну, так вот, мы встретились обсудить детали работы, были ещё русские студенты с нашего курса, и препод позвал нас всех сегодня в гости. Я сказала, что буду с тобой.

– В смысле? Зачем в гости? Преподавателям вообще разрешено приглашать студентов к себе домой?

– Нет, могут посадить за растление малолетних!

– Я серьёзно.

– А что такого? Мы все взрослые. Тем более, у него отличный повод.

– Какой?

– Сейчас в Париже проходит международная книжная выставка, приехали многие его друзья и коллеги из России. Он и их пригласил. . Кстати, он и живёт недалеко. Будет круто. Пойдёшь?

– Не знаю, Саш, мне это как-то не очень интересно…

– А что ты будешь делать?

Вопрос Саши ударил по больному месту. И правда, что я буду делать? Делать мне было нечего. Я сбежала из своего заточения, но куда бежать дальше – не знала. Мне было приятно думать, что это побег, но на деле это было не опаснее, чем выйти на улицу без шапки, хотя мама сказала непременно её надеть.

– Ты права, ничего. Ладно, давай сходим.

– Круто! – Саша засветилась. – Я много про тебя рассказывала, ты им понравишься.

– Надеюсь, и они мне.

– Даже не сомневайся.

5

Саша нарядилась сама и заставила меня. С собой у меня практически не было одежды, и уж тем более нарядной. Саша предложила, чтобы я сходил в Galerie Lafayette и купила что-нибудь из «своей модной дорогой одежды», но я не стала этого делать. Во-первых, не хотелось совершать крупные покупки с карты отца. С Пашиной карты я бы однозначно не стала ничего покупать, так бы он понял, что я в Париже. Во-вторых, мне не хотелось привлекать к себе слишком много внимания. Если бы я пришла на вечеринку Сашиного препода в наряде миллиона за полтора рублей, то на меня бы точно обращали внимание. Мне же хотелось быть незаметной.

Я надела Сашино чёрное платье, подчеркнула талию ремнём, а то оно слишком на мне болталось, под платьем были чёрные колготки, на ногах кроссовки, маленькая сумка через плечо и плащ.

– Ты выглядишь, как бомжара, Рит.

– Платье твоё, к слову, – парировала я.

– Вот поэтому и говорю: как бомжара.

– Ладно, пошли.

Саша была в голубых обтягивающих джинсах с дырками на коленях, в чёрных ботильонах, чёрной водолазке, с распущенным волосами и красной помадой на губах. Сверху она набросила тёмно-зелёный бомбер.

Несмотря на полноту, Саша была очаровательна. Ей шли её округлые бедра, небольшой рост, «танцующие» в ритме походки кудри. Она была тем типом женщин, которые олицетворяют собой все радости жизни. Правда, она сама ещё этого не осознавала, но время придёт.

Идти до Сашиного преподавателя было и правда недалеко. Мы прошли вдоль Сорбонны, пару раз свернули (в одном из переулков Саша показала мне популярное у киношников место, где снимали «Полночь в Париже» и «Любовников кафе «Де Флёр») – и Саша уже набирала код от входной двери. Раздался писк, мы зашли в красивую парадную, отделанную белым мрамором, похожую на ту, что была в квартире на улице Виктора Гюго.

– Это не наша с тобой лачуга, – прокомментировала я.

– Сказала женщина, сбежавшая из французского замка, – подколола меня Саша.

Я пропустила колкость, тем более, после этой фразы Саша поздоровалась с консьержем и перекинулась с ним несколькими фразами.

– Ты уже здесь бывала?

– Ну, да, – как-то равнодушно ответила Саша, нажав кнопку старого лифта с металлическими решётками. Мне это показалось странным, но я не стала её расспрашивать.

Когда мы поднялись на нужный этаж, наблюдая сквозь узорчатые двери, как один пролёт сменяет другой, то по звукам музыки я сразу поняла, в какой из двух квартир на этаже нас ждёт вечеринка.

Саша нажала на дверной звонок, через несколько секунд дверь открыл молодой человек. Я решила, что это портье, судя по его униформе.

Мы зашли внутрь, он взял верхнюю одежду и дал номерки.

– Саш, ты меня точно привела на вечеринку, о которой говорила?

– Да, видимо, будет много гостей, и Николя нанял помощников. Официанты тоже, наверное, будут.

