Текст книги "Заявление о любви"
Автор книги: Катажина Грохоля
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ
С каждым годом он все медленнее поднимался по лестнице, но лишь сегодня осознал это. Только четвертый этаж, а ему уже нужно отдохнуть. Когда-то он перескакивал через ступеньки. Но на лифте он не поедет, нет. Между прочим, доктор рекомендовал ходить пешком. Это хорошая гимнастика для сердца. Сердце! Интересно, одышка – из-за сердца? Он всегда заботился о своем здоровье. Когда ему исполнилось сорок, он бросил курить. И уговорил бросить Марию.
– Если уж нам все равно стареть вместе, давай будем это делать с пользой для здоровья, – пошутил он однажды вечером и на следующий день просто не купил сигареты. Ему поначалу пришлось нелегко, а Мария рассталась с вредной привычкой без труда. Женщины всегда были сильнее мужчин.
Перед тем как вставить ключ в замок, он позвонил. Он всегда так давал Марии знать, что возвращается, а она ждала его в прихожей или в дверях кухни. Это был их ритуал, выработанный за тридцать два года совместной жизни. Немногие пары могут похвастаться таким стажем. Они могли. И это, без ложной скромности, его заслуга. Он знал, что семейные традиции очень важны, что нужно поддерживать сложившийся порядок вещей. То постоянное, неизменное, что превращает квартиру в дом.
Он знал, что должен думать о том, как сохранить брак. Нужно приложить немало усилий, чтобы остаться вместе.
Дверь открылась с легким скрипом. Он не заметил этого утром, когда уходил. Надо обязательно смазать петли. Он повесил шляпу и окинул взглядом пустую прихожую.
– Мария! – позвал он.
Впервые за тридцать два года он не услышал ответа.
Невероятно. Мария ушла. Ушла, хотя прекрасно знала, когда он возвращается. За все эти годы он опоздал домой только два раза, и то каждый раз предупреждал ее, что задержится. И никогда еще не было такого, чтобы она не вышла ему навстречу. Кроме тех недель, которые провела в больнице. Но с этим он ничего не мог сделать.
Он повесил плащ на вешалку, зашел в ванную комнату и тщательно вымыл руки. Внимательно посмотрел в зеркало над раковиной. Нет, в самом деле, выглядел он неплохо. Лысина, правда, с каждым годом становилась все больше, но многие его приятели – те, что еще живы, конечно, – уже совсем облысели. Ему удалось не обзавестись животиком. И это потому, что он постоянно объяснял Марии, какая диета показана людям их возраста. Он всегда должен был думать обо всем. Но ведь так Мария чувствовала, что он о ней заботится, а он мог дать ей самое ценное, что у него было, – себя.
Зачем и куда ушла Мария? Такого еще не бывало. Они должны будут вечером сесть и поговорить о том, чего ждут друг от друга. Он скажет, что почувствовал, войдя в пустой дом. Всегда все можно начать сначала. Он знал, что разговор о чувствах – самое важное в жизни каждой супружеской пары. Как мало людей придают этому значение! И, без ложной скромности, он был, пожалуй, в числе немногих мужчин, которые не стеснялись об этом говорить. Совсем наоборот, он считал, что именно это и делает его настоящим мужчиной.
Тридцать два года назад он решился изменить свою жизнь. Когда познакомился с Марией. И пообещал себе, что брак с Марией он сохранит.
Он погасил свет и вошел в кухню. Чисто и аккуратно.
И все-таки… Он не мог ошибиться: что-то случилось! Мария оставила вариться картошку. Вода булькала; он потыкал картофелину вилкой – еще твердая. Видимо, Мария ушла недавно. Он должен будет ей об этом сказать. Что за легкомыслие! Но на Марию это совсем не похоже. Видно, произошло что-то серьезное.
Он отодвинул стул и тяжело сел. Что он мог упустить? Мария была в его жизни всем. Он сказал ей об этом и пообещал, что так будет всегда. И ей не в чем его упрекнуть.
Подперев голову руками, он рассматривал клеточки скатерти. Неужели он что-то сделал не так? Он ведь с самого начала знал, что будет счастлив, лишь если сделает счастливой Марию. И у нее было все, что нужно для счастья.
