Текст книги "Грустная девушка у жуткого озера"

Автор книги: Катерина Дементьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– И где она была?

Гласные покороче, это уже лучше.

– Она сама вам расскажет.

Главврач ухмыльнулась. Отпустила волосы, забросила их за спину. Блеснули линзы на очках, бейдж на халате, камни на кольцах – она часто выглядела как опасная и не вполне адекватная злодейка из аниме – она почти всегда вела себя соответствующе.

– Пускай рассказывает.

3. клиника

Всем, кто осмеливался рассказывать об этом, снился такой кошмар: тебя забирали в клинику, и ты ничего не могла с этим сделать. Кошмар происходил наяву, в тысячу раз худший, чем мне когда-либо снилось, и я ничего не могла сделать.

Огромные санитары закрыли ладонями рот, сунули в него кляп, привязали меня к креслу в каком-то кабинете. Рядом со мной уселась жуткая блондинка с безумной улыбкой. Она представилась, сказала, что она – главврач, и стала задавать вопросы.

Я не могла ответить из-за кляпа, но если бы и не он, я была слишком измучена этим днем и другими, чтобы отвечать, но если бы и не это, я все равно не смогла бы на них ответить.

как звали первую представительницу моей семьи?

сколько эпизодов сериалов сняли за прошедшие сутки во всем мире?

какая погода будет на рождество?

выдохнет ли моя семья с облегчением, если меня оставят в клинике?

буду ли я хорошей девочкой?

как долго Ксения восстанавливалась после того, как ее впервые изнасиловали по моей команде?

есть ли смысл во всем этом?

Она вколола в меня три шприца чего-то: в шею, в руку, в ногу. От мест уколов начала расползаться горячая боль, и главврач смотрела на то, как я всхлипываю, пытаюсь поменять положение, с удовольствием. Она ударила меня по щеке.

Это продолжалось, пока за окном не начало светлеть. Она вкалывала в меня боль, била, удовлетворенно улыбалась. За мной пришли санитары. Главврач поблагодарила меня за интересный вечер, вколола последний шприц – в левую щеку, и кивнула санитарам.

Они отвели меня в комнату, привязали за лодыжку к ножке кровати, заперли. Я плакала и спала весь день. Ночью меня снова отвели к главврачу.

Через неделю я решилась сбежать. Это было невозможно, но я справилась, пусть все и было в тумане, расплывчато, мутно. Я поднималась или спускалась по лестницам, пряталась за поворотами коридоров, пробиралась по трубам Джеффри, вентиляции, канализации, и смогла, смогла!, нашла себя у двери в теплой кухне – я оттолкнула тепло, оно не удержит меня в этом гадком месте, сколь прекрасным бы ни было. Я открыла дверь и вздрогнула – в проеме стоял мужчина.

– Ох, – виновато сказал он, – вам, наверное, не нужно такой неодетой на улицу выходить.

Он взял меня под руку, проводил и отдал санитарам. Когда они уводили меня, я услышала, как он отвечает главврачу:

– Я [Следователь]. Мне нужно поговорить с Ксенией.

4. стол

От заведения для душевнобольных чего-то непременно ожидаешь, верно? Я старался не делать преждевременных выводов, но все-таки воскликнул про себя ага!, когда открыл дверь и увидел явно нездоровую девушку с опухшим лицом и диким взглядом и без – руки. Я проводил ее к санитарам, поговорил с главврачом, и ожидания начали сходить на нет. Главврач была обаятельной, забавной женщиной, санитары, которые увели нездоровую девушку и проводили меня к нужной комнате, казались приятными людьми. Коридоры были светлыми, пахло везде чем-то свежим, все пациенты, которых мы встретили по дороге, выглядели намного лучше, чем первая девушка. Я был готов к подвоху, поэтому рассматривал все внимательно, старался заметить несоответствия, странности, следы чего-нибудь подозрительного. Я был готов к неприятным неожиданностям, потому что от заведения для душевнобольных их непременно ожидаешь, верно?

Я совершенно не был готов к тому, что Ксения окажется ошеломительно красивой.

За неделю в поселке я был наслышан о ней – Ксения была местной легендой. Я слышал, какая она была умная с раннего детства, и как ее отдали в медицинскую школу еще крохой. Возможно, впрочем, ее туда отдал отец, потому что не хотел заботиться о ребенке. Или она на самом деле была с приветом (не самая популярная версия). Некоторых беспокоило, что девушка любила гулять исключительно по кладбищу и воротила нос от ровесников. Потому что: у нее был любовник в большом городе // она была асексуальна // считала себя слишком хорошей для местных // была вся в учебе, потому что собиралась стать самым юным доктором и скоро заменить на посту главврача. Самые разные слухи – местные были неразговорчивы, но любили обсудить Ксению – от связей с инопланетянами до скорой президентской награды за медицинские открытия. Я не вполне понимал, почему девушка настолько популярна – пока не увидел ее. Мне хотелось сесть рядом и рассматривать, разглядывать, но это, конечно, было невозможно. Поэтому я оглядел комнату: обычный кабинет, симпатичный акварельный пейзаж на стене, два книжных шкафа, большой стол.

Ксения поднялась, обошла стол, протянула мне руку. Она смотрела прямо, серьезно и несколько печально (я немедленно решил, что если она окажется убийцей, то это совершенно необязательно будет озвучивать). Я представился, выразил соболезнования, сказал, что мне нужно задать ей несколько вопросов. Самое обычное: что она делала в день убийства. Ксения отвечала подробно, иногда исправлялась – она любила ритуалы, поэтому сложно было отличить одну прогулку от другой, даже если итог был настолько иным. Когда она дошла до стычки с местными, я почувствовал, как загораются щеки, сжимаются кулаки.

– Это ничего, – сказала она спокойно, а потом протянула руку через стол и разжала мне левую ладонь, потом – правую. Я хотел, чтобы она оставила руки, но она их убрала. – в тот раз я убежала.

Я потребовал имена тех, кто напал на нее. Она задумалась, но назвала их, и адреса. Объяснила, что одну я не найду дома – ее недавно отправили в лечебницу.

– Карма, – сказал я.

– Не думаю, – печально ответила Ксения. – И не думаю, что нужно превращать болезни в наказания, даже если человек не очень приятный. Ну, или был не очень приятным.

Я извинился.

Она рассказала остальное, я задал необходимые вопросы. Знал, что это неуместно, но все же не удержался и спросил, не хочет ли она встретиться в какой-нибудь более неформальной обстановке. Ксения таинственно улыбнулась, протянула мне телефон с открытой инстаграм-визиткой. Я сосканировал и на всякий случай еще запомнил ник, снова выразил свои соболезнования, попросил, чтобы она не боялась связываться со мной по любым вопросам, снова пожал ее руку и вышел.

Ах, первые минуты новой влюбленности!

На улице уже смеркалось, мне нужно было возвращаться к себе, но я остановился на лестничном пролете, рассматривал инстаграм Ксении. Загадочные кадры, то ли ветки, то ли кости, куски чего-то или кого-то, абстрактная чушь, которую я готов был возвести в высокое искусство, потому что очень хотел, чтобы все в Ксении мне нравилось.

– Я не понимаю, – сказал кто-то рядом, и я вздрогнул. Один из санитаров тихо подошел и заглянул мне через плечо. – Ну то есть, я понимаю, что она делает, но не понимаю, в чем тут суть.

– И что же она делает?

Он объяснил, что Ксения берет картины, делает коллажи с цветовой палитрой, которая в них используется, а потом создает свои абстрактные кадры с этой же палитрой. Хм. Мне не пришлось притворяться, что мне нравится – мне и правда такое было симпатично. Санитар предложил проводить меня, я согласился. На втором этаже, когда мы проходили мимо, осторожно приоткрылась дверь, и из нее высунула лицо та девушка, Инга.

