Текст книги "Мой дом - Земля, или Человек с чемоданом"

Автор книги: Катерина Грачёва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Глава 3. Выбор

В школе было событие: на переменке Тоня Булкина вдруг отбросила ручку в сторону и всхлипнула.

– Ты чего? – спросила я.

– Предки… не хотят покупать мне новую шубку, а эта уже износилась! – пожаловалась Тоня. – Говорят, на следующий год. Ну как мне им объяснить?

Мне снова подумалось: Тонька страдает без новой шубки, а ведь могла бы радоваться сегодняшней пятерке! Даже было ее не жалко, как раньше. Чего хнычет? Но все-таки я не могла быть счастливой, когда рядом со мной плакала Тонька. После уроков я попыталась объяснить ей все, что узнала вчера. Но Булкина ничегошеньки не поняла: то ли это так сложно, то ли я неважно объясняю. Или ей тоже нравилось быть несчастной и ее тоже сердило, что ей нечего возразить?

Когда я вернулась домой, Гелий сидел во дворе за доминошным столиком и писал свою новую работу на дому. Я рассказала ему о Тоньке и заявила, что она мешает мне радоваться.

– Тогда помоги ей, – ответил Гелий, не отрываясь от своих бумаг.

– Но как? Денег на шубу у меня нет, а понять она ничего не смогла!

– Не захотела, – уточнил он. – Тогда ничего не поделаешь. Не обращай на нее внимания.

– Но Тонька – моя подруга!

– Вот они, беды от друзей… Оля, видишь, я работаю.

– Но я хочу помогать людям! Я хочу делать добро! – сказала я. – Научи меня, ты ведь наверняка умеешь!

– Хорошо, идем, научу, – он рассерженно собрал бумаги, бесцеремонно всунул их в мой ранец и зашагал со двора.

– Куда мы идем? – поинтересовалась я, торопясь за ним.

– Помогать людям, – Гелий обернулся. – Ты же сама просила.

– Ладно, – кивнула я, – ты мне вот что скажи. Я еще вчера хотела спросить. Как ты все успеваешь? Ты работаешь так много.

– Когда ты начинаешь что-то делать, – ответил Гелий, – у тебя обязательно появятся на это силы. Если ты начинаешь лежать в кровати, из тебя получается больной и слабый человек. Если начинаешь бегать по утрам, получается спортсмен. Сначала ты делаешь это через силу: трудно бегать и болят ноги, а лежать в кровати очень скучно и охота встать. Потом все вокруг подстраивается под твои ритмы.

– Где доказательства? – потребовала я.

– Практические, – ответил он. – Попробуй, увидишь.

– А откуда берутся дополнительные силы? – не унималась я.

– Все просто: космос посылает тебе столько энергии, сколько ты реально затрачиваешь, – рассеянно проговорил он.

Это было уже что-то новое! Космос и энергия.

– Ага, еще добавь: на моем родном Марсе… – сказала я.

– Все мы инопланетяне… – Гелий задумчиво глядел в небо. – Нет, надо было сначала тот абзац вперед поставить, а потом… – он спохватился, тряхнул головой и пробормотал:

– Да, извини… О чем то бишь мы? А, да, вот я спросить хотел: что ты делаешь, когда тебе плохо?

– Ну… плачу, – я немного удивилась.

– А я смеялся. Когда был маленький. Специально смеялся. Сначала мне было страшно противно, что я так делаю, и было очень трудно. Однажды я решил: все, не буду я больше изображать из себя весельчака. Заплакал. И мне это сразу надоело. Хотелось опять смеяться. А теперь мне почти никогда не бывает плохо. Сразу с собой справляюсь. Я привык радоваться… и все вокруг подстроилось под мои ритмы, – закончил он, остановившись.

Мы пришли к детскому дому.

– Сейчас ты будешь учиться помогать людям, – оповестил Гелий, подошел к загородке, у которой стояло четверо малышей, и вынул из кармана баночку мыльных пузырей.

– Привет! – подмигнул он. – Ловите! – и начал выдувать разноцветные пузатые шарики. Ребята обрадовались и стали наперегонки ловить их. Потом нас увидели другие малыши и тоже сбежались посмотреть. Гелий давал им всем по очереди попробовать выдуть пузырь. После того, как ребят стало много, Гелий убрал баночку обратно в карман, извлек оттуда какие-то штучки и стал показывать с ними фокусы. Особенно веселил малышей маленький резиновый мишка, который не хотел сидеть в руке, выскакивал из нее и перелетал через загородку прямо к ребятам.