Картошка бурлила в кастрюле, окно в кухне запотело.
Мария. Его единственная любовь. У нее тоже запотели очки, когда он увидел ее в первый раз. Она сняла их, чтобы протереть краешком юбки, и тогда он рассмотрел в ее глазах васильки. Она протянула ему руку и сказала: «Мария. Не Марыся, Майка, Марыля. Мария».
Так и осталось.
Он знал, что встреча с ней изменит его жизнь. Терпеливо добивался этой гордой хрупкой девушки. Он сразу понял: она – или никто. Что же изменилось за эти годы? Когда что-то начало разрушаться? Только сейчас он осознал, что уже давно не видел на лице Марии улыбки, а ведь раньше она так часто смеялась. Ее смех разносился в воздухе, как запах ландышей. Мир казался лучше, и сам он был лучше благодаря ей. Почему ее сейчас нет? Почему ее нет в такой важный для него день?
Сегодня ему сказали, что он раньше выйдет на пенсию. Пенсия… Какое страшное слово. Будто смерть. Или конец. На покой… Зато теперь они смогут больше времени посвящать друг другу. У него будет больше времени для Марии. Может, они даже поедут куда-нибудь? А может, вообще начнут путешествовать? Когда-то они об этом мечтали. Но все не получалось.
Он встал и вытащил из коробка спичку. От маленького оранжевого огонька конфорка загорелась. Он поставил сковородку, отрезал кусочек масла. Мария поджарила бы на растительном, так полезнее, но сегодня он мог позволить себе немного роскоши. Бросил масло на тефлон, оно зашипело. Он приподнял крышку сотейника. Котлеты? Давненько не было котлет. Они не особенно полезны, но он же понимает… справа с петрушкой, слева с чесноком. Нет, он подождет Марию, не станет есть один. Он выключил газ, масло медленно плавилось на теплом тефлоне.
Картошка вот-вот будет готова. Ну что ж, можно сначала выпить кофе. Он поставил кипятить воду, достал голубую чашку мейсенского фарфора. Мелочи важны. Жизнь состоит из мелочей.
Для него жизнь состояла из Марии. Работать для Марии. Возвращаться к Марии. Быть с Марией. Говорить с Марией. Мужчина, которого дома не ждет любящая женщина, – никто, он все равно что мертв. Кому это понимать, как не ему. Он знает этих красивых мужчин с пустыми домами, с женщинами в других домах. Мужчин, не ограниченных в средствах, но при этом бедных и одиноких, потому что им некуда возвращаться. К счастью, к нему это не относится.
Мария всегда брала для котлет полкилограмма фарша. Половину делала с петрушкой, половину с чесноком. Он не терпел однообразия. Как же несчастны эти вечно уставшие работающие женщины с набухшими венами на руках, женщины, которым приходится все выходные готовить обед на целую неделю вперед! Сразу после свадьбы он объяснил Марии, что самое важное – это компромисс. И она уволилась. Он очень этого хотел, и в конце концов она тоже захотела. Если женщина совьет настоящее гнездышко, мужчина никогда никуда не уйдет.
Он наполнил чашку с кофе кипятком и слил из кастрюли воду. Он терпеть не мог растворимый кофе, но не включать же кофеварку для себя одного!
Мария наверняка вот-вот вернется.
Он один в кухне. Как же давно он не сидел тут с Марией! А ведь им всегда было хорошо вместе. Они даже ограничили свой и без того небольшой круг общения. Люди нарушали ритм их жизни, доставляли слишком много хлопот. Например, Роберт с женой. Когда они решили развестись, разумнее всего было не принимать чью-то сторону, не вмешиваться. Честно говоря, с самого начала общение с этой парой влияло на их брак отрицательно. Главное – все взвесить. Дружба дружбой, но нельзя же рисковать собственной семьей. Он помнит долгую беседу с Марией на эту тему. Этот разговор расставил все по местам, их жизнь – это одно, жизнь Роберта и его жены – совсем другое. Он терпеливо объяснял, что их брак важнее, чем люди, которые появляются рядом и исчезают.
