Текст книги "Де ля нуи №2"

Автор книги: Катика Чур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Глава 5

Май перевалил за середину, надвигался школьный выпускной бал. Ася вместе с Алкой – одноклассницей и подругой – сидели в скверике перед давно потухшим фонтаном и ели жирную соленую чехонь, купленную у бабок на остановке 19 трамвая. На лавочке была расстелена «Волжская коммуна». В конце сквера у палаток разворачивалась драка.

– Опять рекетиры к Кощею нагрянули, – констатировала Алка, отрывая зубами рыбий плавник.

– Чё у тебя с ним? – прожевывая прилипшую к зубам рыбу, спросила Ася.

– Да ничё. Козел он. И вообще ты знаешь, кому принадлежит мое сердце.

Алкино сердце, как, собственно, и Асино, колотилось при виде одного из актеров в фильме «Гардемарины, вперед!». Они любили его горячо и совместно, обсуждая каждую новость, которая выходила в газетах или передаче «Кинопанорама». Раз в месяц обе наведывались в районную библиотеку, брали в читальном зале пачку журналов «Экран» и садились за задний стол небольшой комнаты. Сначала листали свежий номер, прислонившись головами друг к другу, потом Алка доставала маленькую шоколадку «Россия» и начинала рьяно шуршать ее оберткой из вощеной бумаги и фольги. В это время Ася выдирала из журнала нужные листы с вожделенными фотографиями гардемарина для себя и Алки, а вечером они рассматривали трофеи, ревели и мечтали. Одну из этих фото, там, где актер, накачанный и бритый, с мечом в руке и гееной огненной на заднем плане, Ася вставила поверх портрета ахалтекинской лошади. Этот портрет в рамке под дешевой пленкой подарила ей на день рождения дорогая тетя. Ася любила тетю, любила лошадей, но Жигунова любила больше. Поэтому, выцарапав гвоздем из-под рамки пленку, она затолкала под нее кумира и повесила над столом.

Алка была не столь изобретательной. Она клеила Жигунова прямо на обои, за что каждый раз получала скрученным полотенцем от «мамки» – на самом деле бабушки, которая растила Алку одна после гибели ее матери при родах и женитьбе отца на другой женщине. Отношения с мамкой были тяжелыми. Марья Ильинична запрещала Алке все: встречаться с мальчиками, гулять с девочками, носить короткие юбки (жопу-то открыла свою жирную!), краситься, приходить после восьми вечера. Алка попирала все запреты. Обладая кустодиевскими формами, она раньше своих ровесниц лишилась девственности, красилась наотмашь, знала всех владельцев ларьков в округе не только в лицо, и нередко влипала в истории, от которых у Аси шевелились уши. При этом всегда была весела, независтлива и бескорыстна. Ася доверяла ей свои секреты.

– Я тут знаешь, кого видела? Клюквина! – сообщила Алка, догрызая рыбий хвост.

– Кто это?

– Ну, который с тобой в музыкалке был, – Алка не училась в музыкальной школе, но знала от Аси все новости.

– Клюева?

– Ну да. Он на городском конкурсе выступал. Мамку туда пригласили, как работницу тыла, и она меня потащила. Он там на скрипочке своей пилил. С ним еще пидор какой– то стареющий возился. Ваще красивый, каззёл.

– Пидор?

– Не, Клюков твой.

– Он такой же мой, как и твой. Вообще странный он, знаешь, – Ася задумчиво обсасывала остатки мяса на рыбном скелете, – с одной стороны пресный, как вот эта чехонь до засолки, ни запаха от него нет, ни цвета. С другой – как начинает играть, вот прям дышать нечем, вот прям, знаешь, родила бы ему пятерых сыновей и всю жизнь пылинки бы с фрака сдувала. А потом придет в тонику, задерет свой подбородок надменный, и думаешь: как такое вообще в голову могло прийти. Жлоб жлобом.

– Куда придет?

– Да неважно. Давай, заводи нашу.

Алка вдохнула, пафосно поняла в руке рыбий хвост, и, дирижируя им, загудела на одной низкой ноте:

– тумба – тумба – тумба– тумба

Ася закатила глаза, и вступила первым сопрано:

– Пли пли плиси тумба

Ква, ква, ква

А дерла мерла шерла

Тумба– тумба-тумба-тумба

Полевая, строевая, тум– баааа!

