Текст книги "Марионетка"

Автор книги: Катрин Арлей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– Будет лучше, если вы станете рассказывать все по порядку, тогда мне будет легче следить за вашими мыслями.

– Он удочерил меня, чтобы все приписать мне. Я сначала не понимала этого, но он сам все рассказал. Антон Корф признался, что заранее все спланировал.

– Что он вам сказал?

– Он удочерил меня только затем, чтобы все считали меня его дочерью, а он стал моим наследником после смерти мужа.

– И когда же он удочерил вас?

– Когда мы встретились в Канне.

– Вы его раньше не видели?

– Нет, никогда. Я просто ответила на объявление.

– В котором он предложил удачное замужество, так?

– Да.

– Тогда почему он на вас не женился?

– Он и не собирался. Хотел, чтобы я вышла замуж за Карла Ричмонда.

– Ваш муж об этом знал?

– Конечно нет. Иначе никогда бы не согласился.

– Так он дал объявление, чтобы найти жену хозяину, который ничего не знал? Но, судя по всему, мистер Ричмонд был мизантропом и женоненавистником.

– Корф знал, как все устроить. Он мне сказал, что его благополучие зависит от моего.

– И затем удочерил вас.

– Да, именно так все и было.

– Сколько раз вы с ним встречались до того, как он предложил удочерение?

– Дважды.

– Не слишком мало для такого шага?

– Весь план строился именно на этом.

– И он сразу завоевал ваше доверие, прямо с первой встречи? Рассказал вам всю историю, нашел вас по этому объявлению и гарантировал, что женит на своем хозяине. Затем убьет его и припишет вам это преступление. К чему вы клоните, миссис Ричмонд?

– Я понимаю, история вам кажется вам нелепой, я не умею толком рассказать. Но все так и было, поверьте мне. Мой муж мертв. Я по обвинению в убийстве оказалась в тюрьме. Вам не приходило в голову, что у меня есть причины потерять самообладание?

– Наконец-то вы заговорили разумно.

– У меня не было причин убивать мужа, ведь он был богат, а я вышла за него только из-за денег.

– Об этом мы поговорим позднее. Давайте вернемся к Антону Корфу. По вашим словам, он удочерил вас.

– Я только что об этом говорила.

– И можете это доказать?

– Не знаю. Он сам оформлял документы...

– Но можете вы сказать, кто ваш настоящий отец?

– Мои родители погибли под бомбежкой.

– Но должны быть хоть какие-то свидетельства их гибели. На их могиле есть памятник?

– Нет, я уже говорила, они погибли при бомбежке. Тел не нашли. Они остались под руинами.

– Должны быть очевидцы.

– Да, люди, которые там были. Но к тому времени, когда появились представители властей, все разошлись.

– Значит, смерть ваших родителей не зарегистрирована?

– Нет, я была слишком расстроена, чтобы этим заниматься.

– Тогда как вы объясните, что все документы, касающиеся вашего рождения, в полном порядке, и подтверждают, что вы – дочь Антона Корфа?

– Он их подделал. Корф говорил мне об удочерении.

– Бумаги получены из Гамбурга; это копии официальных документов.

– Он заплатил кому-нибудь за них.

– Но он не был в Германии с тридцать четвертого года.

– Он мог нанять сообщника.

– Кого?

– Не знаю.

– Но вы должны знать. Я понимаю, вам хочется свалить вину на других, но в вашей истории должен быть хоть какой-то смысл.

– Я же все объясняю, а вы меня сбиваете. Мне очень трудно. Я стараюсь быть честной, а мне все равно не верят. Вы уже убеждены в моей виновности. Но все это только видимость, а правда на моей стороне.

– Зачем вы перевозили труп мужа?

– Я уже отвечала на ваш вопрос. Чтобы Корф успел зарегистрировать завещание.

– Но его не было...

– Я об этом не знала. Так посоветовал мне Корф.

– А вы не пытались купить его молчание?

– Конечно нет, ведь вся идея принадлежит ему.

– Вы уверены?

– Сколько раз мне повторять одно и тоже, чтобы вы поверили?

– Значит, вы утверждаете, вашего мужа убил ваш отец?

