Текст книги "Сын Рассвета (ЛП)"

Автор книги: Кассандра Клэр

Соавторы: Сара Риз Бреннан
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Помни единственный ответ на единственный вопрос. Не смей забывать».

Когда он поднял голову, Джонатана Вейланда уже не было рядом. Джему было жаль, что он не поблагодарил ребенка за то, что тот помог ему вспомнить.

* * *

Раньше Изабель не доводилось бывать в Нью-йоркском пассажирском речном терминале.

И место ее не впечатлило. Здание напоминало стеклянно-металлическую змею, а они, вынужденные ждать, словно сидели в ее животе. Корабли напоминали стоящие на воде склады, когда Изабель невольно сравнивала их с кораблями Идриса, похожими на пиратские.

Они проснулись в кромешной тьме, сейчас же едва светало и вдобавок было кошмарно холодно. Алек кутался от дующего со стороны воды ветра в толстовку, а Макс капризничал, недовольный ранним подъемом. Хотя оба ее брата были довольно капризными, так что Изабель не знала, чего и ожидать.

Она заметила отца, спускавшегося по трапу, и мальчика рядом с ним. Рассвет ложился на воду тонкой золотистой полоской. Ветер пускал волны с гребешками по реке, играя с золотистыми локонами мальчика. Его спина была прямой и стройной, словно рапира.

Одет он был в темную облегающую одежду, напоминающую какую-то униформу. И он был весь в крови. Потому что принимал участие в сражении. А мама с папой до сих пор не позволяли им с Алеком сразиться ни с одним крошечным демоном!

Изабель, уверенная в том, что брат разделит ее чувства предательства и несправедливости, обернулась к Алеку, только чтобы обнаружить, как тот пялится широко распахнутыми глазами на незнакомца, словно на него с утра снизошло какоето откровение.

Вау, – выдохнул Алек.

А что насчет того вампира? – возмущенно спросила Изабель.

Какого вампира?

Мать шикнула на них.

У Джонатана Вейланда были золотистые волосы и глаза, однако глаза представляли собой лишь отражающую блестящую поверхность, словно захлопнутые металлические двери какого-нибудь храма. Он даже не улыбнулся, остановившись напротив них.

«Лучше уж верните того Безмолвного Брата», – подумалось Изабель.

Она кинула взгляд на мать, однако та смотрела на мальчика со странным выражением лица.

А тот смотрел в ответ.

Я Джонатан, – сосредоточенно произнес он.

Здравствуй, Джонатан, – проговорила мать Изабель. – Меня зовут Мариза.

Приятно познакомиться.

Протянув руку, она прикоснулась к его волосам. Джонатан, хоть и вздрогнув, остался стоять неподвижно, позволяя Маризе пригладить взъерошенные ветром золотистые локоны.

Думаю, было бы неплохо тебя подстричь, – заметила она.

Это было произнесено настолько в стиле мамы, что Изабель не удержалась от улыбки, закатив глаза. Этот Джонатан на самом деле нуждался в стрижке. Кончики волос касались воротника, неровные, как будто тот, кто стриг их в последний раз, не особенно заботился о качестве выполнимой работы. Он вообще создавал впечатление бездомного животного с грубым мехом, готового зарычать, хотя это по сути было странным сравнением.

Мама подмигнула:

Ты станешь еще красивее.

Такое вообще возможно? – сухо осведомился Джонатан.

Алек рассмеялся. А Джонатан выглядел удивленным, будто бы не замечал его до этого.

Изабель подумала о том, что мальчик, возможно, вообще ни на кого не смотрел, кроме их матери.

Дети, поздоровайтесь с Джонатаном, – заговорил отец Изабель.

Макс смотрел на него с трепетом. И даже уронил на пол своего плюшевого зайца, рванув вперед и обняв Джонатана за ногу. Тот снова вздрогнул – на этот раз скорее инстинктивно – пока до него дошло, что двухлетний ребенок не собирается его атаковать.

Привет, Джонатин, – пробормотал Макс, прижимаясь лицом к ткани чужих брюк.

С осторожностью Джонатан похлопал ребенка по спине.