Подошла воспитательница, поглядела, посмеялась и пригласила нас:

– Что ж вы снаружи стоите? Заходите.

Попав к ребятам, Гелий разошелся вовсю: развесил свой плащ на каком-то сооружении из труб и принялся играть в индейцев. Я стояла и смотрела.

– Откуда он? – спросила воспитательница, любуясь игрой.

– Приезжий, – ответила я. – Он раньше тоже жил в детдоме.

К нам подошла маленькая девочка и глядела на нас снизу вверх.

– Что ты, Юлечка? – спросила ее воспитательница. – Почему ты не идешь к ребятам?

– Я не хочу быть индейкой.

– Индианкой, – поправила женщина. – А почему?

– Потому что он уйдет и не вернется, а я буду скучать, – сказала Юля. И пошла от нас.

Я догнала ее, присела и спросила – даже не знаю, что на меня нашло:

– Давай дружить. Меня зовут Оля.

– Я не могу с вами дружить, – Юля поглядела куда-то вбок. – У вас есть дом. А у меня нет.

– У дяди Гелия тоже нет дома, – сообщила я. – Он бродяга. Пошли играть?

– Ладно, – согласилась она, и мы направились к индейскому вигваму. Сначала нас приняли за врагов и обстреляли невидимыми стрелами, меня даже ранило, а потом мы стали полноправными индейцами. Только моя рана стала заживать, как на нас напало другое индейское племя. Битва снова кончилась перемирием, никто не пострадал, но когда все лезли в вигвам, Гелий наступил на отравленную стрелу и погиб.

– Вот так кончаются войны даже после перемирия, – говорил он после. – Дух войны, как цепкий паучок, ищет жертвы, чтобы насытиться. И если вы позвали его, он никогда не уйдет голодным. Так что лучше навсегда позабыть его имя.

Когда ребят уводили, Юлька попросила:

– Приходите еще. Мы будем ждать. Даже если вы забудете.

Обняла Гелия за ногу – и убежала.

Гелий облачился в плащ. Усмехнулся:

– Теперь ты знаешь, как можно… делать добро?

Он зашагал по улице, сосредоточенный и непонятный. Наверное, он думал о своем детстве.

– Ты часто так делаешь? – спросила я его. – Откуда у тебя в карманах эти вещи?

– Да все от цыгана того веселого. Он умер, а это вот мне досталось.

– Извини, я не знала, – тихо произнесла я.

– А я по-другому отношусь к смерти, – выдал Гелий. – Для меня это – переход в другой мир.

– Ты веришь в жизнь после смерти?

– Да. Но знаешь, суть даже не в этом. Допустим, когда человек умирает – это горе для тебя, если ты его любишь. И что, ты всю жизнь будешь жить в горе? От этого он не оживет, правильно? Хорошего из этого горя извлечь нельзя. Зато ты приносишь человеку страдания. Неважно, что этот человек – ты сам.

Я молчала.

– И вообще, знаешь что? – продолжал он. – Вот сколько раз видел. Человека хоронят, и все по очереди рыдают. Потом идут кушать. По крайней мере у половины людей на лице в этот момент скорбного выражения не найдешь! А когда справляют сорок дней, все уже веселятся в открытую, за застольными разговорами почти и не вспоминая об умершем, только в тостах или чем-нибудь подобном. Зато стоит о нем заговорить, вот как сейчас, сразу – скорбная маска: «Извини, я не знал».

– Ты жестокий, – сказала я. – Ты можешь говорить о больных и о мертвых с пренебрежением, ты смеешься над чужим горем… Конечно, может быть, ты и знаешь какую-то истину, перед которой все мы ничтожества и наши проблемы мелки, но ведь было время, когда ты не знал своей истины и был таким же, как мы.

– Стоит мне чуть-чуть высказать свое мнение, как на меня сразу нападают, – невесело ответил Гелий. – Пожалуйста, могу и молчать.

– Ну вот, почему сразу – молчать… Послушай, у тебя столько престранных мыслей в голове, почему ты не как все?

– Когда человек все время один, у него предостаточно времени, чтобы думать. Это как Зальтен – автор «Бемби» – сказал: «Одинокий путник идет дальше других».

– И тебе никогда не хотелось иметь спутников на твоей дороге?