– Он мне не отец.

– Отвечайте на мой вопрос.

– Да. Именно он убил его и подстроил так, чтобы меня обвинили в убийстве. Если меня казнят, он станет моим наследником.

– Нет, если он удочерил вас.

– Но вы же сами сказали, что он выдает себя за отца настоящего.

– Согласен. Так он нанял вас на роль жертвы, которая ответит за его преступление, и станет вашим наследником?

– Вот именно. Наконец-то вы меня поняли. Именно это я и хотела сказать. Теперь вы все знаете.

– Но что, если вас не приговорят к смерти?

– Что вы имеете в виду?

– Вы молоды и красивы. Присяжные могут сжалиться над вами и приговорить к пожизненному заключению, а после апелляции срок даже сократят.

– Ну и что?

– Именно об этом я вас спрашиваю. Зачем ему убивать вашего мужа?

– Но он был уверен, что меня приговорят к смерти.

– Возможность – слишком зыбкая основа для такого тяжкого преступления.

– Корф сам мне об этом сказал. Посвятил меня в свой план до мельчайших деталей.

– И когда же он мог такое сказать?

– Вчера во время свидания.

– Как вы считаете, может убийца выдавать себя такими признаниями?

– Он хотел, чтобы я знала все. Он просто чудовище. Ему хотелось поглумиться надо мной. Он меня ненавидит.

– Почему?

– Не знаю. Я не знаю, что со мной творится. Знаю только, что боюсь и не хочу умирать.

– Послушайте моего совета и признайте себя виновной. Вами двигали корыстные побуждения, но вы не первая поддались искушению. К тому же есть смягчающие обстоятельства. Вы приехали из страны, где в наши дни жизнь слишком сурово обходится с людьми. У вас было временное помешательство.

– Но я не убивала. Это он...

Стерлинг облокотился на стол и наклонился к Хильде.

– Любопытная штука – жизнь. Отец бросил вас ещё ребенком. Ничего хорошего в этом нет, и потому желание отомстить вполне естественно. Но раз он снова вас нашел и пытался наверстать упущенное, то более преданного друга у вас просто не могло быть. Хотите докажу?

Она удивленно уставилась на него..

– Принесите магнитофон, – велел Кейн.

Хильда совсем растерялась и уже начала сомневаться, в своем ли она уме. Может быть, ей пригрезился последний визит Антона Корфа? Не было ли это дурным сном?

На столе оказалось сразу два магнитофона. Стерлинг Кейн похлопал по крышке одного их них.

– Этот был на борту яхты, – пояснил он. – Знаете, как он к нам попал?

Ее удивлению не было предела.

– Мы следили за вашим отцом, который ради вашего спасения счел своим долгом пробраться ночью на яхту. Машину он оставил в самом дальнем конце пристани и надеялся, что полиция его не заметит. Но мы взяли Антона Корфа, когда он спускался по трапу. Магнитофон он пытался выбросить в воду.

– Не понимаю.

– Всему свое время. Сейчас мы собираемся прослушать другую запись, а к нему вернемся позднее.

– Включай, – скомандовал он, поудобнее устроился на стуле и закурил. Сейчас вы прослушаете запись допроса вашего отца и оцените разницу в вашем отношении друг к другу. Я делаю это только чтобы доказать отсутствие у меня всякой предвзятости. Когда мы её прослушаем, вы сами сможете судить, чья версия более приемлема.

Поначалу Хильда не узнала голосов двух мужчин, да и смысл их беседы тоже оставался непонятен. Ее охватило чувство, что эти две адские машины поставили на стол специально, чтобы погубить её окончательно. Она с тревогой следила, как перематывалась лента. Потом голоса стали ясными и разборчивыми, так что закрой она глаза, вполне можно было подумать, что беседовали прямо в кабинете, а ей досталась роль свидетеля.

– Этого я не могу понять, – голос Антона Корфа. – Должно быть, дочь просто потеряла голову. Она не посвящала меня в свои тайны. Я столько лет не признавал её, и даже сегодня не знаю, чем возместить ужасную несправедливость.