Но братья Изабель не разделяли братской солидарности по отношению к Джонатану Вейланду. Всё накалилось, когда они вернулись домой и завели неловкий разговор, хотя всем жутко хотелось разойтись по постелям.

Джонатин может спать в моей комнате, потому что мы любим друг друга, – предложил

Макс.

У Джонатана есть собственная комната. Пожелай ему спокойной ночи, – произнесла Мариза. – Вы сможете увидеться после того, как все отдохнут.

Изабель отправилась к себе, но заснуть так и не сумела – слишком уж была взволнована.

Она как раз красила ногти на ногах, когда до ее слуха донесся тихий скрип двери в коридоре.

Она подскочила – на одной ноге ногти сверкали черным лаком, а на вторую был натянут пушистый розовый носок – и метнулась к двери. Она просунула голову в щель, различив, как напротив из своей спальни точно так же выглядывал Алек. Вдвоем они наблюдали за тем, как силуэт Джонатана Вейланда исчезает в коридоре, после чего Изабель зажестикулировала брату, пытаясь понять, пойдет ли он с ней.

Алек недоуменно смотрел на нее. Изабель любила своего брата, но порой приходила в отчаяние, думая об их будущей охоте на демонов. Он совершенно не мог запомнить ее классные военные сигналы.

Пришлось сдаться, и они поспешили за Джонатаном, абсолютно не знавшим схему Института и сейчас двигавшимся на кухню.

Где они его, собственно, и нашли. Задрав рубашку, Джонатан водил влажным полотенцем по боку, вытирая кровь, сочащуюся из рваного пореза.

Во имя Ангела, – пробормотал Алек. – Ты же ранен. Почему ты ничего не сказал?

Изабель ударила его по руке за то, что он нарушил их скрытность.

Джонатан уставился на них с виноватым лицом, словно был пойман за кражей печенья, а не за промыванием раны.

Не говорите вашим родителям, – попросил он.

Алек, отойдя от Изабель, приблизился к нему, изучая порез, а затем подтолкнул Джонатана к табуретке, заставляя сесть. Изабель не удивлялась. Алек всегда начинал суетиться, когда она либо Макс падали.

Неглубокий, – спустя мгновение произнес Алек, – но родителям лучше бы об этом узнать. Мама сможет применить иратце… или что-то еще…

Нет! Будет лучше, если ваши родители вообще ни о чем не узнают. Мне просто не повезло, когда один из них задел меня. Я хорошо сражаюсь, – тут же запротестовал Джонатан.

Он говорил с такой яростью, что это вызывало опасения. Если бы ему было не десять лет, Изабель подумала бы, что он волнуется из-за того, что его могут отослать прочь за профнепригодность.

Ты, очевидно, потрясающий, – фыркнул Алек. – Но кто-то должен прикрывать тебе спину.

Он легко коснулся плеча Джонатана. Крохотный жест, который Изабель могла бы и не заметить, если исключить тот факт, что Алек не прикасался так ни к кому, кроме членов семьи, а также тот факт, что Джонатан Вейланд не дернулся от прикосновения, словно боясь, что малейшее движение отпугнет Алека.

Сильно болит? – с сочувствием поинтересовался Алек.

Нет, – прошептал Джонатан.

Изабель прекрасно понимала, что Джонатан Вейланд станет отрицать свою боль, даже если ему отрежут ногу. Но Алек не моргнул и глазом.

Хорошо, – произнес ее брат. – Я захвачу кое-что в медицинском отсеке.

Разберемся с этим вместе.

Кивнув самому себе, Алек отправился в лазарет, оставляя Изабель наедине со странным окровавленным мальчишкой.

Вы с братом, кажется, довольно… близки, – заметил Джонатан.

Само собой, – Изабель моргнула.

Эка невидаль – близкие отношения в семье. Она с трудом удержалась от сарказма – все же Джонатану нездоровилось, а еще он был гостем.

Значит… вы станете парабатаями? – отважился спросить Джонатан.

О, нет, я так не думаю, – отозвалась Изабель. – Парабатаи – это немного старомодно, не считаешь? К тому же, мне не нравится мысль о том, что придется отказаться от своей независимости. Я могу быть дочерью своих родителей и сестрой своих братьев, но в первую очередь я – это я. Я и так много кому много кем прихожусь. И не хочу становиться еще для кого-то кем-то достаточно длительное время.

