Текст книги "Мир перевернулся"

Автор книги: Кармен Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Глава 26

Мишель села на него, широко расставив ноги, и его плоть, твердая и жадная, вошла в нее. Ее руки гладили мускулистый живот Джозефа, потом спустились к бедрам. Она откинула голову назад, чувствуя, как его пальцы сжали ее грудь.

– Да, да, да… да, Джо!

Он же ритмично двигался вверх и вниз, стремясь достичь облегчения.

Мишель склонилась над ним, дотронувшись кончиком языка до его уха, ее соски ритмично касались его груди. Джозеф повторял:

– Давай, детка, давай. – И все крепче прижимал ее ягодицы к себе.

Но она почувствовала, что давление внутри становится все слабее и слабее, пока он совсем не выскользнул из нее.

– Черт! – воскликнул Джозеф и, открыв глаза, сразу увидел недоумение на лице Мишель.

– Что это с тобой? – потребовала она ответа.

И в самом деле, что это с ним? Мишель очаровательная девушка – лицо в обрамлении волос цвета меда, гибкие, красивые руки и стройные ноги, обхватившие его бедра… Джозеф чувствовал, как ее влажные завитки на лобке спутались с его темными волосами. Он посмотрел на прелестную грудь перед его глазами, потом выпрямился и сжал губами сосок.

– Не старайся, – оттолкнула его Мишель.

– Я люблю тебя, – пробормотал он. – Прости. Не знаю, что случилось.

Последовало долгое молчание, когда мужчина и женщина, тяжело дыша, отводили друг от друга глаза, собираясь с мыслями, пока Мишель не сказала:

– Ты меня не хочешь, ведь так? Не стоит отрицать.

Он не знал, что ответить. И, если быть откровенным, вообще больше ничего не знал.

– Каждый раз, когда мы занимаемся любовью, – с тех пор, как ты сказал, что нужно попытаться завести ребенка, – у тебя ничего не получается. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что происходит, – заявила она.

Это было правдой. Все очевидно. Но что дальше? Куда идти? Или куда возвращаться?

Мишель перекинула изящную ногу через его колени и сейчас стояла, перед ним, скрестив на груди руки.

– Ты недостаточно хочешь меня, Джозеф, – сердито сказала она. – И не желаешь, чтобы мы создали семью, потому что не в состоянии выбросить из головы эту чертову Еву!

Джозеф молчал. Были Ева, Анна и Робби… еще были Мишель и он сам. Казалось, лишь сейчас он осознал все, что происходит. Он вернулся из Лондона. Мишель полчаса рассказывала ему, в волнении размахивая рукой, на которой сверкал очень дорогой бриллиант, о том, что она предпочитает для свадьбы итальянский отель и ей срочно нужно внести задаток, чтобы снять зал для празднования… и, кстати, благодарение Богу, он вернулся вовремя, так как сегодня благоприятный день для зачатия.

Джозеф изображал из себя счастливого парня. Он просмотрел буклет отеля, хотя они до сих пор не решили вопрос, будет ли разрешено его детям присутствовать на свадьбе. Потом позволил ей отвести себя в спальню, несмотря на усталость и то, что где-то в подсознании копошилась масса сомнений, беспокойств и тревог, которые в итоге вылились в конфуз.

Джозеф не был готов заводить еще одного ребенка. Пока слишком много проблем с Робби.

Кроме того… Ева. Черт побери ту ночь! Стоит ли ему жениться на Мишель? Не спешит ли он?

– Тебе нечего сказать? – Мишель пришла в ярость.

– Конечно, есть, – пожал он плечами. – Просто мне трудно ответить, не обидев тебя. А я этого не хочу…

– Ты все еще ее любишь? – Мишель так стиснула руки, что они побелели.

– Вряд ли. Но я очень скучаю по детям. На самом деле скучаю. – Он заметил, что в его голосе появилась хрипота, и откашлялся.

– Бедный Джо, – сказала Мишель и обняла его за плечи. – Именно поэтому нам надо завести своего ребенка. Создать новую семью, которой мы оба будем принадлежать.