– Да чего там, хотелось, конечно, – сказал он. – Но тут уж каждый делает свой выбор, как ему жить. А то тебе как в сказке: подавай сразу и кувшинчик, и дудочку.

Мне снова стало его жалко. Гелий понял это.

– Не забывай, что я самый счастливый в мире, – напомнил он.

Мне показалось, что в этот момент он говорил неискренне. Хотя, конечно, я многого не знаю и могу ошибаться.

Глава 4. Ёжик и фея

Наступил вторник. Гелий исчез вместе с чемоданом.

Я обнаружила записку: «Спасибо за крышу. Гелий». Хорошо, что мама и папа еще спали и этой записки не видели.

Нет, хорош гусь! Сбежал, и все. Хотя он и предупреждал, что не остается у людей больше, чем на два дня.

Но, извините, одно дело – у людей, а другое – у меня!

Пришлось вспоминать Конан Дойля и применять метод дедукции.

Гелий сидел в библиотеке и читал какую-то «Книгу об Эсперанто».

– Де кие ви… тьфу ты, – сказал он. – Ты что, меня искала?

– Какая проницательность, – ответила я.

– А зачем? – он удивился.

– Бери свой чемодан и отправляйся к нам, – велела я, садясь за стол напротив него.

– Нет, – ответил Гелий, – и ты знаешь почему.

– Но ты еще не объяснил мне многих вещей! Не отпущу я тебя никуда. Жить тебе все равно негде. Тем более, пока ты будешь в городе, я тебя буду разыскивать и расспрашивать, можешь не сомневаться. А то, видите ли, сам счастлив, а с другими не хочет секретами поделиться!

Он заулыбался, но покачал головой:

– Оля, я не пойду.

– Ну тогда и я не пойду, – заявила я.

– Слишком быстро тебе со мной наскучит. Думаю, все остальные секреты я оставлю при себе.

– Пусть наскучит, – согласилась я. – На свете есть два типа людей: несчастные, которые живут хорошо, и счастливые, которые живут плохо.

Гелий перебил:

– Ен ла мондон венис нова сенто…

– Значит, – продолжала я, – то, что хорошо – это плохо, а то, что плохо – это хорошо.

– Тра ла мондон ирас форто воко…

– Поэтому, когда мне скучно, – это хорошо…

В конце концов Гелий не выдержал, захлопнул книгу и поинтересовался:

– Зачем ты выворачиваешь наизнанку мои истины?

– Хочу посмотреть, что они представляют собой изнутри, – сострила я. – Понимаешь ты или нет, что мне кроме тебя никто ничего подобного не расскажет? Жалко тебе, что ли?

– Ох и навязалась ты на мою голову, – ответил он и пошел сдавать книжку.

Потом он спрашивал:

– Ты знаешь закон: как хочешь, чтобы поступали с тобой, поступай с другими?

– Слышала.

– Как, по-твоему, он действует? Приведи пример.

– Ты говоришь кому-то: «Привет», – предположила я. – Он отвечает: «Привет». А если ты обзываешь его, слышишь: «Сам такой».

– Ладно, – кивнул Гелий. – Теперь скажи, когда человек относится к тебе с презреньем, это чувствуется? Если он вообще ничего не говорит?

– Ну… пожалуй, чувствуется, – согласилась я. – А почему так?

– Потому что мысли и эмоции материальны, – заявил Гелий. – И ты ощущаешь их и воспринимаешь. Некоторые умеют делать это очень хорошо. Я говорю о телепатах. Только мысли состоят из особой материи, более тонкой.

– И что же дальше?

– Мысли окружают человека, создают ему оболочку. А одноименные мысли притягиваются. Это значит, что в жизни человек чаще встречается со сходными ему людьми: злой – со злыми, добрый – с добрыми, веселый – с веселыми.

– Но я встречаюсь с разными людьми, – возразила я.

– Правильно. Я сказал: «чаще», я не говорил: «всегда». Кроме того, мыслеформы еще и летают в пространстве сами по себе. Допустим, ты человек добрый. Добрые мысли, пролетая мимо, притягиваются к тебе твоими добрыми мыслями: чем их больше, тем больше силы притяжения. А злые мысли на тебе не оседают, поскольку у тебя злых мыслей почти что нет и сила их ничтожна. Вот и получается, что, не создавая своих злых мыслей, человек защищен и от чужих. Вот помнишь, я говорил тебе о горе? Горе – тоже отрицательная мыслематерия; создавая горе, ты вредишь не только себе, но и другим, когда твои мысли отлетают от тебя и становятся самостоятельными.