Он почти забыл об этой истории с Робертом. А ведь несколько раз, еще до развода, Роберт ссорился с женой в их присутствии. Какая бестактность! Как будто интеллигентные люди не могут все решить интеллигентно. Он ни разу не ссорился с Марией. Все вопросы они обсуждали своевременно. И тогда они оба признали, что контакты с этими людьми нужно свести к минимуму.
Впрочем, они всегда были самодостаточны. Могли разговаривать часами и не наскучить друг другу. Все эти годы он смотрел на нее с неизменной любовью. Пусть углубляются морщинки вокруг губ и глаз – для него она всегда будет той самой девушкой в запотевших очках. Ее васильковые глаза поблекли, но он не переставал любить ее. И она знала об этом. Она не работала, это правда. Но он обеспечил ей жизнь на достойном уровне. Никогда ей не приходилось ждать получки или выпрашивать у него новое платье или туфли. У нее было все, чего бы она ни пожелала. А самое главное – она была разумна в своих желаниях. И конечно, обеспечена на случай, если, не дай Бог, он…
Вообще-то в глубине души он надеялся, что уйдет раньше Марии. Он застраховал свою жизнь, и Марии не придется ни о чем беспокоиться, если она останется одна. Он все предусмотрел. Мужчина должен нести ответственность за любимую женщину.
Мария… Кроткая и добрая Мария… Они приноровились друг к другу почти сразу. Впрочем, Мария всегда легко поддавалась влиянию. Глупая мелодрама могла вызвать у нее море слез. Он объяснял, что людей определенного уровня не должны волновать подобные глупости. В конце концов всегда можно найти более интересные передачи, например по психологии. Он помогал ей понять и оценить мир. Мария стала уравновешеннее благодаря его стараниям. Он вернул ей душевное спокойствие.
Никогда в их доме не было и следа беспорядка. Он объяснил ей, что не желает просыпаться в квартире, где в раковине стоят не вымытые со вчерашнего дня чашки. И никогда женские вещи не были разбросаны по углам. Свои чувства можно выразить иначе, вовсе не обязательно срывать с женщины одежду в тот момент, когда она меньше всего этого ожидает.
Да, чашки… Но ведь достаточно однажды поступиться принципами – больше никогда к ним не вернуться. Сегодня чашка, завтра две, послезавтра посуда после обеда… это так же, как с этими вредными фильмами. Вроде бы и ничего, а какой-то яд все-таки в мозг проникает. Какой-то обман. Жизнь намного интереснее, чем фильмы. Потом и вовсе теряешь контакт с близким человеком, и к черту все понимание. И Мария это поняла. Все меньше их разделяло.
Какой была их жизнь? Ксендз, который их венчал, сказал: «Пусть красота доброй жены…» Это была правда. Мария была доброй. Без всякого сомнения, она – лучшее, что было в его жизни. Хотя сначала – он должен это объективно признать – ей было далеко до умеренности, которой потом так завидовали его друзья. Друзья. Ну что ж. Дом – это крепость, и нужно охранять его от дурного влияния. Одни приятели совсем опустились, другие обзавелись новыми семьями. Его с Марией взгляды на эти вопросы были одинаково традиционны. Постоянство – вот что было для них важнее всего.
Если хочешь сохранить свой дом, нужно оградить его от внешнего мира. Вокруг столько зла. Достаточно открыть журнал или газету. Семья будет крепкой, если ее окружают крепкие семьи. А сколько их, таких же прочных, как его брак? И разве не он уберег его?
Кофе остыл. Он настолько погрузился в свои мысли, что забыл о чашке, а ведь он терпеть не мог холодный кофе. Разве что-то в их отношениях было не так? И когда это началось?
Они пережили тяжелые времена вместе. Когда Мария сказала, что беременна, он старался радоваться, хотя видел, что дети делают с браком. Женщины перестают быть женами, а становятся только матерями. Но Мария была так счастлива.
Когда он увидел ее в кухне на полу, без сознания, всю в крови, около еще влажной белой занавески и перевернувшейся табуретки, то подумал, что сойдет с ума от боли. Но он был с ней все время, в машине «скорой помощи» и в больнице. Везде. Кроме операционной, куда Марию увезли сразу же.