– Помогите мне, – плаксиво попросила она, – помогите мне сбежать, пожалуйста. Я ничем не болею, они меня здесь специально держат.

Ксения сказала не использовать болезнь как наказание, поэтому я сказал, что во всем разберусь. Инга улыбнулась и тихо закрыла дверь. Когда мы отошли дальше, я спросил у санитара, что с ней, и он рассказал, что это началось как нервный срыв – она была любовницей убитого, ну как, одной из любовниц убитого, и это она обнаружила тело, поэтому семья отправила ее в лечебницу отдохнуть. Все шло как надо, но она сбежала, и в день похорон нашлась – перепуганная, измученная и невменяемая. Я расспросил санитара об убитом, о его любовницах – эту информацию местные тоже не посчитали важной, и поторопился к себе.

Я жил в комнате над пабом, очень символично – вроде и в центре общего сбора, всей информации, но все-таки вне их. На обед были овощи с курицей – хозяйка паба готовила отменно, подавала – прекрасно, ей бы открывать приличный ресторан, а не заниматься пабом, но лезть с советами я не хотел. Время еще было, поэтому я полистал материалы и рапорты, снова рассмотрел фотографии. Я был почти уверен, что убийца – Ксения, и мог бы легко закрыть дело, но уезжать пока было рано, к тому же сегодня появился изумительно красивый повод остаться, и – как показал ее инстаграм – еще и остроумный.

Стемнело. Я собрался на прогулку. Несколько раз проверил, что взял с собой все нужное, собрался было снова уточнить маршрут на картах, но одернул себя – нужно было возвращать былую уверенность, а желание постоянно проверять себя этому не способствовало. Возможно, стоило завести какой-нибудь ритуал для комфорта? Это меня разозлило – необходимость в дополнительных аффирмациях, необходимость делать все сначала. Опять – сначала. Злость была неплохим мотиватором, и я сердито отправился на улицу. В конце выяснилось, что я все рассчитал так удачно, что не просто оказался в комнате, а уже переоделся и наслаждался книгой и горячим чаем, когда ко мне ворвался взволнованный, почти паникующий супруг хозяйки паба, выкрикнул мое имя, а следом – вы не поверите, еще одно убийство!

Я поверил.

Убитый оказался молодым мужчиной – карма все-таки существовала, потому что он был одним из мерзавцев Ксении. Тело нашли во дворе дома, у убитого было неожиданно безмятежное лицо. Неожиданно – потому что в спину ему был вогнаны топор и три кухонных ножа.

– Похоже на убийство на почве ненависти, – уверенно сказал местный сержант. Я не был уверен, что это подходит, поэтому указал на несколько других вариантов.

Тело отправилось в морг, показания свидетелей – все соседи отсутствовали в момент убийства – отправились в отделение, сержант отправился в паб – сплетничать с местными, а я – в свою комнату. Только для вида, конечно. Я вытащил нужную половицу, опустил микрофон, воткнул наушник в ухо и начал слушать. Сплетни были скучными и даже убийство их не слишком оживило. Хотелось бы мне кого-то, кто смеялся бы моим шуткам. Хотелось бы мне Ксению. Я снова порассматривал ее инстаграм, несколько раз попытался сочинить достойное сообщение, но так ничего и не отправил, и через несколько часов, когда все в пабе разошлись по домам, я тоже улегся спать.

Наутро я пролистал новости – контекстная реклама везде была забита промо местного таинственного и обожаемого диджея, который выступал сегодня вечером в соседнем городе. Я не любил спонтанные поступки, но здесь отчего-то решился, забронировал столик в клубе, скоро собрался, позавтракал и поторопился в лечебницу, чтобы уговорить Ксению провести со мной вечер. Погода сегодня была приятнее, чем в последнее время, снег перестал, было солнечно, морозно. Во дворе лечебницы бродили пациенты – все выглядели хорошо, кроме Инги, о которой я, признаться, совершенно позабыл, и сухонькой старушки с огненно-рыжими волосами.