– Гелий… скажи, куда ты опять направляешься? – обеспокоилась я, когда он свернул в какой-то переулок.

– В детдом. Нас же приглашали, разве ты не помнишь?

Дети, завидев Гелия, завизжали и бросились навстречу. Кто-то завопил:

– Анна Ванна! Они пришли!

– Ребята весь день вас ждали, – смеясь, сказала воспитательница.

– Давайте снова в индейцев играть! – радовались те.

– Лучше я вам сказку расскажу, – решил Гелий.

– Про что?

– А вот слушайте. – Гелий встал между двумя скамеечками, и дети расселись на них. – В одном лесу…

– Около станции Полетаево? – перебил его тонкий мальчик в очках, подпрыгнув на скамейке.

– Нет, – ответил Гелий, – на две станции ближе, возле поселка Каменского. Так вот, в этом лесу жил-был ежик. Конечно, там жил не один только ежик, но еще много других зверей. А самым главным в лесу был филин – старая и мудрая птица. Филина все слушались и уважали. Поэтому ежик всегда очень завидовал филину.

Вообще-то ежик был добродушный и веселый, поэтому его зависти никто не замечал. А она сидела в нем внутри, спрятавшись до поры до времени.

Ежик любил всем помогать. Однажды он спас маленькую птицу от змеи. А птичка оказалась феей этого леса. Она сказала: «За то, что ты спас меня, я выполню любое твое желание». Ежик очень обрадовался и закричал: «Я хочу, чтобы меня уважали и слушались, как Филина!» Тогда фея ответила: «Когда ты вырастешь и станешь умным, так и случится».

Юля вдруг сказала, прерывая сказку:

– Он не захотел ждать и учиться.

– Верно, – согласился Гелий. – Упрямый ежик топнул ногой и сказал: «Нет! Я хочу этого сейчас! Сделай меня повелителем леса!»

«Глупый ежик, – ответила фея, – ты же еще так мало знаешь».

«Пусть! – рассердился он. – Ты же обещала исполнить любое желание!» Фея вздохнула, но ей ничего не оставалось делать, ведь она обещала. И ежик стал повелителем леса.

– А куда делся филин? – спросил кто-то.

– Филин ушел на пенсию, – сказал Гелий.

– Какая же у него была пенсия? – поинтересовался тонкий мальчик.

– Восемь мышей в неделю, – ответил Гелий. – Так вот, повелителем стал ежик, и все ходили к нему за советом, но он ничего не знал, и от его советов в лесу началась сплошная неразбериха.

– А почему его не переизбрали? – удивился очкарик.

– Потому что колдовство было очень сильное, – объяснил Гелий. – Ежик хотел сделать, как лучше: он запретил змеям есть птиц и их яйца, тогда змеи стали умирать с голоду, а птиц стало ужасно много. Ежик велел птицам есть кровожадных пауков; но, когда исчезли пауки, развелось огромное количество мух и комаров, а птицы, наевшись пауков, стали болеть от их ядовитой слюны. Короче, все шло наперекосяк.

Когда Ежик увидел, что он натворил, он заплакал и позвал фею. «Верни все, что было!» – просил он. «Не могу, – ответила фея. – Разрушить всегда легче, чем создать. Для того, чтобы все стало по-прежнему, понадобятся еще долгие годы. Филин снова станет править и будет исправлять все твои ошибки».

«А что станет со мной?» – спросил ежик. «Решать зверям», – ответила фея.

– Его в тюрьму посадили, – предположил кто-то.

– Или из леса изгнали, – добавил другой.

– Его простили, – шепнула Юля. – Он же глупый был и не виноватый.

– Ты что! – возразила другая девочка. – После всего, что он сделал!

– Ну и пусть, – еще тише проговорила Юля. – Он хороший был.

– Условный срок дали, – определил тонкий мальчик.

И тогда все наперебой закричали:

– Что с ним сделали? Что?

– Его простили, – ответил Гелий, – но ему было очень стыдно, и он сам ушел из леса.

– И его больше никто не видел? – жалобно спросила одна девочка в наступившей тишине. Вместо ответа Гелий взял свой чемодан и достал оттуда что-то маленькое и шевелящееся.

– Вот он! – радостно завопил очкарик, и все принялись ежика брать и осторожно гладить по не таким уж и колючим иголкам. А Гелий начал объяснять, как этого ежа кормить, и особенно – как его любить, чтоб при этом не замучить.

