Текст книги "Одеон"

Автор книги: Катя Майорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Все персонажи вымышлены, любое совпадение с реально живущими или когда-либо жившими людьми случайно.

Altro è correre, altro è arrivare.

Итальянская пословица

1

Снова выкидыш. В этот раз даже не стала обращаться к врачу. Первые пять походов ограничились осмотром и предписанием покоя, вряд ли что-то изменится в шестой раз.

Вытерев слёзы и смыв с бёдер кровь, я надела свежую пижаму и позвала Розу, чтобы она убралась в ванной. Кровь была на светлом полу и белом коврике. Сгусток я смыла в унитаз. Оставлять это на домработницу было чересчур.

Я не знала, что беременна. После трёх ЭКО, два из которых не дали результата, а третий закончился выкидышем, я не ждала, что сама смогу забеременеть. Ребёнок не хотел оставаться во мне.

Перед тем, как выйти из ванны и позвать Розу, я взвесилась. 49.8. Эти попытки произвести ему на свет наследника выжали из меня всю плоть и вымотали душу.

Столкнувшись с домработницей в дверном проёме, я слегка улыбнулась и быстро ушла из комнаты. Меньше всего хотелось сочувствующих взглядов.

Внизу была ещё прислуга, и я, неуверенно промямлив на ломаном французском что-то типа «я справлюсь сама», спустилась в погреб. Пройдя вдоль бесконечных рядов тёмных бутылок, я дошла до дальнего стеллажа и взяла прованское розе, которое нам рекомендовал местный энолог. Двух бутылок должно хватить. Если же не хватит – попрошу дворецкого принести ещё, а пока мне хотелось побыть одной.

Я испытывала отвращение к погребу. Всё случилось во время рождественской вечеринки. Дело близилось к обмену подарками, а так как нас было 28 человек, мы решили не затягивать: впереди ждал фейерверк и бельгийский торт. Подруга сказала, что нигде не может найти Алёну и Пашу. Паша – мой муж, а Алёна – жена друга Паши, с которым у них был совместный оффшорный бизнес: друг пиздил, а Паша помогал.

Я обошла весь дом, их нигде не было. Решила спуститься в погреб: вдруг они пошли за вином.

Поначалу даже звуков никаких не было. «Наверное, их там нет» – решила я, но всё же продолжила спускаться. Мгновение… Лишь оно разделило мою жизнь на до и после.

На коленях стоял мой муж Павел и делал куннилингус Алёне. Колготки были спущены, трусы – тоже, платье задрано, глаза закрыты, а на губах застывший стон.

Я ничего не сказала. Тихо развернулась и быстро поднялась наверх.

Ни тогда, ни позже я не проронила ни слова, ни слезинки. Я просто умерла. Через три дня я потеряла последнего ребёнка, перед тем, как мы перешли к ЭКО. Тогда я лишь молилась, чтобы какая-нибудь из его шлюх забеременела, и видимость брака закончилась. Но этого не происходило. Паша не хотел разводиться. А я – не знала, чего хотела.

Я закрылась с бутылками в своей мастерской. Глупо было называть эту комнату так, ведь я в ней ничего толком не делала. Но «кабинет» звучало ещё комичнее, поэтому пусть уж лучше «мастерская».

Открыв бутылку штопором, который каждый день ждал своего часа в верхнем ящике стола, я села в зелёное кресло в углу комнаты и начала потягивать вино. В комнате пахло свежестью и терпкой осенней прохладой – окно было приоткрыто.

«Рит, пошли!», – в голове прозвучал голос из прошлого, а вслед за ним начали сменяться картинки, которые были и будут самыми счастливыми воспоминаниями.

Паша берёт меня за руку. Я, сдуваемая ветрами парижской улицы Одеон, поднимаю голову и смотрю на последний этаж дома, а потом иду за Пашей. Мы заходим внутрь и поднимаемся по винтовой лестнице.

Запыхавшиеся, мы останавливаемся у деревянной серой двери с золотой круглой ручкой, Паша достаёт из кармана ключ, открывает дверь, замок заедает, а я чувствую, как бешено бьётся моё сердце – от крутого подъёма и от волнения. Паша знал, как я мечтала о своём уголке в Париже… Нам не было и 30-ти, когда мы смогли его себе позволить.