Они громко захохотали, но осеклись, когда в центре драки, куда были вовлечены уже около пяти-шести мужиков, раздался выстрел. Алка резко встала.

– Щаз Кощея порешат, пошли, – и рванула к сваре. Ася дернулась за ней.

В середине месива лежал Кощей с разбитым лицом, вокруг мялись плотные, лысые братки.

– Вы чо, его убили? – завопила Алка.

– Да не, пуганули только, а ты кто, толстуха?

– Невеста его. Много должен?

– А ты че, хочешь за него отработать? – браток схватил Алку за руку.

– Оставь ее, – заорала Ася.

– А тебе чего, ушастая?

– Бутылочку воды продайте. После рыбы пить хочется, – Ася дебильно улыбнулась.

– После рыбы пивка надо пить, – обстановка постепенно разряжалась, Кощей завозился, начал вставать на четвереньки. – Поехали, девки, с нами, все будет – и водичка, и водочка.

– Да не, в другой раз, – Ася резко толкнула Алку, и одномоментно они дали деру в сторону жилых домов, благо знали в своем районе каждую тропинку и укрытие.

– Смотри, как бегут, – рыгнул один из свары, – одна такая цок-цо-цок– стройняга, а другая тыц-тыц-тыц – пышечка волшебная. Догоним? Чур, мне толстуху.

– Да не, поехали, потом отловим как-нибудь, – сплюнул другой, и толпа села в новенькую шестерку, оставив Кощея корчится на пыльном асфальте.

– Слышь, Алка, я зареклась с тобой ввязываться в приключения, – они добежали до небольшого дворика, спрятались под балконом первого этажа, и тяжело дыша, включили кран, торчащий из бойницы подвального помещения. Зажурчала ржавая струйка воды. Ася умыла лицо, подождала, пока сольется ржавчина и, сложившись в три погибели, припала губами к крану, сильно вывернув набок голову. Напилась, подпустила подругу. Алка смешно встала на четвереньки и тоже впилась в кран накрашенным ртом. Ася захохотала. Алка стояла как корова у водопоя, и захлебываясь, тоже давилась смехом.

Асе почему-то вспомнилось, как Марья Ильинична однажды жарко жаловалась на внучку.

– Ась, ну представляешь, открываю я комнату, а она стоит на четвереньках перед этим ебарем с автозаправки – домой привела, представляешь? Стоит и ртом это его хозяйство трогает! И главное, делает все это под образАми гардемарина вашего, гребаного, которым она все обои засрала. Мы ж с ней только месяц назад обои поклеили, Ась!

-Да, ладно, МарьИльинишна, просто она винтик на полу потеряла, вот и стояла, – Ася мучительно сдерживала смех.

– Из мозгов ее никудышных этот винтик вывалился. Эх, Аська, какая ж ты еще маленькая. А моя-то дура рано созрела, проблем-то с ней сколько. Помру я, кто ж ее, идиотку, защитит?

Подруги уселись на скамейку возле пустой песочницы.

– Так, может, тебе надо было в музучилище пойти? – Алка достала зеркальце и подкрасила губы огрызком темной помады. – КОмплементировала бы ему за рОялем, – она наигранно выделила все О.

– Аккомпанировала, – поправила Ася.

– Ну, или так.

– Не. Я вторым номером не играю, ты ж знаешь. У меня будет свое соло.

Глава 6

Тот факт, что она – пуп земли, и мир вертится вокруг, Ася чувствовала с детства. Ее любили родители, любили дедушка с бабушкой, любили кошки и собаки. Ей доставляло удовольствие кого-то спасать, лечить, видеть, как тощее становится упитанным, лысое – пушистым, гнойное – здоровым, грязное – чистым. Процесс созидания и развития ее очень вдохновлял, напитывал радостью, наделял силой. Разрушение же было невыносимым. Она не могла смириться со смертью. Рыдала над сбитой машиной собакой, тащила с дороги труп, зарывала за гаражами, а потом выла ночами, испытывая всю ту боль, которая, как ей казалось, обрушилась на это маленькое существо с лохматыми ушами. Вступала в бой с бандой обкуренных старшеклассников, которые гонялись за обезумевшей кошкой. Неслась на них с воем и папкой для нот, будто в ее руках была как минимум секира: укурки разбегались, кошка пряталась в подвал. Она была органична в любой компании, не тянула одеяло на себя, но и не отдавала другим. Была убедительна в своих доводах, художественна в словесных образах, трепетна к талантам, снисходительна к бездарям. Хорошая девочка. Жизнь не предоставляла ей случая стать плохой. С детства умела нравиться мальчикам. Не всем подряд, но самым лучшим. В садике ее караулил за каждым углом, помогал натягивать колготки и целовал в кустах на прогулке всеобщий любимчик Сережа. В младших классах носил огромные эчпочмаки и чмокал жирными от мясного сока губами самый симпатичный в классе Рашид, в старших – не давал прохода и зажимал в раздевалке желанный всеми одноклассницами накачанный Вовчик. На дачном участке она дружила со Стасиком – самым синеглазым и светловолосым во всей округе. Они были вместе с раннего детства, каждое лето прикипали другу к другу намертво, а потом, перед началом осени родители растаскивали их по домам, не давая ни единого шанса на встречу. Мамы-папы были лишь дачными соседями: Добрый день! Как выросли дети! – До свидания, до следующего лета!

Возможно, поэтому за три летних месяца от Стасика Ася узнавала больше, чем за весь год от всех учителей сразу. В девять лет Стасик научил ее курить и делать детей. У его отца была голубая Волга – единственная машина на всей просеке. Он открывал деревянные ворота и загонял ее на специально выстроенную платформу: две деревянные колеи для колес, под которыми была вырыта ремонтная яма. Каждый вечер, открывая ворота, отец ёмко матерился: в яме неизменно вырастало какое– то жилище, то для индейцев, то для бобров, то для ласточек. Он брал лопату, стоявшую у калитки, и рушил все к чертям собачьим, чтобы автомобиль мог заехать на парковку. Но подобно пчелам, на которых не действовали никакие ядохимикаты, Стасик с Асей с утра снова строили вигвамы и гнезда, пока машина отца отсутствовала.

– Пошли, покурим, – предложил однажды Стасик.

– Я не умею, – в семье Аси не курили.

– Это легко, – Стасик отломил огромный высохший стебель с полостью внутри, и разделил его на соломинки, – вот, спички у отца стырил.

Они улеглись внутри выстроенного в ремонтной яме хлипкого шалаша из сухих веток и накрылись старым одеялом, лежа на котором отец Стасика обычно ковырял брюхо своей Волги. Стасик взял в рот соломинку, поджег противоположный конец спичкой и начала тихонько втягивать и выпускать дым изо рта.

– Теперь ты.

Ася зажала зубами соломинку, друг с третьей попытки ее поджег. Она что есть мочи вдохнула, в доли секунды соломинка загорелась, полоснув пламенем по губам. Ася вскрикнула и отшвырнула горящий стебель в сторону Стасика. Пылающая трубочка упала на ватное одеяло, Стасик рванулся, головой задел ветки, шалаш упал на детей, подхватываемый огнем.

Соседей по даче не удивило пионерское пламя, здесь к вечеру часто сжигали мусор и устраивали костры. Когда приехал отец, внутри ямы догорали угли, вместо въездных досок торчали черные, играющие искрами деревяшки. Рядом стояли два обезумевших ребенка с выпученными глазами. Они успели выскочить в первые секунды, опалив только волосы, ресницы и брови.

– Вашу мать! – только и смог произнести отец.

– Это все Ася, – закричал подбежавший лысый Владик, прозванный гуманоидом. Владик был младшим двоюродным братом Стасика, их дачи стояли рядом и не были разделены забором, дом был общим с двумя крылечками с разных сторон. Владика тоже оставляли на все дни одного, но в общие игры его не брали в виду крайней тупости (был на три года младше) и склонности к стукачеству (не упускал возможности наябедничать на обоих). Стасика в наказание обычно запирали в доме, и он был вынужден проводить в компании гуманоида длинные, скучные дни.

На неделю Стаса изолировали от Аси. Отец выстроил металлическую платформу для парковки, а в яму опустил железную крестовину, похожую на противотанкового ежа. Асю коротко постригли, и она читала «Сын полка» и «Повесть о Зое и Шуре», заданные по внеклассному чтению на лето. Когда Стасика выпустили из-под домашнего ареста, он пришел к асиному окну, оперся плечом о бревенчатую стену дачного дома и тихо предложил:

– Давай сделаем детей.

– Из чего? – поинтересовалась Ася.

– Из себя.

– Я не умею.

– Это легко. Ты меня любишь?

– Как Зоя Космодемьянская Родину? – каждый говорил о пережитом.

– Да.

– Нет, – Ася боялась пыток.

– Ну, просто как друга? – с надеждой спросил Стасик.

– Как друга, да.

Был холодный дождливый день. В воздухе пахло приближением осени, моросил мелкий дождь. Ветки вишен транслировали его вниз с утроенной силой.

– Пошли на чердак, – скомандовал Стасик.

Ася повиновалась. Вообще-то она всегда его слушалась. Во-первых, он был на два года старше, во-вторых, всегда точно знал, что делать. На чердаке стоял узкий топчан с наваленными на него старыми пальто и шубами из вылезшего искусственного меха, перекошенный стол, несколько табуреток. На столе – электрическая плитка, выключенная из розетки, на ней старый эмалированный чайник, белый с розовыми цветочками на облупленном боку.

– Здесь холодно, – Ася поежилась. Пахло плесенью и старыми тряпками.

– Я включу чайник, – Стасик поднял крышечку, проверяя, есть ли вода.

Плитка нагревалась медленно. Стасик утрамбовал пальто на топчане.

– Откуда берутся дети? – с видом учителя в начале урока спросил он.

– Из живота, – вполне научно ответила Ася.

– А как они туда попадают?

– Они там зарождаются, – Ася явно была подготовлена.

– Почему они там зарождаются? – продолжал тестировать Стасик.

– Потому что… ну не знаю… ну, приходит время, и они зарождаются.

– Они зарождаются, потому что мама с папой начинают сильно обниматься. И прижимаются другу к другу пиписьками.

– Клево.

– Если мы сейчас будем так делать, то когда ты вырастешь, у нас будут дети.

Ася задумалась. Она не могла понять, хорошо это или плохо. Было холодно, и ей хотелось уже начать действовать. Стасика она не стеснялась. Из года в год они вместе голышом купались в баке для полива, с теплой зеленой водой, мотылем, существующем в разных стадиях своего перевоплощения в комаров, и жуками-водомерками, истерично метущимися по глянцевой поверхности.

– Давай, – выдохнула Ася.

Они разделись, бросили мокрую от дождя одежду поверх греющегося чайника, легли на вонючий топчан, крепко обнялись. Стасик был очень горячим, пахнущим здоровым, но грязноватым детским телом.

– Приятно? – спросил он.

– Теплоооо, – протянула Ася.

– Мне тоже тепло, ты как печка, – он вжался своим маленьким, мягким писюном ей в пупок.

– Чувствуешь?

– Дааа. Пахнет горелым.

Стасик вжался еще сильнее.

– А сейчас?

– Что-то горит.

– Это я горю. Любишь меня?

– Люблю, только ты очень сильно на меня давишь, – его ребра впились в ее, ключицы давили на шею.

– Я мерзну, обними меня, – Стасика трясло.

Ася стала натягивать на него пальто и шубы. Они зарылись в тряпки, как в кокон, и уснули.

Когда спустя пятнадцать минуть вернулся отец, из окна чердака валил дым.

– Твою ж мать! –выдохнул он.

Чайник выкипел, одежда на нем сгорела дотла, столешницу из пластика лизали языки синего пламени. Малюсенькая чердачная комната наполнилась едким дымом. Отец вбежал, кашляя и задыхаясь, начал забрасывать пламя шубами и пальто с топчана. Схватил голых, сонных, надышавшихся дымом детей в охапку, как пучок толстых веток для костра, и, спотыкаясь, спустил их по старой лестнице с чердака. Убедился, что дышат, и вновь метнулся обратно тушить остатки огня.

– Какого черта вы там делали? – орал отец. Подоспевший гуманоид Владик поддакивал каждому его слову.

– Мы делали детей, – призналась Ася.

– Из чегооо?? – голос отца срывался.

– Из себя.

– Вашу мааать!

– Стасик очень горячий, – пролепетала Ася, – по-моему, у него температура. Не меньше 39-ти, – она знала в этом толк, часто простывала, и мама каждый раз качала головой, озвучивая показания градусника, – ну я пойду, меня бабушка ждет.

Несколько следующих лет Ася стала активно ездить по пионерским лагерям, и со Стасиком не встречалась. Столкнулись лбами только, когда ей исполнилось 14. Стасик заканчивал школу, волосы из белизны ушли в пепел, глаза стали суровее, кожа на лице огрубела и покрылась редкими прыщиками. Они коротко поздоровались, запылали от стыда щеками, и каждый скрылся в своем доме. И уже в студенчестве, когда дачу вынужденно продавали, Ася на несколько часов приехала попрощаться с детством и встретила Стаськиного отца. Он был на новом фольцвагене (Порше по меркам Н-ска), стоял один у калитки, опершись бедром на багажник, курил мальборо. Ася увидела его как будто впервые. Крепкий, невысокий, светловолосый, полысевший посередине, синеглазый, как Стасик. Жутко обаятельный. В потертых джинсах и майке-поло с гольфистом на эмблеме.

– Драсьте, Николай Василич!

– Привет, банда! Ух, красавицей выросла!

Они вдруг тепло обнялись, он расцеловал ее в обе щеки. Ася подумала, что, вероятно, он всегда был мировым мужиком: ни разу не нажаловался на нее родителям, ни разу не отнял ни сливы, ни горох, ни крыжовник, которые она зачем-то воровала у Стасика на даче и была поймана с поличным, не выставил счет за сгоревшую автоплощадку и комнату. Никогда не рассказывал об их проделках своей жене – маме Стасика – высокой отрешенной модельной блондинке, которая редко приезжала на дачу и своими длинными фуксиевыми ногтями не вписывалась в гармонию местных кустов и грядок. Наверное, он ее сильно любил.

– Как Стасик?

– Скоро женится. А ты?

– Я не скоро. Спасибо вам. За все, – голос Аси задрожал.

– Да ладно, все у тебя будет хорошо,– он крепко прижал ее к себе, обдав чем-то гораздо более дорогим, чем одеколон «Спортклуб»44
  Одеколон «Спортклуб» – популярный советский одеколон производства «Новая Заря», выпущенный в 1970-е годы.


[Закрыть], – ты ведь не девка – огонь!

Глава 7

Это был Диоровский Саваж. Тот, 95-96 года выпуска55
  Диоровский Саваж – Eau Sauvage Christian Dior – одеколон для мужчин 1966 года выпуска. В 1995-96 годы отличался особой терпкостью и букетом.


[Закрыть]. Он обжег ей ноздри, как только она сняла крышечку. Внезапно, как боль от плетки, перед глазами встала просека с проплешинами щебенки, деревянные щербатые заборы (лезь, не хочу), перекошенные калитки, одна смешнее другой. Их собственная была особенной – в виде домика с треугольной крышей, из серых досок, вымоченных многолетними дождями. Ася часто, теряя под ногами почву, мучаясь от бессоницы, мысленно открывала эту калитку. Входя в нее, перешагивая через тонкий волосок памяти, как Алиса в стране чудес, сразу становилась маленькой. Перед глазами был заросший сад с кустами малины. Вдали – зеленая веранда бревенчатого дома с привидениями. На веранде бабушка, полосатая кошка, запах жареной картошки. А дальше – крыши соседних домиков без удобств, покрытые то рубероидом, то вагонкой, то черепицей – трогательно убогих, совершенно разных, абсолютно уникальных в своей незамысловатой архитектуре. Еще дальше – кудрявые верхушки дубовой рощи, уходящей в бесконечность, в вечное путешествие. Ася думала, что, покидая этот мир, она обязательно должна пройти именно по этому пути. Через эту калитку, по этой утоптанной земляной дорожке, оставляя где-то сзади и под собой возню двух детей в шалаше, бабушку с тревожными глазами, кошку на веранде, дремлющую на спинке выцветшего дивана, и обязательно отца Стасика, модного, матюкающегося, в попытке загнать свою машину на заваленную ветками стоянку.

– Пока, Николай Василич!

– Пока, банда! – крикнет он и посмотрит в небо голубыми Стасиковыми глазами.

– Может, и этот возьмете? Прекрасный фужер66
  Фужер – аромат (группа ароматов), содержащий изначально ноты папоротника, чаще всего включающий аккорд лаванды, бобов тонка, бергамота, дубового мха.


[Закрыть] старой школы, – седой парфоман терпеливо ждал, пока Ася придет в себя.

– Нет-нет, я винтажом не увлекаюсь. Только селектив77
  Селектив – селективная парфюмерия, считается классом выше «люксовой» (массмаркета), отличается дорогими, натуральными компонентами и сложностью композиций.


[Закрыть], – она расплатилась и стала засовывать в сумку заляпанный лютановский колокольчик с притертой крышечкой и Пале-Роялем на этикетке. Это была один первых ее парфюмов – Серж Лютан Шерги (Chergue)88
  Серж Лютан (Лютен, Лютенс) Шерги – Sergue Lutеns – французский парфюмер и основатель одноименного парфюмерного дома. Chergue – аромат, созданный Кристофером Шелдрейком в 2005 году.


[Закрыть]. Медово-табачно-специевая патока, бальзам на сердце. Асю всегда удивляло, почему у старых парфманьяков всегда заляпанные флаконы и грязные квартиры? Почему, имея такое острое обоняние, способное различить несколько десятков компонентов в духах, они мирятся с запахом грязи, засаленных диванных ручек, засиженных мухами холодильников. С тех пор, как Ася залипла на парфюмерии, походы по таким квартиркам стали весьма частыми. Все парфманьяки паслись на Авито, и ежедневное прочесывание объявлений стало Асиным привычным занятием. Покупать духи в бутиках и сетевых магазинах в этой среде считалось глупым и недостойным. Бутики – исключительно для изучения. Ася очень любила маршруты от небольшого магазинчика «Молекула» на Неглинной через ЦУМ с его огромными парфюмерными рядами на первом этаже, до небольшого, но пафосного корнера в «Модном сезоне» на Охотном ряду. Она совершала паломничество в эту мекку много лет каждую неделю, а то и чаще, знала в лицо всех консультантов, сама рассказывала им что-нибудь познавательное, ибо набирались они через хед-хантер, и кроме натянутых улыбок не могли выдать из себя никаких знаний по предмету. Из карманов ее джинсов, пальто, курток, шуб постоянно вываливались бумажные надушенные блоттеры разной формы, с многочисленными виньетками разнообразных брендов. На обучающих курсах консультантам дарили тестеры – флаконы духов без коробки, чаще с лазерной надписью или стикером Not for sale, которые те, ввиду небольших зарплат, продавали на авито таким же маньякам, как Ася. Круг замыкался. Кроме того за годы своего хобби, в записной книжке Асиного телефона собрались Махмуды, Тагиры, Давиды, Асхеды – оптовики, у которых тоже можно было выкупить флакончик– другой.

Поначалу, утонув в собственных желаниях, изучая бренды, направления, течения, тематики, Ася участвовала в «распивах» и покупала «отливанты» – маленькие флакончики со спреем (атомайзеры или в простонародье «фуфырики»), в которые предприимчивые девы перепшикивали или переливали духи из родного флакона, вытягивая жидкость шприцем. Позже она уже сама стала распивать парфюмы по 5-10 мл, пытаясь вернуть часть денег от явно небюджетного увлечения. Первое время духи многоярусно ютились на прибитой полке в темном углу коридора. Когда количество флаконов перевалило за 30, коллекция начала кормить саму себя: нарядные пузырьки менялись, продавались, покупались, и потихоньку прирастали. В голове Аси появилась четкая система «вау-хотелок» и «фу-глупостей». В комнату был куплен шкаф, и вся стеклянная братия, натертая до блеска, расставилась по полкам, как новобранцы под матюги красномордого прапора.

Со временем в тематических группах на фейсбуке к Асе пришла слава великого аутентификатора. Она разбиралась в тонкостях шрифта, особенностях внешних и внутренних изгибов флаконов, вогнутостях и выпуклостях табличек и многой другой ерунде, которую не могли уловить обыватели, но отлично знали бывалые парфманьяки. Фейкоторговцы, как тараканы, постепенно привыкающие к отраве, шлифовали свое мастерство подделки, и занимали на этом рынке активную и вполне уютную нишу. Год от года их профессионализм рос, и они умело копировали не только флаконы, но и верхние ноты популярных композиций, так что порой догадаться о подделке можно было, только прослушав аромат в раскрытии в течение получаса и более. Ася не попалась на фейк ни разу. У нее была чуйка. Чуйка на оригинал. И не только в духах.