Почему-то среди ребят снова не было Юли. Она стояла возле загородки и размазывала по щекам слезы.

– Чего же ты плачешь? – спросила я.

– А я плохо живу, – ответила она. – Я хочу, чтоб у меня свой собственный ежик был! Тебе этого не понять, потому что ты не бездомная! – и ушла.

Гелий нахмурился и пошел о чем-то поговорить с воспитательницей.

Когда мы возвращались, я вспоминала сказку и ребят, и мне вдруг стало смешно.

– Гелий, а что бы ты попросил на месте ежика?

– Я? Я бы ее, пожалуй, хорошенечко отчитал.

– Кого? – удивилась я.

– Фею. За недальновидность.

Глава 5. Сам себе послушник

Я встала пораньше, боясь, чтоб Гелий опять не сбежал. Но его уже не было. А чемодан стоял.

Чего он везде таскается со своим чемоданом? Что там еще есть, кроме ежиков? Мне было страсть как любопытно, неужели все необходимое для жизни может влезать в такой маленький чемодан? В общем, так вышло, что я его вертела, вертела, а потом он вдруг открылся.

В чемодане лежали ручка, бумага, расческа, зубная щетка, какая-то одежда и несколько толстых исписанных тетрадей. Я подумала, что это, может быть, выдержки из любимых книг. И заглянула внутрь.

«Сам себе послушник… Нужно заставить тело подчиняться мне. Оно гениально сработано, и все только и занимаются тем, что разрушают этот прекрасный инструмент. Но моя программа получить/отдать должна быть выполнена. Увы, пока что мне удается лишь получать».

Оказывается, это был дневник. Я положила тетрадку на место и закрыла чемодан.

Я же не знала, что это дневник!

И какой странный, совсем неясно, о чем речь! Заставить тело подчиняться… страсти какие. Чье тело, интересно знать? Тело – инструмент, наверное, это какой-нибудь прибор физический… Гениально сработанное тело – кто его сработал? И что за программу Гелий выполняет? Получает энергию из Космоса. Нигде не живет. Все успевает. Крайне подозрительно.

Из-за всего этого я опоздала в школу.

– Махнем завтра на карьеры? – подскочили ко мне на переменке Галка с Женькой.

– Давайте, – ответила я. – А Гелия с собой захватить можно?

– Захватить-то можно, – сказал Женька, – но как ты его понесешь? Или ты захват особый знаешь?

Женька вечно дурачился.

На этот раз у Гелия не было работы на дому. Он сразу сказал, как только я появилась во дворе:

– Пошли в детдом. Я договорился с воспитательницей, чтоб она разрешила сегодня взять с собой Юльку.

– Куда взять? – не поняла я.

– Куда, куда! Ты не заметила, что она везде выставляет напоказ свою «бездомность»? Я ее хочу отучить ныть.

В этот момент, воодушевленный какой-то своей идеей, он стал смешным, как совсем маленький мальчишка. Это потому, подумала я, что дети часто бывают такими, а взрослые обычно вялые, холодно-расчетливые или, на крайний случай, деятельные, но тоже скорей не оживленные, а просто задерганные.

Короче, мы отправились за Юлей. Мы шли, а мне понемногу стало стыдно, а потом очень стыдно, а потом я остановилась.

– Ты чего? – спросил Гелий.

– Я залезла в твой чемодан, – угрюмо сказала я.

– Так, – кивнул он. – И?

– И в твой дневник. В свое оправдание мне сказать нечего.

– Ну, а мне тем более, – сказал Гелий. – И?

– Прости.

– Что еще остается, – ответил он. – Ты мне не веришь, что ли?

– Да нет, ты не думай, я всего три строчки только… мне очень хотелось узнать, что у тебя в чемодане.

– Спросила бы, я бы тебе дал все что хочешь, – грустно сказал он. – Идем, надо успеть.

Некоторое время мы шли молча.

– Гелий…

– Ну?

– Что такое программа получить-отдать?

– Это в смысле сначала учишься чему-то, потом это дальше в мир отдаешь, – нехотя ответил он. – Ведь не ради себя одного совершенствуешься, а для всех.

– А почему ты назвал тело инструментом? Это про что? И как его все разрушают?

– Инструментом… Вот я уже рассказывал тебе, что верю в жизнь после смерти. Дух воплощается на Земле или где-нибудь еще много раз. Сейчас мой дух использует мое тело, чтобы общаться здесь и совершенствоваться. А разрушают наше тело неправильное питание, например, или неправильный образ жизни.

