Текст книги "Дама и лев"

Автор книги: Касанова Клаудия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– Я не хочу быть вдовой Суйера! Я не могу выйти замуж с мыслью о скорой смерти супруга, ибо каждая ночь в его постели будет шагом к моей собственной могиле. Не делайте меня такой. Умоляю вас, отец.

– Такой? Что ты хочешь этим сказать? Разве плохо сделать тебя независимой и богатой как можно скорее? Я желаю тебе только добра. – Сент-Нуар был близок к отчаянию. Его дочь оказалась такой же упрямой, как её мать, да и как он сам.

– Единственное, чего желаю я,– уйти в монастырь. Я попрошу аббата Гюга дать мне рекомендательное письмо в какое-нибудь аббатство его ордена, – заявила Аэлис, собравшись с духом. Она вытерла слёзы и с удивлением заметила, что отец смеётся.

– Аббата Гюга! Рекомендательное письмо! – Сент-Нуар от души веселился. Наивность дочери успокоила его. Далеко не всё было потеряно: Аэлис представления не имела, какие нити двигают поступками людей, да, в конце концов, он же отец ей. Порядок должен возобладать в мире.

– Милое дитя, аббат ничего подобного не сделает, разве что ты постучишься в его ворота с мешком золота под мышкой. Потому что монахи принимают лишь тех, кто может оплатить своё пребывание в монастыре, кто деньгами, а кто – трудом. Доить коров и выращивать овощи ты ещё не научилась, и сомневаюсь, что нашему доброму Гюгу покажется полезным твоё мастерство вышивальщицы, так что придётся нести деньги. Монеты, отчеканенные в Шампани или при дворе Антипапы, лиможские бокалы или арабские кинжалы, инкрустированные драгоценными камнями, меховые покрывала или реликвии святого Бернарда… так или иначе, деньги. Деньги, которых у тебя нет, однако твой многотерпеливый отец бьётся за то, чтобы они у тебя появились, как бы ты ни сопротивлялась. Когда ты станешь богатой вдовой Суйера, все монастыри от Брюгге до Сен-Жан-д’Акр распахнут перед тобой двери. Тогда-то ты поблагодаришь меня за заботу.

Сент-Нуар уже веселее взглянул на свою бледную дочь и решил, что на сегодня сказано достаточно. Утром ещё будет время уладить недоразумение с Суйером и скрепить договор. А пока бесполезно биться за то, чтобы вдолбить каплю здравого смысла в упрямую голову Аэлис. Он повернулся и вышел из комнаты, не оглядываясь. За дверью его дожидались Озэр и Л’Аршёвек.

– Озэр, стереги эту дверь. Ты мне жизнью за неё отвечаешь. Старый лис Суйер облизывался на девчушку чаще, чем гладил шкуру пантеры, в которую закутаны его ноги. – И добавил: – А ты, Луи, ступай во двор, и если кто попытается влезть в это окно или вылезти из него, убей, не раздумывая. Потом мы скажем, что ты осла от крысы не отличишь, не волнуйся.

– Да, сеньор, – отозвались рыцари в один голос.

Сент-Нуар удалялся по коридору. Двое друзей смотрели ему вслед, когда он вновь вошёл в зал, откуда вскоре раздались возгласы и смех.

– Так что я слепец, а ты – статуя. А за этой дверью невеста Христова, – промурлыкал себе под нос Л’Аршёвек. – Славная предстоит ночка.

– И молись, чтобы сумасшедшей девчонке не взбрело в голову учудить ещё что-нибудь, – отозвался Озэр, расстилая на полу плащ, чтобы не замёрзнуть на голых плитах. Он растянулся во весь рост у двери, а рядом положил меч в ножнах.

– Ну, во всяком случае, пока что свадьба со стариком вилами на воде писана, – сказал Луи. – Если что, считай, я этого не говорил, но она оказалась хитрюгой, хотя вмешивать Господа в дела людские всегда не к добру. Думаю, сам аббат лишился дара речи, хотя и закалён в боях с сарацинами Дамаска и с христианами Византии.

– Откуда она взяла этот обет невинности? – пробормотал Озэр, размышляя вслух. – Он ведь почти как папская грамота. Никто не смеет её пальцем тронуть, если она не отречётся от этой клятвы.

– Ошибаешься. Её ещё потащат в суд. К счастью, святые Отцы Церкви обойдутся без испытания огнём и водой, так что белоснежная девичья кожа останется нетронутой.

– Заткнись! Не каркай. – Озэр заворочался на жёстком полу. С этаким сумасшедшим под боком я в жизни не засну. – Марш на свой пост. Завтра нам придётся убраться домой, прежде чем Суйер устанет от роли гостеприимного хозяина, которую он исправно играл до сих пор.