– Мистер Корф, – теперь уже голос Стерлинга Кейна, – этот допрос можно считать особенным. Сегодня днем вам уже приходилось отвечать на наши вопросы. Осталось прояснить несколько деталей, которые могут иметь решающее значение.

– Из ваших показаний следует, что вы отправились из Нью-Йорка во Флориду сразу после прибытия яхты в порт. Вы даже привели нам доводы в пользу этого решения, но учитывая особую важность ситуации, мы отправились к вам домой, где в вашей корреспонденции обнаружили письмо, отправленное из порта. Мы вскрыли его и вот его содержание:

"Дорогой отец,

Я прилагаю к этому письму именной чек на двести тысяч долларов. Это окончательно уладит наши расчеты. Передаю их вам, поскольку муж мой умер. Хочу надеяться, что эти деньги помогут вам обрести покой. Пусть время сгладит все последствия, а прилагаемая сумма позволит вам провести его приятно.

Ваша любящая дочь,

Хильдегарде Корф-Ричмонд."

В этом письме был чек, выписанный на ваше имя и датированный пятницей. Можете вы что-то пояснить, мистер Корф?

Последовала долгая пауза.

Хильда как завороженная не сводила с магнитофона недоверчивого взгляда. Молчание в кабинете и на магнитной записи затянулось на целую вечность. Если бы она своими глазами не видела, как лента наматывается на катушку, то подумала, что магнитофон сломался.

– Мне кажется, что... – начал было голос Антона Корфа, но Стерлинг Кейн неожиданно остановил воспроизведение и перегнулся через стол.

– Я только что спрашивал у вас, не пытались вы когда-нибудь купить молчание отца. Не забыли? Мне дважды пришлось задавать этот вопрос, сейчас я делаю это в третий раз. Что вы на это скажете?

Хильда от удивления раскрыла рот, ещё раз посмотрела на магнитофон и перевела взгляд на капитана, похоже, не понимая, что от неё требуют.

– Вы продолжаете отрицать, что убили мужа и пытались за двести тысяч долларов купить молчание отца?

К Хильде вернулся дар речи, и, заикаясь, сквозь слезы она смогла пробормотать:

– Именно он и заставил меня написать это письмо, ещё когда меня нанял. По его словам, оно служило гарантией, что я не изменю нашей договоренности, и он пустит его в ход только в том случае, если после получения наследства я не захочу выплатить ему деньги.

– Я думал, что он хочет в качестве вашего наследника получить все состояние.

– Именно так и получилось, но поначалу он этого не говорил. Он просто хотел получить после смерти Карла Ричмонда не двадцать, а двести тысяч долларов.

– Если верить вашим словам, это письмо написано во время ваших первых встреч.

– Да.

– Во Франции.

– В Канне.

– Откуда же тогда вы знали его нью-йоркский адрес?

– Он сам продиктовал.

– И уже при второй встрече с совершенно незнакомым человеком, вы пишите ему компрометирующее вас письмо и подписываетесь фамилией мужа, о котором ничего не знали?

– Но это письмо служило только гарантией.

– Тогда как там мог оказаться чек?

Хильда заломила руки.

– Он попросил его выписать, как раз перед тем, как мы прибыли в Нью-Йорк. Корф пытался меня шантажировать.

– За убийство мужа?

– Да, приписав его мне.

– Но чек датирован пятницей, а ваш муж был жив ещё до субботнего утра. Как Антон Корф мог вас шантажировать, если преступление ещё не совершилось?

– Не знаю. Он заявил, что до самой Калифорнии мы больше не увидимся, а если наш самолет попадет в катастрофу, то на его долю останутся только двадцать тысяч долларов. Корф говорил, что эти деньги послужат ему страховкой.

– Но поскольку вы настаиваете, что именно он убил Карла Ричмонда, она ему была не нужна.

– Но муж был жив, и я ни о чем не догадывалась.

– И вы, не моргнув глазом, подписали чек на такую огромную сумму? Как бы вам удалось оправдаться перед мужем, ведь, несмотря на ваше состояние, двести тысяч долларов – большие деньги?

– Карл никогда бы не узнал.

– Почему? Вы уже решили его убить?