– Мишель, я не могу просто так отбросить тех двух детей, а потом все начать с нуля. Им тоже нужен отец. Ты действительно способна делить меня с моими детьми? – Он говорил тихо, почти шепотом, но она слышала каждое его слово.

– Тебе не следовало опускаться до того, чтобы сидеть с детьми! Я так и знала, что это будет ошибкой. Ева пытается вернуть тебя, хочет, чтобы ты пожалел ее.

Ему хотелось засмеяться.

– Пожалеть Еву? Да она самый цельный человек из всех, кого я знаю. И тем не менее тоже заслуживает сочувствия. – У него опять сорвался голос.

Что-то в лице Мишель изменилось, и он понял, что сказал лишнее.

– Я или она! Выбирай.

– Не надо мелодрам. Между мной и Евой давно ничего нет. – Джозеф почувствовал, как в лицо бросилась краска, потому что это было ложью. – Я собираюсь остаться ее другом. И буду принимать участие в воспитании детей. Может, это тебе надо сделать выбор, Мишель? Я с детьми или никого?

– А наши дети, Джо? Есть ли для них место в твоей жизни?

– Не знаю. Я не знаю ответа ни на один вопрос. – Он чувствовал себя таким же бессильным, как его съежившийся, повисший между ног «дружок».

– Катись к черту! – Она вскочила, а его сердце заныло от слов, которые он не хотел от нее слышать. – Катись к черту, Джозеф. – Мишель выдвинула ящик комода и стала натягивать нижнее белье и футболку. – Мне двадцать семь. Я хочу выйти замуж и иметь нормальную семью. Если ты не готов к этому, я найду кого-нибудь другого.

– Послушай, уже поздно, – сказал он мягко. – Давай, ляжем спать, а утром обо всем поговорим.

– Нет! – Она вытирала слезы, надевая джинсы и кроссовки, а потом кидая в сумку телефон и ключи. – Я ухожу отсюда. Какой смысл оставаться?

Мишель с силой захлопнула дверцу шкафа, по ее лицу ручьем лились слезы.

– Я ухожу от тебя, Джо… Серьезно. Не вижу смысла в наших отношениях.

– Мишель! – Джозеф тоже встал и накинул халат.

– Пошел к черту! – Она махнула рукой, и раздалось слабое звяканье, как будто что-то покатилось по полу.

Джозеф сел на кровать. Он не мог подобрать слов, способных вернуть ее. Да и стоит ли? Его обуревали сомнения. Он не знал, будет ли счастлив с Мишель так, как был счастлив с Евой.

Но как сейчас можно описать его положение? Он застрял в какой-то мертвой точке, откуда нет пути ни назад, ни вперед. Джозеф провел рукой по спинке кровати вишневого дерева, застеленной чистым бельем из ирландского льна. Потом перевел взгляд на шкафы, спроектированные дизайнером, на полированные дубовые половицы, жутко дорогую настольную лампу на тумбочке возле кровати… Все это не больше, чем барахло. Он оставался самим собой, был ничуть не лучше, не значительнее, не умнее и не влиятельнее.

Но хуже всего то, что эта квартира не стала ему домом. Здесь не было ни тепла, ни уюта. Так, временное пристанище, хоть и красиво декорированное… Но тут он должен жить, пока не вернется домой – в небольшой домик, где чайные пакетики складываются в компост, стены раскрашены в невообразимые цвета и всегда присутствует странная смесь запахов.

Господи! Но ведь уже поздно… она никогда его не простит. И у нее кто-то есть… А бедная Мишель?

– Я по уши в дерьме, – громко сказал Джозеф. – Как выбираться из этого положения?

Ему только что пришло в голову, что звук, который он услышал, когда Мишель уходила, могло издавать катящееся по полу тяжелое кольцо из платины с тремя бриллиантами.

Так ему и надо. Он заслужил все это.

Джозеф пошел в свою сверкающую чистотой кухню, включил чайник и задумался над тем, когда он успел превратиться в эгоистичного идиота.

