Текст книги "Радуга (Птицы в пыльных облаках)"
Автор книги: Катерина Ракитина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)
16.
По желтоватому каменному полу бродили резные мелкие тени, пахло увядающими листьями акации, и узорная решетка на окне казалась украшением, легким и совсем не страшным.
Отец-магистрат перевернул насаженный на стержень кусок бересты.
– И мостовое не платил також.
Когда-то наставник Донатор учил Юрия, что если портрет не получается, надо сравнить натурщика со знакомым предметом обстановки или зверем. Если исходить из этого, магистрат походил на барсука и окосевший поставец. Было сие следствием пьянства, мордобития или болезни, но лик скривился на сторону, левый глаз закрылся, правый созерцал переносицу, а угол крупного рта прятался во вздувшейся щеке. Юрий подумал, что магистрат едва ли закажет свой портрет, разве что в сумерках и сбоку.
Со стуком перевернулась очередная табличка.
– И верейное не платил. И дымное. И подушное.
Единственный нежно-голубой глаз выразил укоризну.
– По две полшельги с каждого, включая пеню, и это выходит...
– А поелику из воздуха сгуститься не могли, – ядовито перебил Юрий, – то следует допросить воротную стражу на предмет утаения дохода.
Магистрат мучительно воздохнул.
– Допрашивали быть. А ежели пробрался в город через калиточку в городской стене либо через верх оной, имеет место подлое уклонение от обязанностей честного человека по выплате...
– Мостового, верейного и на каланчу.
– Правильно! – магистрат расцвел. – Итак, это выходит девятнадцать...
– Десять.
Магистрат сунулся кривым носом в бересты:
– И плата за дознание.
В ратуше было тепло и сонно, плавала в солнечных столбах пыль.
– Двенадцать, и не шельги больше.
– Прямо сейчас.
– Четыре, – Крадок вывернул мошну, показывая ее внутренности. Монетки покатились по столу, отец-магистрат живо прижал их дланью. Порскнул из-под рукава песок. Покосившись на Юрия, рядец быстро смел его на пол.
– Однако же терзают отцов-благодетелей сомнения. Поелику вверенный нам градец не узрел возка славного нашего сожителя и врачевателя, – магистрат пожевал нижнюю губу. Ей-ей, барсучина. – А челядин вельми много, три девки...
Мастер перегнулся через стол. Отец-магистрат подался назад, в словах тоже.
– Замечу также, – сказал он с печалью в голосе, – что охрана вашего дедушки оказала гостю тароватому, известному и полезному Кроме, гвалт и поношение.
Юрий вылупился от души:
– Что?
Ресницы хлопнули одновременно – черные, длинные, как песня, Юрия и белесые рядца.
– Гвалт и поношение. Вот, в грамотке записано.
– Гвалт, может, и был, – вздохнул знаменщик, – а поношения – не было.
– Как же не было поношения? Он же гостя этим... басурманом звал?
– Сколько? – спросил Юрий прямо.
– Пять.
– Упырь.
– Набавлю.
– Стукну.
– А вот это – не нужно! – воздел пухлые руки рядец.
– Две.
– Но возок представьте. И озаботьтесь прошением в гильдию о дозволении врачевания, поелику...
– Понял.
И они разошлись, почти довольные друг другом.
Сольвега стукнула по исхудавшему мешку. Взлетела пыль. Радостно засмеялся Микитка.
– Ой, держите меня! – всплескивая обвалянными в муку руками, охнула Сольвега. – Ох, трое держите, четверо не удержат!
Тумаш с Саввой рады были стараться. Андрей – не все синяки еще зажили, чуя подвох, остался в стороне. И правильно. Неотразимая в ближнем бою Сольвега грудью разметала помощничков. Тумаша приложило об угол стола, Савву мало-мало не закинуло в очаг. Попытка возмутиться была пресечена на корню.
– У, ряхи бесстыжие, – свирепствовала ключница, – оглоеды, коты подзаборные. Совести у вас нет! Мыши скоро с голоду разбегутся. Толокна в кадушке на дне, по ларю с мукой ветер свищет, шемаханское пшено кончилось, а вы жрете да девок лапаете, саранчуки!
– Такую лапнешь, – прогудел Савва, потирая колено. – Себе дороже.
Сольвега метнула в него косой взгляд, грохоча в котле уполовником.
– "А когда я стану вот так, – осторожно прошептал Андрей, – то мне плевать, на какой стороне у тебя тюбетейка".
Масла в огонь подлил воротившийся Юрий. На крик и грохот в кухню прибежали Сашка, Ястреб и зареванная Сёрен – Лэти ушел с фрягом Хотимом Зайчиком. Ушел ненадолго – надолго обряд не отпустил бы, но сиротка все одно рыдала, как по покойнику.
Ястреб грохнул кулаком об стол, заставив кухонную утварь, на радость Микитке реявшую под потолком и гоняющую по углам взрослых дяденек, вернуться на предназначенные места.
– Десять шельг, – почти неслышно фыркнула Сольвега. – Это ж муки три мешка.
Ястреб выслушал, ухмыляясь, запустил пальцы в волосы:
– Да-а. Ну, лошадки есть. А вот где я им возок достану?