Марии было тяжело вернуться к нормальной жизни. Примириться с мыслью, что у них никогда не будет детей. Она плакала целыми днями. Только после того, как он ей объяснил, что не переживает, а на самом деле даже рад, Мария перестала плакать. А он не променял бы ее на самого чудесного ребенка на свете, даже на мальчика, который носил бы его фамилию. С тех пор он не видел, чтобы Мария плакала. Не странно ли, что он осознал это только сейчас?
Он хорошо помнит, как боялся тогда за Марию. Стоя под дверью операционной, молился за нее, не за ребенка. Этот ребенок. Прошло уже столько лет, а он не может думать о нем иначе. Этот ребенок умер… Он больше не хотел иметь детей. Когда к нему вышел врач и сказал, что нужно дать согласие на операцию, потому что беременность осложнилась опухолью, кистевым заносом, – он все подписал, не сомневаясь ни секунды. Он сделал бы что угодно, лишь бы спасти жизнь Марии. И только в машине «скорой» беспомощно шептал: «Мария, нет, пожалуйста, подожди». Единственный раз он потерял самообладание.
Его любовь была вечной, как трава. Она не основывалась на мимолетной страсти или похоти. Она была потребностью сердца, и он никогда не забывал об этом. Конечно, страсть между ними тоже была. Они ведь занимались любовью, хотя ни он, ни Мария не были из числа тех, кто при этом непристойно дышит или стонет. Но ладони Марии были нежными, как тайна ее лона, от ее прикосновений сердце его таяло и он забывался. Он целовал ее нежно и окутывал собой в любовном ритме, заботясь, чтобы ей всегда было хорошо.
А ведь их жизнь сложилась удачно. Они были хорошей супружеской парой. Лучшей из тех, что он знал. Знакомые расходились и сходились, изменяли и прощали, ссорились и мирились – лишь у них все было неизменно.
Нет, видно, на самом деле что-то было не в порядке. Не случайно Марии сегодня нет. Может, так она хотела что-то дать ему понять? Они, правда, могли бы об этом поговорить. Еще много лет назад он убедил ее, что только беседа… Что их брак уцелеет, если они будут доверять друг другу. Но… Мария действительно в последнее время была другой. Что-то в ней менялось. Может, он недостаточно проявлял свои чувства? А если она боится, что муж уже не любит ее? Они оба постарели, но ведь прекрасные моменты могут ждать их впереди. Теперь у них будет больше времени друг для друга. Они куда-нибудь поедут… Путешествие, которое долго откладывалось, наконец станет возможным. Он что-то упустил… Мария всегда ждала его с горячим обедом, а потом… Ну да, потом она мыла посуду, он же отдыхал после работы, затем… Дома всегда находились дела, впрочем, он часто приносил работу домой. Законы так быстро менялись, нужно было оставаться в курсе. Сейчас бухгалтерия – не то, что раньше… Но важнее всего было поддерживать жизнь на соответствующем уровне. Чтобы у Марии всегда было то, чего она хочет…
Но когда же что-то изменилось? Они вели довольно уединенную жизнь, но ведь они были вместе. И Марию всегда это устраивало. Тогда что же? Вряд ли дело тут в детях, дети бы уже выпорхнули из гнезда, и они точно так же остались бы одинокой стареющей парой… После свадьбы они определили свои приоритеты и не изменяли их в последующие годы… А может… может, он не должен был соглашаться на?.. Да! Никогда не должен был соглашаться, чтобы Мария была, как хотела, Марией. В этом не было ни нежности, ни интимности, а ведь именно это он хотел дать Марии. Это нужно исправить. Теперь все будет по-другому. Сколько же раз он хотел назвать ее Марысей, Марылькой, Марысенькой, но всегда помнил ее тон: «Мария, не Марыся, Майка, Марыля. Мария». Как он мог на это согласиться? Ведь эта ее фраза так серьезно повлияла на их жизнь!