– Ну как тебе? – спросил он, когда мы наконец-то попали внутрь. А я не могла сказать ни слова. Это была крошечная квартирка, 15 квадратных метров, в которой чудом умещались: кухня, душ, туалет, гостиная, спальня. Последняя представляла собой два матраца на полу. Но даже это казалось тогда небывалой роскошью, пределом всех мыслимых и немыслимых мечтаний.

Я не знала, когда именно начался крах нашей совместной жизни. Мне сложно назвать точку отсчёта и осознать, в какой момент она стала невозвратной… Ведь всё, правда, очень хорошо начиналось. Но деньги портят людей. Власть портит людей.

Когда мы познакомились с Пашей, нам было по 17 лет: два маленьких и неопытных первокурсника МФТИ. Долгопрудный заключил нас в свои крепкие объятия и не отпускал шесть лет. Мы влюбились сразу – только это и спасало от мучительных студенческих будней физтеха.

Мы всегда были разными, несмотря то, что общажная жизнь уравнивала всех – обычных и обеспеченных, победителей международных Олимпиад и просто умных ребят.

Я родилась в семье Дмитрия Носова – третье место в списке Forbes «200 богатейших бизнесменов России».

Отец всегда был откровенным тираном, человеком, который, как любят говорить в России, «поднялся с самых низов». И так как сына у них с мамой не получилось, весь багаж, набранной за жизнь мудрости, он пытался передать мне. Я знала всё о понятиях, впитанных им с детства на улицах Кургана, о том, как важно учиться, и что ничто не дисциплинирует мозг так, как физика и математика.

Сквозь мучения и слёзы я дисциплинировала свой мозг точными науками, готовилась к тому, что всего в этой жизни буду добиваться сама, а чтобы я не потратила свою юность на безделье, блядство и наркотики – меня отправили учиться в МФТИ, который когда-то окончил и мой отец.

Несмотря на достаток, жизнь в элитной подмосковной Жуковке и полёты в Альпы на Dassault Falcon – я была абсолютно неизбалованным ребёнком. Некому было баловать.

Моя мама умерла от кровоизлияния в мозг, когда мне было девять. Я помнила её, но смутно, были какие-то образы, обрывки воспоминаний, которые в детском, а после в подростковом мозге – обрастали вымышленными деталями. Пожалуй, многие неосознанно идеализируют умерших. Любить и принимать их такими, какие они есть, проще: вряд ли за этим последует разочарование. Да и череда сменяющихся женщин отца – не дала мне ничего, кроме желания поскорее смыться из родового гнезда. Поэтому перспектива жить далеко от дома – пусть это даже общага МФТИ с общим туалетом на этаже и одним душем на корпус – не могла меня не радовать.

Мы учились с Пашей в одной группе. Мне не хотелось признавать, но он привлёк меня тем, что был очень похож на отца. В нём горел – я бы даже сказала полыхал – огонь, который отличал его от общей массы остальных парней. Парадокс: на физтехе не так уж и много по-настоящему амбициозных студентов. Чаще всего это одарённые мальчики, реже девочки, в которых в раннем детстве обнаружился талант. Родители холили и лелеяли их, учителя заставляли заниматься, чтобы они приносили школе победы на всероссийских и международных Олимпиадах, ну а после, как выдающиеся выпускники физмат школ, – поступали в лучший технический вуз страны. Уже в МФТИ некоторые из них начинают сдавать позиции, потому что там никому не нужны их безупречные зачётки, а кто-то по иннерции остаётся круглым отличником, но после – десятилетиями работает на ставке инженера-исследователя, живёт в РАНовской общаге и всё свободное время играет в Counter Strike.

Паша же был другим. Его вырастила одна мама, кассир в супермаркете, которая – без преувеличений – всю себя посвятила ему, а также научила его быть благодарным. Именно благодарность к маме заставляла его днями и ночами учиться. Он не участвовал в Олимпиадах, да и не был высоко одарённым в физике или математике. На физтех он поступил, просто хорошо сдав экзамены. И это была его первая большая победа в последующей череде достижений, куда более крупных и значительных.