– Слушаюсь, marйchal. И пусть тебе снятся темнокосые и зеленоглазые гурии. – Л’Аршёвек унёсся огромными скачками, на ходу отвесив глубокий поклон дверям зала, за которыми скрылся Сент-Нуар. Собаки приветствовали его дружным лаем.

– Я уж думал, ты не приедешь, сын.

– Пришлось дожидаться возвращения архиепископа, чтобы отпроситься.

– Ясно. Я мог бы лежать при смерти, заглядывать во врата рая, а ты не тронулся бы с места, пока твой прекрасный архиепископ не соизволит тебя отпустить. Удивляюсь, как ты ещё осмеливаешься дышать без его одобрения, – проворчал старик, делая глоток горячего миндального молока. Питьё оставило белесый след на его губах.

– Вам не видать врат рая, отец, – процедил сквозь зубы клирик. Вместо ответа старик Суйер вытер рот тыльной стороной ладони.

Готье Суйерский глядел на отца с презрением. В комнате, куда они удалились после ужина, горела тусклая масляная лампадка и в её призрачном свете налитые кровью глаза старика казались ещё более зловещими. Ещё б девице Сент-Нуар не возопить, что скорее она даст запереть себя в монастырь до конца жизни, чем выйдет за него замуж. Насколько мог судить Готье по беглому взгляду на неё и по пересудам прислуги, девушка была здорова и миловидна. Без сомнения, она мечтала о долгих страстных ночах в объятиях Жиля, а его отец слишком мало походил на её идеал. Он нахмурился. Несчастная судьба его незадачливого брата открывала для него определённую перспективу, пусть рискованную, но заманчивую. Готье принял сан, сознавая, что это единственная возможность избавиться от безжалостного ига патриарха Суйерского и его гнусной жадности. Он устроился писцом в соборную школу Реймса, понимая, что меняет власть тирана, чья кровь текла в его жилах, на власть неродных ему деспотов, однако дело того стоило. Он стал правой рукой архидьякона, а затем дорос до должности личного секретаря архиепископа Реймсского. С тех пор дело пошло как по маслу: чего стоит забраться на гору, если ты едешь на закорках брата короля Франции! Куда уж лучше! И, покуда жив был его брат Жиль, только так можно было добиться власти, земель, богатства, не рассчитывая на помощь семьи. Но тем не менее, несмотря ни на что Готье в душе всё ещё мечтал унаследовать когда-нибудь Суйерские владения, самому обладать собственностью, вместо того, чтобы управлять чужой. Смерть Жиля была добрым знаком. Готье удовлетворённо вздохнул. Теперь главное – чтобы старик женился на Сент-Нуарше. Если он этого не сделает, любая седьмая вода на киселе, а то и какой-нибудь обнаглевший вассал заявит свои претензии на наследство, ссылаясь на отсутствие наследников по прямой линии, и земли будут потеряны навсегда. Хотя чресла старика могли родить разве что мочу, надо было поддерживать иллюзию возможности появления на свет нового Суйера. Молодая здоровая жена – лучший способ доиграть этот фарс. Позднее, когда девчонка проведёт достаточно ночей под кровом отца и накопит столько злобы, что её очаровательные зелёные глаза, как гляделки старика, нальются кровью, союз с нею станет вопросом времени. Торжествующая улыбка появилась на его лице. Случается, что люди в страшных судорогах умирают от неизвестных болезней. Будет время выбрать недуг посимпатичнее. Что-нибудь мучительное и болезненное. Как бы то ни было, старик умрёт, и тогда Готье сможет сбросить, как докучную помеху, своё чёрное облачение, отрастить волосы и бороду и вновь почувствовать себя мужчиной. Как достойный муж, движимый чувством долга по отношению к семье, он покинет Святую Матерь Церковь, разумеется, против собственной воли, и женится на безутешной вдове. Род Суйеров станет самым могучим в графстве.

– О чём ты думаешь? Ты похож на кота, которому показали мышь, – спросил с любопытством Ришер Суйерский.

Готье моргнул и посмотрел на отца. Он позволил себе увлечься мечтами о блаженном будущем. Но ещё не время.

– Вы угадали, отец, – невозмутимо заметил он. – Я думал о зверушке, о дикой кошке из Сент-Нуара. Вы уверены, что стоит тратить время и деньги на тяжбу за неё? В наше время церковные суды куда менее решительны, чем в прошлом. Если девчонка будет настаивать на том, что дала обет, кто мы такие, чтобы сломить её волю?