Он вылил холодный кофе и сполоснул чашку. Взял полотенце, тщательно вытер чашку и поставил в шкаф. Даже перестал думать о еде.
Нужно отдохнуть.
Он вошел в спальню.
Под одеялом, повернувшись к нему спиной, лежала Мария. Сердце кольнуло в груди. Он испугался, что потеряет сознание. Мария! Господи, она умерла!
Он бросился к кровати и хрипло зашептал:
– Господи, нет, Господи, нет!
Мария шевельнулась и поднесла руку ко лбу.
– Я уснула? – спросила она, а ее голос разнесся по комнате запахом ландышей. Слава Богу!
Он потом скажет ей, как себя чувствовал, увидев, что она не ждет его. Сейчас его заботили более важные вещи. Сердце успокаивалось. Он начал говорить:
– Я все понял. Мария, это все можно исправить. Мы начнем сначала. Вся жизнь впереди. И я не буду тебя называть Мария, я не согласен, я буду называть тебя так, как всегда хотел, а ты мне этого не позволяла столько лет, столько лет, – шептал он. – Марыся, Марысенька моя. Мы все изменим. Ты будешь самой счастливой женщиной на земле. Я так тебя люблю, Марыся, – повторял он с наслаждением уменьшительную форму ее имени – никогда у него не хватало смелости так назвать Марию.
Он услышал всхлипывания и, успокаивая, положил руку ей на голову. Он был растроган до глубины души. Все можно начать сначала. Пусть плачет, пусть она наконец поплачет при нем.
Мария сбросила его руку.
Долю секунды он видел ее лицо. Но должно было пройти время, пока он понял, что Мария не плакала. Мария смеялась. И прежде чем она успела закрыть лицо руками, в глаза ему бросилась незнакомая улыбка, тронувшая ее губы.
ЗАЯВЛЕНИЕ О ЛЮБВИ
…В Дисциплинарный отдел районного суда я обращаюсь в связи с делом рег. номер 1328/01 по вопросу о нарушении правил дорожного движения.
…числа …месяца 01 г. полиция потребовала у меня документы с целью оштрафовать за неправильную парковку автомобиля марки… На квитанции о штрафе я поставил крестик – такая у меня подпись. Полицейский заявил, что раз так, он передает дело в Коллегию по правонарушениям, и, похоже, слово сдержал. Заявляю, что я не собирался никого оскорблять, а уж тем более представителя местных властей…
Она подняла глаза на мужчину. Тот улыбался.
– Это шутка? – спросила она резко.
Она на работе, и у нее нет времени на глупые шутки.
– Нет, что вы, – вежливо ответил мужчина, но глаза его продолжали улыбаться. – Я прилагаю соответствующие документы, образец подписи из банка и так далее.
Она сжала правую руку в кулак. Она не верила ни единому слову. Но раз человеку хочется вытворять такое… Она злилась на себя, что вообще заговорила с ним, стала расспрашивать. Думать – не ее дело. Ее дело – перепечатывать.
– Пожалуйста, присядьте и подождите.
Она положила руки на клавиатуру, и из-под пальцев поплыли слова, обращенные к районному суду в связи с делом per. номер 1328/01. Она нажала кнопку «Печать» и только после этого вновь взглянула на мужчину.
Небольшого роста. Чуть выше ее. Надень она туфли на каблуках, ему было бы неловко идти с ней по улице. Надо же – у него красивые волосы. Густые. Такие густые, что, если запустить в них пальцы, как показывают в кино, он бы, наверное, даже не почувствовал. Сколько времени ему приходится проводить у парикмахера? Хорошо пострижен, не слишком длинно, не слишком коротко. И руки красивые. Она это сразу заметила, еще когда он протянул ей свои каракули. Прекрасные мужские руки, ухоженные и крепкие.
Запищал принтер.
Она что, совсем спятила – думать о таких вещах? Ей, похоже, нечего делать. Даже не поинтересовалась, сколько нужно экземпляров. Что с ней такое происходит?
– В двух экземплярах, будьте добры.
Она будет добра. Иначе зачем она здесь сидит?
– Двадцать злотых, – сообщила она подчеркнуто вежливым тоном.