Глава 27

– Хорошо, Робби, хватит. – Ева сняла с кнопки звонка маленький указательный пальчик, и они стали прислушиваться к звуку шагов.

Распахнулась дверь, и на пороге, широко улыбаясь, возник Том. Поздоровавшись, он наклонился, подхватил Робби на руки, и они всей компанией ввалились в квартиру.

Ева с большим пакетом домашних гостинцев в руках сразу определила, что попала прямо в штормовое море. Дипа примостилась в углу дивана. Ее вид предвещал бурю, и Том явно чувствовал себя неловко.

– Усаживайтесь. Я собираюсь поставить чайник. – Он хотел сделать Дипе приятное, но та молча смотрела на него, всем своим видом излучая холодное презрение. – Пошли поболтаем, – предложил Том Анне, и девочка, взяв его за руку, вышла вместе с ним из комнаты.

– Простите меня, – сказала Дипа, когда они с Евой остались одни. – У нас большие, неприятности.

– Может, нам лучше приехать в другой раз? – спросила Ева.

– Нет-нет! – воскликнула Дипа и разразилась слезами. – Это так глупо… – Она буквально задыхалась от рыданий. – Гормоны играют… К концу беременности я, наверное, совсем сойду с ума.

– Все нормально, – успокоила ее Ева. – Тебе разрешается кричать, визжать, плакать, без конца менять решения, есть бананы, макая их в «Мармайт»… все, что угодно, лишь бы легче пережить это время.

Дипа улыбнулась и собиралась что-то сказать, но в этот момент позвонили в дверь.

– Моя мама, – объяснила она. – Мы ее тоже пригласили выпить чаю. – Дипа вздохнула, пытаясь унять дрожь.

– Нам чем-то помочь? Мамам это удается. Подумай.

– Не знаю…

Том открыл дверь, весело поздоровавшись:

– Кальна, входите. Очень рад вас видеть. Вы ведь помните Анну и Робби?

Ева вышла в холл, чтобы поприветствовать мать Дипы, потом обе женщины и маленькие дети отправились в кухню, а Том вернулся к Дипе в гостиную.

В крошечной кухне Кальна и Ева болтали, суетились вокруг чайника, кружек, доставали молоко из холодильника.

– Дипе придется быть более организованной, когда появится ребенок, – ворчала Кальна, встряхивая почти пустой пакет с молоком.

– На нее сейчас и без того столько навалилось! Скорее не мешало бы намылить шею Тому, – поспешно заметила. Ева.

– Полагаю, она с успехом будет справляться с этим, – засмеялась Кальна. – Как только они узнают друг друга получше.

Еве нравилась мать Дипы, и их симпатия была взаимной. Когда семьи встретились в первый раз при несколько напряженных обстоятельствах в виде неожиданной беременности Дипы и предстоящего бракосочетания, обе матери сразу уловили сходство между собой. Обе были преданы своим детям и тайно мечтали о внуках.

Особенно Кальна, у которой были еще две старшие незамужние дочери, настолько увлеченные медицинской карьерой, что, по ее словам, «не похоже, чтобы они собирались когда-нибудь рожать детей». Таким образом, к удивлению Дипы, ее сообщение о замужестве и беременности было встречено довольно радостно, конечно, после короткого периода шока и неодобрения.

– Я думаю, они сейчас постоянно ссорятся, – сообщила Ева.

– Из-за чего? – поинтересовалась Анна.

– Скорее всего ничего серьезного, дорогая.

– Предсвадебная нервозность, – констатировала девочка.

– Пошли, Анна. Возьми чашки. – Кальна взяла чайник и блюдо с кексами, озорно улыбнувшись Еве.

До свадьбы оставалось пять недель, а белое свадебное платье и фата были под сомнением. Том никогда не испытывал энтузиазма по этому поводу. Но теперь Дипа изменила мнение.

– Я буду ужасно выглядеть… Посмотрите на меня, – рыдала она над чашкой чая перед обеими мамами. – И отель такой скучный… Церковь мне тоже не нравится… и священник. Все это очень глупо, и Рич и Джейд никогда бы не стали всего этого делать. – Опять приступ рыданий.