Первый год мне удавалось скрывать, что я дочь Носова, придерживаясь легенды о том, что я из обычной московской семьи. Я переживала, что если Паша узнает, в каких условиях я родилась и росла, то не захочет продолжать отношения со мной. Он всегда язвительно отзывался о нашем одногруппнике Жоре, к слову, нормальном парне, отец которого владел заводами в Екатеринбурге. Мысль о том, что отцовский частный самолёт стоит дороже, чем все заводы Жориного папы, вгоняла меня в депрессию и порождала ещё большую ложь о моём якобы нищенском существовании.

Но в один день, как это всегда бывает, тайное стало явным. Накануне майских праздников отец приехал в наш универ, разумеется, с кортежем охраны. Я не знала, что он был меценатом вуза, оплатившим ремонт главного корпуса. Об этом меня, как и всех остальных, осведомили на концерте, посвящённом 9 мая, посещение которого было обязательным, иначе никто не получит зачёт по физре.

Мы сидели с Пашей рядом, как вдруг ректор представил моего отца, выразил ему благодарность, а также добавил, что в стенах всеми нами любимого МФТИ учится его дочь – Носова Маргарита Дмитриевна – и попросил меня встать. Я робко поднялась. Мне все поаплодировали, и я села обратно. До конца действа я боялась даже взглянуть на Пашу, тело парализовал страх.

– Ну, пошли знакомиться с папой, – первое, что я услышала, когда концерт закончился. Лицо Паши было настолько спокойным, что мне ещё сильнее захотелось провалиться сквозь землю.

– Пошли, – тихо ответила я, краснея и не находя себе место. Мы направились за кулисы актового зала.

И тогда, и сейчас Пашу отличала черта, которая очень помогала ему в жизни. А особенно в работе. Он был абсолютно непредсказуемым. Ты никогда не знаешь, каким будет его следующей шаг. Мне кажется, он хорошо чувствовал людей, понимал, что от него ждут – и поступал в точности наоборот.

– Погодин Павел, молодой человек вашей дочери, – Паша внаглую пробрался сквозь толпу преподавателей, охранников, уже готовых положить его на пол, и протянул руку моему отцу.

Мои щёки пылали, а смерть казалась единственным спасением. Только спустя годы я поняла, это была изощрённая месть, во многом характеризовавшая Пашу, как человека.

– Кто? – спросил папа и брезгливо посмотрел на Пашину протянутую руку.

Я стояла в стороне, отец бросил взгляд на меня, потом на вскипающего Пашу, к которому отнеслись неуважительно (это мгновенно выводило его из себя) – и если бы не наш препод по теормеху, то я даже не знаю, чем бы всё закончилось.

– Да-да, наша неразлучная парочка Павел и Маргарита, – с улыбкой сказал преподаватель. – Паша на Риту, кстати, очень положительно влияет, наверное, занимаетесь после пар?

– Занимаемся, – процедил Паша.

– Пап, привет! – я наконец-то набралась смелости и подошла к отцу.

Он меня собственнически приобнял и спросил:

– Маргарит, не представишь нас друг другу, а то парнишка говорит, что он твой молодой человек?

– Так и есть, – тихо пропищала я и опустила глаза.

– Ну, тогда, рад знакомству, – отец теперь сам протянул Паше руку, тот нехотя её пожал.

После той отвратительной сцены папа устроил мне разнос в машине, когда я пошла его проводить: назвал меня шлюхой, говорил, что он отправил меня сюда учиться, а не трахаться, что моей матери было бы за меня стыдно, а когда я не сдержалась и ответила «А не стыдно ли ей за твой бесконечный поток любовниц?», то получила пощёчину. Медленно и без истерик я вылезла из машины. Отцовский кортеж уехал. Затем мы не общались несколько месяцев. Приятного было мало, но именно та ситуация оказалась нам с Пашей на руку. Появилось нечто общее, сблизившее нас – ненависть к отцу.

Пришлось рассказать Паше всю правду о своей жизни. Поначалу он никак это не комментировал и делал вид, что ничего не произошло, а однажды после пары он схватил меня за руку и сказал:

– Ты будешь слушаться только меня.