Это клиент, а она здесь работает. Надо об этом помнить. Что-то особенное, видно, витает в воздухе, если она забылась.
– Спасибо. – Мужчина поднялся и положил деньги рядом с компьютером.
– Счет?
– Нет, не надо.
Когда она протягивала ему страницы, их ладони на мгновение соприкоснулись. Она замерла, но через несколько секунд он уже был на пороге.
Его «до свидания» осталось без ответа, дверь закрылась. Только тогда она заметила, что сидит, затаив дыхание. Она встала, и ей показалось, что ноги не слушаются. Никогда, никогда в жизни с ней не случалось ничего подобного. Такая реакция на совершенно постороннего мужчину! Может, дело в погоде? Небось давление упало. И жуткая духота. Со вчерашнего дня небо затянуто серыми тучами, будет дождь.
Она открыла окно и вдохнула полной грудью. Ноябрь – и такая теплынь! Она бездумно смотрела на улицу, хотя работы было полно. К завтрашнему дню надо закончить перепечатку диплома – вот он выходит из подъезда, есть в нем что-то, привлекающее внимание, а ведь невысокие мужчины обычно некрасивы – да еще два коротких заявления в жилищный кооператив. Боже, он остановился и поднял голову!
Она будто ошпаренная отскочила от окна. Заметил или нет? Какой позор!
Села за компьютер и принялась ловко выстукивать фразу за фразой. Какое счастье, что в свое время она окончила курсы машинописи! Здесь ее наверняка никто не станет искать. Можно начать все сначала.
Подаю заявление на развод по вине моего мужа Иренея Д., сына Юзефа и Михалины, который, несмотря на то что женат на мне уже много лет, не выполняет своих обязанностей, вследствие чего возник постоянный и длительный разлад супружеских отношений, чему я, высокий суд, имею доказательства, которые готова представить высокому суду, потому что это такой подлец и лентяй, разве что суд ему напомнит, что у нас ведь дети, тогда, может, он одумается, высокий суд…
Она взглянула на экран и еще раз перечитала странное заявление. Сразу видно, что эта женщина не хочет разводиться! И суду вместе с Иренеем Д. обеспечен цирк по полной программе. За каким чертом она интересуется чужой жизнью? Нет! Нет и еще раз нет. Здесь МАШИНОПИСНОЕ БЮРО. Не более того.
Почему женщины не могут смириться с тем, что их больше не любят?
Она давно смирилась. От угасания любви нет лекарств. Можно лишь уйти. Попытаться забыть. Перестать жить иллюзиями. Прекратить себя обманывать. Вставать утром, в одиночестве завтракать. Работать. Не думать о глупостях. Не ждать. Так, как она.
Это ее сбило с толку заявление по поводу неправильной парковки.
Она давно пыталась обрести покой и, в сущности, смирилась со своим одиночеством. Возвращалась домой поздно, по дороге покупала что-нибудь поесть, принимала душ и надевала длинное домашнее платье из тонкого бархата. В нем она была как дама из другой эпохи. Распускала длинные волосы, которые целый день были стянуты в узел, и не могла не признать: в такие моменты она выглядела, словно… словно… женщина. Да, может, и некрасивая, но безусловно интересная. Она садилась в кресло, поджимала ноги и включала Бреговича. Тихая музыка разглаживала ее лицо, и она читала почти до полуночи. Книги были для нее всем. Она путешествовала. Бывала в местах, о которых могла лишь мечтать. Оплакивала чужие несчастья, не стыдясь слез, порой смеялась, заглушая Стинга. А утром просыпалась и вновь стягивала волосы в тугой узел на затылке, надевала скрывавшее фигуру прямое черное или бежевое платье. Так держать!
Утро следующего дня было не похоже на другие. Уже собравшись выйти, она задумчиво остановилась перед зеркалом у самой двери и вдруг одним движением выдернула шпильку. Волосы рассыпались по плечам. Так явно более… привлекательно. Зачем, собственно, она убирает волосы? Им надо отдыхать. Почему бы не сегодня?
