Текст книги "Мой дом - Земля, или Человек с чемоданом"

Автор книги: Катерина Грачёва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Катерина Грачёва
МОЙ ДОМ – ЗЕМЛЯ,
или ЧЕЛОВЕК С ЧЕМОДАНОМ
_{Повесть}

Пролог

Моросил дождь. Небольшие волны, набегая друг на друга, мягко разбивались о камни и откатывались назад. На большом грузном валуне сидела девочка в нарядном платье и изредка всхлипывала. Позади нее стоял парень лет четырнадцати с небольшим чемоданом в руке.

– С днем рождения, – наконец сказал он.

Девочка обернулась и недоверчиво поглядела на него:

– А откуда ты знаешь?

– Ты же только и делаешь, что бубнишь: «День рожденья, какой же это день рожденья…» – засмеялся парень.

– А чего они не пришли! – пожаловалась она. – Совсем никто! – и снова всхлипнула.

– Печально. Но вот зато я пришел, Оля, – сказал он, глядя на слово, вышитое на ее кармашке.

– А тебя как зовут? – спросила девочка.

– Меня? Гелий.

– Как необычно! Постой, я это слово уже где-то слышала… А ты не иностранец?

– Может, и так, – согласился парень, ставя чемодан на песок. – Понимаешь, мои родители – химики. А гелий – это такой химический элемент…

– Хорошо, что они не повара, – подытожила Оля. – Назвали бы тебя сковородкой… А Гелий – это красиво.

Он хмыкнул.

– Сковородкой-то уж не назвали бы. Все равно… главное не то, как тебя зовут, и даже не то, что о тебе думают, хотя это тоже существенно, главное – кто ты есть. И что ты сам о себе думаешь, – проговорил Гелий.

– Ну, это всем ясно, – девочка важно махнула рукой.

– Что же ты тогда плачешь? – спросил он. – Тратишь свою бесценную влагу на какие-то пустяки?

– Почему бесценную? – удивилась Оля. – Воды везде много.

– И это означает, что ее не нужно беречь? – Гелий нарочито сердито покачал головой. – Иди-ка ты домой, пока не промокла насквозь.

– Я живу прямо напротив школы, вон там. А ты? – спросила она, спрыгивая с валуна.

– Я нигде не живу, – Гелий пожал плечами. – Я сегодня уезжаю из этого города.

– И мы больше никогда не встретимся? – спросила девочка. – Я хочу, чтобы встретились!

– Тогда встретимся, – сказал он, подхватил свой чемодан, помахал рукой и зашагал по песку.

– А когда? – крикнула Оля. Гелий не ответил. Хлынул ливень.

Глава 1. День рождения

У меня целая куча родственников. Иногда это незаметно. Но так уж получилось, что люди раз в году справляют день рожденья, и я тоже. Я бы его совсем и не справляла, но все равно все родственники слетаются ко мне, как мухи на варенье. Некоторых я совсем не помню. Они меня тоже, потому что всегда говорят: «Ах, как ты выросла – тебя не узнать». У некоторых есть дети. Дети часто скучные и унылые, но они не виноваты: их сюда приводят родители.

На празднике родственники пьют и галдят между собой о политике и всяких своих проблемах. Тогда я ухожу из гостиной. Это невежливо. Но этого все равно никто не замечает. Ночью я мою посуду, а потом ложусь спать. И вот тогда настроение у меня просто счастливое. Не в пример тому, что незадолго до праздника, когда нужно закупать продукты и делать прочие приготовления. К тому же, вся эта суматоха происходит в сентябре, когда все время уходит на то, чтобы втянуться в обычные школьные ритмы.

Ох уж эта школа! Живу прямо напротив нее, всегда выхожу в последний момент – и понятное дело, опаздываю.

В последний день своего четырнадцатилетия я умудрилась выйти в школу вовремя, поэтому перед уроком ко мне успела подбежать Райка. Она затараторила:

– Приходит сюда один тип: высокий такой, лет двадцати, и спрашивает: «Это десятый? Где я могу найти Олю?» Кто это такой? Говори, а то не отдам его послание…

– Не знаю, – удивилась я. – Это, наверное, не мне.