Мужчины переглянулись.
– Стоит у нас... какая-то развалина, – мученически выдавил Юрий.
– Так что ж ты... – мужчины вскинулись смотреть.
– Да, развалина, – Андрей пнул колесо. – И в печку не сгодится.
Ворота были распахнуты, по каретному сараю плавала подсвеченная солнцем пыль, пахло трухой и сеном – хотя сена здесь не хранили лет пятнадцать.
– Все равно исправлять придется, – Тумаш стал закасывать рукава.
Ястреб кивнул.
– А ты, Сольвега, с Андреем за конями. Через три дня пригоните. Сёрен за Микиткой присмотрит или с собой?
Ведьма-ключница пожала плечами. Улыбнулась полногубым ртом.
– Так коней ворочать не будем?
На нее вылупились.
– Ягодка, – отвесил челюсть Савва, – как ты это представляешь? Люди добрыя-а, мы тут вам паутинника убили, домишки порушили, коней свели, так теперь ворочаем; а игде у вас городская тюрьма?
– Я ж говорю, конокрады, – Сольвега казалась очень довольной. – Кстати, надо коням клейна сменить. Нарисуй мне исангские, ладно?
– Ой, вот вы где, – воротный проем заслонила тощая фигура аптекаря, у ног его отирался кот. – А у меня к вам дело.
И заливисто чихнул.
Как ни старайся, ни прячь под корыто чудо, все равно прорвется – хоть пальчиком солнца на сизом бочке перезрелой сливы, хоть зыбкой радугой с метелочки, которой обрызгивают торговки дары земли. И сами женщины, вдруг разглядевшие струистое сияние, то ли отшатнутся, то ли улыбнутся неуверенной улыбкой. Приметлива была Сольвега, стоя на солнцепеке, где полотняный навес едва давал тень, рядом с другими зеленщицами. Три дня тому и помыслить не могла, что вот так будет стоять. А все Мартин, получивший за снадобья зеленью – огурчиками, бурячками, белой молодой капустой... Жалуясь, что к торгу неспособен, умолил заступить Сольвегу. Она красивая, у ней бойчее раскупится, а деньги лишними не бывают...
Словно ветром протянуло по торгу. Женщины в ряду засуетились, как спугнутые горящей лучиной запечники, разом желая и прикрыть телом товар, и кинуться прочь. У кого были с собой дети, прятали их тоже. Сольвега глянула. Из узкой каменной арки выворачивала, опираясь на клюку, колченогая старуха. Подходила к торговкам, тыкалась тяжелым носом в зелень. Бормотала недовольно, ерзала глазищами, чесала проросшую волосом бородавку на подбородке. Несмотря на хромоту, двигалась бабка проворно, как готовая что-то спереть ворона. Зыркнула на товар Сольвеги, фыркнула. Клюнула длинным носом. Сорвалась капля, упала в свежую зелень. Торговка стиснула зубы.
– Разве ж это зелень, – гундосила бабка. – Разве зелень... Давеча, помнится... А это. Не, не то.
Обмяв, всадила в кошелку некрупный кочан. Прибавила пучок укропа. Послюнив пальцы, долго ловила в кошеле денежку помельче. Задвигала взглядом:
– Э-э, мальшик, мальшик!
– Ах ты! – подавшись вперед, Сольвега схватила бабку, зажав ее носище между средним и указательным пальцами. Свободной рукой перехватила старухину кошелку:
– Не тревожься, матушка, сама донесу. Приглядите за товаром, ага?
Повесила кошелку на локоть, все так же, за нос, повела бабку с рынка. Женщины, зажимая передниками рты, глядели вслед. И почти телесно чувствовалось, как спадает в них напряжение.
Бабка лживо хныкала, растирая покрасневший нос.
– Гадкая! Гадкая! Не стыдно тебе?
Сольвега уперла кулаки в бока:
– А тебе – не стыдно? Опять скажут, Старая Луна пошла мальчиков воровать.
– А ты видела? Да, ты видела?!
– Вопишь, как карманница перед лозиной, – Сольвега презрительно пнула носком башмака подвернувшийся камешек. Надутая, как мышь на крупу, старуха сидела на чьем-то порожке перед ней.
– Просить хочешь, а меня – за нос, – немного спокойнее сказала она. – Не ем я мальчиков. Заберу иной раз, да. А ты спроси, спроси, какими они возвращаются? Ястреба своего спроси.
– Он не мой.
– А хотела бы?
Ведьма снова потянулась к бабкиному носу, но та на удивление резво отпрянула.
– Шутю я! То есть, балуюсь. Э, капустку мою помяла...
Стремительно ударили в глаза заскорузлые ногти. Сольвега отклонилась чудом, почуяла горячие писяги на щеке. С размаху, ладонью, ответила, своротив на сторону бабкину голову. Та сплюнула в ладошку последний желтый зуб, поразмышляла, хмыкнула... и улыбнулась.
– Ведовством пытать не буду. Э-э, кровь заговори.
Сольвега вытерла щеку ладонью, а ладонь о передник. Взяла кошелку:
– Идем.
– Ишь, гордая. Товар твой так себе, никто не позарится.
Заковыляла впереди, показывая дорогу.
1 Здесь: браслеты.