Я растерялась и закивала. Конечно, Пашу тогда волновала не столько моя, как оказалось, обеспеченная жизнь, а степень влияния отца. Паша был не из тех, кто легко отдаст свою власть, пусть даже такую незначительную, как власть надо мной.

Мы расписались сразу после окончания универа. Он устроился работать в исследовательский институт, а я пошла в стартап – мобильное приложение для чтения электронных книг. Мы сняли квартиру недалеко от Пашиной работы, жизнь казалось мне сказкой. Отец наконец оставил нас в покое, мы были молоды, счастливы, и весь мир принадлежал нам. Но так думала только я. По Паше было видно – наша жизнь его не устраивала. Он хотел большего. В принципе, он всегда хотел большего.

Несколько лет всё было честно и чисто. Конечно, меня удивило резкое желание Паши оставить научную деятельность и уйти на менеджерскую работу в госструктуру, но это был его выбор, и мне ничего не оставалось, как молча наблюдать.

И вот тогда появилась первая грязь. Корпорация, в которую устроился Паша, возглавляла отрасль науки, в которой он изначально занимался научно-исследовательской деятельностью. Пашин рост был таким стремительным, что даже удивлялся мой отец, которому было запрещено влезать в нашу жизнь, в том числе и в Пашину карьеру. Как-то мы обедали в центре Москвы, и он сказал:

– Рит, мне кажется, Паша продал душу дьяволу.

– А ты-то сам не продал?

– Поэтому я знаю, о чём говорю.

Компания, президентом которой был отец, занималась добычей угля и антрацита. С годами к ним прибавился нефтегаз, несколько зданий под офисы в Москве, сеть ресторанов, в одном из которых мы встретились.

Удивительно – когда ты ребёнок – не задумываешься, откуда твои родители берут деньги. Да даже не «откуда», а насколько честным путём. Конечно, я понимала, что Россия – не та страна, где делать бизнес, тем более в таких масштабах, как у моего отца, можно легко и без договора с дьяволом. Но как будто осознанно старалась не вдаваться в подробности. «Да, мой отец, вероятно, обворовывает полстраны, но он же всё равно мой отец?».

Я всегда любила Париж. Когда я была маленькой, мы часто летали туда с мамой. Это не главная причина, но одна из. Для Паши Париж стал целью. Но перед этим у нас появилась своя трёхкомнатная квартира на Якиманке, у каждого машина, загородный дом, мы начали летать бизнес-классом. И, разумеется, мне было приказано уволиться. Будучи безвольной тряпкой столько, сколько я себя помнила, послушно выполнила приказ.

Мои вопросы о его работе игнорировались, а потом я и вовсе перестала спрашивать. Но я всё прекрасно понимала… Понимала, что Паша попал в систему, где просто так не выжить. И либо ты закрываешь глаза на свою совесть, если она, конечно есть, либо тебя уничтожают, потому что ты не согласился играть по правилам. Знал ли Паша, на что шёл? Если честно, у меня до сих пор нет ответа на этот вопрос. Тем не менее, он быстро освоился, и роль скользкого изворотливого госслужащего, знающего, кого поцеловать в зад, а кому зад подставить, довольно быстро стала его образом жизни.

По ночам я смотрела на спящего Пашу, и мне было не по себе. Страшно за него и за себя. «Интересно, а мама так же смотрела на отца, когда ещё была жива?» – думала я в те моменты, и вскоре засыпала тревожным сном.

К моменту покупки замка в Нормандии за 4 000 000 евро – у меня не осталось вопросов. Паша занял должность гендиректора корпорации, в нашем распоряжении был частный самолёт, а помимо крошечной квартирки рядом с Одеоном, у нас появились апартаменты на улице Виктора Гюго.

– Madame? – мои мысли перебил дворецкий, просунувший голову в дверь мастерской.

– Oui, – ответила я.

Готье начал быстро говорить на французском, но я не разобрала ни слова.

– In english, please, – попросила я.

– Yes, madame, – Готье улыбнулся. – Remind me about your tomorrow leaving please. At what time do you need car and should I ask Rose to pack your baggage?

– At 10 am, please. I need car only to the nearest train station, and I’ll do everything by myself.

– Are you sure? Only to the train station?

– Oui, Gauthier.

Готье учтиво улыбнулся и вышел. Я залпом допила оставшееся в бокале вино. Больше всего на свете хотелось забыться, но каждый раз, когда я оставалась одна, вся моя жизнь с Пашей начинала мелькать перед глазами. Сегодня это было особенно мучительно. Не зря я взяла две бутылки.

«Напиться и уснуть» – решила я. Как и каждый вечер последние четыре месяца, что не было Паши. Да и вряд ли бы его присутствие что-то кардинально изменило, кроме эпизодических занятий сексом и разговоров о том, что ему нужны дети. Он не хотел принимать факт, что у меня не получалось забеременеть.

Я знала, что у него меняются любовницы, самой молодой был 21 год. Свеженькая Вице-мисс Россия. Мне, словно мазохистке, доставляло удовольствие представлять, как после секса она заводит с Пашей разговор обо мне и уже прямо говорит, что хочет за него замуж. Паша начинает на неё орать, чтобы она не забывалась, она затыкает рот, возможно, его членом, и продолжает терпеть, ненавидеть меня и верить, что когда-нибудь всё переменится. Но не переменится. Я не знала, что за игру ведёт Паша, и на чём вообще держится наш брак, но его устраивало положение вещей, по каким-то причинам он не хотел убирать меня из своей жизни, а я… Я, как и всегда, не знала, чего хотела.

2

Я не стала брать с собой много вещей. Достала из кладовки рюкзак, закинула в него немного одежды, «Степного волка» Гессе, чтобы почитать в поезде, зарядку для телефона, макбук и косметичку.

Оделась просто: джинсы, кроссовки, толстовка и плащ. Мне кажется, что водитель, что Готье удивились моему внешнему виду и вообще такой спешке: я без ведома Monsieur Pogodin куда-то собралась и попросила довезти меня только до станции.

Готье посадил меня в машину; дорога занимала минут пятнадцать, но во избежании лишних разговоров я притворилась спящей, а на подъезде к станции действительно задремала.

Выйдя из авто, спешно попрощалась с водителем, захлопнула дверь и пошла к кассам за билетом.

У меня было немного налички – евро двести – и карточка, которую пару лет назад в тайне от Паши мне дал отец. Поначалу я отнекивалась, но сейчас была ей рада, потому что обо всех покупках, которые я совершала с обычной карты, Паше докладывал помощник, а помощнику – смс.

Это не было побегом. У меня вообще не было плана. Очередной выкидыш, мысли о Пашиной вице-мисс, которую он наверняка сейчас поёбывает в Москве, – заставили меня сделать хоть что-то. Поэтому я купила билет до Парижа, решив погостить у двоюродной сестры. Саша уже два года обитает в нашей крошечной мансарде на Одеоне.

Квартира и вправду была очень маленькой – там одному-то тесно, но лучше я буду спать на полу с Сашей, чем поеду в хоромы на улицу Виктора Гюго, где сейчас живёт Пашина мама.

Я хорошо относилась к свекрови, но мне сложно с ней общаться – из-за её безусловной любви к сыну. Она его идеализировала, и я не хотела разрушать её грёз, но слушать без конца, какой он замечательный, отправил её с подругой отдыхать в Ниццу на прекрасную виллу, дал деньги на очередной шоппинг, я не могла…

До отправления поезда оставалось полчаса. Глазея по сторонам, я увидела в витрине кафе свою любимую семью. Звучит странно, но эта пара с двумя детьми – всегда привлекала моё внимание. Больше года я наблюдала за ними исподтишка – и чувствовала себя маньячкой.

Они живут в небольшом посёлке недалеко от станции. Нередко я видела их, когда выезжала в городок по мелким делам.

Было в них что-то притягательное… Какая-то простота. Я завидовала: их семейному счастью, тому, что скорее всего отец семейства был простым работящим парнем, а не российской чиновничьей продажной задницей. И мать семейства, вероятно, родилась в обычной семье, где не было того дерьма, через которое прошла я.

Я задумалась: а о чём они мечтают? Чего им не хватает? Наверное, как и всем, – денег – и они были бы рады вместо своего дома с двумя спальнями – жить в замке, как я. А, может, и нет. Может, они понимают цену своего простого счастья… И ни на что его не променяют.