– Это неправда, неправда, неправда! – закричала Хильда.

– Успокойтесь, миссис Ричмонд. Я только задаю вопросы, а не диктую вам ответы.

Он нажал кнопку, лента снова поползла.

– Мне кажется, что в данном случае имеет место ужасное непонимание. Я честно говорил дочери о баснословном наследстве, которое ждет её после смерти мужа, и не вижу здесь ничего предосудительного. Дочь молода и красива, но не знала счастья. Она строила на будущее массу различных планов, ведь размеры состояния просто безграничны. Ее муж был уже глубоким стариком и не мог жить вечно. За несколько дней до трагедии мы снова говорили об этом, я не сдержался и сделал несколько несправедливых резких замечаний. В том смысле, что Хильде без всяких усилий выпало такое счастье, и ей достанется капитал, в сотни раз превосходящий сбережения всей моей жизни. Должен признать, все это выглядело не очень прилично с моей стороны, но я же не святой. В тот день энтузиазм, с которым она строила планы, меня ужасно раздражал и вызывал зависть. У моей дочери благородная натура, и хотя мы больше не касались этого вопроса, я уверен, что именно его она имела в виду, когда писала мне письмо и прилагала к нему чек. Другого объяснения не вижу.

Стерлинг Кейн в очередной раз остановил магнитофон.

– Я предоставляю вам быть единственной судьей этого так сказать чудовища, единственное желание которого – вас уничтожить.

Прежде, чем Хильда смогла ответить, Стерлинг Кейн снова включил магнитофон.

– А может быть, мистер Корф, ваша дочь после убийства мужа хотела купить ваше молчание?

– Я отказываюсь слушать такую чудовищную ложь.

– И все же кто-то дал ему яд. На бокале, которым в последний раз пользовался мистер Ричмонд, нашли отпечатки пальцев только мистера Ричмонда и его жены.

– Это ничего не значит. Цветные слуги всегда обслуживали только в перчатках.

– Согласен. Но если отпечатки принадлежат вашей дочери и зятю, то только потому, что они последними прикасались к бокалу.

– Это абсурд, будь она виновна, то в первую очередь стерла бы отпечатки пальцев. Вопрос настолько элементарен, что не подлежит обсуждению.

– Но мы должны его обсудить, мистер Корф. Совершено убийство. Я понимаю ваши чувства, но единственным критерием для нас может служить только истина. Как вы сможете объяснить, что в сумочке вашей дочери нашли следы какого-то порошка? Анализ показал, что это кураре, тот самый яд, который обнаружили в теле мистера Ричмонда.

– Предположение – не доказательство.

– Даже если яд получен из тропического растения soranais, весьма распространенного на Бермудах? Кто, кроме миссис Ричмонд, сходил на берег в Сан-Кристобале?

– Вероятно, команда яхты.

– Цветные слуги тоже?

– Нет, их никогда не отпускают. Им платят сразу за весь год, но они работают исключительно во время плавания на яхте. Принимая во внимание целые месяцы, которые они бездельничают, выходных им не полагается.

– А кто, кроме них, имеет свободный доступ в хозяйскую каюту?

– Больше никто.

– Это все, что я хотел выяснить, мистер Корф.

Потом в динамиках послышалось странное шуршание. Возможно, участники диалога встали с мест и следователь угощал Антона Корфа сигаретой, поскольку тот поблагодарил его и тяжело вздохнул. Какое-то время они молча курили, затем тишину нарушил голос Стерлинга Кейна.

– Мистер Корф, вы отказались отвечать на мой вопрос о причинах вашего тайного визита на яхту. К счастью для вас, вы не сумели избавиться от магнитофона, за которым приходили. Мы несколько раз прослушали ленту и то, что услышали, в комментариях не нуждается. Не хотите предоставить более полную информацию?

– Отказываюсь. Магнитофонные записи не могут представлять ценности с точки зрения суда.

– Но мы сейчас не в суде. Вы в моем кабинете, и мы пытаемся установить истину. Не исключено, что мы можем оказаться друг другу полезны.

Стерлинг снова выключил магнитофон.

– Не хотите прослушать другую запись? Вы не будете слишком расстроены, ещё раз услышав голос мужа?