Как он и ожидал, его притворное спокойствие заставило отца разбушеваться.

– Несчастный! Я всегда знал, что от тебя толку чуть, – бросил отец. – Тебе повезло, что святоши приняли тебя под своё крылышко, пока Жиль был рядом со мной. Но теперь тебе придётся забыть о манерах монашки. На карту поставлена честь! Сент-Нуар согласен с условиями, и я тоже. Следует исполнить договор.

– А то, что девчонка отнюдь не чучело, тут не играет роли.

– Разумеется, в этом смысле она меня не разочаровала. Твоя мать, обретшая вечный покой на кладбище при нашей часовне, была добрая женщина, но я, бывало, гляну ей в лицо – ну вылитое жвачное животное. Предполагаю, что у неё тоже сложилось определённое мнение о моих чертах лица, однако она имела милосердие держать его при себе. – Он заговорил тише. – Ты разве не понимаешь? Девчонка – это наш шанс.

– Что вы имеете в виду? – планы отца, впрочем, были как на ладони. Готье скривил рот.

– Сент-Нуар не способен повелевать даже девчонкой. Его собственная кровь бунтует против него. Он слаб. Зато у меня достанет решительности вынудить её к браку! Как только слух разнесётся по округе, можно созвать сеньоров и рыцарей, охочих до чужих земель, и захватить Сент-Нуар со всеми его плодородными землями, – Ришер Суйерский в запальчивости ухватился за посох, но с трудом встал с кресла. – Его не спасёт жалкая кучка наёмников, которых он держит в замке, какими бы свирепыми они ни были. И Суйер возглавит войско, которое сметёр с лица земли замок и покончит с этим родом! – Задыхаясь, он снова рухнул в кресло.

– Прекрасная идея. А я и не знал, что вы снова намерены взяться за грабежи и разбой. Должно быть, здоровье ваше изрядно поправилось, отец, – заметил Готье с иронией. Ришер бросил на него мрачный взгляд.

– Сукин сын. Ты прекрасно знаешь, что именно поэтому я тебя и вызвал, – процедил сквозь зубы Суйер.

– А я-то думал, что вы позвали меня, чтобы вместе преклонить колени и помолиться у могилы вашего сына, – ехидно ответствовал клирик.

– Молиться я буду, когда у меня кровь окончательно высохнет в жилах! – взорвался старик. Он кашлянул и харкнул на пол. – Чёрт возьми. Не зли меня, а то я задыхаюсь. Ты никогда не был дураком. Потому и ухватился за фалды епископа. Теперь мне нужна твоя голова и твой меч.

Готье отвернулся от отца и подошёл к окну. Взглянул во двор, где дремали слуги, а дежурные стражники собрались вокруг костра. Под одним из окон напротив кто-то сидел, прислонившись спиной к стене. Это был один из двух рыцарей из свиты Сент-Нуара. На коленях у него поблёскивал обнажённый клинок. Клирик задумчиво покачал головой. В конце концов, не в том ли смысл жизни, чтобы вовремя воспользоваться приливами и отливами, переменами в течении, и, похоже, ветер на этот раз дул в его паруса. Предложение отца приближало его ещё на шаг к вожделенной фамильной печати. Возможно, прольётся кровь, но так уж водится. А что до девушки, то люди женятся и выходят замуж каждый день. Браком больше, браком меньше…

– Согласен. Но вы кое о чём забыли, отец, – сказал Готье, оборачиваясь к старому Ришеру. Тот промолчал, и Готье продолжил, взвешивая каждое слово: – Церковь, по крайней мере, на словах, не допускает браков без взаимного согласия. И хотя девица была помолвлена с Жилем, ясно, что новый вариант её не устраивает. Не следует доводить дело до церковных судов, ведь судьи могут встать на сторону девушки. Присутствие аббата Гюга тут очень некстати. Однако он человек осмотрительный и если и станет действовать, то только будучи в безопасности и на своей территории. Для нас было бы лучше, чтобы брак фактически уже состоялся, так что стоит поторопиться, если мы хотим выиграть время.

Ришер Суйерский кивнул и прошипел злорадно:

– Чего же ты ждёшь?

Ещё бы день, подумал Готье, ещё бы один день.

Аббат встал, стряхнул с колен прилипшие соломинки и перекрестился. В последнее время ему стало тяжело молиться на ночь: суставы были уже не те, и влага с каменных плит и ночной холод проникали, казалось до мозга костей. Время не щадило его. Он вздохнул и бережно сложил свою псалтырь, маленькое чудо, сотворённое монастырским переписчиком. Мон-Фруа был делом всей его жизни, и, хотя иногда он скучал по солнцу иных земель, за стенами монастыря жизнь его текла счастливо. Он взглянул на кольцо, которое Аэлис Сент-Нуарская поцеловала, произнеся свою клятву.