Счастливый человек тот, кто живёт свою маленькую жизнь (потому что любая жизнь – на самом деле маленькая) и умеет её ценить; это лучшее, что может произойти с каждым. А всё остальное – бесконечная борьба с комплексами и жажда внимания, которые в результате делают нас жадными до денег, славы, признания. Кому что.

Я бы всё отдала, всё простила бы Паше, если бы у нас была такая же простая счастливая жизнь.

Посмотрела на часы – оставалось 20 минут. Вдруг вспомнила, что не предупредила Сашу о приезде. Вот дура! Я полезла в карман за телефоном, зашла в мессенджер и написала, что через несколько часов буду в Париже и приеду к ней. Саша сразу же ответила – коротко и обнадеживающе – tres bien.

Саша – дочь сестры моей мамы, проще говоря: кузина. Я всегда была близка с их семьёй, особенно после смерти матери. От тёти Ларисы я получала тепло, которого мне не хватало.

Лариса и её муж Максим – преподаватели МГУ, Саша тоже сначала училась там, а потом поступила в магистратуру Сорбонны, где изучает французскую литературу.

Она снимала комнату, потом я предложила ей пожить у нас – всё равно квартира пустовала – и Саша согласилась. Да и для меня это стало поводом приезжать к ней.

Мы дружили с Сашей – несмотря на разницу в возрасте почти 10 лет. Порой мне казалось, что в свои 25 – она была мудрее и рассудительней меня.

Подали поезд, я зашла в вагон, нашла место, закинула на верхнюю полку рюкзак и погрузилась в «Степного волка».

Прочитав страниц 50 – закрыла книгу. Мне и в жизни хватает страданий алкоголички-одиночки, ещё и читать о них – верный путь к сумасшествию.

Оставшуюся дорогу до Парижа я листала ленту Инстаграма, слушала музыку, дремала. По сменяющемуся за окном пейзажу я поняла, что мы подъезжаем к городу.

***

Перед тем, как пойти к Саше, я хотела немного прогуляться по Монпарнасу, зайти в любимое кафе, но вчерашний выкидыш и выпитое вино всё же давали о себе знать. Я чувствовала сильную слабость и больше всего хотела приземлиться на матрацы в нашей маленькой квартирке.

Я шла вверх по улице, и ветер кусался так, что болели даже кости. Прошла мимо 12-го дома (раньше здесь находился самый первый книжный магазин Shakespeare and Company – это я узнала от Саши), ещё 20 метров, ввела комбинацию из букв и цифр, двери во двор открылась, зашла внутрь и, обессилевшая, поднялась по винтовой лестнице на последний этаж.

– Пиздец, на тебе лица нет, – встретил меня дипломированный филолог.

Я улыбнулась, сделала шаг в квартиру и почувствовала, как подкашиваются колени.

– Ой, – Саша поймала меня. – Рит, все хорошо?

– Да… – сказала я, с трудом удержав равновесие. – Вчера был выкидыш. И я выпила две бутылки…

Не успела договорить, как почувствовала, что теряю сознание: тело обмякло, в глазах блеснула яркая вспышка и – мозг отключился. Последнее, что помнила, – голос Саши, воспроизводящий отборный русский мат, со звоном отлетавший от стен нашей французской коморки.

***

Меня разбудили звуки итальянской песни Quando, quando, quando и запах жареных грибов. Открыв глаза, я увидела пухленькую невысокую очаровательную Сашу, курсирующую по кухоньке. Первые секунды я пыталась понять, кто я, что я здесь делаю и не нужно ли мне куда-нибудь спешить, но потом Саша и её кудрявые волосы, летающие под музыку, стабилизировали сознание, и я села.

– Саш, который час? – спросила я, обратив внимание, что одета в пижаму, а мои вещи аккуратно сложены на стуле.

– О, ты встала! – радостно воскликнула Саша. – А я боялась, не умерла ли ты.

Я усмехнулась.

– А почему «Скорую» не вызвала?

– Ну, ты сама сказала, чтобы я не мешала тебе спать, и что всё хорошо.

– Не помню.