В этот момент я подумала, что, может, Сашино предложение сгонять в Lafayette было не таким уж и бессмысленным, потому что, судя по происходящему, я больше привлеку внимание безразмерным no name платьем и дешёвыми кроссовками.

Из ниоткуда появился официант с подносом, на котором стояли два бокала шампанского.

– О, я же говорила! – задорно сказала Саша, взяв бокал и сделав пару больших глотков, а после направилась в сторону самой шумной комнаты. Мне показалось, что она нервничает.

Квартира была просторной, с лаконичным дизайном: белые стены, старый, но хорошо отреставрированный деревянный паркет. Небольшие вазы с декоративными цветами, неброские картины в аккуратных рамках. Не подумала бы, что преподаватели Сорбонны так неплохо живут, хотя, это, конечно, не Сашины родители – тоже преподаватели – которые могут похвастаться разве что двушкой в Котельниках.

В комнате было не протолкнуться, по ощущениям в ней находилось человек сорок. Громко играл джаз, под потолком витал дым от сигарет, все оживлённо беседовали. В глаза бросился огромный книжный шкаф во всю стену, к слову, сама комната была квадратов пятьдесят, не меньше.

– Эй! – вскрикнула Саша и пошла к компании девушек, которые курили у открытого балкона.

Контингент был разный. И зря я переживала за внешний вид (налёт от жизни с закомплексованными мещанами, дорвавшимися до больших денег), здесь были и студенты в растянутых джинсах, более взрослые мужчины, видимо, преподаватели, в потёртых пиджаках. Одна француженка и вовсе была с немытыми волосами и красной помадой – что мне показалось даже стильным. Было в этом и определённое отсутствие снобизма.

– О, привет, Саш! – почти хором по-русски поздоровались с сестрой её подруги. Русская речь слышалась с разных сторон.

– Ты не одна? – спросила миловидная блондинка.

– Это моя сестра, Рита, та самая, – Саша взяла меня за руку и довольно улыбалась.

– Всем привет! – спокойно сказала я, осмотрев девушек, их было четверо. – Я так понимаю, вы все русские?

– Да, – девушки улыбнулись и закивали.

– Я Даша, – мне протянула руку самая высокая из них, брюнетка с короткой стрижкой.

Я пожала руку, а после ещё Кристине, Иде и Тане.

– Где Николя? – спросила неуверенно Саша.

– Да здесь твой Николя, – ответила ей блондинка Ида, которая была ростом с Сашу и примерно такой же комплекции.

– Или боишься, что кто-нибудь из нас его уведёт? – с ухмылкой и как-то даже зло сказала Даша, а после отвела глаза в сторону, потягивая из трубочки свой напиток.

Я посмотрела на остальных девушек: кто-то тоже отвёл взгляд, Саша же уставилась на Дашу. Я решила разрядить обстановку.

– Даш, а что ты пьёшь? Где здесь наливают?

– Это джин-тоник, – равнодушно ответила она. – На кухне, она слева от входа.

– Спасибо! Саш, тебе взять что-нибудь?

– Нет… Точнее, да… Я схожу с тобой, – Саша была растеряна.

Я улыбнулась новым знакомым, мы развернулись и пошли обратно в коридор.

– Ты мне ничего не хочешь рассказать? – спросила я.

– Зачем? – с досадой в голосе сказала Саша. – Чтобы ты меня осудила?

Мы дошли до кухни, там толпился народ. Бармены делали коктейли, несколько поваров готовили закуски, официанты следили за порядком на столах и предлагали гостям еду и напитки.

– Саш, ты знаешь мою жизнь. Даже если я тебя и осужу, то твои карты никогда не побьют мои. Уж точно не мне тебя учить жизни.

Ответа не последовало. Я не стала продолжать. Когда подошла наша очередь, Саша попросила налить ей ещё шампанского, а я – сделать дайкири. Пока мы ждали коктейль, Саша заговорила.

– Я встречаюсь с Николя, своим преподавателем.

– Давно? – спокойным тоном спросила я.

– Три месяца.

– А почему тебя так расстраивает эта тема? У вас ведь всё хорошо? – я погладила Сашу по плечу.