– Забудь о них, – сказал Том.

Он сидел рядом с Дипой на диване и поглаживал ее руку.

– Но ведь это нас касается…

Том посмотрел на Еву, беспомощно подняв брови.

– А что бы ты хотела, Дипа? – спросила Анна, сидевшая у ног девушки на ковре.

– Господи, как неприятно. Я толстая, глупая, беременная девушка, которая должна поспешно выходить замуж… Ничего из того, что я хочу, сейчас невозможно.

– Все равно скажи нам, – мягко предложил Том, нисколько не рассердившись.

И Дипа стала рассказывать, останавливаясь для того, чтобы вытереть глаза или высморкаться в огромный мокрый носовой платок, который она держала в обеих руках.

– Я хочу выходить замуж на лужайке, с клятвами, как положено. Чтобы был большой розовый тент, множество розовых цветов и торт, украшенный розовым кремом… – Она опять разразилась слезами, но после ласкового похлопывания Тома, продолжила: – Хочу, чтобы гости танцевали на свежем воздухе в лучах заходящего солнца… Чтобы была домашняя еда и все были за нас счастливы. А ты, Том… – Она посмотрела на молодого человека. Лицо девушки распухло от слез и покраснело. – …Если не хочешь, можешь не надевать костюм.

Он поцеловал ее в нос.

Кальна и Ева обменялись заговорщическими взглядами.

«Наверное, то же самое чувствовала фея, появившись в кухне Золушки», – подумала Ева. «Дипа, ты попадешь на бал!»

– Сколько у нас времени? – спросила Ева.

– Пять недель, – ответила Кальна.

– Лужайка, тент, викарий, много еды, обслуживающий персонал, цветы… – перечисляла Ева, загибая пальцы. – Можно перенести дату свадьбы?

– Мы потеряем только аванс… не слишком большую сумму, – сказала Кальна.

– Вы что, серьезно? – спросила Дипа. – А как же папа?

– Предоставь его мне, – заявила ее мать, словно каждый день отменяла свадебные торжества. – Итак, если мы займемся подготовкой вчетвером…

– Денни нам поможет, – неожиданно с энтузиазмом сказал Том. – Он много фотографирует и, наверное, найдет подходящее место.

– Замечательно, тогда если мы разделим все дела на пятерых… – Кальна выглядела совершенно спокойной.

Из секретера достали ручки и бумагу, с полки сняли «Желтые страницы». Позвонили Денни.

– Интересно, как к этому отнесется Деннис? – спросил Том у Евы.

– Деннис? – Ее удивил вопрос сына, потому что она обычно старалась загнать мысли о приезде бывшего мужа в самый дальний уголок сознания.

– Он приедет через три недели. Разве я тебе не говорил? – Том подтянул штаны и взлохматил волосы.

– Ты ничего мне не говорил! – воскликнула она.

– Сначала он приедет один по делам. Потом за неделю до свадьбы появится его семья.

– Через три недели?

– Да. 7 августа.

Что он так торопится? Почему ей хотелось закричать: «Нет, мне нужно собраться с силами… стать сильнее… подготовиться к общению… Подготовиться к встрече лицом к лицу».

Глупая женщина. Нельзя так распускаться. Она положила руку на голову дочери и почувствовала себя увереннее.

Может, Анна знает, как с этим справиться? Может, у нее найдется какая-нибудь умная книжка?

Глава 28

– Я всегда была честна с тобой… Так вот, мне больше ничто не доставляет радости.

Ева смотрела на каштановые волосы сестры, в которых кое-где мелькали серебряные нити. Дженни сидела за столом, низко склонив над чашкой голову.

Она долго рассеянно размешивала чай с молоком, потом несколько раз стукнула ложкой по краю чашки и, наконец, положила ее на стол.

Ева очень удивилась, когда сестра позвонила ей в будний день. Она давно не приезжала в Лондон, чтобы их навестить. И вот Дженни здесь, пьет в кухне чай и выглядит очень печальной и серьезной.