Он подал ассистенту знак включить другой магнитофон.

У Хильды тревожно забилось сердце и пересохли губы. Она с ужасом почувствовала, как её поглощает пучина. Секретарь оказался прав: у неё не было ни малейшего шанса оправдаться. Ни единой ошибки, все работало как часы и доказывало его правоту. Она ещё жива, но какое это имело значение?

Неожиданно в комнате прозвучал голос её мужа.

– Это ты, Корф? Мне бы хотелось, чтобы ты встретился с моими людьми в Нью-Йорке и как можно быстрее все оформил.

– Обязательно, сэр, – предупредительно поддакнул секретарь, – хотя особой спешки нет. Вы никогда не выглядели так бодро, женитьба пошла вам на пользу.

К своему ужасу Хильда услышала хриплый смешок мужа.

– Молодые женщины в наши дни для меня так же непостижимы, как и в дни моей молодости. Возможно, дело в том, что я старею, Корф. Но для меня остается загадкой, кто она: святая или маленький вампир, выжидающий удобного момента попировать на моем трупе.

– Мы все в одной лодке, но по разным причинам. Половина мира ищет любви у второй половины. Так что вы не слишком выпадаете из общей картины.

Еще один смешок, который даже при его жизни вызывал у неё озноб.

– Вы уже подключили магнитофон? Я не хочу, чтобы потом меня беспокоили уточнением бесчисленных подробностей.

– Запись идет уже несколько минут, сэр.

– Ну ладно... дайте подумать.

Совсем рядом с микрофоном звякнула чашка, так неожиданно, что Хильда вздрогнула.

– Сохраните все пункты первого завещания кроме двух. Один касается моей очаровательной жены. Мне не хочется, чтобы она унаследовала все мои деньги. Их чересчур много, а Хильда ещё очень молода. Тем более я не хочу, чтобы она швырялась ими ради какого-то глупого жиголо, которого подцепит на пляже. Большие деньги её испортят. Но мне не хочется оставлять её совсем без гроша. Она хорошая девочка. Смотри, Корф, как тебе это понравится: в дополнение к домам и драгоценностям, ну, скажем пару миллионов долларов. Это вполне разумно?

– И очень щедро с вашей стороны.

Снова раздался хриплый смешок и наступила тишина, прерываемая какими-то скрипами и шорохами.

– Так, этот вопрос мы уладили. Пусть будет один миллион, – сказал старик.

– Вы только что говорили о двух.

– В самом деле? Не помню, так что сойдемся на одном. Как говорится один муж, один ребенок, один наследник. По-моему, неплохая цифра. Куда, к черту, этот недоумок сунул мои очки?

– Хотите, я позвоню?

– Потом.

– Все оформишь, а я подпишу перед отъездом в Калифорнию.

– Да, сэр.

– А что мне делать с тобой, Корф?

На этот раз секретарь не ответил.

– У тебя начисто отсутствует честолюбие, но ты хороший парень. Я всегда мог на тебя положиться. Возможно, ты не слишком умен, немного медлителен, тебе не достает широты взглядов, но ты стареешь. Я должен подумать и о тебе. Так сколько?

– Не мне говорить об этом.

– Нет уж, отвечай. Ведь я тебя спрашиваю.

– По предыдущему завещанию мне было выделено двадцать тысяч долларов.

– Этого достаточно?

– Честно говоря, нет.

– Сколько же ты хочешь?

Слышно было, как секретарь откашлялся и робко предложил:

– Сотню.

– Сотню чего? Долларов? – старик, довольный своей шуткой, захихикал. Да говори же, Корф. Так сотню или сотню тысяч?

– Сотню тысяч.

– Браво! Ну, хоть однажды в жизни ты проявил инициативу. Я должен тебя поощрить. Ты получишь три сотни.

– О, сэр!

– Не стоит меня благодарить, или я передумаю. Я не смог бы заменить тебя в деле с нефтяными месторождениями в Техасе. Так что нет смысла рассматривать это как дар Божий.

В этот момент раздался стук в дверь.

– Что это? – спросил старик.

– Вероятно, чай. Выключить запись?