– Да, – в глазах Саши появился озорной блеск человека, который сейчас расскажет страдающему от похмелья, что он натворил. – Ты потеряла сознание, я оттащила тебя на матрац, и ты сказала «Не мешай, я буду спать». Я решила, что всё под контролем, помогла тебе переодеться, и ты уснула.

– Так который час-то? – спросила я еще раз.

Саша взяла телефон со столика.

– Шесть.

– А день недели какой?

– Рит, ты меня пугаешь, – Сашин блеск в глазах сменился сожалением и тревогой. – Сегодня пятница.

Я не ответила, лишь кивнула. В теле была слабость, но чувствовала я себя лучше.

– Кофе нальешь? – спросила я Сашу, которая вернулась к своим грибам.

– Конечно, ваше Высочество, – ответила она и сделала какой-то странный пируэт, отчего мы обе засмеялись. Саша вообще была очень смешливой: в каждом слове, движении и очередной выходке.

– Ладно, сама налью.

– То-то же! А вот грибами тебя накормлю, так уж и быть.

– Нет, спасибо. Есть не хочу, правда.

Саша опять бросила на меня жалостливо-сочувствующий взгляд.

– Снова выкидыш был?

– Угу, – буркнула я, пытаясь вспомнить: сказала я это Саше, когда пришла, или нет.

– Паша знает?

– А ты как думаешь?

– Понятно… – она немного помолчала. – Почему к врачу не сходила?

– Да заебали эти постоянные походы. Выпишут одну неделю покоя и две – воздержания.

– Получается воздерживаться?

– Саш, – я повернулась к ней, пока кофемашина трещала, наливая кофе.

– Прости, тупая шутка! – она чуть не снесла меня, набросившись и крепко обняв.

Я улыбнулась и ничего не ответила. Это Саша.

3

Время близилось к полуночи, мы валялись на матрацах, Саша, выпив бутылку вина и захмелев, разразилась очередным монологом.

– Не пойму, что ты с этим мудаком делаешь! Нет, ну, ладно бы ты нищая была, так у тебя отец миллиардер, не бросит же он тебя.

Я молчала.

– Блядь, Рит, ну, реально, – Саша повернулась на бок. – Он изменяет тебе и даже не скрывает, месяцами не бывает дома, не пишет, не звонит. Я реально не могу понять, зачем ему самому это надо.

– Всё, Саш, хватит.

– Ладно, прости.

– Не извиняйся, – я лежала на спине, закинув ногу на ногу. – Ты права. Мы оба всё это прекрасно понимаем.

– Вы не говорили об этом?

– Пф-ф-ф, – я горько усмехнулась. – Мы не разговариваем. Только трахаемся раз в полтора месяца, чтобы я залетела.

– Я поняла! – Саша резко подскочила.

– Что поняла? – испуганно спросила я.

– Всё.

– Что “всё”?

– Вот кто у тебя отец?

– Кто?

– Паша понимает, чья ты дочь, – начала Сашка, так и не ответив на вопрос. – Что ты единственный ребенок Носова, и что всё наследство достанется тебе, а потом и вашему сыну. Или дочери. Понимаешь?

В целом Сашина версия звучала логично, я и сама о подобном думала: Паше нужна была женщина его круга, которая с детства знает, что такое хорошая жизнь. Но корыстные планы по поводу наследства… Не знаю, это звучало совсем уж категорично.

– Саш, это глупости, – сказала я. – Во-первых, мой отец не идиот, во-вторых, у Паши всё и так охуенно без моего наследства, которого у меня ещё даже и нет. А Паша со мной не разводится, потому что ему это просто удобно. Мы давно вместе, я из его круга, его деньги мне не интересны, я проблем не создаю, сижу молчу. Идеальная жена.

– А ты не молчи! – звонко сказала Саша. – Не молчи!

– Ох, Саша, – сказала я, глубоко вздохнув.

– Что?

– Да ничего, – я улыбнулась.

– Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.

– А я не знаю, чего хочу, понимаешь? – я медленно поднялась и села. – В этом вся проблема. Мне абсолютно всё равно. Наверное, только выкидыши ещё напоминают мне о том, что я живая.

– Понимаю, – грустно сказала Саша. – Ну, в смысле, не понимаю, но понимаю.