Глядя на нее, Ева не могла не думать, что когда-то сестра, хотя и не отличавшаяся особой красотой, была поразительно элегантной. Сейчас она выглядела… тускло. И, что еще хуже, ее неиссякаемая энергия, похоже, иссякла.

Очень дорогая стрижка, но чересчур худое лицо, отличный брючный костюм, но совсем не идеальное облегание. Дженни выглядела угрюмой, печальной, вялой и непривлекательной.

«Женщина средних лет» – вот что пришло Еве на ум, когда она разглядывала сестру.

Углубившиеся морщины от носа до уголков губ придавали лицу выражение полного разочарования. Наверное, где-нибудь на дне сумки у нее лежат очки для чтения. И если бы с ними обеими сейчас кого-то знакомили, старшей сестрой, без сомнения, посчитали бы Дженни, а не Еву.

– Знаешь… – Сестра подняла на Еву полные слез глаза. – Вот, например, готовка. Раньше я очень любила готовить, покупала книги по кулинарии, тратила всю субботу, чтобы найти лучшие продукты, и получала при этом массу удовольствия. Теперь меня это достало. Постоянно, день за днем, завтраки, упаковка ленчей, закуски… Да еще четыре раза в день еда в выходные. Кошмар… А наполнить холодильник? А чертова стирка, уборка, выслушивание жалоб детей? К тому же я и на работе постоянно в стрессе. Не приходится удивляться, что мой муж находит меня… неинтересной. Я неинтересна!

Ева увидела, как по щекам Дженни потекли слезы.

– Дженни! – сказала она, взяв сестру за руку.

– Не хочу больше так жить, – заплакала та. – Вставать каждое утро и мысленно составлять список срочных дел… в доме царит душевный холод, вечно кто-то злится или обижается…

Ева продолжала гладить руку сестры.

– Для чего все это? Для чего я столько работаю? Зачем я стараюсь устроить своих неблагодарных детей в лучшие университеты?.. Понимаешь, у меня больше нет цели в жизни.

Ева позволила сестре выплакаться, ничего не говоря.

– Вот почему я здесь, – наконец сказала Дженни, вытирая слезы; – Я всегда замечала покой и… даже не знаю… какие-то легкие, радостные отношения в твоей семье. Скажи, как тебе это удается?

Дженни окинула взглядом кухню: не слишком удачные керамические кружки на столе, старые тарелки, составленные на посудомоечной машине, детские рисунки, наклеенные на холодильник, растения, буйно цветущие на каждом подоконнике, остатки кошачьей еды, разбросанные миски возле задней двери. Везде царил беспорядок, и пол был липкий; Дженни вдруг поймала себя на том, что сметает в кучку крошки со скатерти в ожидании чая. Но… но здесь было очень приятно. На плите варился суп, рядом на стуле мурлыкал рыжий кот, и это действовало расслабляюще. Дженни сидела за столом и знала, что у Евы есть время. Время для чая, время для разговоров. Позже они откроют бутылку вина, посидят в саду и выпьют немного больше, чем следовало бы. Анна и Робби, играя в прятки, будут вбегать и выбегать из дома, пока не отправятся спать. Атмосфера в семье сестры была спокойной и счастливой.

Разве можно это сравнить с ее домом? Куда никто не может прийти, не сообщив заранее. Где обед всегда состоит из трех блюд и деликатесного сыра. Дом сверкает чистотой. Покрывала на диванах регулярно трижды в год чистятся в химчистке, кухню из нержавейки заполняет новейшая бытовая техника.

Дженни подумала, что ее дом очень спокойный, но все сидят за закрытыми дверями. Дэвид прячется в своем кабинете, Кристина в своей комнате с телефоном, раздраженный Рик выходит из дома… хлопая дверью.

Иногда она включала радио и настраивалась на станцию, передающую спокойную музыку… А в доме Евы всегда царила суета. Анна и Робби хохотали и визжали, работали телевизор и видеомагнитофон, постоянно звонил телефон, гремела музыка, причем вкусы отличались большим разнообразием – от классики до церковных хоралов.

– Дженни, – ответила ей Ева, глубоко вздохнув, – этот дом знавал и трудные времена. Не думай, что у нас всегда все в порядке. Есть многое, что вызывает раздражение. Посмотри на меня! Почему, по-твоему, я до сих пор одна?

– Но ты наслаждаешься жизнью, так ведь? – возразила Дженни, надеясь, что ее слова прозвучали не слишком грубо.

– Конечно, дорогая. Порой бывают тяжелые дни, а иногда все замечательно. И я бы солгала, если бы сказала, что несчастлива здесь.

Дженни смотрела на старшую сестру и чувствовала, что Ева буквально излучает беспечность. На нее не давит груз забот о том, что о ней думают люди, как на Дженни. Еву не терзает постоянное беспокойство о том, считают ли ее коллеги-адвокаты достаточно профессиональной. Поступают ли так, как она, родители других детей? Что о ней думает папа? И вот Ева – с волосами гораздо длиннее и светлее, чем положено женщине в сорок лет, в одежде слишком яркой и облегающей, с маленьким домом, паршивой работой, безалаберными детьми, с марихуаной на кухонной полке… И она счастлива! Дженни такое чувство, такое состояние были недоступны. Ни ее муж, ни тем более дети не позволяли ей быть счастливой.

– Даже не знаю, что тебе посоветовать, – сказала Ева. – Я вообще не люблю давать советы. Мне пришлось самой разобраться с тем, что со мной происходит, чего я на самом деле хочу… а потом наполнить все это содержанием.

Гораздо позже вечером, когда они выпили две бутылки вина, а Ева уговорила сестру сделать несколько глубоких затяжек, они долго смеялись в саду на скамейке, перечисляя, чем Дженни должна наполнить свою жизнь.

– Для начала покупки, готовка и стирка.

– Ты что, совсем сошла с ума?! – воскликнула Ева. – Разве у тебя нет вполне трудоспособного мужа и двух сносных помощников, которые вполне могут сбегать в супермаркет, пока ты будешь лежать в ванне с маской на лице, читать журнал и фантазировать, что ты замужем за Антонио Бандерасом?

Они опять рассмеялись.

– А знаешь, тебе надо съездить в отпуск, Дженни, и заняться собой. Массажи, маски… ну, я не знаю… Что там делают адвокаты, чтобы расслабиться? Пойди и устрой всем взбучку или что-нибудь в этом роде… надень наручники на них, что ли.

Еще один взрыв смеха.

– А по поводу твоего замечательного дома… – Ева уже не могла остановиться. – Там у тебя совершенно излишняя чистота, я позволила бы своим детям есть с твоего пола. Хотя… – Она наклонилась под кухонный стол. – Они и с моего пола едят. – Ева вынырнула с грязным тостом с джемом. – Вот посмотри…

Дженни начала хохотать так сильно, что вскоре у нее заболели мышцы живота.

– Господи, я такая неряха! – воскликнула Ева. – Ты, наверное, уже жалеешь, что приехала ко мне? И конечно, думаешь: «Если на полу в кухне можно найти тосты, то что я найду в своей кровати?»

– Перестань! – Дженни уже буквально плакала от смеха. – Я сейчас описаюсь.

– Боже мой, Дженни, – невозмутимо сказана Ева. – Ты меня поражаешь.

– Правда? – На лице Дженни появилось испуганное выражение.

– Нет-нет, что ты, я шучу. Это и называется доставлять себе удовольствие. – Ева сказала это медленно, словно втолковывая сестре свою мысль. – По-моему, для одного вечера вполне достаточно развлечений.

Она посмотрела на сестру, раскрасневшуюся от смеха и вина, выглядевшую гораздо мягче и привлекательнее, чем в последние месяцы.

– Тебе надо потихоньку менять свою жизнь, – добавила Ева. – Перестань за все хвататься, все контролировать. Твои дети только больше станут тебя ценить, если ты немного ослабишь к ним внимание. Они хорошие ребята, и потом все будет замечательно. Кто осудит их, если они, молодые и глупые, попадут пару раз в сложные ситуации? Так люди и учатся. Помнишь, как Том влип в ту торговую аферу? Что там было, травяные пилюли для похудения?.. Господи, неужели я все это уже забыла! Тогда ситуация казалась совершенно ужасной! К тому времени, когда он мне все рассказал, его долг достиг тысячи фунтов. Глупый мальчишка!

Сестры посмотрели друг на друга и снова рассмеялись.

– А еще я считаю, что тебе надо изменить прическу и брюки, – добавила Ева.

– Что?! – воскликнула Дженни.

– Можешь спорить и упираться сколько угодно, но тебе совершенно необходимо полностью обновить гардероб. Придется приложить немало усилий, чтобы заткнуть глотку твоему внутреннему голосу адвоката. Новая прическа и брюки будут началом искоренения скучной, старомодной женщины средних лет.

Ева протянула руку и отогнула край эластичных брюк Дженни, под которыми, как она и ожидала, были надеты серые трусики, а поверх них колготки.

– Кошмар! Это, конечно, очень практично, но… кошмар. Нам нужно, чтобы ты сидела в своем строгом адвокатском костюме и думала: «Да, я знаю, что выгляжу скучно, однако на мне очень пикантные розовые трусики…» И надо обязательно исправить прическу, дорогая, – Ева не могла не упомянуть о своем друге-парикмахере. – Гарри сделает из тебя конфетку.

На следующий день, в три часа, обе сестры заняли места в одном из дорогих кафе с мраморными столиками, где все было заказано с тройной порцией взбитых сливок и сопровождалось разговорами о новой прическе Дженни. По дороге они посматривали на свое отражение в витринах.

Светлые пряди Евы были подцвечены розовой краской.

– Полагаю, я еще не слишком стара для этого цвета. На свадьбу окрашусь не в смываемый розовый цвет, а в устойчивый, – пообещала она Гарри, который, приводя в порядок ее волосы, с сомнением выслушал просьбу Евы.

Но когда краска была смыта, а высушенные пряди цвета сахарной ваты уложены, ему пришлось согласиться. Розовый цвет вовсе не испортил ее, а только добавил пикантности и смелости.

Ее отвага подвигла на риск и Дженни.

Сейчас у нее была гладкая короткая стрижка, открывающая маленькие ушки и красивую шею. Волосы Гарри ей выкрасил в темно-каштановый цвет.

– Мы выглядим замечательно, дорогая, не сомневайся, – сказала Ева сестре, когда они с аппетитом поглощали горы взбитых сливок.

На полу, возле ног, стояло множество пластиковых пакетов, полных трусиков, бюстгальтеров, панталон и брюк с заниженной талией! После первого шока Дженни решилась, и сейчас в сумках лежали зеленые, розовые, оранжевые, бирюзовые, даже блестящие серебристые G-стринги.

– Пообещай мне, что будешь носить их на работу, – громко сказала Ева в примерочной.

– Ради Бога, тише, – зашипела на нее Дженни.

Но Ева заметила заинтригованный взгляд продавщицы, когда они выходили из магазина.

– Уверена, она решила, что мы лесбиянки, – заволновалась Дженни.

– Знаю. – Ева взяла сестру под руку. – Жаль разочаровывать бедняжку. – Она лизнула Дженни в ухо.

– Перестань! Ты что, с ума сошла?

– Ты скованна, как деревенская девушка, моя дорогая мамочка.

– Как мне стать хоть немножко похожей на тебя?

– Могу напомнить тебе момент в прошлом, когда я очень хотела быть похожей на тебя.

– Ты уверена, что будешь носить G-стринги? – спросила ее Ева.

– Конечно! Не думаешь ли ты, что я потратила деньги на трусики, чтобы положить их в ящик комода?

– Ты покажешь их Дэвиду?

