Текст книги "Со всей любовью"

Автор книги: Кассандра Брук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

АПРЕЛЬ

Паласио Писарро Трухильо 2 апреля

Дорогая Рут Конвей!

У меня нет обыкновения благодарить моих гостей за то, что они благодарят меня, но я получила такое огромное удовольствие от вашего общества, и достаточно самого маленького предлога, чтобы высказать это. Кстати, годы сбора пожертвований внушили мне непреходящее отвращение к телефонам, вот почему я пишу. Когда бы вы ни позвонили, я отвечу враждебно и односложно. Пусть вас это не смущает. Задним числом я буду довольна.

Отношения с женщинами приносят мне гораздо больше радости, чем с мужчинами. Мужчина воздействует либо своей анатомией, либо своей чековой книжкой. И то, и другое восхитительно, но слишком преходяще. А с женщинами можно раскрыться и беседовать о том, что действительно важно, пусть даже часто этим важным как раз оказываются мужчины.

Насколько помню, мы много говорили о браке, и это имело обаяние новизны, поскольку брак – не та тема, которой я отдавала много внимания. Мне всегда казалось, что в браке либо состоишь, либо не состоишь, и для твоей жизни никакой особой разницы это не составляет. Возможно, мой личный опыт не очень типичен. Первый раз я вышла замуж в восемнадцать лет. Он получил мою девственность, а я очень скоро рассталась с ним. La permission anglaise,[14]14
  По-английски, не прощаясь (фр.).


[Закрыть] как мы говорим. Второй раз я вышла замуж в тридцать пять: я получила его титул, а он расстался со мной – правда, не так скоро. Но ведь в этих делах Испания много консервативнее Франции. И еще та разница, что, будучи старше и опытнее, мы с Хавьером остаемся лучшими друзьями – в отдалении.

Я все еще ломаю голову над проблемой, которой вы озадачили меня в наш чудесный вечер. К несчастью, как, если не ошибаюсь, я вам говорила, передо мной она никогда не вставала. Вполне могу себе представить, что мой первый муж, чье имя я не помню, и милый Хавьер в свое время увлекались другими женщинами – что вполне естественно, с каким мужчиной это не случалось?

Однако тяжелая ситуация, в которой вы оказались, для меня непривычна, поскольку – по причинам, мне не слишком понятным, – вы живете со своим мужем в полном смысле этого слова. Как вы знаете, мне это всегда было чуждо: на мой взгляд la gamme d’amour[15]15
  Гамма любви (фр.).


[Закрыть] – это слишком необъятная и взбалмошная вселенная, чтобы обращаться вокруг единственного мужчины. Любовники подобны космическим путешественникам, летящим от звезды к звезде. Мы невесомы, иначе, как могли бы мы выносить ухищрения, которым предаемся, или грехи, которые совершаем? Нельзя надеть на любовь ошейник с поводком и командовать: «К ноге», как вы, англичане, любите проделывать с вашими собаками. Возможно, как раз поэтому.

Единственная любовь, которой стоит предаваться, ничем не связана. И, конечно, рано или поздно она упархивает. В этом ее радость и боль.

Надо попытаться и вообразить, как все это представляется вашим глазам. А потому разрешите, я сформулирую вашу проблему.

Если вы все еще спите с вашим мужем (у меня такой привычки никогда не было), тогда то, с чем мы столкнулись, просто сексуальная ревность, не так ли? Подобную ситуацию с любовником я могу себе представить и стараюсь сообразить, как бы я поступила. Полагаю, я предположила бы, что ему наскучило мое тело, а потому тут же подыскала бы нового любовника, которому оно пока не приелось. Возможно, вам такой совет не поможет, но помните, я ведь француженка, а мы не похожи на вас, англичан, и с большей легкостью умеем разделять наши потребности и чувства.

Но если суть вопроса не в сексуальной стороне, тогда «предательство», как вы выразились, носит более семейный и социальный характер. Предательство товарищеской близости. Я, безусловно, могу вообразить, что меня предал член моей семьи, или доверенный слуга, или близкий друг. Это было бы не так болезненно, но более безвыходно: новые друзья или новые члены семьи на дороге не валяются, а новых слуг, к сожалению, находить становится все труднее. Но вы умная женщина: немного терпения, и я уверена, новый товарищ появится сам. Мой племянник Эстебан, например, находит вас абсолютно неотразимой. Он скучный молодой человек, как большинство тех, кто занимается коммерческой деятельностью, хотя это тут ни при чем. Не будь он моим племянником, я бы сделала его моим любовником; но даже я отвергаю инцест. В соответствующем настроении вы можете найти его питательным. И гарантирую, он не нарушит ваших «отношений» с вашим мужем (который, мне кажется, вряд ли мне очень понравится). Кроме того, у Эстебана есть невеста, бедняжечка. Я пыталась ее предостеречь, но она слишком глупа. Ах уж эти испанцы! Как они лелеют ханжеские узы!

Подозреваю, что я, возможно, так и не сумела добраться до сути вашей дилеммы. Если так, в свое извинение могу только снова сослаться на свое полное невежество в данном вопросе. Правда, когда у меня возникла горячая привязанность к поразительно красивому джентльмену, который бросил меня ради хорошо сложенной хористки, – но это особый случай, так как он был королем какой-то скандинавской страны, а высокий ранг всегда внушал мне уважение. Кроме того, у него была жена – видимо, королева. Нет, эта параллель вряд ли вам поможет.

В любом случае теперь эти опасные забавы для меня позади. Вкус к ним сохраняется, запросы пошли на убыль: теперь я довольствуюсь тем, чтобы мужчина был красив и туповат. Ума я ищу только у моих друзей-женщин. А вы умны, дорогая, – и красивы. Правда, последнее хотя и приятное, но чисто эстетическое добавление.

Так что давайте, прошу вас, встретимся еще раз и продолжим наш разговор. Мне это доставило бы большое удовольствие. Приезжайте и погостите подольше. Прихватите с собой вашу столь редкую проблему, и мы посмотрим, не исчезнет ли она от нашего деревенского воздуха. Есть столько средств поправить положение, когда чувствуешь себя несчастной, и я намерена взять на себя поиски такого, которое поможет вам.

С уважением

Ваша

Эстелла.

P.S. Будьте так добры, не называйте меня маркизой. Это подразумевает, будто я собственность маркиза, а это далеко не так. Я – вольная звезда, и вам следует стать такой же. День рождения вашей королевы совершенно не должен вас касаться. Неужели она не способна задуть свои свечи сама?

Э.

Авенида де Сервантес 93 Мадрид 4 апреля

Милая Джейнис!

Утром хлынул дождь. Проливной. На Гран-виа обрушились потоки воды – как и на меня. Ибо я отправилась покупать календарь. Календарь в апреле, спросишь ты. Я объясню тебе зачем.

Это был решающий день. После того как Пирс ускользнул тихой мышкой, я поняла, что главная беда – не знать, не знать точно, замужем я или уже нет? Кто/что я такое? Куда иду? Я закрыла глаза и попыталась представить себе всех людей железной воли, с кого могла бы взять пример, кто мог бы указать мне путь. Но на ум приходили только личности вроде Моисея, Чингисхана, Юлия Цезаря, Жанны д’Арк, генерала Шварцкопфа, и я совсем не представляла себе, что полезного я могу почерпнуть у них в смысле брака. И тут передо мной всплыло еще одно лицо – Наполеона. Вот, кто мне нужен, подумала я. Сто Дней. Протяженность его последней кампании. Вот срок, который я дам себе, чтобы разобраться с ситуацией так или иначе. За это время я сделаю все, что в моих силах, чтобы наладить отношения с Пирсом. Если победа окажется за мной – все получат военные награды горстями, хотя концом может быть мое Ватерлоо, а тогда я изящно задерну занавес на шестнадцати годах моей жизни. (Только подумать, Джейнис! Я вышла замуж в двадцать лет, в нынешнем возрасте сдобной булочки. Быть может, Пирс видит в ней Рут Возрожденную, как по-твоему? Может, он чувствует, что одного раза вполне достаточно. Как грустно.)

Сто Дней – куда они меня приведут? Я никогда не вела дневника – слишком компрометирующее занятие. Вот почему я пошла купить календарь. В это время года выбор невелик. К тому же я промокла насквозь. Я ухватила самый ближайший и самый большой, сунула несколько песет продавцу, торопливо скатала календарь в рулон и поспешила домой.

И вот теперь он висит у меня в спальне на стене. Я обвела кружком дату, когда я либо останусь с мужем, либо без него. Сто Дней для меня завершатся 13 июля, а число это приходится на пятницу – подвох судьбы, без которого я могла бы обойтись. Но мало этого. Календарь, когда я его развернула, оказался чудесной рекламой крема для загара. Каждый месяц предваряется изображением девочки, едва достигшей брачного возраста, которая наслаждается солнцем на фоне потрясающего пейзажа. А ну его на, подумала я. Но уже поздно: промокать второй раз я не собираюсь. И потому буду воображать, что каждая из этих красоток – она, из-за чего твердо решила ни в коем случае не встречаться с подлинной. Апрельская девочка бродит по пояс в горных цветах с Юнгфрау на заднем плане, точно голый вариант «Звуков музыки». Может, если навтыкать в нее побольше булавок, сиськи у сдобной булочки обвиснут, а может быть, она слетит с горного уступа, как № 2 нашего посольства, но предпочтительно без моего Пирса.

Внезапно я поняла, что ни для чего подобного не гожусь. Мой брак рухнул, и я не знала, что мне делать. Я же привыкла быть причиной ревности, а не ее жертвой. Мне подсунули не ту роль, и я понятия не имела, как ее надо играть.

И требовалась мне ПОМОЩЬ. Категорически. И никаких брачных руководств типа «сделай сам». Это была задача для профессионалов. Я решила последовать правилу бабушки Розенталь. Она говаривала: «Всегда находи самых лучших. Упрашивай их. Подкупай их. Улещивай их. Трахай их. Даже плати им, если придется, но находи самых лучших». Ну, к счастью, в данных обстоятельствах к самым лучшим относится моя невестка Сюзанна. Ты с ней не знакома и вряд ли пришла бы от нее в восторг (как не прихожу и я), но она просто знаменитый сексолог – самоназначенный друг всего фуевого мира. Живет в Бристоле и пишет книги с умными названиями вроде «Правда и правила» – «Гардиен» от них без ума. У нее есть номер радиотелефона доверия, странички советов в женских журналах, и в конце концов возникает ощущение, что никто не добьется никакого толка в постели, если предварительно не проконсультируется с ней. Для развлечения она ведет «группы встреч», во время которых участников поощряют орать и всячески оскорблять друг друга. Как-то из любопытства я пошла на такую встречу со старым приятелем и обозвала его мешком дерьма – совершенно незаслуженно, но это явно отвечало духу собрания, – и он с тех пор со мной не разговаривает. Однако я ищу не правды, а оружия. А у Сюзанны его целый арсенал. Она специалист по советам женам, желающим знать, как им поступить с провинившимися мужьями. Судя по уважению, которым она пользуется (и по ее гонорарам!), ее рецепты работают. Бесспорно, мой брат – ее верный поклонник – стоит по стойке «смирно», втянув живот, чтобы его не обрубили вместе с чем-либо еще. (Я прозвала его «пригруппником».)

Сюзанна откликнулась на звонок, словно это был выстрел из стартового пистолета, а я внезапно спаниковала и не находила, что сказать. «Может, ты в разгаре встречи?» – спросила я по-дурацки. Какие встречи в девять утра? Сюзанна явно решила, что я подразумевала «ты сейчас трахаешься», и рявкнула: «Конечно, нет!» «Я не об этом», – сказала я, еще ухудшив ситуацию. «О чем не об этом?» – спросила она.

Не самое многообещающее начало. И тут я рванула напрямик через колючую проволоку и рассказала ей, что случилось. Она отбила мяч назад на меня. Никакого сочувствия. Просто: «Тебя это трогает?» «Конечно, трогает, мать твою!» – завопила я и подумала: черт, уже начинается групповая встреча! «Замечательно, – говорит она голосом, холодным как сталь. – Ты всегда повторяла, что ваш брак – свободный. И не просто определить, все еще ли он свободен, или лопнул, как мыльный пузырь. Твои… э… развлечения способны разрушить любые отношения, верно?» Вот это боль так боль, сказала я себе. Меня обдирают заживо. «Но мой брак вовсе не «любые отношения», – возразила я доблестно. – И Пирс – не «любой мужчина». Молчание, потом снова холодный голос: «Может быть». Такое «может быть» равнозначно «полной ерунде». «Сюзанна, наши правила были не шаблонами, – продолжала я вызывающе. – Но действовали безупречно. А теперь он их нарушил».

Я продолжала и продолжала – излила все. Под конец я визжала. Затем она вновь принялась за меня тем же спокойным убийственным голосом: «Если ты оскорблена и рассержена, скажи ему. Если тебе не все равно, покажи ему. Если он действительно ее любит, возможно, уже поздно что-то менять. Но сколько сейчас Пирсу? Сорок. А ей, ты говоришь, двадцать. И значит, не исключено, что это игра в юность – они очень часто пробуют это, пробуют вернуть что-то более простое, более невинное, более податливое. Он, вероятно, считает ее девственницей – они все так думают. Ты, возможно, обнаружишь даже, что он сам не слишком верит во все это. Если так, дай ему воспользоваться твоей болью как предлогом, и он, возможно, будет только рад отказаться от нее».

Я заплакала. Возможно, она этого и хотела. Даже по телефону я почувствовала, как опытная рука протягивает мне бумажную салфеточку. Во всяком случае она внезапно перестала разыгрывать амазонку и начала давать мне с полным спокойствием практичные советы. Я должна осадить его, сказала она, заставить его полностью понять, что я чувствую, что он сделал мне. Ни в коем случае я не должна даже заикнуться, что, быть может, отчасти тут есть и моя вина: не уделяла нашему браку должного внимания и прочая тягомотина. Бить надо наотмашь: он тяжко меня ранил; ответственность лежит на нем, и исправить все должен он. Вот так: прямо в челюсть.

Вкратце такова суть инструкции группенфюрера встреч (и огромный телефонный счет Пирсу, вероятно, на сумму, в которую ему обходится обед со сдобной булочкой).

Ладно, подумала я. Попробую.

Итак, Сто Дней начнутся с доклада о моих попытках применить на практике совет группенфюрера встреч Сюзанны, невестки и профессионального сексолога.

Служба ремонта браков, отчет № 1

Джейнис, Бог Любви обладает извращенным чувством юмора. И может быть, именно его чувство юмора помогает нам сносить его штучки. Сегодня вечером я ждала, чтобы Пирс вернулся из посольства, вновь и вновь репетируя, что я скажу по указанию группенфюрера: «Заставь его полностью понять, что ты чувствуешь, что он сделал с тобой, как страшно тебя ранил. Не вздумай говорить, что отчасти виновата ты сама – это не так. Бей наотмашь. Прямо в челюсть».

Я репетировала и репетировала. Расхаживала по квартире, произнося душераздирающие речи перед зеркалом, перед картинами, перед улицей за окном, а иногда и перед кремозагарным календарем, когда чувствовала, что мне надо подбросить угля в топку. Я приобрела поразительное красноречие, удивительную отточенность в выражении своих мыслей. Мои доводы были неопровержимы. Великолепнейшее исполнение, и я гордилась собой, была исполнена уверенности. Я поздороваюсь с ним спокойно, приглашу его сесть цивилизованнейшим образом, а затем изложу ему мои доводы, один за одним – преподнесу ему мою душу, как рекомендовала Сюзанна. Я добьюсь, чтобы он меня слушал, слушал по-настоящему; удостоверюсь, что он действительно понял, что он знает, какую страшную психическую боль причиняет мне – мне, которая всегда глубоко его любила и безоговорочно доверяла ему, когда дело касалось священных уз нашей совместной жизни. И вот он нарушил это священное доверие – как он мог? Да-да, я обнажала перед ним мое сердце, показывала ему, как кровоточит это сердце. Никакой стоической твердости для Рут Конвей: я собиралась бить наотмашь, сказать ему, что он сделал со мной, по-настоящему дать ему в челюсть.

И когда Пирс вошел в дверь, именно это я и сделала. Я сказала: «Дерьмо ты фуэвое», – и врезала ему.

Костяшки пальцев у меня все еще сильно ноют, но, Господи, он упал как подкошенный. И как замечательно это было! Такая великолепная разрядка – как самый лучший оргазм. И откуда у меня взялась такая сила? К несчастью, падая, он ударился о батарею, и я подумала, что убила его. Жутко перепугалась и тут же все ему посмертно простила из самой глубины души, пока он не открыл глаза и не сказал: «Черт, тебе что – обязательно надо было это делать?» Тут я снова взъярилась и завопила: «Да, обязательно, кровь из носа, сучий ты сын!»

И кровь правда была, хотя и не из носа. На следующее утро он вышел из дома с парой пластырей на плеши. Он выглядел как разгоряченный и очень сердитый кролик.

Боюсь, я не создана для ласковой логики. Высокая степень импульсивности и низкие хитрости – в этом я вся. И абсолютно не знаю, где искать помощи теперь. Буду зализывать свои раны (пока Пирс зализывает свои) и стараться найти ответ. Надеюсь, я еще не на пути к Ватерлоо.

В любом случае я временно оставила наполеоновскую стратегию и вернулась к дурацким замыслам, как портить жизнь Пирсу. Они ничего не решат, но могут принести мне чуточку удовлетворения: немножко смахивает на то, как лечь в постель с полным дерьмом – в процессе не остановишься из-за приятных ощущений, но потом жалеешь, что пошла на это.

Итак, теперь позволь ознакомить тебя с делом об исчезновении современной английской скульптуры.

Оказывается, на этой неделе открывается выставка вышеупомянутой дряни. Видимо, британцам пришлось много натерпеться от испанского чугунного литья, и это – quid pro quo.[16]16
  Здесь в смысле зуб за зуб (лат.).


[Закрыть] Пирсу не удалось отвертеться от роли el padrino.[17]17
  Крестный (исп.).


[Закрыть] Ему предстоит открыть это мероприятие одной из речей о руках, протянутых через океан, и перекрестного опыления культур. Он страстно ненавидит современное искусство, так и застряв где-то около четырехсот пятидесятого года до нашей эры. Мне, наоборот, оно нравится своей непочтительностью. Чем идиотичнее, тем лучше. В посольских кругах это хорошо известно. Всякий, кто что-то знает о современном искусстве, в посольских кругах заклеймен до конца своих дней: они смотрят на тебя с изумлением, словно ты дурно воспитана, как, бесспорно, была я. Ну, в любом случае слух распространился. И два дня назад мне позвонил Хавьер (министр внутренних дел, помнишь?) и объяснил, что его правительство желает сделать благожелательный жест и преподнести «живую скульптуру» (что бы это ни значило) нашему посольству. Так не буду ли я так любезна выбрать ее?

А потому сегодня я позвонила Хавьеру и договорилась о «предварительном просмотре». Выставка открыта в каком-то сельскохозяйственном музее на окраине города. К моему восторгу, Хавьер поручил сопровождать меня Эстебану, от чего музей выглядел почти великолепным. Сам он выглядел сногсшибательным, как обычно, – и, кстати, пригласил меня на званый завтрак для сбора пожертвований через неделю.

Не представляю, как Мадрид воспримет молодых английских Микеланджелов. Меня больше заботит, как воспримет их Пирс. Гвоздем был огромный шедевр жутко знаменитого скульптора, который, без сомнения, тебе известен лучше, чем мне, – Гаррисона Тренча, человека, который творит скульптуры, увековечивая свои путешествия – обычно тяжкие путешествия – по всяким Богом забытым пустыням: я бы предпочла тоже забыть их, а не увековечивать. Однако данный шедевр мне понравился, так как я его не поняла. Что, как я давно убедилась, содействует восприятию искусства. Он представлял собой большую кучу камней, уложенных пирамидой, с поэтическим названием «1549 камней». Это интересно, подумала я. Видимо, в том, что это не «1550 камней», скрыт глубокий смысл. Какой-то прислужник навязал мне каталог – на английском, что очень поможет испанцам. «Основа творчества Гаррисона Тренча, – прочла я, – интуитивное проникновение в единство природы». Именно то, что требуется Пирсу, решила я: 1549 камней сообщат ему о единстве природы, на случай, если он забыл, которым придана форма пирамиды, чтобы напомнить ему о близости смерти, если он слишком уж страстно предается единению с природой.

Я выразила некоторые опасения: можно ли забрать гвоздь столь престижной выставки еще до ее открытия. Но Эстебана это не остановило. Поскольку он причастен к коммерции, объяснил он, ему не составит никакого труда заменить его 1549 точно такими же камнями. Так что, по-видимому, его исполняющий обязанности превосходительство Пирс Конвей сможет посозерцать единство природы не позже пятницы.

Пожалуй, раны в его скальпе, порнография и педофилия на подносе с «входящими» документами и чудовищная пирамида во дворе посольства могут обеспечить несколько скользких ступенек на дипломатической лестнице нашего поверенного в делах. Интересно, одобрит ли Эстелла. Я позвоню и расскажу ей.

Замечательная Эстелла, должна я сказать, – истинный луч света в моем мраке, отчасти потому, что она понятия не имеет, в чем состоит моя супружеская проблема. С тем же успехом я могла бы побеседовать с ней на суахили. Ее письма – совершенно очаровательная литания самых милых непониманий. Надо будет их коллекционировать, а может, ввести в «Увы-с в Стране Чудес» («авторское право принадлежит маркизе де Трухильо и Толедо»). Надо будет съездить навестить ее, постаравшись избежать утренних часов, когда она – герцогиня Виндзорская, а также дневных, когда она спит – так или эдак. И еще, пожалуй, я хочу узнать побольше об Эстебане, с которым у меня завтрак на той неделе. Надеюсь, он способен заниматься не только сбором пожертвований.

Шучу, шучу. Я всегда шучу, когда настроение у меня тяжелое. Иногда я задумываюсь, много ли останется от моего брака, когда (или если) все это кончится. Ты наконец разорвала свой, но все годы, пока я уговаривала тебя поторопиться с этим, я даже не представляла, что это так больно. Ты рвешь корни. Ты рвешь жизнь. Ты рвешь себя пополам.

Пожалуйста, продолжай подбодрять меня рассказами о событиях в Речном Подворье. И удачи с Ползучими Ползерами. А тебе не приходило в голову, что сверхорудие Аттилы могло быть одним из заказанных Саддамом Хусейном?

Ты знаешь, что в случае безденежья ты всегда можешь поселиться в нашей квартире, а дом сдавать. Я серьезно. Ты моя самая любимая подруга. А Пирс – мой самый любимый враг.

Со всей любовью,

Рут.

Английское посольство Мадрид 7 апреля

Дорогой Гарри!

Ты прав в том, что у глав дипломатических миссий часто шарики не работают, но несколько поторопился с выводом, что и я свои потерял.

Восточные религии ВОВСЕ НЕ куча мистической чепухи, как ты изящно выразился. По телефону я сослался на индуизм просто для иллюстрации того, что далеко не все любовные восторги бывают физическими (я ведь точно так же мог бы сослаться на Данте с Беатриче), а не для того, чтобы доказать тебе, будто, цитируя тебя, я «сентиментальный старый лицемер». Не будь ты одним из моих старейших друзей, я мог бы и обидеться, а так ограничусь лишь напоминанием, что ты бываешь бесчувственным ослом. Правда в том, что я и не Ромео, и не Дон Жуан. Ангель почти вдвое меня моложе. Она абсолютно неопытна. Физическая близость ускорила бы нас обоих на пути к гибели. Я в этом убежден. Она невыразимо прекрасное существо. Я люблю ее. Она, как я уже говорил тебе, ангел с крыльями в алмазах росы. Но любовниками мы не станем, я уверен.

К несчастью оказалось, что втолковать это Рут – невозможно. Она ничего не желает слышать. На днях я вернулся домой с намерением по полочкам разложить суть моих отношений с Ангель. Но не успел я рта открыть, как она нанесла мне удар, который свалил бы и Майка Тайсона. У меня еще сохраняются шрамы.

Как, конечно, и у нее. Признаюсь, я крайне расстроен: чувство виновности и беспомощность неотъемлемы друг от друга. Мир без Рут – это кошмар. Если я потеряю ее, то потеряю себя. Однако Ангель коснулась во мне чего-то почти умершего и вернула ему жизнь. Цветы в пустыне. Когда я гляжу на нее, меня переполняет радость. Гарри, мне нравится считать себя порядочным человеком, но я твердо знаю, что я не такой. Я «под игом», цитируя Китса, – чего отнюдь не рекомендую испытать. Влюбленные – опасные шуты.