– Мне нужно кое-что уточнить в показаниях, – сказал я санитару.

Он понимающе кивнул, спросил, хочу ли я еще раз осмотреть тело – вау, про тело тоже из головы вылетело, я ответил, что все нужное увидел вчера, и пошел внутрь. Если вчера, чтобы бороться с предубеждениями не нужно было даже стараться, то сегодня это оказалось сложно. Меня встретило пустое здание, в котором грохотала, настолько громко, что моментально вздрогнули внутренние органы, заболели барабанные перепонки – The show must go on. Я зажал уши, пошел в сторону лестницы, поднялся на третий этаж – музыка не стала тише ни на лестнице, ни наверху. Я постучал в нужную дверь – не был уверен, что раздался хоть какой-то звук, а если и раздался, что кто-то сумеет его расслышать.

И тут с щелчком музыка прекратилась. В ушах зазвенело. Я обернулся. Передо мной стоял угловатый мужчина, чем-то похожий на Меркьюри, не считая двууголки с золотой окантовкой на голове. Он ласково улыбнулся мне и сказал:

– Добрый день, сударь. Меня зовут [Наполеон]. Вы к Ксении? Она ушла гулять, но вы бегите и догнать успеете. А я пока продолжу.

5. ля минор

Когда в здании никого не осталось, я вооружился берушами, звуконепроницаемыми наушниками и засел в подвале. В подвале находился морг, и обычно я читал свои стихи пустоте, но сегодня у меня был слушатель – слишком часто они стали появляться, если интересует мое мнение, хотя оно обычно никого не интересует. Со слушателем чтение стихов превращалось в воображаемый рэп-поединок, в котором я сначала проигрывал, потом стал выигрывать, а в конце с треском провалился, потому что все ритмы вылетели из головы, и только спагетти на свитере остались, но не цитировать же это.

Иногда я серьезно слушал пластинку целый день, потому что кто бы там что ни думал, Меркьюри был гением, и эти песни – хоть не со всеми избранными в коллекции я был согласен – песни были гениальными. Мне они никогда не надоедали.

И все же, зачем я их слушал? Чтобы побыть в одиночестве, насладиться собой и музыкой. Потому что это был мой ритуал, который не подвел ни разу за годы. Я не верил в ритуалы, но зачем трогать то, что работает? Чтобы обыскать кабинет главврача – в ее дневнике иногда можно было прочитать самые захватывающие вещи. Я копировал интересные страницы – уверен, она об этом знала – чтобы шантажировать ее в случае чего, но необходимости не возникало, впрочем, я не уверен, что сумел бы. Раньше я время от времени – чаще, когда мы с главврачом устраивали чаепития и замечательно проводили вечера, обсуждая музыку и книги, – я стыдился и сжигал компромат, а потом копировал снова. Это не нравилось Ксении – молодежь теперь повернута на экологичности, всем только и подавай спасенные деревья, восстановленный озоновый слой и что им там еще. Кухарка до сих пор расстраивалась, что теперь мы – безглютеновая институция. Но во всем свои плюсы, конечно, если сохранять нужные страницы в электронном виде, то их не нужно копировать заново. А безглютеновые десерты сильно расширили нашу палитру, с этим не поспоришь. Впрочем, может, веганские? Сложно сказать.

Чем еще я занимался? Бродил по лестницам. Кричал – чтобы получалось хорошо, нужны навыки и постоянная практика, и я не хотел растерять свои. Иногда сидел в интернете – это если ход времени вызывал у меня панику и хотелось потратить часы побыстрее, и чтобы непременно жалеть об этом в конце. Интернет здорово справлялся с этим. Я изображал труп в морге, хирурга у операционного стола, лампу – рядом со стоматологическим креслом. Немного сходил с ума – но это совсем редко, потому что мои квиновские среды нужны были чтобы сосредоточиться перед выступлениями, а не для рыданий и заламываний рук.