– Ну… не знаю… – Дженни взяла ложку и опять принялась за еду. – По-моему, нам с Дэвидом следует пожить врозь. – Она посмотрела на Еву. – Я только что это решила.

– Новая прическа меняет образ мыслей, – не удержалась от замечания Ева. – Твои меня пугают.

Дженни улыбнулась сестре, затем после паузы добавила:

– Я замужем уже шестнадцать лет. Это очень большой срок. Очень большой срок для того, чтобы быть женой, матерью, постоянно думать о том, чего хочет Дэвид и чего хотят дети. Надеюсь, я не выгляжу самой эгоистичной женщиной на планете, но я забыла, кто я, чего я хочу или что мне нравится, даже что я люблю есть. Креветки, например. – Дженни почти смеялась. – Я бы сейчас с удовольствием съела горячих жареных креветок с чесноком и лимонным соком… – Она замолчала, задумчиво склонив голову. – Знаешь, с тех пор как я вышла замуж, мне удалось их поесть не больше трех раз, потому что у Дэвида на креветки аллергия.

Она покачала головой.

– Мы настолько близко все время, что я не могу его разглядеть. Никак не пойму, что же в нем было такое – если было на самом деле, – что я влюбилась в него. И пойму, только если побуду от него на расстоянии. Мне нужно уехать… оставить их на время. – Опять засмеявшись, она добавила: – Одному Богу известно, как моя семейка на это отреагирует.

– Постарайся не брать в голову, – посоветовала Ева.

– Да. Вся моя жизнь стала бесконечным компромиссом, – грустно заметила Дженни. – Никто теперь не делает то, что хочет. Мы все живем так, как якобы надо жить… как хочет кто-то еще. Я понимаю, всем не угодишь, но бывают моменты, когда один человек все время несчастен, а из-за него еще четыре забывают, что такое быть счастливыми.

– Да… жить с людьми дело сложное, – согласилась Ева. – Потребности индивидуума по сравнению с потребностями группы… Уверена, Анна посоветует нам прочесть немало книг на эту тему.

– Меня она немного пугает, правда.

– И меня иногда тоже, а вообще Анна – нормальный девятилетний ребенок, – ответила Ева.

Плохо, если на дочь навешают какие-то ярлыки, с которыми ей придется жить в будущем.

Кое-что пришло Еве в голову впервые.

– Теперь, когда я думаю о жизни с Деннисом, – призналась она, – то понимаю, что полностью ему подчинялась и делала все, что он хотел. Старалась быть такой, какой он желал меня видеть. А с Джозефом было все наоборот. Я постоянно сопротивлялась любому компромиссу и старалась заставить его делать то, что хочу я, даже изменить привычки в еде. Он должен был отказаться от кофе, от встреч с коллегами, перекроить всю свою жизнь… О Господи! И представляешь, ни одного сюрприза. Но потом он взбунтовался!

– Знаешь, мне кажется, что, когда люди долго живут вместе, это сродни капле, которая долбит камень, – постепенно изменяясь, ты теряешь свое «я». Вечные замечания Дэвида по поводу моей одежды – это слишком дорогое, то слишком откровенное, слишком узкое, слишком яркое… – превратили меня в итоге в старомодную, плохо одетую женщину. А ведь я тратила половину зарплаты на лучшую итальянскую одежду, которую только можно было найти в Винчестере!

Ева согласилась с ней.

– Вот почему люди, не выдержав такой жизни, в сорок разводятся. Купи спортивную машину, не отказывай себе в красивой одежде.

– Значит, вот как? Значит, мне надо развестись, чтобы опять стать собой? – спросила Дженни.

– Не могу сказать. – Ева облизала крем с ложки. – Посмотри на Дэвида, посмотри на детей, подумай…

Дженни опять стала пить чай. Ева отметила, что на лице опытного адвоката очень трудно что-либо прочесть.

В конце концов Дженни подняла глаза и сказала с легкой улыбкой:

– Для начала я начну носить красивые трусики… Научусь в них комфортно себя чувствовать.

– Вот это мне нравится! Молодец! – улыбнулась сестре Ева.