– Ну конечно! – протянула Райка. – У нас одна Ольга в параллели. Я подскажу: он назвался Гелием…

– Нет, я знаю только Бериллия… – попыталась пошутить я.

– В руке у него был здоровый чемодан, – описывала подруга. – Темноволосый. В сером плаще…

– Не знаю я! – рассердилась я. – Что за послание?

– Ну тебя, Ольга, все у тебя секреты какие-то, – фыркнула Райка и убежала, сунув мне в руку записку странного содержания: «Оля. Приходи. Гелий».

Что-то в этом было знакомое. Гелий… Но вспомнить я не могла.

Вечером пришли родственники. Сначала они все меня не узнавали, а потом интересовались, родилась я уже или нет?

– Как мне кажется, да, – с милой улыбкой отвечала я. – И уже давно, если мне не изменяет память.

А мама говорила:

– Нет, она родится только завтра.

И родственники кивали ей головами. Даже странно: весь вечер какой-то неродившийся ребенок их всех обслуживал. Где логика?

Все выпили и принялись разговаривать – каждый о своем. Совершенно неожиданно (я даже поперхнулась) мама вспомнила обо мне и начала рассказывать мои предыдущие дни рождения. Вот тут-то я и вспомнила про Гелия!

Так или иначе, он был большой оригинал. «Приходи», – вот все, что он написал, уповая на то, что я, во-первых, не забыла его, во-вторых, догадаюсь прийти именно в день рожденья и именно на берег. Ну что же, он во мне не ошибся!

Кем он мог быть, я не знала. В газетах часто писали о нехороших личностях, ворующих себе рабов или что-то в этом роде. Но в силу своей неблагоразумности я даже маме ничего не сказала и на свой страх и риск решила отправиться на берег одна.

Следующим днем была суббота.

С утра хлестал проливной дождь – как будто все силы природы объединились против моих намерений. Но от этого моя решимость только окрепла. Еще одним отягчающим обстоятельством был приход гостей, впрочем, я возлагала все надежды на то, что встречу этого Гелия раньше, чем начнется празднество.

Гостей на этот раз было всего пятеро: Райка, Галка, Павлик и Женька, мои друзья, и Вадик, родители которого устраивали свою жизнь в загранке (а сам он до поры до времени жил тут с бабушкой). Папа называл его «настоящим джентльменом» и пророчил мне его в женихи; что по мне, так я этого Вадика терпеть не могла. Ещё бы, при родителях он изображал из себя примерного мальчика, а без них вечно вел себя панибратски и вечно хотел показать, как он умен, в то время как в голове у него, скорее всего, только одна извилина, да и та сомнительного свойства.

– Ты куда? – спросила мама, когда я в коридоре натягивала куртку. – Только из школы, и опять! Через час уже гости придут.

– Все готово, а я скоро вернусь, – ответила я.

– Куда, зачем? – не унималась мама. Я сказала, что иду к Тоне Булкиной забрать электронную игру «Тайны океана». Мама меня отпустила, бросив вслед:

– Возвращайся скорее. Не бери с Вадика привычку опаздывать…

Я уже бежала по лестнице, моля всех богов, только бы Вадик куда-нибудь запропастился. Из-за мамы еще и к Булкиной в соседний дом пришлось заглянуть.

На берегу я уселась на свой любимый валун и принялась кидать камешки в воду. Наверное, это было ужасно глупо: как ни в чем не бывало сидеть и мокнуть под дождем.

Камешки исчезали под водой, оставляя на поверхности расходящиеся круги. «Как будто солнечные лучи», – размышляла я. Со временем ассоциации от солнышка перешли к мишени тира. Когда я, уже изрядно продрогшая, уныло думала: «Вот так распространяется радиация», сзади вдруг послышался голос:

– С днем рождения… Оля.

– Это ты Гелий? – спросила я, обернувшись.

– Я, – кивнул парень.

И мы пошли в беседку, хотя, наверное, делать это было уже бесполезно: не знаю, как он, а я вымокла насквозь. С другой стороны, изнутри дождь казался простыми тюлевыми занавесками, а это уж куда приятней, чем галлоны невесть откуда падающей на тебя холодной воды…

– Почему ты таскаешь за собой этот чемодан? – поинтересовалась я.