Некоторые интересовались, как я так хорошо устроился в институции. Ложь, никто не спрашивал прямо, некоторые интересовались. Все достигали договоренностей с санитарами своими путями. Я – всегда держал несколько билетов на выступления, поэтому можно было не беспокоиться, мне были доступны и пластинка, и покой, и что угодно. Санитары верили – почему-то все в это верили – что я усердно готовился к выступлениям, и я их не разочаровывал, всегда благодарил, а потом не забывал кивнуть со сцены, махнуть рукой специальным жестом, чтобы они знали – это для них, только для них. Огромные санитары всегда были больше остальных поведением похожи на воображаемых фанатствующих девочек-подростков, и это хорошо помогало отучаться от стереотипов и сексизма – ну как и бесконечный нудеж со стороны молодежи.

После обеда, особенно в холодное время года, другие обитатели и обитательницы институции начинали угрожать бунтом или самоубийством, или пытаться совершить то, или другое, или все вместе, поэтому я шел навстречу, делал музыку потише, запирался в малой гостиной и занимался своими делами там. Сегодня из дел была раскраска с резкими городскими пейзажами, которые я пытался смягчить акварелью – выходило худо. Была книжка, название, автора и обложку которой я попросил спрятать, чтобы не судить раньше времени, – это была то ли очень запутанная, то ли очень простая история о девушке, которая хотела сбежать из своего дома, но никак не могла решиться на последний шаг. Я пока не знал, нравится она мне или нет. За художественной книгой наступило время одного из множества моих учебников по теории музыки – я был горд тем, что могу процитировать любой из них, но все равно любил открывать и читать главу-другую. Или страницу-другую. Или пару слов.

Сегодня был день последнего. Я открыл один из не вполне даже томов, тонкую книжицу а4 для учеников начальных классов музыкальной школы, прочитал ля минор, и закрыл. Это была страница, посвященная параллельным тональностям, а на них у меня сегодня не было сил. Фредди пел и требовал, чтобы его не останавливали, у меня случилось настроение без берушей, без наушников заставить себя не слышать его, но слышать ля минор, чувствовать клавиши под пальцами, сначала левая рука, затем – правая. Аккорды, диссонансы, мелодии. Я упражнялся, пока не получилось отвлечься от Фредди полностью – и сразу перестал, незачем было слишком увлекаться.

Уже смеркалось. Я проверил часы – теперь время спешило так странно, что мне приходилось постоянно уточнять. Была пора выключать Фредди и начинать сборы. Собираться я начинал с макияжа, без которого можно было обойтись, потому что на лице у меня всегда была маска, но было что-то эдакое во всех этих разнообразных банках и тюбиках, и я любил с ними возиться. Особенно – потому что можно было не волноваться из-за результата. Даже если получалось нечто невообразимое, это видела только агент, а она была персона привычная. За макияжем следовали одежда, обувь, украшения – все и яркое, и удобное, и главное – в чем не станет жарко в первые же несколько секунд. Готов – и вовремя. Я не любил, когда после сборов оставалось время. Мне часто казалось, что единственным разумным способом его провести было бросаться на стены, но это было неприемлемо.