Понимаешь?

Джонатан улыбнулся. Один зуб был сколот. Изабель стало интересно, как это случилось, и она лишь надеялась, что это произошло не в результате какого-нибудь сражения.

Не знаю. Я никому никем не прихожусь.

Изабель закусила губу. Ей раньше не доводилось осознавать, что чувство безопасности она принимала как должное. Пока Джонатан говорил, он глядел на нее, но, замолчав, тут же уставился на дверь, за которой исчез Алек.

Она не могла не отметить того, что Джонатан Вейланд, проведя в их доме всего три часа, уже пытался отыскать себе парабатая.

Мальчик поудобнее устроился на стуле, нацепив на себя маску «слишкомкрутой-для– этого-Института», и она с раздражением подумала о том, какой же Джонатан выпендрежник. Ее, Изабель, в качестве выпендрежницы всегда хватало на один Институт.

Они с Джонатаном смотрели друг на друга до тех пор, пока не вернулся Алек.

Эм… если хочешь, я могу наложить бинты, или ты справишься сам?

Лицо Джонатана было непроницаемым.

Сам. Мне ничего не нужно.

Оу, – как-то расстроенно отозвался Алек.

Изабель не могла понять, специально ли Джонатан держит такое лицо, дабы защититься или отгородиться от них, но понимала, что ему больно. Алек всегда стеснялся незнакомых людей, а Джонатан казался достаточно замкнутым, так что, похоже, им будет достаточно неудобно вместе, хотя Изабель и видела, что друг другу они понравились. Она лишь вздохнула. Мальчишки были безнадежны. Приходилось брать ситуацию в свои руки.

Не двигайся, идиот, – приказала она Джонатану, выхватив у Алека из рук мазь, и принялась смазывать чужой порез. – Побуду твоим ангелом милосердия.

Эм, – подал голос Алек. – Ты переборщила.

Выглядело это все так, словно кто-то пытался выдавить зубную пасту из тюбика и нажал слишком сильно, но Изабель успокаивала себя следующей мыслью: нельзя было добиться результата и в то же время избежать беспорядка.

Все в порядке, – быстро возразил Джонатан. – Отлично. Спасибо, Изабель.

Подняв голову, она усмехнулась, пока Алек методично разматывал бинты. И отступила назад. Родителям явно не понравится, если она забинтует их гостя на манер мумии.

Что происходит? – послышался со стороны двери голос Роберта Лайтвуда. – Джонатан! Ты же сказал, что не пострадал.

Подняв голову, Изабель обнаружила в дверном проеме отца и мать с абсолютно одинаково сложенными на груди руками и прищуренными глазами. Похоже, у них с Алеком будут проблемы из-за этих игр в доктора. Большие проблемы.

Мы просто пытались его немного подлатать, – взволнованно объяснил Алек, выпрямившись перед табуреткой. – Ничего особенного.

Я пострадал по своей вине, – заговорил Джонатан. – А оправдываются лишь некомпетентные люди. Подобное больше не повторится.

Ты и впрямь так считаешь? – осведомилась мать Изабель. – Всем воинам доводится получать ранения. Или ты планируешь сбежать к Безмолвным Братьям?

Джонатан Вейланд пожал плечами.

Я обращался к Железным Сестрам, но в ответ получил обидный сексистский отказ.

Все рассмеялись. На какой-то момент Джонатан выглядел напуганным, а затем довольным, пока вновь не натянул на себя маску, словно запирая эмоции под замок.

Мать Изабель помогла ему с раной, в то время как ее отец оставался стоять у двери.

Джонатан? – позвала Мариза. – Кто-нибудь еще как-нибудь тебя называет?

Нет, – последовал ответ. – Отец обычно шутил о том, что заведет еще одного Джонатана, если я не буду достаточно хорош.

Изабель вообще не казалось, что это было похоже на шутку.

Мне всегда казалось, что назвать одного из наших детей Джонатаном – это как для примитивных назвать ребенка Джебедайей, – сказала мать Изабель.

Джоном, – поправил ее отец. – Примитивные часто называют детей Джон.