– Да… Просто подруги случайно узнали об этом. Я скрывала, никому не говорила. Тем более, в него все влюблены, а Даша так вообще окучивала его последние два года. А у нас как-то само собой всё получилось…

Мой дайкири как раз приготовили – удивительным образом на кухне Николя оказался ром, лайм и сахарный сироп – ощутив во рту сочную кислинку, а после – приятную мягкость во всём теле, я сказала Саше то, что должна была.

– Знакомь меня уже со своим Николя, – я сделала ещё глоток. – Поможешь только с переводом? Знаешь, у меня с французским не очень.

– Он знает русский, – сказала Саша, закатив глаза, как будто это было абсолютно очевидно.

– Да? – дайкири меня расслабило, и я решила её позлить.

– Да, – на удивление спокойно ответила Саша, и мы медленно пошли обратно в гостиную. – Он преподаёт русскую литературу, и у него бабушка была русской.

– О, интересно, – вставила я, обрадовавшись русским корням Николя. – А почему, кстати, Николя?

– Ты будешь смеяться, но его назвали в честь Николая II.

– Серьёзно? – смешным мне это не показалось, а вот странным да.

– Его бабушка была родственницей семьи Романовых, кузиной Николая, но подробности он не рассказывает, потому что она хотела сохранить это в секрете.

– А сколько ему лет-то? Если его бабушка ещё жила при царе…

– Вот поэтому я и не хотела ничего тебе говорить.

Саша не дала мне ответа, да он, в принципе, и не понадобился, потому что нам навстречу шёл, как я позже поняла, сам Николя, и мне всё стало понятно.

– Сашá, дорогая! – он убрал прядь её кудрявых волос за ухо и поцеловал в щёку.

Сашка вся поплыла, но позже вернулась к реальности – и поняла, что нас надо представить.

– Николя, это моя сестра, Рита.

– Очень приятно, – я протянула ему руку, он пожал мою ладонь, и меня поразило, насколько мягкой была его рука.

– Ритá, я так рад, чувствуйте себя как дома!

– Спасибо, – я забрала руку и улыбнулась.

Николя был очарователен. Если бы не знала, что это преподаватель, решила бы, что французский актёр в летах. Николя было где-то за пятьдесят, но обаяние, заполнившее комнату, делало его человеком без возраста.

– Сашá, Ритá, я хочy познакомить вас с моими друзьями, пойдемте.

Николя действительно прекрасно говорил по-русски, практически без акцента, его выдавало только ударение в именах и некоторых словах на последний слог. Скорее даже не выдавало, а придавало шарма.

Николя и Саша пошли впереди меня. Сзади они чем-то напоминали Венсана Касселя и его новую молодую жену. Сходство было в разнице в возрасте, в зрелом обаянии Николя, в искренности и кудрях Саши.

– Саша, Рита, знакомьтесь, – Николя отошёл в сторону, чтобы представить нас гостям. – Писательница Евгения Фридман и её муж Павел Ковалевский.

– Рада знакомству, – Саша пожала им руки, я следом за ней.

– Взаимно, – прохладно ответила писательница.

– И по совместительству я издатель Евгении, – спокойно и с улыбкой сказал Павел, хотя постоянно поправлял очки, и по натуре, видимо, был довольно нервным.

– Да, Женя и Паша живут в Берлине, куда переехали пару лет назад, верно? – спросил Николя и указал нам рукой на диван и пуфы. Мы присели.

– Верно, – сказала девушка и, залпом выпив остатки шампанского, махнула рукой официанту.

Я молчала, только смотрела с улыбкой. В её присутствии я почему-то чувствовала себя неловко.

Пока её муж о чём-то говорил с Николя, а Саша внимательно их слушала, я украдкой следила за этой Евгенией.

К нам подошёл официант, и она неожиданно обратилась ко мне, показав пальцем на мой бокал.

– Что это у вас? – спросила она.

– Дайкири, – неуверенно ответила я.

– Deux daiquiri, s'il vous plaît, – сказала писательница официанту. Он кивнул, забрал пустой бокал и пошёл в сторону кухни, пробираясь сквозь гостей, которых становилось всё больше.

Я поняла, что она попросила два дайкири, и решила задать вопрос для поддержания беседы.

– Супругу тоже заказали?

– Нет, оба себе, – ответила она, доставая из кармана сигареты и протягивая мне пачку. – Будете?