Я всегда выходил через главный вход. С одной стороны в этом был свой шик, но даже важнее – так было меньше шансов встретиться с остальными, кто будто бы тайком выскальзывал через остальные двери и окна в подвале. Машина была на месте, я забрался на заднее сиденье, кивнул водителю, поздоровался с агентом. Иногда, если мы вдвоем, ну или если хотя бы один я был в настроении, мы болтали о всяком, и рабочих вещах, и личных, но не сегодня. Сегодня я медитировал на фонари на обочине и черный лес, за которым пряталось озеро с монстром, на машины, которые мчались навстречу, на огни города. Мне нравилось, что он наступал постепенно, не ошеломлял меня внезапностью. В пригороде уже появлялись рекламные билборды, машинные сервисы, торговые центры – и постепенно яркость, шум, запахи нарастали, и вот мы были внутри. Мне нравилось мчаться по мрачным, но вовсе не темным дорогам города – это было единственной вещью, которая примиряла меня с осенью и зимой. В холодные сезоны я всегда соглашался на большее количество выступлений, и ради музыки, и ради денег, но во многом – ради поездок.

Первый трек – всегда самый сложный. Во время первого трека я был целиком в нем, вытравлял из себя остальное, все трагедии, несчастья, институцию, прошлое и будущее. Это был мой способ зацепиться за мгновение, двигаться с ним или перескакивать с одного на другое, как угодно. Дальше становилось проще, я был свободнее, публика оправлялась от первого шока, вспоминала, что за этим и пришла, и к четвертому, пятому мы уже существовали душа в душу, я жил для них, они для меня, и можно было осмотреться.

Два санитара, оба с девушками, у Алексея все та же, у Анатоля – новая, нужно будет расспросить его при случае. Я скользил взглядом по вип-зоне, и едва не запнулся, потому что не ожидал встретить их. Следователь и Ксения, не слушают, мерзавцы, Следователь что-то настойчиво кричит ей, она внимательно слушает. Красивая пара. Рядом с Ксенией кто угодно похорошеет, но эти двое отлично подходили друг другу. И все-таки… Я присмотрелся. Если бы я не знал Ксению с детства, наверное, не разглядел бы, но я сейчас я видел – она была другой. Иначе держалась, улыбалась, я не смог бы расслышать, даже если бы хотел, что она говорила, но был готов поспорить, что и говорит она по-другому. Значит, решилась все-таки выбираться. Она могла бы сделать это одна – легко могла бы, если бы верила в себя, но раз ей хотелось помощи, то Следователь наверняка окажется неплохим вариантом. Я порассматривал других, вернулся к музыке, к своим мгновениям – и увлекся, как редко увлекался, по-настоящему, целиком. Публика сегодня была особенно отзывчивая, или это у меня было такое настроение, или все вместе – выступление проходило шикарно. В какой-то момент я снова бросил взгляд на Ксению – как вовремя! Она перестала слушать Следователя, прислушалась ко мне и вдруг улыбнулась – своей настоящей, хищной улыбкой. Узнала, умница. Она полностью повернулась к сцене, я поймал ее взгляд, слегка поклонился и отсалютовал воображаемой двууголкой. Ксения кивнула в ответ и больше, мне на радость, не отвлекалась от музыки.

После выступления, когда я тайком дышал дымом и чужими разговорами у черного входа, я снова их увидел. Ксения мечтательно, очень нежно (угадал насчет этих изменений!) говорила, что всегда хотела жить в городе, выбраться наконец в большой мир, перестать прятаться, и Следователь торопливо, горячо отвечал, что, если она хочет, ей не нужно даже возвращаться, он все устроит, всем поможет, сделает все. Красивая все-таки пара. Интересно, как долго продержится.

По дороге в институцию мы с агентом обсуждали план выступлений до конца года, новый альбом – материала пока было немного, но в целом я был не против начать работать и, может, даже что-то записывать. Агент была рада. Мы обсудили бизнес, семью агента, мою – может, глупо, но я считал людей в институции семьей, такой вот я человек. Дорога пролетела быстро.

В институции я отправился в кабинет [главврача]. Посидел в кресле несколько минут, пока она заканчивала строчить в дневнике.

– Чем могу помочь?

Я сказал, кажется, Ксения сбежала.

Она ответила, кажется, так. Ловко сверкнула линзами очков, но я все равно разглядел, что за ними поблескивают слезы. Должно быть, аллергия. Или простуда.