– Я только вчера приехал в город, – пояснил он.

– Ну хорошо. Зачем ты меня позвал?

– Потому что в этом городе у меня больше никого нет, – просто ответил Гелий. – Откровенно говоря, я надеюсь напроситься к тебе переночевать на пару дней. У вас на вокзале витражи повыбиты и совсем неинтересно дует, – он посмотрел мило и невинно, как пес.

– Сочувствую, но боюсь, что надеешься ты зря.

– Значит, судьба такая. Тогда просто – с днем рождения. Знаешь, забавно, я заметил, что надо мной в этот день все время дождь идет. А прошлой осенью не было, так я, поверишь ли, забеспокоился, думаю: непорядок! Пора тебя поздравить, человек дождя! Тем более что почти обещал. А кстати, у вас в школе есть какой-нибудь добрый сторож, к которому можно было бы напроситься?

– Понятия не имею. Где же ты живешь? У тебя вообще есть дом? – полюбопытствовала я. Он пожал плечами.

– Мой дом – Земля.

– Я тебя тут целый час ждала, а теперь мне уже пора, – пробормотала я, поскольку ничего больше не приходило в голову.

– Час под таким ливнем? Сочувствую! – сказал он и засмеялся. – Да уж, мне стоило прийти пораньше. Но тут одна работа наконец-то нашлась, а деньги два дня назад вышли, так что не мог пройти мимо. Ну ладно, прости уж ради праздника… Всего тебе доброго, человек дождя!

Я не подумала, что скажет мама.

Мама сказала:

– Это и есть «Тайны океана»?

С нас ручьями лилась вода.

– Это мой гость, его зовут Гелий, – невозмутимо ответила я.

– Он что, будет у нас жить? – с иронией проговорила мама, указывая на чемодан.

– Я живу на вокзале, – сказал Гелий.

Мама очень-очень странно на нас посмотрела.

– Он имеет в виду, что только что приехал, – поспешила я объяснить.

– Ну что же, проходите, – вздохнула мама.

Я взглянула на вешалку: четыре куртки. Куртки Вадика не было!

Вадик заскребся у двери через семь минут.

– Добрый день, Тамара Ильинична, – сказал он с лёгким поклоном и галантно вручил ей букет, только что ручку не поцеловал. – Добрый день, Оля, – и сунул мне второй. – Какая, однако, гадкая сегодня погода! Слякоть, грязь…

– Тогда, наверное, тебе бы следовало сказать: «Гадкий день», – негромко заметил стоявший в дверях комнаты Гелий. Вадик смотрел, смотрел на него, потом, видимо, напряг свою извилину и наконец выдал:

– Погода гадкая, а день добрый. Потому что день рождения… Если бы я распоряжался погодой, дождей бы вообще не было, – добавил он и с вызовом поглядел на Гелия. Тот слегка улыбнулся и шепнул мне:

– Как хорошо, что он не распоряжается погодой.

Потом мы сели за стол.

Когда Вадик хотел в пятый раз перегнуться через стол за бутербродом, в комнату вошла мама, и он попросил:

– Не соблаговолите ли вы передать мне вон тот бутерброд?

– Соблаговолим, отчего бы и нет, – согласился Гелий. – Вам какой: вон тот или вот этот? Пожалуйста. Нужно ли еще что-нибудь соблаговолить?

Вадик хотел обвинить его в невоспитанности, но девчонки рассмеялись, и он не решился.

Мы съели горячее, и я отправилась относить посуду на кухню. Гибкий Женька сдвинул стол в сторону и взялся за магнитофон. Он вообще занимался в танцевальной студии и понемногу учил нас к этим самым танцам, а мы не возражали, особенно Райка. Даже точнее сказать, он учил Райку, а мы по мере сил оказывали им двоим моральную поддержку.