Правда? – Мариза пожала плечами. – Могу поклясться, что Джебедайя.

Мое второе имя – Кристофер, – заговорил снова Джонатан. – Вы… можете называть меня Кристофером, если захотите.

Мариза и Изабель обменялись вопросительными взглядами. Они с мамой всегда могли вот так вот общаться. Может, потому, что они были единственными женщинами, особенными по отношению друг к другу. И даже не могла представить, что ее мать может сказать ей что-то, что Изабель не хотелось бы услышать.

Мы не собираемся тебя переименовывать, – грустно отозвалась мама.

Изабель не была уверена, по какой причине возникла эта грусть: по той, что Джонатан был уверен, будто они дадут ему, словно собаке, другое имя, или же по той, что он бы позволил им подобное.

Но в чем Изабель была уверена, так это в том, что ее мама смотрела на Джонатана точно так же, как смотрела на Макса, когда тот учился ходить, и вопрос об испытательном периоде теперь даже не стоял. Джонатан определенно оставался с ними.

Как насчет прозвища? – предложила Мариза. – Что скажешь насчет Джейса?

Какое-то время он молчал, наблюдая за матерью Изабель боковым взглядом. Пока не улыбнулся – слабо, прохладно, но словно с какой-то зарождающейся надеждой.

Думаю, Джейс подойдет.

* * *

После того как мальчика представили семье, вампиры уже неподвижно спали, свернувшись вместе в трюме корабля. А Брат Захария направился в город, который казался ему раньше знакомым. Люди, спешащие по своим делам, не могли его увидеть, однако он мог заметить тот самый свет в их глазах, делавшим его как будто другим. Рев автомобильных гудков, резкие звуки шин из-под колес желтых автомобилей, болтовню людей на разных языках всё – это создавало длинную и живую песню, которую Брат Захария не мог спеть, но зато мог услышать.

Не в первый раз с ним случалось нечто подобное: увидеть след того, что было. Но на этот раз всё было по-другому. Мальчик действительно не имел ничего общего с Уиллом. И Джем знал это.

Джем, потому что в те самые моменты, когда он вспоминал Уилла, он был именно Джемом, привык видеть своего потерянного, но такого дорогого Сумеречного Охотника в лицах и жестах других нифилимов, а иногда даже и в определенном ракурсе лица или звуке чего-либо голоса.

Однако это было не то любимое лицо, что он знал, не тот молчаливый голос, хотя иногда, сейчас уже реже, казалось можно уловить в них нечто знакомое.

Рука Джема крепко сжалась вокруг трости. Он не обращал внимания на резьбу под ладонью, как он и делал весь этот прохладный и длинный день.

«Это напоминание о моей вере. Если есть какая-либо часть меня, что будет со мной, а я верю, что она есть, то она под моей рукой. Ничто не сможет разделить нас».

И Джем позволил себе улыбку. Хотя его рот не открылся, он всё же улыбался. Он всё ещё мог говорить с Уиллом, хоть ответа ему было уже не суждено услышать.

«Жизнь – это не лодка, несущая нас на жестокий, неустанный прилив, от всего, что мы любим. Ты не потерял меня на каком-нибудь отдаленном берегу. Жизнь была словно колесо».

Из реки он мог слышать голоса русалок. Все искры города к утру разжигали новый огонь. Наступал новый день.

«Если жизнь – это колесо, то тогда она вернет тебя ко мне. Единственное, что я должен делать, это верить».

Даже когда на сердце становилось так тяжело, что идти дальше было просто невозможно, это всё равно было лучшей альтернативой. Когда Брат Захария чувствовал, что теряет способность бороться, потеряв всё, всегда оставалась надежда.

«Иногда ты кажешься таким бесконечно далеким от меня, мой парабатай".

Свет, отражающийся от воды, не шел ни в какое сравнение с той яркой и противоречивой улыбкой ребенка, содержащей в себе упрямство и сентиментальность одновременно. Он был ребенком, вынужденным искать себе новый дом, как когда-то Уилл и маленький Брат Захария путешествовали в своей одинокой скорби в то место, где они нашли друг друга. Джем надеялся, что мальчик найдет свое счастье.