В тот день помещение машинописного бюро показалось ей еще более мрачным. А ведь она проводит здесь половину жизни! Никогда не замечала, что стены тут голые и строгие да попросту грустные. А если поставить на окно какие-нибудь цветы… Или, может, не на окно, а у кресла? Там, в углу? Наверняка стало бы уютнее…
К чему забивать себе голову такими вещами? Сегодня у нее и в самом деле много работы. Она включила компьютер, на экране расцвели новые слова:
В связи с вышесказанным убедительно прошу повторно рассмотреть…
Было начало пятого, когда она взглянула на часы в нижнем углу экрана. Как хорошо, что не пришла жена Иренея Д., – заявление еще не готово.
Она откинула голову – болел затылок, да и вообще все как-то… В этот момент скрипнула дверь – и на пороге появился Он.
Одной рукой она подхватила волосы, мгновенно собрав их в тугой пучок, другую опустила в сумку в поисках шпильки. И снова разозлилась на себя: что за дурацкая идея! Она подколола волосы на затылке, а он все стоял и невозмутимо ее рассматривал. Это продолжалось целую вечность.
– Добрый день, – сказал он. – Я, собственно…
– Слушаю. – Она быстро взяла себя в руки, и взгляд ее стал твердым.
– …хотел пригласить вас на чашечку кофе. – Он не улыбался, как вчера, был напряжен.
– Большое спасибо, – ответила она официальным тоном. – Во-первых, я не пью кофе, во-вторых, не имею привычки встречаться с клиентами, а в-третьих, у меня много работы. У вас есть еще какие-нибудь вопросы?
Мужчина слегка нахмурился, а может, ей просто показалось.
– Что ж, прошу прощения, – произнес он, а она вновь положила пальцы на клавиатуру.
Дверь хлопнула. Она, не поднимая головы, разглядывала часы в нижнем углу экрана. Минута, две, три… Теперь он выходит из подъезда, внимание: ни в коем случае не подходить к окну. Как по-дурацки она себя вела, затем эти объяснения: «Во-первых… во-вторых…»
Она злилась. Злилась на себя. Ей не следует… Да еще эти волосы… Надо перестать заниматься самообманом. Просто она надеялась, что увидит его снова. Мужчину, который в присутствии полицейского ставит вместо подписи крестик! Человек, который наверняка подсмеивается над миром и женщинами вроде нее. Мужчину, который – что уж тут скрывать – произвел на нее впечатление.
В связи с изменением моего положения извещаю соответствующие органы…
На следующий день она пришла в бюро раньше обычного. Она плохо спала, на рассвете проснулась от кошмара.
Когда он вошел, она сидела перед экраном компьютера уже третий час. Вежливо, не смущаясь и не улыбаясь беззаботно, как прежде, мужчина сказал:
— У меня две страницы текста. Можно вас попросить перепечатать к завтрашнему дню?
Она старалась не смотреть на него, но это не имело значения. Достаточно было голоса. Глубокого и ласкового, хоть и чужого. Голоса клиента.
– Пожалуйста.
Она взялась за его текст, когда стемнело. Зажгла настольную лампу. Решила, что сегодня может посидеть подольше.
Да ведь здесь нет начала! Что за небрежность!
Она открыла новый файл и начала печатать:
…напоминала лань. Так способны двигаться только животные – исполненные очарования и свободные. Даже представить себе трудно, какое наслаждение – идти рядом с этой стройной женщиной. Ревнуя к взглядам других мужчин, я укрыл бы ее цветными зонтиками со всех сторон. Но она все равно была бы царицей – на улице и везде, где бы ни очутилась. Кажется, земля, по которой она ступает, принадлежит ей – так уверен каждый ее шаг…
Она остановилась. Это, должно быть, ошибка. Он перепутал страницы. Дал ей не тот текст. Это какие-то личные записки, в них нельзя заглядывать посторонним. Но она все же просмотрела сколотые красной скрепкой страницы. Украдкой, по диагонали.