А вот о медленных танцах мы на моих днях рожденья не вспоминали, поскольку тут был Вадик, историю которого мои друзья прекрасно знали. Но на этот раз, стоило нам вставить штепсель в розетку, домой заявился папа и бесцеремонно поставил какую-то свою кассету, пояснив, что запись эта чрезвычайно хорошая. Дело было ещё и в том, что, сравнивая меня с моими одноклассницами и особенно с Тоней Булкиной, у которой не было отбою от поклонников, папа считал, что в нынешние времена надо идти в ногу со временем, чтобы не засидеться в старых девах и не помереть от одиночества. А поскольку, как он считал, это он воспитал меня в «слишком целомудренном духе старых времён», ему теперь эту беду и поправлять. Он уже осторожно осведомлялся у меня, почему мы с друзьями «только скачем», а мне пришло в голову ответить, что какая есть музыка, под такую и скачем. Вот он и принес нам что-то медленное. Вот так подарочек на мою голову!

Райка с Женькой были вне конкуренции, а за Павлика первей меня спряталась Галка, не дожидаясь приглашений. Вадик тихонько вытер пальцы о скатерть и начал было привставать, но Гелий быстро-быстро поглядел на меня, на него, на других, а потом выскочил вперед него и сказал:

– Можно?

Танцевать он, конечно, не умел и дважды наступил мне на ногу, но зато строил уморительные лица, косясь на Вадика, а потом увлекся наблюдением за Женькой и Райкой, потому что они-то танцевали проникновенно, куда-то улетая и оттуда не возвращаясь. В общем, когда папа заглянул в комнату в возможной надежде увидеть «сына иностранцев» в обнимку со мной, то увидел его совсем в другом месте.

Вадик сидел к папе спиной, не видел его и поэтому преспокойно лопал бутерброды, положив ногу на соседний стул. Скорее всего, такая картина папу слегка разочаровала: Вадик ассоциировался у него с очень вежливым и примерным мальчиком. Тем не менее, папа принял вид дипломата и невозмутимо осведомился, не найдется ли для него партнеров по игре в шахматы? Тогда Вадик, чувствовавший себя, должно быть, не очень уютно, подал голос, что умеет играть, и ушел с папой.

– Что тут делает этот странный гражданин? – спросил Гелий, отпустив меня, когда дверь за ними закрылась.

– Да ты сам-то кто такой? – поинтересовался Женька, плюхнувшись на диван. – Его мы хоть знаем, а тебя вот первый раз видим.

– Я во второй раз вижу, – возразила Райка.

– Знакомый, – сказала я.

– И как давно вы знакомы? – не унимался Женька.

– Пять лет, – заявил Гелий, пока я думала.

– Продолжим анкету. Отвечает Ольга, – распорядился Женька. – Сколько лет твоему знакомому?

– А сколько дашь? – спросила я.

Женька откусил от яблока, прищурился, неодобрительно покачал головой и сказал:

– Сорок один.

Гелий тоже покачал головой, вытащил из кармана паспорт и кинул Женьке:

– На, сам посчитай. Счастливые годов не наблюдают.

Женька погрузился в изучение паспорта, сказал:

– Надо же… Оля, какая фамилия у твоего старого знакомого?

– Менделеев, – наобум сказала я.

Женька фыркнул и бросил паспорт на стол. Страдальчески сказал:

– Гелий Менделеев, ты один меня здесь поймешь! Меня зовут Евгений Онегин! – и опять прищурился:

– Ты хоть слышал, кто такой Евгений Онегин?

– Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь, так воспитаньем, слава Богу, у нас не мудрено блеснуть, – усмехнулся Гелий и забрал паспорт, мельком показав мне первую страничку: Менделеев и есть!

– Почему же мы никогда его раньше не видели? – спросил Павел, перебирая книжки на полке.

– Он только что приехал из другого города, – ответила я.

– К родственникам? – наивно уточнила Галка.

– Ко мне! – сказала я. – Ко мне на день рожденья. Вот пристали к человеку! Гелий, пойдем на кухню чай и бутерброды готовить, все равно танцор из тебя никакой.

И мы пошли на кухню, где хлопотала мама.

– Вай, вай! – воскликнул Гелий, посмотрев, как она режет сыр, углядел на полочке точильный камень и срочно наточил все ножи, а потом бойко взялся за посуду. Бутерброды мне делать не дал, отнял продукты и навертел из них целое произведение искусства. Потом полил цветы, потом заворчал, что грязно, и стал мыть пол. Мама вконец умилилась и пошла звать папу, чтобы тот полюбовался на настоящего мужчину.