Пожалуй, ты сочтешь, что личный кабинет посла не слишком подходящее место для таких излияний. Отнюдь, позволь тебя заверить. Когда вслед за кончиной нашей скорбно оплакиваемой № 2 в ее кабинете была произведена генеральная уборка, то один из ящиков ее запертого бюро оказался битком набит служебными записками моего достопочтенного предшественника. Назвать их «billet-doux», значило бы не воздать должное силе воображения сэра Рандольфа, особенно в приложении к женской анатомии. К сожалению, ее ответов мы не обнаружили: без сомнения, она предпочитала дела словам и, увы, погибла в деле.

Закон Конвея оказался менее надежным, чем я уповал. Они все время подыскивают для меня занятия. Новый заместитель министра иностранных дел, лейборист, ожидается здесь примерно ко Дню рождения королевы, чтобы среди прочего обсудить будущее Скалы. Остается только надеяться, что он не считает Гибралтар чем-то съедобным. Во всяком случае, в отличие от Рейгана он обычно знает, в какой стране находится.

Так что я более не располагаю неограниченным досугом. Милая Ангель явно об этом не знает – она только что доставила мне гору книг по фотографии и педагогике из библиотеки Британского совета. Не понимаю почему. Она бесконечно обворожительна. Не могу себе представить, чтобы Рут побеспокоилась о чем-либо подобном.

Да, кстати о горах. Я только что распорядился, чтобы с переднего двора убрали безобразную груду камней, мешавшую въезду автомобилей. Водитель грузовика настаивал, что они предназначены для посольства, но я заявил, что никаких строительных работ здесь в настоящее время не ведется, и отказался расписаться в их получении. По ту сторону улицы воздвигается многоэтажный гараж, и я направил водителя туда. Задним числом я спохватился, что мне следовало принять камни, чтобы забаррикадироваться от заместителя министра. Но было уже поздно.

Я в восторге, что твоя частная жизнь налаживается. Но если она – жена сенатора, надолго ли это останется твоим частным делом? В среднем как долго твоя частная жизнь остается частной?

С наилучшими пожеланиями, несмотря на твою бесчувственность.

Твой

Пирс.

Авенида де Сервантес 93 Мадрид 10 апреля

Милая Джейнис!

Завтрак в честь сбора пожертвований обернулся триумфом. Мне пришлось сымпровизировать спич перед тридцатью слушателями, ты можешь поверить? В некоторой растерянности я заговорила о Музее Виктории и Альберта и его традиционных связях с торговлей и промышленностью. Это как будто встретило благосклонный прием. Эстебан собрал шайку курящих сигары бандитов из коммерческой среды: вероятно, они усмотрели за всем этим какую-то прибыль, хоть я не способна вообразить, что они могут извлечь из выставки добра, награбленного конкистадорами. Во мне они во всяком случае что-то усмотрели: за кофе с коньяком мне было сделано четыре предложения. Я узнала, что ни один испанский идальго не пригласит тебя посмотреть его гравюры, о нет! «Моя жена и я будем счастливы принять вас в нашем кастильо», и ты прекрасно понимаешь, что в самую последнюю минуту его жену вызовут к одру заболевшей родственницы. А у данного господина даже жены не было. «Умерла много лет назад, – шепнул мне Эстебан. – По общепринятому мнению он ее убил».

Ну, век живи – век учись. Эстебан проявлял бдительность до самого конца. По-моему, он твердо решил, что если ее превосходительство вздумает сбиться с пути, то будет это в направлении его собственного кастильо, то есть асиенды в его случае: есть у него такая неподалеку от кастильо его тетушки Эстеллы, озаботился он сообщить мне. «Там так тихо».

Еще бы!

Но все было крайне полезно для либидо. И помогло мне на несколько часов выкинуть сдобную булочку из головы.

И это подсказало мне еще один план битвы, чтобы покончить с сучкой. За завтраком, кроме меня, присутствовала только еще одна женщина – супруга израильского посла. Я прониклась к ней симпатией, а она ко мне. Мне пришлось обойти стороной вопрос, правоверная ли я еврейка, и сослаться на то, что мы только что приехали в Испанию и у нас еще не было возможности отыскать местную синагогу. Она предложила познакомить меня с ребе, который устраивает службы в их посольстве. Я согласилась.

Странно, Джейнис, то, что мне хотелось согласиться. Может быть, нуждаясь в утешении, мы возвращаемся в свои духовные обители. Я вспомнила бормотания и песнопения моего детства, и меня охватила ностальгия. Полная противоположность группенфюреру, подумала я: никаких постфрейдовских прозрений, а только мудрость древних традиций. После моего фиаско с Пирсом ребе был именно тот, с кем мне хотелось бы поговорить.

Что я и сделала – сегодня днем. Он вневозрастно бородат, вел себя как любящий дедушка и ласково взял мои руки в свои. Я не сдержалась и тихо заплакала. Мы разговаривали два часа – по меньшей мере. Сначала в избытке: «Хорошая еврейская жена должна…» и прочее. Но даже в этом было утешение. Затем, исполнив этот свой долг, он стал удивительно ясномыслящим и довольно-таки хитрым. Жена, заверил он меня авторитетно, имеет огромное преимущество над любовницей мужа – она его з-н-а-е-т. Знает его потребности, его идиосинкразии, его слабости, «и вам следует помнить, что молоденькая возлюбленная – источник множества неудобств».

Должна сказать, я никак не думала, что Пирс, лежа в постели с любовницей, испытывает неудобства, но ребе – звали его, естественно, Исаак – заверил меня, что это именно так (но ему-то откуда знать?). Он объяснил, что адюльтер, хотя и может принести мимолетные радости, в прилюбодее вызывает тоску по более трезвым и привычным удовольствиям, от которых он отказался. «Любовник всегда должен быть в наилучшей своей форме. Это оборачивается мучительным напряжением, тогда как муж может беззаботно уставать, быть в дурном настроении или скучать».

Мысль о том, как Пирс жаждет быть в дурном настроении или скучать со мной, пока он срывает одежду со сдобной булочки, показалась мне до смешного маловероятной. И все же в тоне ребе было что-то, что внушало доверие. А может быть, мне просто хотелось поверить. Он убедительно говорил о том, как брак зиждется на проверенных мелочах будничной жизни – ее обычном распорядке, ее предсказуемости, привычках, общих воспоминаниях. Вот чего будет не хватать Пирсу – он в этом не сомневался. (Общие воспоминания! Господи, подумала я, парочка-другая не слишком уместных может прогнать Пирса навсегда.)

Внезапно Исаак посмотрел на меня пронзительным взглядом: «А вы действительно хорошая жена?» Его брови нависли надо мной грозовыми тучами. «Вам дорог Пирс? Вы окружаете его любящей заботой?» Ах, Джейнис! Передо мной всплыли ужасающие картины супружеского блаженства Конвеев: я волоку Пирса в оперу, когда он сказал, что плохо себя чувствует, заявляю, что он ипохондрический слизняк, а он сваливается с пневмонией. Или сушу его носки в духовке – я обещала, что он сможет надеть их на важную встречу. А они были нейлоновыми и превратились в рассыпающиеся комочки. Или bouillabaisse,[18]18
  Провансальское рыбное блюдо, нечто вроде ухи со специями (фр.).


[Закрыть] которым я как-то его накормила, – он клялся, что рыбьи глаза ему подмигивали. Исааку, подозревала я, были прекрасно известны мои таланты как жены. Брови грозили гневом Юпитера. «Иногда, – произнесла я слабым голосом, – мне нравится готовить для него». Буря не разразилась. Лицо ребе исполнилось доброты: возможно, я наконец-то сказала нечто стоящее. «В таком случае, – ответил он, – могу ли я рекомендовать, чтобы вы показали свои таланты? Создайте атмосферу душевной теплоты, семейного уюта. Не сердитесь всякий раз, когда он согрешит. Ваша сила в том, что вы жена, которую он любит. Так употребите эту силу. Но мягко, – продолжал он с мудрой улыбкой. – Приглашайте в гости друзей. Пусть ваш муж увидит, как вас ценят другие. Он увидит, какое сокровище рискует потерять».