– Да, и не забудь, что я хочу оформить завещание ещё до отъезда...

Секретарь щелкнул переключателем и прервал голос хозяина посреди фразы.

В кабинете снова стало тихо. Хильда уже перестала ориентироваться в обстановке и не могла понять ни что означает записанная беседа, ни что ей следует думать по этому поводу.

Стерлинг Кейн её ни о чем не спрашивал и включил второй магнитофон.

Она смотрела на него, но ничего не могла прочитать в его глазах. Они смотрели на нее, запоминали, сравнивали и регистрировали любую, даже едва заметную, реакцию на происходящее.

Голос на первом магнитофоне повторил этот диалог.

– Возможно мы сможем помочь друг другу. Вы говорили своей дочери о новом завещании?

– Разумеется.

– Как она отреагировала?

– Ну...что я могу сказать? Она была разочарована, ведь по первому завещанию она получила бы все.

– Но вы тоже выигрывали от изменений?

– Несомненно.

– И вам нужно было оформить новое завещание по прибытии в Нью-Йорк.

– Да, верно.

– Тогда почему же вы не зашли к адвокатам?

– Не смог.

– Ну что вы, мистер Корф, это не причина. Разве вы не пытались её выгородить, ни словом не сказав о новом завещании, когда всем стало очевидно, что она поспешила убить мужа, желая сохранить в силе первое завещание. Весь этот маскарад с перевозкой тела затеян только чтобы выиграть время. Чек на двести тысяч долларов, посланый вам, – благодарность за оказанную услугу.

– Полная чушь.

– Тогда зачем же вы отправились как вор разыскивать эту запись? А при задержании пытались выбросить её в воду? Почему вы так легко смирились с потерей трехсот тысяч долларов? Я скажу: все дело в том, что вы знали, какое ей грозит обвинение и пытались устранить улики.

– У моей дочери не было причин убивать мужа. Она и так бы унаследовала миллион.

– Конечно, но по сравнению с целым состоянием это куда менее привлекательно.

– Но не для Хильды. После нищеты этот миллион казался ей баснословной суммой.

– И в благодарность за ваши действия со вторым завещанием она послала вам чек на двести тысяч долларов.

– Не вижу связи.

– Тогда, мистер Корф, посмотрим правде в глаза. Вы сделали для неё все, что могли, несете ответственность за её воспитание и образование, но не за моральные устои.

– Все это ужасная ошибка.

– Конечно, конечно, но все детали хорошо стыкуются и дают достаточно полную картину.

Стерлинг Кейн выключил магнитофон.

– Все остальное малоинтересно. Что вы на это скажете, миссис Ричмонд?

– Я отрицаю и всегда буду отрицать. Я стала жертвой преступного замысла и ни в чем не виновата.

– Неужели вам не приходит в голову, что не в ваших интересах отрицать очевидное?

– О новом завещании я ничего не знаю. Ни муж, ни Антон Корф про него не говорили.

– В это трудно поверить.

– Я уверена, муж не мог его диктовать.

– Тогда кто же?

– Не знаю, но уверена, что это не он.

– На следующей неделе вы предстанете перед судом, но это ничто по сравнению с большим жюри, которое будет решать вопрос о вынесении дела на рассмотрение суда. Вам трудно будет избежать каверзных вопросов и не удастся морочить головы своими фантазиями, как вы это делали до сих пор. Стоит продумать методику защиты. Это в ваших собственных интересах.

– Почему вы мне не верите и с ходу отвергаете мои слова?

– Потому что моя задача – установить правду, и я могу опираться только на факты, а они красноречивее всяких слов.

– Но если вы мне не верите, то и жюри не поверит.

– Именно потому я и советую признать свою вину. По крайней мере чтобы избежать электрического стула.

Хильда никак не реагировала на его слова.

Уставившись в одну точку, она была похожа на быка после разящего выпада тореадора. В ушах гудело, два магнитофона напоминали бомбы, грозившие взорваться.

Внутри неё сломалась какая-то пружина, похоже, очень важная, и теперь она буквально рассыпалась на части. Она была уже неподвластна страху, волнениям и желаниям, но вместе с тем догадывалась, что пока ещё существует. До её слуха доносилась негромкая беседа, но слов разобрать она не могла. Глаза продолжали смотреть, но гигантская башня из слоновой кости отделила её от мира. Она была внутри – и теперь уже не могла ни слышать их, ни докричаться. Весь мир остался за стеной.

Она была одинока, несчастна, беззащитна и обречена на смерть в этом глухом могильном склепе, но в ней ещё оставались крупицы жизненной силы.

Одно только время могло исправить эту досадную ошибку.

Глава третья.

Хильду отвели назад в камеру. Она прилегла на койку, и её тут же сморил сон.

Надзирательница заметила, что эта женщина наверняка виновна, поскольку только дети и преступники могут спать сном праведника.

Прошедший день не стал ни тяжелее, ни длиннее прочих, он просто дополнил предыдущие точно так же, как одно полено кладут на другое, чтобы поддержать огонь костра.

Хильда проиграла, и теперь её могло спасти только чудо. Комедия правосудия переходила к сцене гала-маскарада, и все актеры готовились к выходу на сцену: судьи, адвокаты, свидетели, репортеры и суперзвезда этого представления – Антон Корф.

Ей будут задавать вопросы, она будет правдиво отвечать, но её словам никто не поверит. Нужно смириться с тем, что дни маленькой Хильды уже сочтены. Внутри нее, как у заводной куклы, сломалась жизненно важная пружинка, починить которую было невозможно. С этого дня она постоянно ощущала пустоту в желудке, и каждый раз, когда к ней обращались, к горлу подступала дурнота, как морская болезнь во время шторма, а тело охватывала дрожь.

Весь день она оставалась одна, всеми забытая и беззащитная; Хильда покорно ждала своей участи без злобы, ненависти или возмущения. Она часами неподвижно сидела на кровати и ждала, как должна ждать благовоспитанная девушка. Молодая женщина смотрела на свои страдания как бы со стороны, стараясь свести к минимуму их разрушительную силу. До сих пор Хильда ещё пыталась держаться. Могли бы помочь молитвы, но, к несчастью, у неё не осталось веры. У неё не осталось ничего, кроме нескольких дней жизни.

Вечером её отвели в комнату для посетителей.

Там уже был Антон Корф. Его вид не пробудил в ней никаких эмоций; ни ненависти, ни страха, ни ярости уже не осталось. Она села к нему лицом, облокотилась на стол и стала ждать, когда он заговорит, поскольку его визит явно должен был внести последние штрихи в её уничтожение.

– Я только что видел Стерлинга Кейна. Могу только поблагодарить вас за столь глупое поведение. Даже действуй мы заодно, лучше бы не вышло.

Хильда не стала отвечать. Слова пролетали, не затрагивая её, не оставляя следа.

– Я пришел попрощаться, поскольку уже завтра вы предстанете перед судьей, вас неизбежно признают виновной, и мне больше не удастся увидеться с вами без свидетелей, а тогда наша беседа не будет представлять для меня ни малейшего интереса.

– О каком завещании говорилось в магнитофонной записи?

Корф рассмеялся.

– Я знал, что это станет для вас сюрпризом. Мое небольшое изобретение записано достаточно давно. Нужно же создать мотив для преступления? Как вам понравилась моя способность к перевоплощению?

– Я знала, что голос не Карла.

– Естественно. Любовь всегда делает людей особенно чувствительными. Но вы должны признать, что имитация достаточно удачна. А какой мастерский ход, когда я попытался выкрасть эту запись! Я видел, что за мной следят, и разыграть эту комедию труда на составило. Но все же весь план едва не сорвался – слишком ретивый полицейский так энергично набросился на меня, что едва не выбил магнитофон из рук в воду. К счастью, я это предвидел и вцепился в него мертвой хваткой.

– Как вы должны боготворить деньги, если вам в голову мог прийти такой план!

– Жизнь коротка, дорогая, потом остается только забвение, разложение и гниль. Нужно наслаждаться, пока она есть.

– Но не за чужой счет.

– А вам никогда не приходило в голову, что за чудовищное преступление – войны? Тысячи людей убиты, искалечены и брошены в тюрьму. И ради чего, я вас спрашиваю?