– Рауль, – в голосе аббата слышалась печаль, – похоже, нам придётся покинуть этот замок раньше, чем предполагалось.

Новиций, встревоженный, поднял голову.

– Вы хотите сказать, что наша миссия завершена?

– Нет. Она едва начата.

– То есть…

– Собирай травы, Рауль. И отопри сундук с оружием. Оно нам пригодится.

Аэлис проснулась от непривычного стука шагов замковой стражи. В Сент-Нуаре один-единственный солдат обходил все узкие коридоры с зажжённым факелом и с коротким мечом на перевязи, и этого было достаточно, чтобы хранить покой внутри стен замка. За внешними зубцами стен – другое дело. Там отряды из двоих-четверых воинов всматривались в ночной горизонт, следя за любым движением со стороны леса или деревни. Поэтому, когда Аэлис услышала голоса у своей двери, она машинально оглянулась в поисках предмета, которым можно было бы воспользоваться как оружием: погасший факел, старый кувшин, даже небольшой сундук сгодился бы для того, чтобы швырнуть его в нападавших. В этом каменном мешке не было почти ничего. Кровать, на которой она спала, и деревянный стул, для неё неподъёмный. В углу стоял чёрный сундук, огромный, как надгробие. Она встала и попыталась открыть его. Безрезультатно. Крышка оказалась тяжёлой, как камень. Девушка прошлась по комнате, расстроенная. Помещение напоминало скорее не спальню для гостей, а мрачную келью, намёк на её будущее, не зависимо от того, останется ли она в Суйере или уйдёт в монастырь. Аэлис на цыпочках подошла к двери и прислушалась к громким голосам, доносившимся с той стороны. Она задержала дыхание, и только тогда расслышала голос Озэра, отвечавшего на вопросы стражников. Когда они отошли, Аэлис тихонько постучала в дверь.

– Озэр! Озэр! – шепнула она.

Несколько мгновений ей казалось, что она так и не дождётся ответа, и наконец:

– Госпожа, с вами всё в порядке?

– Да, да. Откройте, пожалуйста, дверь, – попросила Аэлис.

– Она не заперта. – Лицо Озэра показалось в полуоткрытой двери. – Что-нибудь стряслось? Позвать кого-нибудь из служанок?

– Нет.

Последовало долгое молчание. Озэр огляделся по сторонам. Стражники в любую минуту могли вернуться, и не стоило им видеть, что он суёт голову в спальню суженой господина. Забеспокоившись, он собрался было отойти и закрыть дверь. Аэлис воскликнула:

– Нет! Озэр… – пробормотала она почти без сил. – Мне очень страшно. Не оставляйте меня одну. Прошу вас.

– Вы не одна, госпожа, – ответил Озэр мягко. – Я буду охранять вашу дверь всю ночь, а Луи дежурит во дворе под окном. Ваш отец – в спальне, что в конце коридора. Вам ничто не угрожает, поверьте.

– Мне бы вашу уверенность. – Аэлис опустила голову и, когда вновь подняла глаза на Озэра, он всё ещё стоял перед ней в ожидании. Она заговорила, не задумываясь, будто слова обжигали ей губы: – Войдите, прошу вас. Охраняйте мой сон. Возможно, не скоро мне придётся опять насладиться покоем.

И, не ожидая его ответа, она подошла к кровати, легла и отвернулась к стене. Через мгновение она услышала звук закрывающейся за Озэром двери и шаги рыцаря. Он подошёл к деревянному стулу, оставил на нём кинжал и вещи, а сам лёг на пол. Между кроватью и своим плащом Озэр положил меч и закинул руки за голову, подложив ладони под затылок. На чёрном небе сверкали звёзды, луна изливала бледный свет, то и дело прячась за грозовыми тучами. Аэлис пробормотала:

– Спасибо, рыцарь. – Немного помолчав, она робко добавила: – Если бы у меня с собой были шахматы, я бы предложила вам партию по старой дружбе.

Ей показалось, что Озэр в темноте улыбнулся.

– Я с вами давно не играю, госпожа. Вы слишком многому научились, так что я рискую проиграть.

– Вы всегда говорили, что я должна сохранять хладнокровие и рассчитывать ходы заранее, – продолжала Аэлис.

– А вы меня никогда не слушались. Удивительно, что вы ещё помните мои уроки. – Озэр повернул голову и увидел черные волосы девушки, струящиеся по её спине. Её плечи вздрагивали. Она рыдала. – Госпожа!