– Ты подразумеваешь всяких алкокуриков? – уточнила я.

– Алкоголь, наркотики – о них вообще речь не идет, – возразил Гелий. – Это азбучная истина. Я говорю, например, о пирожках с мясом. Уже тысячи исследований доказали, что мясо организму ни к чему, а мы его все едим. А режим дня? Сколько людей, особенно молодежь, ложатся спать уже после полуночи, а утром еле встают. Почему не посмотреть на солнце, которое всем живым существам отсчитывает биологические часы? Нет, надо идти наперекор природе, ломать, коверкать и перегружать свой собственный организм!

– Тише, тише! Слушай, так что ж ты вчера ел у нас макароны по-флотски, если мясо вредно?

– Потому что мне не приходится выбирать, – ответил он. – Но когда-нибудь я, наверное, перестану бродяжничать, и тогда заживу, как говорится, по-человечески…

– Когда? – сразу же полюбопытствовала я.

Гелий пожал плечами.

В детдоме он показал ребятам фокусы, попускал пузыри, а потом спросил у Юли, хочет ли она покататься на аттракционах. Та изъявила бурное согласие, и мы отправились в детский парк.

Гелий покупал билеты на все подряд аттракционы, и в ответ на мое напоминание о том, что средства у него далеко не лишние, он только сказал:

– Деньги мои, куда хочу, туда трачу.

Юля каталась вверх, вниз, влево, вправо и по спирали, пока ей не наскучило. За это время я, сопровождая ее, уже еле держалась на ногах.

– Пойдем отсюда, – попросила Юля. – Мне тут надоело.

– Мне нужно зайти в кое-какое место по пути обратно, – сказал Гелий. – Вы не составите мне компанию?

Разумеется, мы согласились. Гелий привел нас в интернат для детей-инвалидов. Он собирался написать в газету статью об этом заведении. О безногом мальчике, который писал музыку, о девочке с параличом, которая рисовала картины единственной функционирующей рукой, о другой девочке, горбатой и глухонемой, которая шила мягкие и добрые игрушки… Всем им было не больше десяти.

– Это несчастная девочка, – представил им Гелий Юлю, – у нее нет родителей.

Ребята подходили к ней или подкатывались на тележках и утешали. Когда к ней приблизилась, неумело протягивая вперед изогнутую ручку, хромая девочка лет четырех, она вдруг повернулась и выбежала на улицу.

Мы нашли Юлю в палисаднике.

– Что же ты убежала? – спросил Гелий.

– Меня напугала хромая, – ответила она.

– А-а, это та девочка, которая лепит из глины? У нее такие добрые глаза… Постой, где это ты поцарапалась?

– Я… пыталась ходить на одной ноге, – не сразу сказала Юля. – И наткнулась на куст. Это очень неудобно – так ходить, – она немного помолчала и добавила:

– Почему они меня жалеют? Им живется хуже, чем мне. У них нет рук, нет ног…

– Ну и что же, что нет, – возразил он. – Они умеют радоваться тому, что у них есть. А ты не умеешь.

Она сердито глядела на Гелия и молчала.

– Идем, – я погладила ее по голове. А она прижалась ко мне и сказала:

– Ну можно… ну можно ты хотя бы понарошку будешь мне мама? Ну хотя бы вечером по воскресеньям? Можно?

Гелий за ее спиной предостерегающе замотал головой и замахал руками. Но я сказала:

– Можно. По воскресеньям утром обязательно, а в другие дни как получится. Только ты накрепко помни, что понарошку, потому что мне лет мало и мне тебя ни по какому закону не отдадут.

– Я понимаю, мама, – шепнула она. И больше уже не отцеплялась от моей ладони.

Пока я объяснялась в детдоме с воспитательницей, Гелий ждал за оградой. Я вышла, и он сказал, еле сдерживаясь:

– Мамаша, вы бы хоть предупреждали! Ты вообще представляешь, что тут произойдет, если ты в какое-нибудь воскресенье не явишься? Это вообще… я не знаю что такое! Ты бы хоть… ты бы хоть со мной сначала посоветовалась!

Какое любопытное заявление!..

– А почему я должна с тобой советоваться? – улыбнулась я.

– Нипочему! Маленькая ты еще для мамы! Тебя саму еще воспитывать и воспитывать.

– Может быть. Но когда я буду большая, мне будет некогда, – ответила я.