Джем улыбнулся мальчику, который давно ушел.

«Иногда, Уилл, – сказал он, – ты кажешься очень близким».

* * *

Отрывок из «Отбрасывая Длинные Тени».

Лондон, 1901

Железнодорожный путепровод прошел всего лишь на волосок от храма Святого Спасителя. Там разразилась целая дискуссия между примитивными о возможности сноса церкви, чтобы освободить место для железной дороги, но это встретило неожиданно яростное сопротивление.

Вместо этого железная дорога прошла несколько более кольцевым путем, и шпиль церкви все еще оставался серебряным кинжалом на фоне ночного неба.

Под арками, крестами и грохочущими рельсами был возведен повседневный рынок, крупнейшая ассоциация бакалейщиков в городе. Ночью рынок принадлежал к Нижнему Миру.

Вампиры и оборотни, колдуны и фейри, встретились под звездами и под чарами, которые человеческие глаза не могли разрушить. У них были свои магические киоски, установленные по той же схеме, что и человеческие киоски, под мостами и через крошечные улицы, но в сумеречных рыночных киосках не держали яблок или репы. Под темными сводами сияли стойла, нагруженные колокольчиками и лентами, яркого цвета: змеиного зеленого, лихорадочно красного и поразительного оранжевого пламени. Брат Захария почувствовал запах горящего благовония и услышал песни оборотней о далекой красоте Луны,и фейри, призывающих детей уйти, и они уходили.

Это был первый Теневой Рынок нового года по английским меркам, хотя это был еще старый год в Китае. Брат Захария покинул Шанхай, когда он был ребенком, и Лондон, когда ему было семнадцать лет, чтобы отправиться в Город Костей, где не было никакого подтверждения времени, кроме того, который заключался в прахе воинов. Еще он помнил о праздновании Нового года в своей человеческой жизни, от эгг-нога и гадания в Лондоне до запуска фейерверков и грызения лунных пельменей в Шанхае.

Так вот, снег выпал в Лондоне. Воздух был хрустящим и холодным, как свежее яблоко, и он чувствовал себя прекрасно, обдувая его лицо. Голоса его Братьев были низким гулом в его голове, давая Брату Захарии небольшое пространство.

Захария был здесь на миссии, но он взял небольшое время, чтобы побыть счастливым, ведь он был в Лондоне, на Теневом рынке, он хотел подышать воздухом, чистым от пыли ушедших.

Это было что-то вроде свободы, как будто он снова был молодым.

Он радовался, но это не означало, что люди Теневого рынка радовались вместе с ним. Он наблюдал за многими жителями Нижнего Мира, и даже примитивными, в глазах которых, он не видел желания поприветствовать его. Когда он двигался, темный шум пронизывал гул разговоров вокруг него.

Обитатели Нижнего Мира считали это рыночное время пространством, вырванным у ангелов. Они явно не наслаждались его присутствием среди них. Брат Захария был одним из Безмолвных Братьев, состоящим в Безмолвном братстве, которое долго жило среди старых костей, поклявшись уединиться с сердцами, посвященными праху их города и их мертвым. Никто не мог ожидать, что обнимет Безмолвного брата, и эти люди вряд ли получат удовольствие от появления любого сумеречного охотника вообще.

Даже когда он засомневался, он увидел более странное зрелище, чем ожидал увидеть на рынке. Там был мальчик – Сумеречный Охотник, танцующий канкан с тремя фейри. Он был младшим сыном Шарлотты и Генри Фэйрчайлдов, Мэттью Фэйрчайлдом. Его голова была отброшена назад, его светлые волосы сияли огнем, и он смеялся.

У Брата Захарии было мгновение, чтобы задаться вопросом, был ли Мэттью под чарами, прежде чем Мэттью увидел его и склонился вперед, оставив фейри позади него, выглядящих недовольными. Честный народец не привык, что смертные пропускают свои танцы.

Мэттью, кажется, не заметил этого. Он подбежал к брату Захарии, обнял его за шею и нырнул головой под капюшон Безмолвного брата, чтобы поцеловать его в щеку.

– Дядя Джем! – Радостно воскликнул Мэттью. – Что ты здесь делаешь?