– Я хорошо помню те дни, рыцарь. И никогда не забуду вашей заботы. Это были трудные времена. Только что уехала моя мать…– фраза потонула в рыданиях.

– Я знаю, – тихо произнёс Озэр.

– Мне так её недостаёт. Я бы хотела просить у неё помощи, хотела бы услышать её добрый совет. Вымолить у неё прощение за все грехи, – воскликнула Аэлис в отчаянии.

Озэр привстал и посмотрел на неё, заинтригованный.

– Грехи, говорите вы? – Его голос стал глуше. В комнате совсем стемнело. Луна скрылась, и в окно не проникало ни лучика света, слышны были только два голоса в темноте.

– Скоро меня будут судить и вынесут вердикт. Мне это не важно. Я соглашусь с любым решением судьи, я знаю, что душа моя черна перед очами Господа, – произнесла Аэлис очень серьёзно.

– Уж лучше ничего не говорить, чем говорить загадками. Вы пугаете меня, госпожа, – предостерёг её Озэр.

Аэлис горько усмехнулась.

– А вы, напротив, льстите мне. Эти времена созданы для вас и для вашего меча. Вам нечего бояться, пока он вам верен, пока он с вами, как сейчас. Но нет меча, что защитил бы меня. Я не могу просить о поединке, чтобы разрешить спор с врагами, тогда как они имеют право пытать меня раскалённым железом, чтобы проверить, правду ли я говорю. Но что значит боль, которую могут причинить мне пытки! – щёки Аэлис зарделись от волнения, пряди волос падали в беспорядке на лицо. – Я знаю правду: слова мои – трусливая ложь. Моя единственная защита – я сама. Единственная фигура на моей половине шахматной доски – королева без земель и солдат, и я буду защищать её из последних сил, всеми средствами, которые Господь дал мне, сотворив меня. И если, чтобы выжить, придётся осквернить рот лжесвидетельством, я принесу ложную клятву. Я признаюсь вам, что согрешила, потому что осознаю, что поступила плохо, да ещё и упорствую в своём заблуждении.

– Сколько огня в ваших словах и в вашей крови, – воскликнул Озэр, восхищённый помимо воли. – Отец гордился бы вами.

– Отец сейчас – мой главный враг, – ответила она в ярости.

– Это не так. Он делает для вас всё что умеет и может.

– Отцовская любовь сведёт меня в могилу заживо! – прошептала Аэлис. Ей нужны были слова поддержки. Она с мольбой подняла глаза. – Благословите меня, Озэр. Скажите мне, что понимаете, отчего я тоскую, и что не осуждаете мою ложь.

– Я не монах и в благословениях ничего не смыслю, – ответил он тихим голосом.

– Тогда как друг, если вы меня хоть чуть-чуть цените, – медленно проговорила Аэлис.

– Вы заблуждаетесь, госпожа, – решительно ответил Озэр. Аэлис разочарованно взглянула на него. Он добавил хриплым голосом: – Я высоко ценю вас.

Но я обязан хранить верность сеньору Сент-Нуара, давшему мне приют, коня и жалованье, когда у меня и плохонького меча не было, чтобы прокормить себя.

– Вы считаете, что я должна уступить воле отца? – голос девушки, казалось, доносится издалека, как будто она поставила жизнь на карту, и что это будет за карта, зависело от слов Озэра.

Он медлил с ответом, но потом произнёс серьёзно:

– Я верю в повиновение и верность.

Глубокое молчание воцарилось в комнате надолго. Озэр думал, что Аэлис уснула, сражённая усталостью после бурного дня. Он понял, что это не так, когда через некоторое время услышал вопрос, грустный и насмешливый:

– Так нет мне пощады, капитан?

Прежде, чем ответить, Озэр услышал скрип в углу, где стоял чёрный сундук. Рыцарь вскочил с быстротою молнии и откинул крышку, держа меч наготове. Он не увидел дна: под полом был прорыт туннель, выход из которого маскировал сундук. Вверх по лестнице поднимался монах в чёрном облачении с тонзурой в клюнийском стиле, увидев рыцаря, он вытаращил глаза от изумления, как будто не ожидал никого увидеть в конце туннеля.

– Иисус, Мария и Иосиф! – воскликнул Озэр как раз перед тем, как монах бросился на него с кинжалом, спрятанным под наплечником. Клинок задел руку рыцаря, но не ранил. Не раздумывая, Озэр взмахнул мечом и вонзил его в руку нападавшего. Монах истошно завопил:

– Стража, сюда! Ко мне! К Готье Суйерскому!