Саша была девственницей. Это могло показаться странным: в 25 лет и ни разу не было секса, но для меня это странным не было. И не потому, что с Сашей что-то не так, а потому что это жизнь.

– Тебе не надо было сегодня на учёбу? – я решила сменить тему.

– Надо было, но я решила остаться, побыть с тобой.

– Как вообще твоя Сорбонна поживает? Все хорошо?

– Ты, как моя мама.

– А как, кстати, у тёти Ларисы дела?

– Нормально, – на лице Саши появилось раздражение. – Опять вчера поругались.

– Из-за чего?

– Да, короче, – Саша села, взяла бутылку и подлила себе ещё вина. —Говорили вчера по скайпу, и мама опять завела шарманку про то, что я толстая, что у меня нет отношений, что я занимаюсь своей литературой и закончу в нищите, как и они, и что я здесь, в Париже, только благодаря тебе и Паше, и всё в этом духе.

– Ну, и что такого? Просто она переживает.

– Рит, ты уж прости, конечно, – Саша отпила вина. – Но тебе не понять, когда тебя вечно критикует собственная мать.

Я не обиделась на слова Саши, мы открыто об этом говорили, но скорее мне стало за неё грустно. Да, быть может, Лариса, как и большинство родителей, не умеет выражать свою заботу деликатно, без резких суждений, но она очень любила свою дочь и тревожилась о ней. Это куда лучше, чем когда у тебя матери вовсе нет.

– Конечно, не понять, – ответила я. – Но лучше бы я выслушивала критику от родной матери, чем все подростковые годы встречала и провожала бесконечный хоровод отцовских шлюх.

– Вот, видишь, у тебя тоже есть обиды на отца.

– Ну, есть, и что?

– А у кого-то отца нет вообще, и вот он бы сейчас сидел и стыдил тебя, какая ты неблагодарная дрянь.

– Саш, я не стыдила тебя, что ты неблагодарная дрянь.

– Именно это ты и делала, – Саша, надувшись, встала с матраца и пошла в сторону кухни.

– Саш, ну, что за детский сад?

Она сделала вид, будто не слышит меня из-за шума воды в кране, наливая воду в стакан.

– Ц, – я цыкнула и начала вставать. – Ну, что ты обижаешься?

Саша начала демонстративно пить воду, чтобы не отвечать мне. Я подошла к кухне, ещё чувствуя слабость в ногах, и, опершись на столешницу, встала прямо перед ней. Та продолжала делать вид, будто меня нет.

– Ты как маленькая, – сказала я, заглянув ей лицо.

– Сама ты маленькая, – Саша со стуком поставила стакан на стол.

– Нет, я уже старая больная женщина, а ты мелкая. И вредная. Но я всё равно тебя люблю.

– Видела, ты «Степного волка» читаешь, – Саша перевела тему, что всегда делала, когда знала, что перегнула палку, но признавать это не хотела. – Нет, я не рылась в твоих вещах, просто когда переодевала тебя в пижаму, увидела книгу.

– Да, но мне что-то не зашло, – с улыбкой сказала я.

– М-м-м, – протянула Саша. – Понятно.

Я взяла чистый стакан и тоже набрала воды.

– А ты какую литературу изучаешь? Ну, в Сорбонне? – спросила я, сделав глоток.

– Разную, – ответила Саша и посмотрела мне прямо в глаза. – Рит…

– Что?

– Тебе нужно уходить от Паши.

– Я уже знаю, что ты так думаешь.

– Рит, все так думают.

– Кто «все»?

– Твой отец, мои родители, я так думаю.

Я допила воду и прополоскала стакан под водой.

– Давай спать, я устала.

– А ты сама-то что думаешь?

– Вот именно, Саш, что ничего. Я не знаю, что думаю.

– Ладно. Давай спать. Достану второй матрац.

***

Мы лежали рядом, Сашино лицо было подсвечено экраном айфона, а я делала вид, что сплю.

Я знала, что все против нашего брака с Пашей, и все они были правы. Но мне было страшно. Я боялась не одиночества, не остаться без денег или крыши над головой, я знала, что мне это не грозит. Я просто боялась Погодина. Это был непредсказуемый человек. Больной тиран, который не терпит, если что-то выходит из-под его контроля или идёт не по его сценарию.