– Час от часу не легче, – сказала я. – Мало мне настоящего джентльмена, который погодой не распоряжается, теперь еще и настоящий мужчина будет!

Гелий засмеялся, поднял голову от своей тряпки, сдул волосы с лица. И сказал:

– Не переживай: я никогда не остаюсь у хороших людей больше, чем на два дня.

– Почему?

– Да так… правило такое. Мне ни к чему друзья. С ними хочется быть вместе, а я бродяга.

– Да откуда ж ты такой взялся? Не с пеленок же ты бродишь! Да, ты даже говорил, что твои родители – химики…

– Ну, это я преувеличил, – вздохнул Гелий. – Это мне в детстве так хотелось мечтать. Понятия я не имею, какие химики меня на этом свете нахимичили. Лет после трех меня усыновила одна замечательная женщина, но с ней скоро произошел несчастный случай. Потом классе в пятом – я отличником был – снова усыновили меня какие-то богатенькие, но я от них скоро так затосковал! Как представил, что это на всю жизнь, ужаснулся и сбежал. Меня вернули, но я опять сбежал, повстречал одного цыгана веселого, прибился к табору. Очень не хотел, чтоб опять поймали. Да и школа надоела: медленно, скучно и все не о том, что интересно. Стал с книжными торговцами знакомиться, помогал им там по мелочи, книжки у них за это читал. Потом освоился, стал один бродить. Вот и вся моя история…

– Где же ты брал деньги? Еду, одежду? Воровал?

– Нет, – сердито отрезал он. – Побираться приходилось, пока маленький. А так я себе перед побегом целый месяц кодекс сочинял – о том, чего я никогда не буду делать, и планов кучу, как прожить. Я ж все-таки не от безделья бежал, а чтоб жизнь свою самому строить. Сейчас уже все намного проще: паспорт есть, даже с пропиской в какой-то там деревне, голова да руки на месте, иди да работай кем хочешь.

– Значит, у тебя действительно никого нет… – вздохнула я.

– Сейчас у меня есть ты. Потом будет еще кто-нибудь.

Мне было его жалко до слез. Гелий Менделеев…

– Какой ты несчастный, – сказала я.

– Нет. Я самый счастливый на свете, – он ушел выливать воду из ведра, а вместо него явились ребята и понесли в комнату бутерброды.

Вечером мне пришлось немного повоевать с родителями, но предусмотрительно надраенная Гелием кухня сделала его изгнание нетактичным. И мама сдалась…

Потом, засыпая, я думала: пройдет два дня, и этот странный человек уедет. Как это, наверное, тоскливо – не иметь друзей. Человек, у которого нет дома, друзей, то и дело нет денег, в конце концов… Как он живет? Я бы ни за что так не смогла.

Одинокий скиталец…

Почему он говорит, что счастлив?

Почему?

Глава 2. Счастье

Утром я спросила у Гелия…

Как бы не так! Спросила! Его вообще дома не оказалось. Чемодан, правда, оставил. И записку: «Оля, я ушел на работу. Не знаю, когда вернусь. Гелий».

Он пришел вечером. И сказал:

– Привет, закрой глаза. Я тебе тут один подарок сообразил. Вещь, которой почему-то недостает в этом доме.

Я зажмурилась, а он навесил мне что-то на шею, это оказалось фартуком.

– Мерси, – ответила я. – А теперь ты глаза закрой.

– Зачем? – спросил он, но послушался. Я развернула его к трюмо:

– А теперь открой.

Он посмотрел на себя в зеркало, засмеялся и стал стирать со щеки известку.

– И где же ты работал? – поинтересовалась я.

– Мало ли где. На вокзале таскал чемоданы. Потом настрочил об этом статью и унес в газету. Знаешь, в газетах обычно любят всякие такие бродячие материалы, я иногда прямо в поезде пишу, и как правило, берут с удовольствием, только вот гонораров иногда долго ждать. Взял еще интервью у какого-то бомжа, тоже туда отдал. Починил один телевизор и побелил один потолок, здесь повезло, заплатили сразу. А после этого прочел в библиотеке кое-что. Это тоже работа – впрок… Оля, а меня накормят в этом гостеприимном доме? А то, поверишь ли, что-то я такой голодный… – он опять сделал собачьи глаза.

– Если еще раз заговоришь в таком тоне и будешь так смотреть – больше не накормят, – ответила я.

– В каком тоне? – он мгновенно повернулся к зеркалу. Посмотрел-посмотрел и покраснел.

– Оля… а я часто так гляжу?

– На меня второй раз.

– Где я эту заразу подцепил, – рассердился он. – У! Оля, будь другом – если еще хоть раз так сделаю, стукни меня, что ли.

– Вчера ты сказал, что друзья тебе ни к чему, – заметила я.

Он еще больше нахмурился. Ничего не сказал и пошел умываться.

Ел он, как и вчера, не спеша и о чем-то думая. Вот сейчас я спрошу у него…

В кухню вошел папа с газетой и начал важно рассказывать о каком-то мирном урегулировании конфликта вперемешку с сюжетом детективного фильма. Скоро реклама по телевизору кончилась, и папа, взяв себе груш, убежал обратно. Тогда я, наконец, произнесла:

– Гелий! Ты говорил вчера, что счастлив.

– Это так, – ответил он.

– Почему? Из-за чего ты счастлив? Что в твоей жизни такого хорошего?

Он помолчал. Медленно спросил:

– Оля, ты хочешь убедить меня в том, что я живу плохо, или действительно хочешь узнать, отчего я счастлив?

Я ответила, что хочу узнать.

– Странно, – удивился он. – Ну что ж, идем со мной. Я объясню тебе, а заодно прогуляемся. Такой нынче вечер – не надышишься.

Мы спустились по старой лестнице и вышли во двор.

– Хороша жизнь или нет, зависит от взгляда на нее, – начал Гелий. – Смотри. Вчера шел дождь, и Вадик сказал: «Гадкая погода». Хотя мог бы и сказать: «Как здорово! Идет дождь».

– А что в дожде хорошего? – спросила я.

– Как что! После дождя на улицах нет пыли, легко дышится и свежо. Дождь, между прочим, поливает пшеницу на полях; если ее будет больше, то и хлеб будет дешевле.

– Хорошо, – согласилась я, – но если человек живет в своем доме, имеет друзей, у него гораздо больше поводов радоваться!

– Предположим, – продолжал Гелий, – что ты сидишь в своем доме. Час сидишь, два сидишь. День сидишь. Какие у тебя эмоции?

– Ты хочешь сказать, скука?..

– Ну, зачем сразу скука. Делом можно каким-то заняться. Ладно. Но вот ты идешь по холодной улице. Час идешь. Два идешь. День идешь. И, наконец, приходишь домой. И тебе очень-очень хорошо, правда? А ведь если бы ты сидела в тепле весь этот день, ты так и не испытала бы этой радости. Вот и получается, что я испытываю радость гораздо чаще, чем ты, потому что мне для счастья нужно мало, а тебе много.

– Да, но ведь весь день, пока ты идешь по холодной улице, тебе плохо! – возразила я.

– Нет. Мне хорошо. Потому что я думаю: впереди меня ждет дом, скоро я буду счастлив. И я радуюсь заранее… Я вообще люблю трудности.

– И создаешь себе несуществующие, – усмехнулась я. – Почему бы тебе не осесть в одном городе и не гулять весь день по своим улицам?

– Вот это как раз ненастоящие трудности. И бесцельные, – ответил Гелий. – А я езжу везде с целью. Во-первых, такой уж у меня способ искать себя. Во-вторых, я узнаю много новых людей. В-третьих, знаешь, как просторно думается, когда ты свободен как ветер? И в-четвертых, когда ты один на один перед небом и землей, начинаешь понимать настоящую цену всего. Что вечно, что преходяще.

Мы пришли на берег и уселись на валун. Волны, как мокрые котята, барахтались и переваливались друг через друга. Мягкий ветер играл длинными Гелиевыми волосами. Я сказала:

– Ты, получается, живешь только для себя и для своего счастья. И ты ничего не несешь миру.

– Дядька, которому я чинил телевизор, так не считал, – засмеялся он. – Раз уж мы заговорили о пользе для мира, скажи, пожалуйста, ты ведь не живешь для своего счастья – что ты принесла миру?

Мне нечего было ответить. Я расстроилась. Выходило, я никому ничего хорошего не делаю, даже себе.

– Гелий, скажи, пусть тебе так хорошо, но почему ты считаешь себя самым счастливым на свете?

– Самым, не самым, какие пустяки, – он улыбнулся и замолчал, глядя вдаль – туда, где кончалось озеро. Я тоже уставилась на горизонт, но улыбаться почему-то не хотелось. Было ужасно обидно, что я прожила целых пятнадцать лет и не умела радоваться жизни, как этот бродяга. Гелий, кажется, почувствовал, что я расстроена, потому что чуть приобнял меня за плечи и шепнул:

– Оля, большое спасибо, что ты мне поверила. Это так здорово, – вдруг он расхохотался и добавил:

– Вадик на моем месте сказал бы: «Ты лишила меня возможности хвастать тем, что мне никто не верит!»

– Разве этим можно хвастать? – удивилась я.

– А как же. В этом есть особый шарм. Ты наверняка видела, как разные старички в очереди кричат, что они инвалиды – это дает им привилегии. Многие женщины, особенно в пожилом возрасте, любят жаловаться на свои болезни. Вроде бы глупо: кто станет кричать всем о своей неполноценности? Ан нет. Многим нравится быть слабенькими и бедненькими. Прояви они свою волю, они могли бы вылечиться, зачастую даже очень скоро. Но они предпочитают стонать, вместо того чтобы изменить свой образ жизни.

– Это кощунство! – возмутилась я. – Разве можно усмехаться над больными людьми?

– Вот видишь! По-твоему, они особые, раз больные. Я не о всех говорю. Но если приглядишься, сама увидишь: есть достаточно людей, которым нравится быть несчастными. Вот пять лет назад, когда ты ревела на этом камне, тебе тоже нравилось реветь. Вот как умру, вот как похоронят, то-то вы все пожалеете…

– Да, да, – сердито перебила я. – Знаешь, папа тоже умеет читать лекции и нотации. Они мне надоели.

– Прости, – сказал Гелий. – Пойдем домой?

– Нет, давай посидим здесь. Я люблю слушать волны и смотреть вдаль, за горизонт, когда ничто не останавливает взгляда.

– Я тоже люблю. Только, пожалуй, я люблю это делать один, – ответил он.

– Ну и что же? Я буду молчать, – уверила я его.

Мы сидели и смотрели на озеро. Я думала: вот, рядом со мной самый счастливый человек на свете. И меня это радовало и сердило одновременно. Сердило, что мне нечего возразить. А что радовало, не знаю.

Потом ветер принес красный, будто стесняющийся своего одиночества листок боярышника и кинул его в воду. Листок отважно взмывал вверх вместе с волнами и не менее отважно ухал вниз, все держась на поверхности. Ему, наверное, было страшно и в то же время весело, и, казалось, он был отчего-то счастлив. Наконец одна из волн накрыла его, и он исчез.

Я вздохнула и поглядела на Гелия, а он – на меня. Значит, он тоже все это время следил за листком. Мы рассмеялись.

– Ты не замерз? – спросила я, потому что мне было уже холодно.

– Ничуть, – улыбнулся Гелий, – хочешь, тебе плащ отдам?

Я отказалась, и он развеселился:

– Похоже, что тебе захотелось походить по холодной улице?

Потом мы вернулись домой, и мне было очень хорошо, когда я уселась у теплой плиты и пила ароматный чай. Я даже решила, что теперь всегда буду мерзнуть на улице, чтобы испытывать счастье так же часто, как и Гелий. Но он, услышав, как я пару раз чихнула, высказал совершенно противоположное мнение.

Когда я согрелась и отправилась поглядеть, чем он занимается, он сидел за столом и что-то писал. Оказывается, он взял работу на дом. Я все-таки не понимаю: как можно весь день работать! Как он успевает? И какое же в этом счастье?