– Это не одно и то же.

– Конечно, нет. Уязвленное достоинство, свободу и чувство долга нельзя уничтожить за день. Продолжайте верить в справедливость – и умрете с чувством удовлетворенности, поскольку вы невинны.

– Поймите, я так молода... я не хочу умирать.

– А вы думаете, я хочу?

– Я умоляю вас! Я готова на все, только спасите меня!

– Успокойтесь, дорогая. Не надо впадать в слезливую сентиментальность.

– А тогда зачем вы пришли? Вы садист?

– Вовсе нет. Просто надо соблюсти условности, только и всего. Ведь в будущем наши встречи будут только при свидетелях. Если я не расскажу о нескольких деталях, представляющих для вас особый интерес, больше мне для этого случая не представится.

– Мне это не интересно.

– Ну, что вы! Эта апатия не может длиться вечно, и вы немного соберетесь с духом. В моих интересах поддерживать вашу веру в то, что для спасения нужно держаться правды, которая настолько нелепа, что непременно вызовет новые вопросы. А раз уж вы настолько глупы, что решили положиться на нее, вам придется придерживаться своей версии.

– Возможно, со Стерлингом Кейном я вела себя глупо, но мой адвокат сможет загнать вас в угол.

– Неужели не понятно, что у меня есть несколько железных свидетелей, которые обошлись мне в кругленькую сумму? Один из них подтвердит, что с 1946 года вы проживали в меблированных комнатах в Канне с некоей мадам Редо. Эта женщина, чью старость мне пришлось обеспечить, никогда не предаст меня. Вам будет очень трудно доказать появление моего объявления в гамбургской газете, поскольку я там не был уже много лет.

– Но издатели, на которых я работала...

– Они знакомы с фроляйн Майснер, а не с мисс Корф.

– Я не слишком изменилась.

– Несомненно. Но чтобы проверить ваши слова, нужно серьезно усомниться в моей версии, которая подтверждается множеством фактов и показаний свидетелей. А где вам найти такого человека? Не стоит забывать: у вас нет разумных объяснений перевозки трупа, но это просто сущая ерунда в сравнении со следами яда, обнаруженными в одной из ваших сумочек. В глазах общества вы – корыстная, изворотливая, бессердечная убийца. Изображая себя жертвой, вам не добиться доверия, зато не избежать роковых последствий.

– Зачем вы все это мне говорите?

– А что ещё нам обсуждать, кроме вашего недолгого будущего?

– Вы убеждены, что меня приговорят к смерти.

– Меня трудно заподозрить в излишнем оптимизме.

– Но если меня не отправят на электрический стул, что будет с вами? Я могу получить пожизненное, а после суда ещё и подать апелляцию. Интересно, что вы тогда будете делать?

– Ну, всему свое время, дорогая. Но позвольте вас заверить, я предвидел и эту возможность.

По его лицу скользнула ироническая улыбка. Хильда вздрогнула и промолчала; к горлу подступила тошнота. Тягостное молчание повисло в воздухе, и Хильда просто физически стала ощущать его тяжесть. Антон Корф, напротив, насладился им вволю и стал прощаться.

– Завтра мы предстанем перед судьей и, боюсь, больше никогда не встретимся наедине. Позвольте мне дать совершенно беспристрастный совет победителя побежденному. Не стоит придавать всему этому слишком большое значение. Главное – вы хоть недолго, но пожили в свое удовольствие. Думайте только об этом, больше вам вспоминать в своей жизни нечего.

– Мне ещё никогда не приходилось встречать такого мерзавца, как вы.

– Меня это не удивляет. В вас говорит посредственность.

– Желаю вам, слышите, столько зла, сколько вы причинили мне.

– Это вполне нормально, но имеет не больше значения, чем новогодние пожелания.

– Убирайтесь! Я стыжусь, что когда-то вы мне нравились, с тяжелым вздохом она откинулась на спинку стула.

– Прощайте, Хильда.

Корф бросил на неё последний взгляд и постучал в дверь, вызывая надзирателя.

Хильду увели обратно в камеру.