Не знаю, что со мной происходит. Я с трудом понимаю себя и вижу в душе целое море чувств, о существовании которых не подозревал. Ее беспомощный взгляд так трогателен, даже равнодушие и гнев не в состоянии защитить ее. Но когда она коснулась моей руки, я чувствовал…
Она отложила рукопись. Сердце билось так, будто она бежала неведомо куда, а теперь пришла пора остановиться и оглянуться. Она узнает этого мужчину вопреки его воле. Случайно. Словно подглядывает в замочную скважину за парочкой, занимающейся любовью. Уйти нельзя – заметят. Можно лишь закрыть глаза. Она закрыла глаза и подумала, что о ней никто никогда… вот так не… А может, он писатель? Или поэт? Но крестик вместо подписи? Она стряхнула печаль, которой вдруг на нее повеяло. Надо вернуть ему эти листки. Не стоило их читать.
Квартира показалась ей неприятной и холодной. Она полежала с закрытыми глазами в ванне. Сразу после купания забилась в угол дивана. Не могла читать или слушать музыку. Ей хотелось только спать, больше ничего.
В среду Мужчина появился перед самым закрытием.
– Это, наверное, не тот текст, который вы хотели, который… который я… – Она запуталась, а он смотрел ей прямо в глаза, кажется, чуть смущенно.
– И в самом деле. Простите. Вот тот, который нужен. Я приду завтра после обеда, вы успеете?
Успеет. Прежде чем она опомнилась, он исчез.
Я представляю ее себе на каблуках. Она напоминала бы лань… Я наблюдал за тем, как она печатает. Как нежно ее пальцы бегают по клавиатуре, а глаза – словно у испуганного зверька. Только бы никто не заметил.
Да как он смеет! Как смеет делать из нее посмешище, идиотку. До чего дешевая уловка, до чего… наглый тип, нехороший человек. Да ему просто доставляет удовольствие смущать ее! Она поспешно листала страницы. Ну вот, пожалуйста!..
Вчера наши руки впервые соприкоснулись. Мне показалось – я дотронулся до пламени, которое не обжигает, а способно согреть всю твою жизнь. Я поднял глаза. Лицо неприступное и чужое. Как же с ней сблизиться? Она подобна своим волосам – когда их ничто не удерживает, они живут собственной жизнью.
Она краснела и бледнела от злости. Так к ней клеиться! Судить о ней! Видеть ее насквозь…
Что сделать, чтобы страх не появлялся в ее глазах, как в тот день, когда я пригласил ее на чашечку кофе?
Страх! Тоже мне! Она просто не желает играть в подобные игры. Разумеется, она перепечатает этот текст и отдаст ему. Словно это не о ней. Словно это никакая не игра, а просто задачка, которую надо решить. Разозлившись, она положила руки на клавиатуру. Напечатала текст и скрепила скрепкой. Синей. Вот так!
Она долго ворочалась в кровати. Под одеялом жарко, без одеяла ее насквозь пронизывал ночной ноябрьский холод. Буквы на экране складывались в слова, которые не желали исчезать.
…Да ведь это всего лишь шанс, ничего больше. Нельзя упускать то, что может оказаться важным.
Она не питала никаких иллюзий. Не красавица. Не подросток. Она зрелая женщина, а со зрелыми женщинами такого не бывает. То есть в жизни не бывает. Значит, это не правда, а вымысел, какое-то недоразумение. Или игра. Чтобы ее раздавить. Раскрыть. Завладеть ею. Но она не дастся.
Утро она встретила сидя за столом. Над кофе поднимался пар.
Открыла шкаф и из-под стопки серых и бежевых вещей вытащила забытое платье из красного кашемира и черный жакет. Нечего прятаться, делать вид, будто испугана. И вовсе она не испугана, он это увидит.
Она встала перед зеркалом и принялась расчесывать волосы. Длинные, ниже плеч, блестящие после вчерашнего мытья – она не стала стягивать их на ночь, и теперь они, воспользовавшись свободой, закручивались у самого лица маленькими локонами. Она отбросила их назад. Сегодня она будет выглядеть так.
Он вошел и явно удивился. Даже очень. Она удовлетворенно наблюдала за ним. Улыбнулась. Сказала: – За срочный заказ – двойной тариф.
И больше ни слова. Он достал деньги, поблагодарил, на мгновение заколебался, а она продолжала улыбаться:
